Разговоры. Из сборника Пример разговора секс по телефону Часть 13

Я сидел на своем любимом барном стуле в "Короне и якоре", тихо проводя время со своим пивом и ожидая, когда Кэролайн присоединится ко мне на наше еженедельное свидание. После нее вечер обещал быть безалкогольным, так что я наслаждался воссоединением с моим любимым золотым напитком, когда кто-то стал раздражать меня, сидя рядом.

— Ньюкаслский темный эль, пожалуйста, Сью!  — крикнул он.

Я беспокойно заерзал, понимая, что это будет неудобно. Я поиграл с телефоном, положил его на стойку и сделала три медленных глотка, просто наслаждаясь вкусом и небольшим резким шипением в горле, прежде чем что-то сказать.

— Джефф, ну ты и мудак.

Боковым зрением я видел, как его бокал опустился на стойку бара, наполовину наполненный густой жидкостью, которую он всегда предпочитал.

— Это справедливо, Марко,  — тихо сказал он.  — Думаю, что да.

Я повернулась к своему лучшему другу, так злясь на него, что мне захотелось схватить его за горло и придушить этого глупого ублюдка.

— О чем, черт возьми, ты думал?

Последовала долгая пауза. Потом он вздохнул.

— Я не думал. Я просто чувствовал. Это были скорее эмоции, чем похоть.

— Да? Я слышал совсем не это. Черт возьми, как ты мог?

— Как же я не мог?  — ответил он.

На мгновение я лишился дара речи, и снова мои пальцы чесались оставить отпечатки на его горле.

— Послушай,  — сказал я наконец.  — Я знаю, что у Мэйв есть все необходимые женские качества, и все они находятся в нужных местах, но, черт возьми, она ничто по сравнению с Карен!

— Разве что эмоционально,  — сказал он.  — По крайней мере, я так думал...

— Это чушь собачья, и ты это знаешь. Карен любит тебя безоглядно.

— Ммм. Она любила меня, но уже давно не любит.

— Чушь собачья! Мы с Кэролайн были лучшими друзьями с вами обоими в течение последних семи лет, с наших первых дней в Университете. И не было дня с тех пор, когда вы двое не были соединены, как сиамские близнецы, ради всего святого. Только не говори мне, что она не влюблена в тебя, потому что я назову тебя гребаным лжецом!

— Можешь называть меня как хочешь. Я облажался, я знаю. Но она больше не любит меня.

Я отрицательно покачал головой. Я любила этого парня, как родного брата. На самом деле я любил его больше, чем родного брата, настолько мы были близки. И Карен, его жену, я любил не меньше.

Иногда вы встречаете людей, и вы просто привязываетесь. Вы хотите быть в их компании, вы хотите делиться с ними вещами в своей жизни, вы хотите, чтобы они делились с вами, и вы хотите проводить время вместе, делая то, что вы оба любите. Нас было четверо. Две пары — четыре лучших друга.

Мы с Каро, он и Карен учились в одном классе в Эдинбургском университете. Никто из нас не был шотландцем, и все мы чувствовали себя немного не в своей тарелке в почтенных старых лекционных залах и древних 

лабораториях. У последнего было оборудование мирового класса, с которым мы могли работать, некоторые из которых были почти футуристическими.

Мы нервничали из-за высоких школьных стандартов, ожидаемых, нет, требуемых от студентов, и невероятного давления, с которым мы все знали, что столкнемся. Менее десяти процентов заявок было удовлетворено, и каждый из нас знал, как нам повезло, что нам предложили это место.

Поэтому в те первые дни первокурсники обычно сбивались в кучу, как овцы, когда в темноте воют волки, готовые испугаться и убежать при первом намеке на неприятности. Или, в случае студентов, плакать, жаловаться и много пить.

И в этой толпе мы вчетвером нашли друг друга. Сначала как личности, а потом как две пары: я с Кэролайн Эстерхейзен и Джефф Колтон с Карен Олбрайт.

Три года мы вместе учились, работали и играли. Мы не свингеровали или что-то в этом роде, просто в каждой паре не было места для кого-то еще, чтобы попытаться втиснуться, поэтому это никогда не приходило нам в голову. Каждая пара, казалось, была сформирована как те древнеегипетские каменные блоки, высеченные из живой скалы вручную, чтобы соответствовать друг другу так плотно, что вы не смогли бы просунуть лезвие ножа между любыми двумя из них. Это были мы с Каро, и я знал, что Джефф и Карен, возможно, еще ближе.

