Сколько стоит шанс?

Вот и наступил долгожданный момент.

С самого утра, а точнее с полуночи, начался бесконечный поток поздравлений - сообщения в мессенджерах, записи на странице в социальных сетях, электронные письма, звонки и видео звонки. Давно у меня не было такого внимания. Все вспомнили о моем дне рождении, даже те, кого я не видела со школьного выпуска.

Когда я вышла из комнаты, все члены семьи стояли и исполняли "С днем рождения" вразнобой. Вся столовая была украшена цветами. На столе лежал большой торт, а рядом с моей чашкой любимого зеленого чая с жасмином был полный конверт. Я присела за стол. Мама поцеловала меня в щеку. Папа вытер слезу и сказал, что до сих пор не может поверить, что я так выросла. Брат обнял меня за плечи и прижал к груди.

Я открыла конверт и вскрикнула от радости - там была крупная сумма денег, золотая карта и ключи от папиной машины.

- Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы ты запомнила этот день надолго? - спросил папа с улыбкой.

- Конечно! - вскочила я со своего места и бросилась ему на шею.

Мне исполнилось 23 года и прошел год с тех пор, как папин бизнес начал подниматься после долгого кризиса.

Весь день я бегала по магазинам и салонам красоты, не забывая принимать все новые поздравления от знакомых и не очень людей.

Вечером, одев самое роскошное из новых нарядов - облегающее электрик с вышивкой из бисера по верху глубокого выреза - я направилась в клуб, где меня ждали Олег, родители, несколько десятков партнеров папы и масса веселья.

В своей жизни я осознала, что счастье не заключается в деньгах, а в их изобилии.

Когда у моего отца начались трудности, ко дню рождения меня поздравила только семья, подарив тортик из магазина и недорогую мелочь. Друзья и подруги, которые внезапно стали активными в этом году, предпочитали либо полностью игнорировать меня, либо поздравлять спустя несколько дней: "О! У тебя недавно был день рождения! Поздравляю!"

Но сейчас все по-другому. Никто не решился опоздать. Напротив, кажется, все организовали состязание на то, кто первым меня поздравит. Разумеется, всех опередил Олег, мой жених и сын ключевого партнера моего отца.

Именно после нашего знакомства бизнес моего отца начал процветать.

Я ехала с хорошим настроением, слушая какую-то танцевальную музыку на полную громкость, постоянно подавая сигналы и выкрикивая оскорбления из окна машины насчет пешеходов и других водителей.

Остановившись на светофоре, я привычно опустила стекло и собралась выругать молодую мамашу, которая тяжело передвигалась, толкая коляску со своим ребенком через переход. Внезапно чья-то рука легла на мое плечо:

— Не стоит этого делать, — произнес за моей спиной приятный голос. — Подними стекло, — я послушно выполнила его просьбу. — Когда загорится зеленый свет, поедем прямо, а потом свернем в переулок. Дальше я покажу дорогу.

— К... кто вы? Что вы собираетесь со мной делать? — спросила я, охваченная ужасом, и начала двигаться только после того, как над моей головой загорелся зеленый свет.

— Скоро все узнаешь, — ответил он с ухмылкой.

Я посмотрела в зеркало заднего вида, но в нем отражалась только одетая в черную вязаную шапочку макушка.

— Пожалуйста, не убивайте меня,  — тихо заскулила я.

— Очень надо,  — презрительно хмыкнул мой похититель.

Я свернула в переулок.

— Теперь налево,  — сказал он.

Я выполнила и это указание.

— Теперь припаркуйся за теми гаражами и выходи из машины.

Со слезами на глазах я вынула ключ из замка зажигания и открыла дверцу, украдкой глянув на заднее сиденье. Оно было пусто. Я чуть нахмурилась, вышла из машины и огляделась. Вокруг не было ни души.

— Что за хрень?  — проговорила я вслух.

Ответом мне была тишина.

Я развернулась к машине, намереваясь сесть на свое место и мысленно проклиная свою глупость, беспечность и трусость... и вскрикнула от ужаса — на водительском сиденье сидела... я с перерезанным горлом.

— Но... как?  — спросила я вслух, внимательно рассматривая сидящее передо мной тело в ярко-синем узком платье с глубоким декольте.

Глаза были открыты, но теперь казались не серо-голубыми, а грязно-зелеными. Свежевыкрашенные в золотистый цвет волосы выглядели блеклыми. Показавшееся мне безумно красивым в бутике платье теперь было больше похоже на пропитанную кровью тряпку, небрежно наброшенную на нелепое костлявое тело. Мой труп слегка свесился влево, и кровь, все еще сочившаяся из глубокого пореза на шее, тонкой струйкой стекала по голому плечу и собиралась маленькой лужицей на земле возле дверцы.

— Нравится?  — снова раздался за моей спиной тот же голос.

Я мотнула головой, тупо глядя на красную лужицу.

— Если ты продолжишь вести себя так же, то все закончится именно так, — произнес мой невидимый собеседник.

— Чего ты хочешь? — спросила я глухо.

— Я хочу дать тебе возможность.

— Зачем?

— Еще не все потеряно для тебя. Если ты захочешь воспользоваться этим шансом, все будет хорошо. Но если нет, то я оставлю тебя в таком состоянии. Тебя найдут только завтра утром, а до этого бродячие собаки откусят твою руку и изуродуют лицо...

— Я... я согласна... — прошептала я, и слезы выступили у меня на глазах.

— Хорошо, — почувствовала я теплую ладонь на своей спине, а затем все стало мутным...

Я очнулась от звуков клаксонов. Оказалось, что я все еще стояла на перекрестке, хотя уже давно загорелся зеленый свет. Мое лицо вдруг покрыло пятно краски. Я резко повернула руль и выехала на главную дорогу, ведущую к клубу.

На часах было без пятнадцати семь.

Я приехала на место одной из первых, но Олег уже ожидал меня у входа с большим букетом белых роз — моих любимых цветов. Швейцар помог мне выйти из автомобиля, затем занял мое место и тихо отвез его на закрытую парковку за клубом.

— Ясенька, милая, — улыбаясь, говорил Олег и поцеловал меня в щеку, — ты выглядишь прекрасно.

Я ответила ему улыбкой, взяла цветы из его рук — они были совершенно не колючие, видимо какого-то особого сорта — и прошла с ним внутрь.