Так что же это за сказочное дерьмо он пытался мне наплести?

— Джефф, посмотри мне в глаза и повтори еще раз.

Он повернулся и сделал это, и я увидел правду в его глазах

— Я не понимаю,  — сказала я, чувствуя себя беспомощной.  — А она... Была?. .

Я просто отказывалась верить, что она ему изменила. Я снова покачал головой.

— Не обращай внимания! Я все равно не поверю.

Он печально улыбнулся, слегка хлюпая носом.

— Нет, она мне не изменяла. Не физически.

— Я все еще не понимаю. Ты вообразил, что она смотрит на кого-то другого?

— Я же сказал, что дело не в сексе,  — вздохнул он в ответ на мой упрямый отказ принять его слова.

— Нет,  — запротестовал я.  — Ты сказал, что с твоей стороны это не было физически. Это не одно и то же. Кроме того, речь шла о сексе с твоей стороны.

Настала его очередь покачать головой.  — Нет, не было. О, секс случился. Но дело было не в этом. Мне нужно было найти то, что я потерял. То, без чего я не мог жить.

— Чувак, если ты не можешь обойтись без секса сколько... несколько месяцев?

— Он пожал плечами.  — Не важно. Дело было не в сексе.

Я вышел из себя в первый раз с тех пор, как мы встретились, и сильно ударил рукой по стойке.

— Тогда тебе лучше придумать действительно хорошее гребаное объяснение тому, что это было тогда,  — крикнул я.  — Потому что в твоих словах нет никакого смысла!

Мы оба огляделись, смущенные моей вспышкой. Я понизил голос.

— И тебе лучше поторопиться, потому что Каро скоро будет здесь, и она разорвет тебя 

на куски, поверь мне. Ты разрушил наше доверие почти так же, как и доверие Карен, и, особенно сейчас, она испытывает к тебе сильную неприязнь, приятель!

— Хорошо, я попробую объяснить,  — сказал он, затем повернулся к барменше, которая смотрела на нас немного настороженно после моей вспышки.  — Джейн, еще по одной, пожалуйста.

Я подумал о соглашении о свидании на ночь между мной и Каро и о правиле не пить в данный момент, а затем понял, что она согласилась бы почти на любое изменение правил, чтобы попытаться выяснить, что именно пошло не так между нашими друзьями. С тех пор как разнеслась эта ужасная новость, я думаю, она чувствовала себя более уязвимой и плаксивой, чем когда-либо. Мы цеплялись друг за друга по ночам, как пара сирот, каждый из которых знал, что если что-то может встать между Карен и Джеффом, то какую уверенность мы можем сохранить в наших отношениях?

Принесли напитки, хотя я некоторое время воздерживался от того, чтобы окунуться в свой. Что бы ни случилось, Каро не хотела, чтобы я был пьян, когда она придет с работы. И ее хорошее мнение обо мне значило для меня больше, чем что-либо еще в моем мире.

У Джеффа не было таких сомнений, и половина пинты исчезла у него в горле.

— Ладно, давай я объясню.

Он оглядел паб, словно в поисках вдохновения.

— Когда я встретил Карен, мне показалось, что кто-то включил свет в моей жизни. Вы с Каро почти сразу подружились, но с Карен для меня это была любовь с первого взгляда.

Он улыбнулся почти со стыдом.

— Я знаю, что это звучит неубедительно, и если бы кто-то другой признался мне в этом, я бы немедленно смутился, потому что они звучат так банально. Я, конечно, никогда не говорил этого раньше, но это было правдой. Я помню одежду, которую она носила, и ее фигуру в ней. Я помню оттенок ее губной помады и легкое прикосновение теней для век, длинные серьги, которые привлекали внимание к изящной шее, и кольца на ее длинных пальцах.

— Больше всего я помню ее глаза и то, как она смотрела на меня. Как будто я был не просто еще одним парнем, который при первой же возможности попытается залезть к ней в трусики. Как будто я стою того, чтобы быть чем то большим. Для меня, с моим прошлым, это значило очень много.

Да, его прошлое включало родителей, которые были на грани жестокого обращения, с подпитываемыми алкоголем перепадами настроения, которые оставляли мало уверенности в себе в чрезвычайно ярком уме. Не очень хорошая смесь на самом деле. Я знал, что он был влюблен в Карен, это было очевидно для всех в кампусе, не только для нас с Каро, но я и не подозревал, что она оказала на него такое сильное влияние. Хотя, если подумать, именно любовь придала ему смелости приблизиться к ней, несмотря на его безнадежно низкое 

самоуважение.

— Когда она согласилась поужинать со мной, я почувствовал себя так, словно выиграл в лотерею, даже не купив билет. У меня в мозгу, казалось, просто щелкнуло, почти мгновенно. Я обнаружил, что могу говорить с ней о вещах, о которых никогда бы не подумал, не говоря уже о том, чтобы обсуждать. Просто казалось, что она все это вбирает в себя, отфильтровывает плохое и отсылает мне только хорошее. Это было похоже на ощущение солнечного света на моем лице в самый первый раз.

— Я знаю, что какое-то время она сдерживала себя. Вроде как ждала, что все это рухнет мне на голову. Но потом этого не произошло, и я обнаружил, что отдаю ей все больше и больше себя по мере того, как наши отношения становились все крепче. С каждым днем становилось все лучше и лучше.

— Мы говорили часами. Мы ходили на свидание и болтали без умолку до самого рассвета, а потом возвращались домой и общались по скайпу.

Он снова слегка улыбнулся. Отчасти с юмором, отчасти с иронией.

— Знаешь, однажды мы проговорили целых тринадцать часов. Я засек время. Праздное любопытство, наверное, но для меня это было важно, потому что она была первой девушкой, с которой мне никогда не было скучно. И мы говорили обо всем, абсолютно обо всем, черт возьми.

— Мы с тобой разговариваем. Мы разговариваем вчетвером и, черт возьми, некоторые из этих разговоров — лучшее, что я могу вспомнить, когда каждая тема в мире обсуждается, разбирается на части, а затем снова собирается вместе. Мы так хорошо общаемся.

— Но даже тогда мы с Карен были в гораздо бОльшей гармонии. Я знаю все о ее первом домашнем животном, первом свидании, первом поцелуе, о том времени, когда она потеряла девственность, и о парне, с которым она была. И я знаю, что она чувствовала и вела себя с каждым из них. Она знает о лучших и худших временах с моими родителями, о потере сестры из-за менингита и о моих попытках отгородиться от остального мира. Мы чувствовали радость и боль друг друга, как будто это случилось с нами. Мы знаем сильные и слабые стороны друг друга, знаем все надежды и страхи, которые живут в нас.

— Ты же знаешь, как я боялся просить ее выйти за меня замуж. Для меня то, что у нас было, было совершенством, и я действительно не видел необходимости получать сертификат или клясться какому-то богу, в которого никто из нас не верил, чтобы сделать это реальным. Но я знал, что где-то в глубине души она хотела публичного признания того, что мы — пара, настоящая, живая супружеская пара, чьи жизни, тела, мысли и чувства теперь принадлежали только друг другу.

Я кивнул. Черт, мне пришлось чуть ли не подпирать его у алтаря, пока мы ждали появления Карен в дальнем конце прохода, так он был напуган.

— Я боялся, что изменение того, что у 

нас было, каким-то образом изменит его, то совершенство, которого мы достигли, в какой-то степени уменьшится. Что мы станем ленивыми, чтобы кормить его.

У меня были те же мысли о нас с Каро, когда мы поженились несколько месяцев спустя, но мои родители поддерживали меня и всегда кормили меня ежедневной диетой силы их отношений. Так что я нервничал куда меньше, чем он.

— Все изменилось,  — продолжал он, сделав еще глоток эля.  — На самом деле стало лучше. Я должен был продолжать поднимать планку того, что я представлял себе совершенством.

— Знаешь, за те четыре года, что мы женаты, мы, наверное, провели больше двадцати тысяч часов, обнимая друг друга: занимались любовью, обнимались, прижимались друг к другу на диване, обнимались и смотрели фильмы, она лежала спиной ко мне в ванне, пока мы оба читали, или просто держались за руки и прижимались друг к другу на публике. Как будто мы оба хотели стать одним человеком — физически, духовно, эмоционально и ментально. Как будто все мое тело было открыто для нее все время. Отвратительный образ, чтобы представить, я знаю, но это то, что я чувствовал. Это было так, как если бы я был расколот сверху донизу, чтобы позволить ей полностью войти в меня.