Танцпол был украшен цветами и воздушными шариками. За диджейским пультом висел огромный плакат с надписью: «С Днем Рождения, Доченька!» — все слова начинались с заглавной буквы. Конечно же, плакат не был рукописным. Конечно же, его подготовка и печать обошлись в немалую сумму. Конечно же, мне было приятно.

Но где-то в груди, в районе сердца что-то больно кололо. Ощущение, что все это ненастоящее, что все это не со мной. Вот и Олег, он смотрит на меня, улыбается, а глаза его говорят совсем не о том, о чем говорят его губы и руки. Они как будто ищут во мне какие-то изъяны, чтобы потом можно было сказать: «А вот ты... »

Мы подошли к отведенному нам столику, сели на мягкие диванчики. Нам тут же принесли коктейли — мне любимую «Маргариту», ему безалкогольный «Мохито».

Мы выпили, не чокаясь, одарив друг друга вежливыми улыбками. Но его глаза оставались такими же холодными и требовательными. Странно, что я раньше не замечала у него такого взгляда.

Потом в зале появились родители в сопровождении охраны. Папа кивком поприветствовал нас с Олегом. Мама улыбнулась. Егор тоже повернул к нам голову и кивнул. Но в его глазах какая-то злость.

Заходят еще люди. Подходят к нашему столику, целуют руку мне, пожимают Олегу. Но в их глазах нет радости от того, что они пришли сюда. И я вижу, что им неприятно находиться здесь. Они не хотят общаться ни со мной, ни с Олегом, ни с моим папой, ни друг с другом. Они здесь только потому, что каждому из них что-то нужно от других.

И я вдруг понимаю, почему мои друзья и подруги поздравляют меня с днем рождения только в этом году — потому что только сейчас они могут с меня что-то получить. Я понимаю, почему папа так настаивал на нашей помолвке с Олегом — потому что это был единственный способ заручиться поддержкой его отца. Я понимаю, почему братишка смотрит на нас с такой злостью — он знает, что наш будущий брак это фикция, что, кроме нашего папы, он больше никому не нужен, что папа использует меня как валюту для оплаты услуг отца Олега...

Я встала со столика, когда ди-джей занял своё место за пультом.

— Ясенька, куда ты идёшь? — Олег схватил мою руку.

Я посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Он знает, он тоже понимает...

— Пойду немного освежусь, — ответила я, с трудом справляясь с голосом.

Он кивнул и отпустил мою руку.

Я вышла из зала и направилась к туалетам. Неприятно! Неприятно! Но... видение моего мёртвого тела с перерезанным горлом на переднем сиденье автомобиля отца вновь возникло перед моими глазами. Это немного привело меня в чувство. Он сказал, что у меня есть шанс всё изменить...

Я повернула налево к выходу из клуба, любезно улыбнулась охраннику у двери и вышла на улицу.

На небе цвета моего платья появились первые звёзды. Они мерцали и переливались, дружелюбно подмигивая мне. Швейцар с недоумением посмотрел на меня и уже готов был идти на стоянку за машиной, но я лишь покачала головой и перешла на другую сторону. Он проводил меня презрительным взглядом.

Я шла напрямик через парк. С каждым шагом тени вокруг углублялись. Где-то вдали слышались мужские и женские голоса, шум машин, рёв клаксонов. Где-то высоко над головой завывал ветер, и потрескивали ветви деревьев.

Вдруг кто-то схватил меня за локоть и потащил вперёд.

— Нельзя так ходить по парку одной, — проговорил низкий приятный голос.

Я не ответила, только попыталась разглядеть его, но в темноте это оказалось не так просто. Я поняла, что он был выше меня ростом и крупнее. Его пальцы сильно сжимали мой локоть.

— Куда вы меня ведете?  — спросила я и сама удивилась своему спокойствию. Даже безразличию.

— К выходу,  — ответил мой провожатый.  — Это, знаете ли, не самое лучшее место для ночных прогулок одинокой девушки. Если, разумеется, девушка не ищет приключений определенного рода.

— Не ищу,  — я мотнула головой.

Он вдруг резко остановился и развернул меня к себе лицом:

— Ты че, пьяная? Или под наркотой?

— Нет,  — я снова мотнула головой.  — Я просто умерла...

— А-а-а,  — с облегчением протянул он.  — С парнем поссорилась, да? Вон там, в клубе?  — он махнул рукой себе за спину.  — Ну и хрен с ним! Будет знать, как обижать такую девушку! Не расстраивайся, найдешь себе парня еще лучше. Ты ж вон какая красотка! За тобой, небось, мужики толпами бегают да слюнки роняют...

Я мотнула головой.

— Как так?  — он присел передо мной на корточки, и его голова оказалась чуть ниже моей груди.

Теперь в лучах одинокого фонаря, горевшего почему-то в стороне от дорожки, я могла рассмотреть его лицо. Высокий лоб, темные густые брови, темные глаза, широкие скулы, тяжелый волевой подбородок, ровный нос, тонкие губы. Щеки покрыты темной щетиной. На шее слабо поблескивает простая серебряная цепочка. Он совсем не похож на утонченного во всех отношениях Олега. Но от него веет таким теплом, какого я никогда не ощущала рядом со своим женихом.

— Как так?  — повторил он, заглядывая мне в глаза. И было в его взгляде что-то такое, от чего мне захотелось прижать его небритое лицо к своей груди, ткнуться лицом в его густые короткие волосы и разреветься в голос.

Вместо этого я пожала плечами и громко вдохнула носом.

Он нахмурился:

— Покажи мне этого типа, я быстро его уложу на место.

— Не нужно, — провела кончиками пальцев по его щеке и улыбнулась. — Все уже прошло.

Он тоже улыбнулся и встал.

— Тогда, — сказал он, положив мою руку на свой локоть, — не откажите, мадам, навестить мое скромное жилище и попробовать блюда моего собственного приготовления.

Я засмеялась.

— Кстати, раз уж я спас прекрасную девушку от страшного чудовища, можно ли я узнать ее имя? — с улыбкой продолжал он.

Мы шли по тропинке. Ветви деревьев качались перед одиноким фонарем, создавая интересные тени как на нас, так и на тропинке под нами. Я снова взглянула на него. Это возможность для меня.

— Юля, — ответила я со вздохом. — Юлия.

— Красивое имя, — кивнул он. — У меня все проще — Коля. Как в фильме, помнишь?

Я улыбнулась. Коля...

И вдруг деревья перед нами разошлись, и я открыла рот от удивления. Над нашими головами простиралось темно-синее глубокое небо с блестящими звездочками. А посреди этого неба, словно основная точка вращения, сверкала яркой луной.

Нет, звезды это не множество жемчужин, а луна не яркий бриллиант — это капли белого молока на темной скатерти и блестящий при свете одной свечи белый наполнитель. Это палитра художника небесного пространства. Он выбрал цвета, разбрызгивая все оттенки белого вокруг себя, а потом выбрал этот удивительный светящийся молочный цвет и небрежно изобразил луну. Я четко вижу его сильные уверенные штрихи на ее грустном лице.

— Красиво, правда?  — ухмыльнулся откуда-то сверху Шурик.  — Когда светят фонари, такой красоты не увидишь. Но идем скорее — магазин скоро закроется, а мне надо кое-что докупить, чтобы накормить мою гостью обещанным ужином.

Я кивнула, и мы быстрым шагом пересекли залитую звездно-лунным светом поляну, прошли по еще одной тенистой аллее и вышли из парка через покосившуюся кованую калитку.

Затем мы перебежали через дорогу, потому что светофор не работал, завернули в один переулок, потом в другой, потом вышли на стоянку небольшого супермаркета. Шурик оставил меня возле ящичков камеры хранения, скрылся в толпе на несколько секунд, а потом появился вновь с двумя огромными пакетами.

— Вот, теперь порядочек,  — прокомментировал он.

Мы вышли из магазина, прошли по плохо освещенному двору, вошли в подъезд, где на удивление не воняло мочой и рвотой, поднялись на третий этаж. Шурик в темноте привычным жестом достал ключ, провернул его в замке и пропустил меня в темную прихожую.

— Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон,  — голосом Ливанова со смехом проговорил он.

Я рассмеялась в ответ. Меня уже давно никто не веселил. Только Егор иногда бросался фразами из старых кинокомедий и советских мультиков. Жалко, что он остался в клубе. Этот здоровяк-балагур ему бы точно понравился.

Не зажигая света, он провел меня по коридору в кухню, освещенную полной луной, и стал выкладывать из пакетов продукты.

— Готовить ты тоже наощупь будешь?  — спросила я с улыбкой.

— Прости, я совсем забыл, что у меня сегодня батя дома,  — кажется, он смутился.  — Это было действительно глупо... Извини...

— Прекрати, Саша, — улыбнулась я. — Я все понимаю... Я уйду?

— Куда ты отправишься? Ночь на дворе. Сиди уже, — он грустно вздохнул. — Я сейчас зажгу свечи. У нас и так лампочка перегорела, а новую всегда забываем вкрутить...

— Вот так живут одинокие мужчины в наше время, верно? — тихо посмеялась я. — Казалось бы, двое мужчин в доме, а никто не может вкрутить лампочку.

Он также тихо посмеялся:

— Скорее всего, для никого... Я работаю с утра до вечера, а отец работает по сменам... Когда я прихожу домой, его либо нет, либо он спит. А сам я уже привык обходиться без света...

— Понятно, — кивнула я.

С одной стороны, все это казалось странным и нереальным – я, дочь успешного бизнесмена, в свой день рождения, вместо того чтобы проводить время с влиятельными друзьями отца и со своим женихом в одном из самых модных клубов нашего города, сижу на кухне в обычной хрущевке в почти полной темноте и ожидаю, не зная чего. С другой стороны, у меня было так легко и радостно на душе, как никогда раньше.

Шурик чиркнул спичкой и приблизил ее к фитилю свечи. Шнурок... засверкал, недовольно потрещал и загорелся высоким пламенем.

— У тебя прекрасное платье, — повернувшись к электроплите, заметил Шурик.

— Спасибо, — ответила я. — Я только сегодня его приобрела.

— Тебе очень идет... только цвет, по-моему, не твой... ты в нем выглядишь бледной...

— Действительно? — я невольно осмотрела себя. В свете свечи моя кожа казалась слегка румяной, а платье больше напоминало темно-зеленый цвет, чем синий. — Возможно, дело в освещении?

— Возможно,  — он развернулся к столу и выставил большую миску с каким-то салатом,  — только при другом освещении я тебя вряд ли увижу — утром я уйду еще до рассвета, а вечером...  — он печально вздохнул и снова отвернулся к печке.  — Ты, наверное, не захочешь меня дожидаться здесь...

Я отвернулась к окну. А и правда, если он завтра уйдет на работу, что делать мне? Я не смогу остаться здесь — что на это скажет его папа? И домой я пойти не могу — папочка наверняка с меня шкуру спустит.

Передо мной вновь мелькнуло видение моего тела с перерезанным горлом, но на этот раз оно не вызвало такого ужаса, как днем, или такого отвращения, как вечером. Может, именно это он имел в виду, говоря о шансе?

— А зачем ты вообще меня к себе привел?  — спросила я.

— Я не знаю,  — он вздохнул и уперся руками в стол, на котором стояла плитка.  — Просто я увидел, как ты брела по парку, вспомнил, что у нас там уже несколько девушек избили и ограбили, и... в общем, ты права, это была плохая идея... по тебе ведь сразу видно, ты не в хрущовке живешь да не пустой картошкой питаешься. Я должен был сразу отвести тебя обратно в тот клуб и сдать его охране, но... не знаю... мне вдруг показалось, что если я сделаю это, ты окажешься в беде...

— Ты действительно... решил меня спасти?  — я и не думала насмехаться над ним. Наоборот, этот огромный смущенный парень вызывал у меня самое искреннее... уважение?

Я уже давно ничего подобного не испытывала ни к кому. Даже к папе. Нет, я им гордилась, восхищалась, но уважала ли? Нет. Его мнение для меня никогда не играло большой роли. Об Олеге и говорить нечего. Егор? Нет, уважением там и не пахло. Мне было с ним легко, весело и свободно, но и он никогда не был для меня авторитетом.

На этой кухне все было совсем по-другому. Вообще в этой квартире царил совершенно иной атмосферный настрой. Здесь царила такая уютная и домашняя обстановка, такая простая и чистая, пропитанная другими ароматами...

— Яра, — голос Саши вывел меня из задумчивости, — предлагаю следующее. Пока мы поужинаем, я дам тебе одежду для смены, ты примешь душ, а я разложу раскладушку на кухне. Тебе постелю на своем диване. А утром, извини заранее, разбужу тебя ранним утром. Мы позавтракаем вместе, и я отведу тебя домой. Согласна?

Я наклонила голову в сторону и улыбнулась:

— Хорошо. Только перед тем как отдать меня папе лично в руки, запиши свой номер телефона мне на бумажке.