Для Джеффа это было довольно глубоко. Обычно он не был слишком эмоциональным. Для него это была чистая поэзия, которую он изливал.

— Как подсобка в "Звездных войнах", в которую Хан запихнул Люка, чтобы согреться.  — Я рассмеялся, чтобы показать ему, что просто понял его настроение.

Он, казалось, ничего не замечал, погруженный в воспоминания и боль. Боль? Что, черт возьми, произошло?

— Она дала мне все, в чем я нуждался, и я старался быть таким для нее в ответ. Мы обсуждали вопрос о детях, и я всегда ясно давал понять, что не хочу их. Я никогда не считал себя чем-то особенным, поэтому никогда не видел необходимости помещать свои гены в бассейн. Ты знаешь, что моя сестра умерла от менингита, а мои родители-алкоголики. У меня диабет второго типа, и двое из четырех моих бабушек и дедушек умерли от рака. Я просто не очень хорошо разбираюсь в генетике и не хотел навязывать все это какому-то бедному ребенку.

— Она знала, что я чувствую, и поначалу это не было проблемой. Но потом это стала проблемой, она начала задумываться. Мы обсуждали этот вопрос все чаще и чаще, и я знаю, что она видела и понимала мою точку зрения, но мы все время возвращались к ней. И в конце концов, больше всего на свете я хотел, чтобы она была счастлива. Вот что происходит, когда ты полностью влюблен в кого-то. Твое счастье стоит на втором месте после ее. Это так просто и так сложно.

— Она перестала принимать таблетки и через два месяца забеременела.

Он сделал еще глоток.

— Марко, я не думаю, что она когда-либо была счастливее. Мы все еще спорили время от 

времени о мелочах, но большую часть времени это был просто туман любовного счастья. Я не думаю, что кто-то из нас мог бы любить друг друга больше, не разрываясь по швам. Даже плохие моменты, когда я держал ее, пока ее рвало, или растирал ей спину и ноги, пока боль не проходила, занимался с ней любовью всякий раз, когда она чувствовала себя толстой и уродливой и нуждалась в утешении, или просто крепко держал ее, когда появлялись ночные страхи о здоровье ребенка.

— Это был не односторонний поток. Она была рядом каждый раз, когда я начинал беспокоиться о том, правильно ли мы поступили, целовала меня, обнимала, занималась со мной любовью и просто любила меня все время. Я был зависим от этой любви. Я не мог насытиться и всегда хотел все больше и больше этого удивительного чувства.

— И мы все равно будем говорить обо всем. Все, что приходило нам в голову, в этих разговорах шло на мельницу: прошлое, настоящее, будущее. Обо всем, обо всех и везде.

— Вы с Каро ждали у родильного зала, когда родилась Элисон, но я был с ней всю дорогу. Ты знаешь, она даже ни разу не выругалась на меня, хотя я слышал, что это вполне нормально для матерей, когда эквивалент шара для боулинга пытается выйти из их тела через очень маленький проход. Однако моя рука, которую она держала, приняла довольно сильный удар.

— Несмотря на все страхи, в которых мы признавались друг другу, Элисон была совершенно здоровым ребенком, как ты знаешь. Я имею в виду, черт возьми, вы же крестные родители, так что должны знать.

— Вскоре после того, как мы привезли Элисон домой и обнаружили, что у нее аллергия на сон. Нет, аллергия на наш сон,  — Карен разлюбила меня и влюбилась в ребенка.

Он печально усмехнулся и покачал головой.

— Да, именно такого взгляда я и ожидал.

Я посмотрел в большое зеркало за стойкой и увидел, как нахмурилось мое лицо, когда я искоса посмотрела на него.

— Да ладно тебе!  — сказал я.  — Все матери любят своих детей.

— Не все,  — мягко сказал он.  — Моя, конечно, нет.

Он поднял руку, чтобы остановить мои протесты.

— Не пойми меня неправильно, я люблю эту маленькую девочку. Я бы принял пулю за нее. В атаке зомби я вырву себе мозг, чтобы отвлечь их от нее. Но я все еще люблю Карен.

Я открыл было рот, чтобы возразить, но тут же снова закрыл.

— Но...  — сказал я после минутной безуспешной попытки привести свои мысли в некий упорядоченный порядок.

— Ладно, подумай вот о чем. Однажды Каро влюбится в тебя. Ты — опора ее жизни. Ты ее полярная звезда, ее защитник, ее любовник, ее лучший друг и ее проводник по жизни.  — Да?