Он тоже улыбнулся и поставил передо мной тарелку с макаронами посыпанными сыром.

Мне стало смешно. Макароны. После итальянской пасты это было так... просто. Но в то же время так мило.

Я взяла вилку, набрала несколько рожков и отправила их себе в рот, ожидая отвратительного вкуса. В глубине души я хотела, чтобы макароны оказались невкусными или недоваренными — просто для того, чтобы вернуться из этого чудесного сна, обернуться и увидеть, что я все еще находусь в клубе, нервно двигаюсь под нелюбимую музыку и улыбаюсь фальшивой улыбкой людям, которые скрыто меня не переносят.

Но мои ожидания разрушились — вкус был потрясающим. Макароны были сварены точно так, как я люблю, а вкус сливочного масла и обычного сыра (не козьего или другого) пробуждал детские воспоминания о временах, когда мы жили с бабушкой и она кормила меня макаронами с сыром и молочным супом.

Я прикрыла глаза от удовольствия.

— Вкусно?  — спросил Шурик с тревогой шеф-повара.

— Божественно,  — ответила я машинально, не успев проглотить свою еду.

— Тогда попробуй салат,  — он улыбнулся и чуть придвинул ко мне миску.

Я ела и не могла остановиться. Я вдруг поняла, что за последний год ни разу нормально не ела. В смысле, досыта. Что эти крохотные порции в ресторанах, эти постные блюда дома и пустой кофе, были совсем не тем, что мне нужно.

Шурик смотрел на меня сквозь пламя свечи и почему-то улыбался.

— Что смешного?  — спросила я, разделавшись с макаронами и с салатом.

— Ничего,  — он передернул необъятными плечами,  — просто я никогда не видел, чтобы девушки в присутствии парня ели с таким аппетитом.

Я тоже улыбнулась, хотя после такого замечания в другой ситуации и от другого человека, наверное, устроила бы истерику.

— Ты очень хорошо готовишь,  — сказала я.

И зевнула.

Шурик понимающе кивнул, привычным движением сгрузил грязную посуду в мойку и вышел из кухни.

А я сидела и смотрела на чуть подрагивавшее от моего дыхания пламя свечи. Как все-таки хорошо...

Он растолкал меня, когда за окном было еще темно. Я резко вскочила на диване и чуть не вскрикнула, не узнав его со сна. Но он закрыл мне рот рукой:

— Доброе утро, Яра...

— Шурик...  — выдохнула я, когда он убрал руку.

— Давай завтракать, и мне пора убегать. Я тебе такси вызвал...

— Саш, а... давай я 

все-таки у тебя... останусь...  — робко попросила я, когда мы на цыпочках пробирались в кухню.

— Я бы рад,  — он включил электрочайник и задумчиво почесал затылок,  — а как же твои родители? Они наверняка места себе не находят...

— Меня им не нужно... — я отвернулась. — Они интересуются только моей выгодной помолвкой и свадьбой. Если кто-то заботится обо мне, так это мой брат...

— Вот и хорошо, — он провел пальцем по моей щеке, и мое настроение сразу поднялось. — Представься хотя бы ради него...

— Не хочу...

— Яра, не будь капризной, — он посмотрел на меня строго, словно на разбалованного ребенка. — Давай завтракать и отправимся в путь...

Я надуть губы и скрестить руки на груди:

— Но дашь мне свой номер телефона?

Он тихо засмеялся:

— Дам, не беспокойся...

Через полчаса он нежно поцеловал меня в щеку и усадил в такси. Я назвала адрес, следя глазами за его массивной фигурой до перекрестка. Машина загудела и двинулась по дороге к моему дому.

На цыпочках я вошла в прихожую, предусмотрительно снимая туфли еще на пороге, и попыталась бесшумно прокрасться в свою комнату.

— Где ты была? — мама стояла в дверях столовой, сложив руки на груди. Она выглядела бледной и утомленной.

— Пришла? — раздался голос папы из глубины комнаты, от которого меня пронзило.

— Папа, не надо, — Егор попытался успокоить его.

— Отвали! Сейчас я ей все расскажу, подлец такая! — фигура отца появилась в дверях.

Мама обесцветела еще больше, повернулась к нему и попыталась остановить, но он просто сбил ее с ног, словно грузовик КАМАЗ на спуске.

Если в первые пару секунд меня охватил ужас, то увидев его искаженное яростью лицо, я ринулась по лестнице в свою комнату. Я успела запереть дверь как раз перед тем, как ручка начала трястись от сильных ударов папы. Вбежав в свой гардеробный, я также закрыла его на ключ, прижалась в угол и прикрыла голову руками.

Двери долго не выдержат — уж я-то знаю. Папа бывший десантник — для него высадить такую дверь, это одним плечом повести. И в гневе он страшен — ему все равно, кто перед ним, любимая жена, единственный сын или дочь, ради которой он готов горы свернуть. Когда папа злится, разговор у него короткий — удар в живот, потом коленом по лицу и добивающий по шее, а дальше молотить, пока причина его негодования не начнет плеваться кровью.

Дверь комнаты уже с грохотом повалилась на ... пол. Папа метался по моей спальне и ревел, как загнанный медведь. А я сидела, забившись в дальний угол гардеробной, и беззвучно рыдала от страха. К груди я все еще прижимала свою сумочку. Телефон... меня вдруг осенило. Я вынула телефон и дрожащими пальцами набрала номер Шурика — он, конечно, записал его мне на бумажке, но каким-то совершенно непостижимым образом 

я его запомнила.

— Да?  — слышно было плохо, где-то рядом с ним что-то резали болгаркой, сверлили и забивали молотком.

— Саша, мне страшно... он меня убьет...  — прошептала я в трубку.

— Яра?  — его голос вдруг стал мрачным.  — Называй адрес, я сейчас приеду...

Я продиктовала адрес, отключила телефон и зарылась в кучу одежды. Хоть немного времени...

Вдруг за дверью стало тихо. Потом папа буквально взвыл: «Кто?! » Потом глухой удар. И ручка двери гардеробной медленно опустилась вниз. И тихий стук...

— Яра, выходи, все в порядке,  — голос Шурика звучал спокойно и умиротворяюще.

— А... папа?  — я открыла замок и робко выглянула в комнату.

Картина, представшая моему взору, была из разряда маслом — папа сидел на кровати, красный, как свекла, рядом с ним копошилась мама, с периодичностью раз в три секунды поднося к его носу ватку с чем-то, похоже, совсем неприятно пахнущим, потому что папа кривился и отворачивался, а в дверях, разглядывая раскуроченную лутку, стоял Егор, сложив руки на груди.

— Не беспокойтесь, я аккуратно подам вам руку, — улыбнулся Шурик.

— Проклятье... — выдохнул папа, но уже не так зло, как он кричал на меня.

— Егор, — мрачно протянул руку младший брат.

— Шурик, — не менее мрачно ответил мой спаситель.

— Предлагаю всем спуститься в столовую, — предложила мама, когда цвет лица у папы стал не таким свекольным.

Папа смотрел на Шурика угрюмо, но явных признаков враждебности не проявлял. И на меня он уже не обращал внимания. Это хороший знак.

Мы спустились в столовую, и Шурик помогал папе идти. Папа даже не отказался от помощи. А Егор все больше серел от злости.

А мама вдруг стала румяной и защебетала как птичка. Она летала по столу, уставляя его различными салатницами и конфетницами, чашечками и блюдцами, вазочками и розеточками для варенья, печенья, оставшегося от вчерашнего торта, который никто так и не попробовал в клубе.

Шурик смотрел на все это изысканное угощение, и его светло-карие глаза (только сейчас заметила) словно выпрыгивали из орбит.

— Сашенька, чай или кофе? — разливалась трелями мама.

— Ч... кофе, — кивнул мой смущенный спаситель.

А Егор становился черным как туча перед грозой.

— И кто же этот... человек для тебя? — громко и с долгой паузой спросил папа.

Я посмотрела Шурику в глаза. Он кивнул.

— Друг, — перевела я взгляд на лицо папы. Видимо, у меня было отчаянное выражение лица.

— Почему ты не представила его раньше? — продолжал допрос наш отцовский генерал.

Я громко выдохнула — вранье и уклонение бесполезны, папа как будто чует подделку буквально носом. Благодаря этому, а также привычке сначала наказывать, а потом спрашивать, никто не решается нарываться на него. Именно поэтому его бизнес в свое время прогорел из-за естественных причин — изменение структуры рынка, отмирание сегмента магнитных аудио и видеокассет и их замена компакт-дисками, а потом дивиди, блюрей, а позже всевозможным мобильным контентом на непонятных носителях. Чем папа занимался сейчас, я точно не знала, но судя по тому, как мама говорила о нем тихим голосом и благоговейно закатывала глаза каждый раз при упоминании его дела, это было что-то важное.

его «партнерах» и «друзьях», это была деятельность на самой границе закона, а, может, уже и с заступом.

— Потому что мы познакомились только вчера вечером, когда я ушла из клуба,  — ответила я и зажмурилась.

Почему-то мне казалось, что сейчас... вот прям сейчас... тяжелый папин кулак опустится на мою многострадальную голову. Зато можно не бояться бродячих собак...

— Яра шла одна по темному парку,  — вдруг прервал мои скорбные мысли бархатистый голос Шурика,  — а у нас там неспокойно по ночам. Я предложил проводить девушку домой, но она выглядела такой печальной, что я подумал...

Я приоткрыла один глаз. Папа смотрел на Шурика с неприкрытым интересом. Егор так и застыл, рассматривая моего дважды спасителя с десертной ложечкой во рту. А мама незаметно, как ей казалось, вытирала катившиеся по щекам слезы передником.

— Александр,  — торжественно поднялся папа и взял обалдевшего Шурика за руку,  — я хочу чтобы вы знали...  — он выдержал театральную паузу. Все замерли в ожидании, а у меня чуть сердце не выскочило через горло. Вдруг папино лицо посерело, брови сдвинулись к переносице. Шурик напрягся.  — Если я еще раз увижу вас в радиусе тридцати километров от моей дочери, я с вас шкуру спущу собственными руками.

Мама побледнела и сползла по стене, у которой она стояла последние несколько минут. И завыла. Егор тоже поднялся на ноги и сжал кулаки. Шурик же коротко кивнул и встал из-за стола.

— Благодарю за теплый прием и доходчивое объяснение вашей позиции,  — он высвободил руку из папиной ладони, развернулся и вышел в холл. Через пару минут хлопнула входная дверь. Во дворе коротко тявкнула собака.

— Почему ты так, папа? — спросила я, с голосом, пропитанным слезами.

И вот папа повернулся ко мне лицом. Я непроизвольно отступила от стола. Если бы не стена, я бы продолжала отступать. Мне никогда не доводилось видеть его таким злым.

— Потому что через неделю у тебя свадьба, — прошипел папа, — а ты бегаешь к разным людям вместо жениха... — он замолчал и, махнув рукой, вышел в холл.

Егор в это время помогал маме сесть на стул.

— Но он же хороший парень, Егорка, — сказала я брату с мольбой. Он только отмахнулся от меня и продолжал кормить маму горячим чаем маленькими глотками.

Я едва сдержала обидный возглас и убежала в свою комнату. Я упала на кровать и забыла о своей одежде и о двери, которая все еще лежала через комнату. И начала плакать.

Я плакала долго, может быть даже дольше, чем нужно было. Но мне хотелось плакать, кричать и стонать, потому что это было не просто истерикой, какие я периодически устраивала родителям, чтобы получить новую вещь. Мне действительно было больно и обидно. Впервые в жизни я встретила человека, с которым мне легко и приятно, с которым я не хотела прыгать в постель сразу, а просто сидеть на кухне при свете единственной свечи, есть макароны с сыром и слушать его бархатный голос...

Я не заметила, как уснула. Мне снился Шурик — такой большой и мягкий, теплый, заботливый и нежный, но почему-то голый в одном переднике. Он очень стеснялся и выглядел еще забавнее, чем ночью или утром. Я обнимала его и ощущала на своем животе его возбуждение, но не спешка раздевать его передник, хотя все горело внутри меня. Его большие ладони лежали на моих плечах, и это было так великолепно и реалистично, что я не хотела просыпаться.

А потом вдруг что-то изменилось. Лицо Шурика исказила болезненная гримаса, он побледнел, посерел, схватился за горло и повалился на пол, цепляясь скрюченными холодными пальцами за мои лодыжки.

Я вскрикнула и села на постели. Рядом прямо на полу на коленях стоял голый по пояс Егор. Он смотрел на меня в недоумении.

— Что... ты здесь делаешь?  — тяжело дыша, спросила я.

— Я услышал твой крик,  — он нервно передернул плечами.