Я кивнул. Это было справедливое описание.

— Конечно,  — сказал я.  — И она для меня все это, точно так же.

— Значит, на следующий день тебя не будет.

— Что?

— Может быть,  

защитник, друг и возлюбленный остался, но все остальное ушло. Теперь дело за ребенком.

— Но так и должно быть,  — возразил я после минутного раздумья.  — Как дети вообще выживут без материнской любви и...

Я замолчала, вспомнив кое-что из того, что он рассказывал о своей матери.

— А я никогда не хотел детей,  — прошептал он.  — Я согласился только для того, чтобы она была счастлива, это все, чего я когда-либо хотел. И я знаю, что все это заставляет меня казаться самым худшим, самым эгоистичным, самым неестественным, самым ребяческим придурком в мире. Я знаю это. Вы можете избить меня за это, что я так себя чувствую, я не возражаю. Вы не могли бы сделать это хуже, чем я уже сделал. Я не обижаюсь на ребенка, я люблю ее полностью. Меня возмущает ситуация, в которую ее рождение поставило нас.

— Возможно, потому, что Карен любила меня так сильно, что я мог купаться в ней каждый день, возможно, это и делало ее еще хуже. Другие пары имеют детей и переживают трудные времена. У них также бывают бессонные ночи в течение нескольких месяцев подряд. Им также приходится иметь дело с рвотой, дерьмом и мочой, точно так же, как им приходится иметь дело со страхом при малейшей сыпи или кашле, или с небольшими шумами, которые мгновенно будят их, даже если они обезумели в стране зомби от недостатка сна.

— Однажды я стал мужчиной, у которого было все, о чем я когда — либо мечтал: красивая, здоровая, умная жена, которая не только любила меня абсолютно, но и соответствовала каждой моей мысли с лучшей своей собственной, которая подталкивала меня быть лучше. Лучший мыслитель и лучший человек. А на следующий день я стал скорее помехой, чем опорой, и та особая любовь, которая была для меня дороже собственного дыхания, ушла, отданная кому-то другому, на кого я не мог обижаться, не мог сопротивляться, не мог соперничать и даже не хотел.

— У меня было все. Один день я был человеком, счастливо тонущим в абсолютной любви моей второй половины, другой части головоломки, которая подходила только мне, а на следующий я просто тонул, и тонул в третий раз. Называй меня нуждающимся в любви, называй меня неуверенным в себе, называй как хочешь. Я был зависим от ее любви и был вынужден пойти на холодную индейку. Я потерялся на ветру. Я был в трауре.

— Я люблю свою дочь, не думай, что я ее не люблю. Но Карен влюблена в нее. Элисон сейчас в центре ее сердца, и так будет всегда. Она неосознанно и непреднамеренно подтолкнула меня к привязанности своей матери. Даже эти драгоценные разговоры исчезли. Мы не говорили ни о чем, кроме нее, с тех пор, как она родилась.

Я могла только моргать, глядя на него. Конечно, то, что он говорил, было неправильно! Я понимал слова, и я понимал чувства, но, конечно, он был просто...  

неправ!

— Подожди,  — сказал я, и мой голос ясно выразил мои чувства.  — Это все еще не дает тебе права изменять Карен.

— Я все время говорил, что дело не в сексе,  — упрекнул он.  — Это не так. Я был наркоманом, и, как и худшие из них, нуждался в дозе. Мэйв была там, она работала в проектной группе. Я могу быть глупым, эгоистичным и даже извращенным, любя свою жену больше, чем дочь, но я не глуп. Я знал, что она была влюблена в меня в течение нескольких месяцев, и она была очень, очень умной и отличной собеседницей. Казалось, она предлагает ему эту искру, этот шанс. И я позволил себе быть достаточно глупым, чтобы ухватиться за это.

Я хотел, чтобы кто-то снова полюбил меня, как любила Карен. Как будто Карен дала мне свою любовь, а потом забрала. Я пытался любить ее сильнее, чтобы вернуть эту глубину любви, и она, казалось, ценила это, но не нуждалась в этом. У нее уже был кто-то, кто любил ее всей душой.