— Неправда,  — запротестовала я, неожиданно понимая, что он действительно врал.

— Не ори, дура,  — он закрыл мне рот рукой, хотя я и не собиралась орать.  — Ты хоть представляешь, куда ты нас всех тянешь? Ты хоть представляешь, что с нами со всеми этот Степан Борисович сделает?

Эффективно — идти в наступление там, где тебя почти прижали к стенке. Я опустила глаза.

— Все так серьезно?  — наконец смогла выдавить я.

— Серьезнее некуда,  — кивнул Егор.

Степан Борисович это ключевой папин партнер, отец Олега. А Егор ... работает в папиной компании старшим экономистом. Меня в дела компании не посвящают — по папиному мнению место женщины дома с детьми и хозяйством. Образование ей не обязательно, хотя я и училась в одном небезызвестном университете в Англии — тоже, кстати, не без помощи Степана Борисовича. Там я, собственно, и познакомилась с Олегом...

— Сможет твой Шурик заплатить полтора миллиона долларов — вопросов нет, отменяем свадьбу, посылаем нафиг Борисыча и его сынка, и живем себе припеваючи,  — с ухмылкой говорил Егор.  — Вот только мне кажется, что даже если твой друг продаст все свое имущество, там и ста тысяч не наберется. Так что будь паинькой и не выкаблучивайся — сказал папа, что свадьба через неделю, значит, через неделю...

— Итак, вот она, моя цена — полтора миллиона?  — горько усмехнулась я. И вдруг снова разрыдалась, уткнувшись лицом ему в плечо.

— Ну-ну, сестренка, не плачь,  — Егор гладил меня по волосам, стараясь успокоить, но мне было так обидно, что хотелось кричать.

Его рука тем временем опустилась на мою спину. Я почувствовала, как его сердце вдруг забилось быстрее. Я попыталась отстраниться от него, когда его пальцы проникли под спинку моего платья.

— Что ты делаешь, Егор?  — прошептала я в ужасе, осознавая, что именно он делает.

— Мне нужно знать,  — с придыханием проговорил он,  — за что такие деньги платят? И вообще — ты этого стоишь?

— Я буду кричать!  — со злостью прошипела я.

— А я буду бить!  — горячо выдохнул он мне в шею, прижимая меня к себе 

с еще большей силой.

— Егор, не надо, прошу тебя!  — злость сменилась страхом — а вдруг он действительно сделает это? Что я могу ему противопоставить? Ничего. Мой брат занимается спортом с детства — тяжелая атлетика, борьба, бокс. У него такое умение удержать человека, что из него даже змея не вырвется, а уж в том, что его удар опасен, я вообще ни на минуту не сомневалась — он был в свое время вице-чемпионом университета по боксу.

Егор начал подниматься с колен, поваливая меня на спину. Я пыталась сопротивляться — извивалась, колотила его кулаками по спине, даже пыталась кусаться, но, кажется, он не обратил никакого внимания на все мои попытки. Он лишь крепче обхватил руками мои плечи и одновременно сбросил с них бретельки, и теперь платье не соскальзывало вниз только благодаря его крепкому прижатию.

Когда я оказалась лежащей на спине, он, наконец, отпустил мои плечи и навис надо мной на руках, пытаясь коленями развести мне ноги в стороны.

— Трудно с тобой, Яся,  — тяжело дыша, резюмировал он.

Я отвернулась, дрожа всем телом и размышляя о том, как бы мне сбежать от него. Впереди черным провалом зияла открытая дверь гардеробной. Да, Егор тоже не слабак, но ему придется повозиться с дверью, а это подарит мне несколько секунд на то, чтоб вылезти в окно, перелезть через парапет и по водосточной трубе спуститься в сад. А там собаки. А Егор с детства боится собак, называет их мерзкими тварями и вообще старается избегать встреч с ними.

Осталось только выбраться из-под него.

Егор уже склонился надо мной, пытаясь поцеловать меня в губы. Но я отворачивалась и яростно размахивала перед собой руками, одновременно пытаясь упереться ногами ему в живот. Однако всякий раз ему удавалось спасти свое лицо от моих ногтей, а мои ноги соскальзывали с его пресса.

Сообразив, что так мне не выбраться, я предприняла отчаянную попытку — резко крутнулась всем телом вправо, надеясь скатиться с кровати. И мне бы это удалось — я по пояс свесилась на пол и потянулась руками к двери в гардеробную — если бы Егор не стоял коленями на юбке моего платья. Можно было бы надеяться, что тонкая ткань порвется, ну, или хотя бы сползет вниз. Но гадкая вискоза зацепилась за вдруг одеревеневшие соски, и наотрез отказалась рваться. Егор воспользовался моим замешательством, крепко схватил за волосы и забросил обратно на кровать. Я взвизгнула от боли — и тут же получила крепкую затрещину, от чего у меня из глаз брызнули слезы.

— Я предупреждал, — прошипел мне брат в лицо, когда я осторожно коснулась покалывающей щеки.

— Егор, пожалуйста, остановись... — я повторяла, уже не надеясь на изменения.

Он приблизился к моим губам, и его язык проник в мой рот, прервав все слова. Одной рукой он удерживал мои запястья над головой, а другая начала скользить под юбку.

Мне было отвратительно и противно видеть своего брата таким образом. Я думала, что он лучше всех меня понимает. И я плакала, пытаясь освободиться от его поцелуев, но его сила была слишком большой.

Когда его пальцы коснулись моей интимной зоны через ткань трусиков, я начала сопротивляться еще сильнее, двигая бедрами в стороны. Но он ограничил мои движения коленом и глупым электрически-голубым платьем, которое я уже ненавидела. Ему легко удалось сорвать мое белье. Я заскулила, покрытая слезами. И он отступил, убрав руку со мне живота, и снова сильно ударил меня по лицу:

— Молчи, шлюха, или не сможешь встать.

— Пожалуйста, перестань, Егор... — тихо прошептала я.

Но он не слушал. Поднял мою юбку — ткань трещала под его пальцами — раздвинул половые губы и вошел одним рывком.

Я прикусила губу, чтобы не закричать, потому что я еще помнила его удары по щекам. Но слезы потекли из глаз с еще большей силой — казалось, что он разрывает мне кожу движениями насухо.

Я думаю, ему тоже было больно, но он не останавливался и продолжал давить и толкать.

— Ты у меня потечешь, сучка,  — шептал он, с остервенением кусая мои губы.

А я ревела, уже даже не пытаясь сопротивляться. Лишь в голове стучало — меня насилует мой собственный брат, меня насилует мой родной брат!

Он не стал кончать мне во влагалище. Вместо этого он вышел, отпустил мои руки и попытался притянуть мою голову к своему члену. Я решила, что это мой шанс. Резко вывернулась, оставив в его руке хороший клок волос, полоснула ногтями ему по лицу и плечу, выдрала кусок подола платья и бросилась в гардеробную.

Замок щелкнул. Ему понадобится несколько секунд на то, чтобы понять, что произошло, еще несколько секунд на то, чтобы прийти в себя, встать, и попытаться открыть дверь. Думаю, минута у меня есть.

Я выхватила из кучи одежды первое, что попалось под руку. Хорошо, что у меня одежда всегда свалена кучей на полу, а не аккуратно развешена по шкафам, как требует мама — в противном случае мне бы пришлось терять время, шаря по вешалкам и полкам. А так...

Кажется, это куртка, значит, где-то должны быть и штаны.

За дверью послышалась возня.

Главное, не забыть сумочку с деньгами, документами и телефоном.

Я схватила свой клатч и вылезла в окно как раз в тот момент, когда ручка двери нервно задергалась. Всего пара шагов по парапету влево — я уже не раз проделывала такие фокусы, когда папа сажал меня под домашний арест. Водосточная труба — только бы выдержала! Мои ноги коснулись земли, и мне под коленку тут же ткнулся холодный влажный нос:

— Кошечка, — тихо воскликнула я и погладила покрытую короткой шерстью голову.

— Яся, — сверху донесся тихий шепот Егора.

Кошка злобно ощерилась — да, у них с кошками это взаимное.

— Ясенька, не делай глупостей, вернись, — с тревогой шептал он.

— Глупостью было вернуться сегодня утром, — ответила я с горечью и побежала прямо через лужайку.

Кошка решила, что я играю с ней, и побежала за мной, радостно мяукнув.

— Кисенька, миленькая, — я развернулась, присела перед ней на корточки и обняла свободной рукой ее толстую шею. — Прости, но сегодня я не буду играть с тобой. — Она жалобно мурлыкала. — Мне нужно идти, оставаться здесь опасно для меня.

Она понимающе вылизала меня по щеке, развернулась и побежала к дому. И все-таки кошки лучше людей.

А я повернула ... к забору. Если его не заделали — а я знала, что его не заделали — то он должен быть здесь. Я отодвинула ветки дикой лозы в самом дальнем от дома углу сада, единственном, где не было ни фонарей, ни видеокамер, и пролезла в отверстие, которое они скрывали.

Ползти пришлось на руках и коленях — да, я девушка хрупкая, но уже не такая хрупкая, какой была, пока училась в школе. Тогда я могла пройти здесь, лишь слегка наклонив голову.

Вылезла я в десяти метрах от дороги. Нужно только переодеться перед тем, как броситься под машины. Я надела брюки, заправив в них разорванную юбку платья, куртку застегнула на все пуговицы, волосы заправила за воротник куртки, сумочку предусмотрительно спрятала за пазуху и приготовила лишь пару купюр для того чтобы расплатиться с водителем.

Время было еще не позднее, машин на трассе было довольно много, некоторые еще ехали в сторону города.

Я махнула рукой, и передо мной плавно затормозил темный старенький «форд гранада». Тонированное стекло опустилось, и из салона раздался вкрадчивый мужской голос:

— Вам куда, девушка?

Я замерла — это тот же голос, каким разговаривал со мной вчера незнакомец.

Дверца бесшумно открылась:

— Садись,  — мягко приказал он.

Я машинально села на сиденье. Дверца мягко хлопнула, машина покачнулась и почти беззвучно тронулась.

Против ожидания в салоне не воняло бензином, чем часто грешат старые машины, и играла тихая приятная музыка.

Сначала я смотрела прямо перед собой и лишь спустя пару поворотов украдкой посмотрела на водителя.

Черная вязаная шапочка на макушке, из-под которой по плечам рассыпались длинные черные косички, глаза скрыты за черными круглыми очками. Роста небольшого, но довольно плечистый. Одет в защитного цвета обтягивающую футболку и в камуфляжные штаны. Сильные руки в мотоциклетных перчатках уверенно держат руль. Ведет спокойно, без рывков.

— Меня изнасиловал мой родной брат,  — брякнула я и тут же испугалась — а вдруг это не он?

Но он лишь спокойно кивнул, переключил передачу и свернул с трассы.

— Куда вы меня везете? Мне же не туда!  — воскликнула я и дернулась, чтобы схватить руль, но он спокойным властным движением остановил меня.

Машина замерла, и он поставил ее на ручник.

— Выходи.

— Опять будете меня пугать?

Он мотнул головой и вышел из машины. Дверца передо мной открылась, и он несколько неуклюжим жестом подал мне руку. Я оперлась о нее и вышла.

И замерла — вокруг мерцали звезды. Не только сверху, но и снизу, и 

справа, и слева, и насколько можно было видеть эта мигающая бездна.

— Где мы?

— В том месте, где мы сможем спокойно поговорить,  — усмехнулся мой похититель.  — И там, откуда ты не сможешь убежать до тех пор, пока не послушаешь меня до конца.

— То есть это был мой шанс? Чтобы мой отец попытался меня убить, а мой брат изнасиловал?

Его улыбка расширилась, и я решительно перестала злиться на него.

— Твоя возможность заключалась в том, чтобы увидеть, в каком грязном окружении ты живешь. Чтобы не еще больше запутаться в этом. Чтобы самостоятельно освободиться от этого,  — он внезапно опустился на землю? Или на чем мы стояли? И перекрестил ноги.

Я села рядом:

— А другого выхода не было?

Он покачал головой.

— И что я должна делать теперь?

— Думать. Размышлять головой, а не о том, о чем раньше думала.

— Они будут меня искать,  — с вздохом согласилась я.

Он кивнул.

— И найдут Шурика...

Он снова кивнул.

— Надо вывести его из-под удара...

— Верно, но не только его.

— Да, и его отца...

— И его отца...

— А потом?

— Сейчас нужно выиграть время. Ты же помнишь, у тебя свадьба через неделю.

— Конечно, помню,  — с досадой кивнула я.  — Только свадьбы не будет.

— Ну, это понятно. А задумывалась ли ты, почему свадьба запланирована именно на этот день? Почему не раньше и не позже? Ведь обычно в ЗАГСе дают месяц на размышления, а вам дано всего две недели.