И вот, чувствуя слабость, я повернулся к Мейв. Мы пошли ужинать и болтали, болтали, как мы с Карен всегда. Мы оказались в ее квартире и долго просто обнимались. Обнимались и разговаривали. Думаю, это было неизбежное развитие событий. У нас с Карен не было секса почти восемь месяцев. Я была слишком легкой мишенью. Это не делает его правильным; это просто было то, что было.

— Потом я чувствовал себя ужасно. Странно, но чувство вины было не столько из-за секса, сколько из-за интимности наших мыслей. Я сломал его так же сильно, как и Карен. И когда я вернулся домой очень поздно, она сразу догадалась, что я сделал, хотя и не знала никаких подробностей. Я никогда не лгал ей раньше, и я не собирался начинать тогда, это даже не приходило мне в голову. Я честно ответил на все ее вопросы, и она меня выгнала. Она и Элисон плакали и кричали на меня, и это было прекрасной иллюстрацией того, во что превратилась моя жизнь-партнерство двоих и одинокого.

— А теперь я не знаю, что делать.

Он повернулся и посмотрел на меня.

— Ты мой лучший друг, а теперь, возможно, и единственный, если, конечно, не хочешь больше им быть. Как ты думаешь, что мне делать?

Я открыл рот, чтобы убедить его попытаться наладить отношения с Карен, попытаться заставить ее простить его. Очевидно, именно это ему и следовало сделать. Она любила его и нуждалась в нем сейчас больше, чем когда-либо.

Но потом я снова закрыл ее. Что, если он прав? Что, если я заставлю его вернуться к браку, в котором любовь была уменьшена вдвое, где лишний человек не удвоил любовь, а просто отнял то, что было? Хватит ли ему этого? Так и должно быть? После того, как ему дали золотую медаль, может ли он быть счастлив как также раньше?

В конце концов, все,  

что я смог придумать,  — это компромисс.

— Я думаю, тебе нужно пойти к Карен и сказать ей то же самое, что и мне, в тех же самых словах. Она, по крайней мере, так же умна, как и ты, поэтому спроси ее, что, по ее мнению, ты должен делать. И если ты не уверен, что она тебя послушает, я сделаю это за тебя. Я уверен, что смогу заставить ее услышать это своими словами.

В этом я был абсолютно уверен.

Он поджал губы и медленно кивнул.

— Я действительно ценю это. Не думаю, что сейчас она уделила бы мне время. На самом деле я не думаю, что она бы на меня помочилась, если бы я был в огне в этот момент. Пожалуйста, если вы сделаете это, может быть, она сможет предложить решение, которое я просто не могу придумать. Я в "Рояле" в городе. Сейчас межсезонье, так что я могу себе это позволить, а потом, наверное, осмотрюсь, в зависимости от того, что она придумает.

— Ты лучший друг, на которого может надеяться мужчина, ты знаешь это?

Он оплатил счет за нас обоих, схватил меня за руку и сделал то, что делают мужчины, чтобы их члены никогда не оказывались слишком близко друг к другу. Затем он ушел, оставив меня наедине с холодными мыслями.

Двадцать минут спустя появилась Каро, ее толстая шуба придавала ей тяжелый вид. По общему признанию, причиной тому была ее живот, но мне нравилось думать, что во всем виновато пальто и что фигура моей возлюбленной была такой же гибкой и гибкой, как всегда.

Она хмурилась, глядя на мое пиво, пока я не рассказал ей о Джеффе, и тогда ей было все равно, слушая запись, которую я сделал на своем телефоне с жадной, почти маниакальной сосредоточенностью, качая головой и строго шикая на меня всякий раз, когда я пытался вмешаться, чтобы расширить тему. Потом она снова прислушалась, пока я спокойно допивал пиво.

Когда она постучала по телефону, чтобы закрыть его, она посмотрела на меня, потянулась за моим пивом и сделала глоток, прежде чем поморщиться и вернуть его обратно. Она никогда не любила пиво.

— Как ты думаешь, что скажет Карен, когда мы сыграем это для нее?  — спросил я.

— Не знаю,  — ответила она, и на ее лице отразилось отчаяние.

— А ты что скажешь?  — Я спросил. Мы любили друг друга так же сильно, как Карен и Джефф. В большинстве случаев мы были их зеркальным отражением.

Последовала долгая, долгая пауза, пока она смотрела на бар, глубоко задумавшись.

— Я не знаю,  — прошептала она.

И когда она посмотрела на меня, прижав руки к вздувшемуся животу, в ее глазах были бездонные озера страха.