— И почему же?

— Это вопрос, на который тебе придется самой найти ответ. Я случайно заехал мимо и решил подвезти тебя. И задать парочку правильных вопросов.

— И что же мне теперь делать?

— Поехали,  — он поднялся, взял меня под руку и помог сесть на сиденье.

— Зачем вам это?  — спросила я, когда он завел машину и поехал вперед.

— Какая тебе разница?

— Интересно,  — я пожала плечами.

— Мне тоже,  — улыбнулся он, резко вывернул руль вправо, и вокруг нас замелькали огни фар других автомобилей, проносившихся мимо на огромной скорости.

Потом мы остановились возле знакомого подъезда. Я вышла из машины, глядя вверх и пытаясь угадать, куда выходят окна его квартиры. А когда развернулась, чтобы поблагодарить незнакомца, его уже и след простыл.

Я поднялась на третий этаж, медленно подняла руку к звонку и застыла в нерешительности — может, стоит пересидеть где-то в другом месте? У какой-нибудь подруги? И поморщилась — подруги стали подругами только потому, что у нас появились деньги. Скажи я им, что у меня проблемы, они тут же испарятся, как испарились семь лет назад.

Тут щелкнул замок. Я отпрянула от открывшейся двери. На пороге стоял мужчина средних лет такого же огромного роста, как и Шурик, с голым торсом и в тренировочных штанах.

— Вы к кому?  — спросил он сонно.

— А... Шурик дома?  — спросила я, стараясь смотреть ему в лицо, а не отводить взгляд.

Он кивнул и посторонился, пропуская меня в квартиру.

— Шур, к тебе пришли,  — крикнул он, почти оглушив 

меня, и протиснулся прямо по коридору.

— Яра?  — Шурик выглянул из кухни и сначала попытался нахмуриться, но вместо этого расплылся в улыбке.  — Я знал, что ты там надолго не задержишься.

— Саша,  — я кинулась ему на шею и разрыдалась.

Он подхватил меня на руки и перенес в комнату, где положил на диван, сел рядом и долго-долго пытался успокоить, только слегка гладя по спине.

— Что случилось, Яра? — спросил он, когда за окном уже начинало светлеть.

Я всхлипнула еще несколько раз, затем села лицом к нему и громко фыркнула носом:

— Я убежала из дома...

— Прекрасно, — он вдруг широко улыбнулся и обнял мои плечи. — Давно пора.

— Ты не понял, — я с трудом отстранилась от него и посмотрела прямо ему в глаза. Все он понял, причем еще утром. — У меня свадьба через неделю, но свадьбы не будет...

— И что теперь? — он улыбнулся еще шире.

— Нам нужно уехать, сегодня... прямо сейчас... и твоему отцу тоже...

— Извини, мы не можем — у нас работа, — он тяжело вздохнул.

— Глупец! — резко выкрикнула я. — Они будут искать меня, а когда найдут тебя или твоего отца...

Перед моими глазами вдруг возникло видение моего трупа — это придало мне силы:

— Они убьют вас, понимаешь? Им нужна эта свадьба, и они пойдут на все, чтобы она состоялась! — крикнула я и закрыла глаза.

— Ты всегда закрываешь глаза, когда думаешь, что находишься в опасности. Почему? — с улыбкой спросил Шурик.

Я открыла глаза и посмотрела на него с удивлением.

— Яра, я все понял еще вчера, когда пришел к тебе. Я предполагал, что ты убежишь из дома, но я думал, что ты хотя бы потерпишь до утра...

— Егор... — прошептала я.

— Что?

На моих глазах снова появились слезы:

— Он... он... насиловал меня, — я закрыла руками лицо и разрыдалась с новой силой.

Шурик снова обнял мои плечи и прижал мое лицо к своей груди.

— Что ты предлагаешь?  — его голос изменился — он стал жестким и холодным.

— Уедем... сегодня... сейчас...

— Хорошо...

Он встал, взял с тумбочки телефон:

— Алло, Петрович?... Да... слух, нам с батей две недели за свой счет надо... да, потом сочтемся... ага, бывай...

А потом выглянул в коридор:

— Бать, а ты давно тетю Галю проведывал?

— Да уж давненько,  — отозвался его папа из комнаты напротив...

— Может, съездим к ней на пару неделек?

— А как же работа?

— Работа не волк, в лес не убежит,  — Шурик повернулся ко мне и весело подмигнул.

И я вдруг совсем успокоилась — все будет хорошо. С этим человеком, с этими озорными светло-карими глазами, все будет хорошо.

— Когда едем?  — его отец подошел к двери в комнату и взглянул на меня поверх плеча сына — с пониманием и сочувствием. Он все слышал.

— Как только, так сразу,  — кивнул Шурик.

— Тогда я пошел собираться,  — сказал его отец и скрылся в коридоре.

— Деньги у меня есть,  — сказала я.

— А телефон?

— Конечно.

— А вот это зря — отключи, вынь батарею и сим-карту, а 

потом разбей,  — командовал Шурик, пока я нервно выуживала свой клатч из-за пазухи.  — И вот еще что — кредитки. Скорее всего, их заблокируют, как только откроются банки. Поэтому лучше снять наличку, сколько сможем, до девяти часов утра, чтобы потом даже соблазна не было ими воспользоваться...

В подаренном позавчера конверте оставалось чуть больше тысячи, на кредитке — тысяч десять...

Мы сделали все, как сказал Шурик, и в девять утра уже сидели в тесной душной маршрутке, обливаясь потом.

На душе чувствовалось облегчение, карманы джинсов Шурика весело выпирали от аккуратно завязанных пачек денег, а его отец сидел на два ряда дальше у окна, расположив одну сумку в проходе, а другую под свои ноги.

Маршрутка, резко мотаясь и подпрыгивая на каждой ямке, радостно выехала на трассу. Водитель почти на всю громкость включил какую-то старинную песню и нажал педаль газа до пола, похоже, полностью забыв о тормозах.

И едва я привыкла к тряске и качке, как Шурик встал со своего места и направился к выходу, прорываясь через ряды клетчатых сумок, потертых чемоданов и грязных рюкзаков. Я схватилась за его локоть и закрыла глаза, ожидая любого момента возможного недовольного выкрика или даже пинка.

— Остановите на восьмой остановке, — обратился Шурик к водителю.

Тот коротко кивнул, и машина резко затормозила, едва не выбросив меня через передние сиденья. Дверь открылась, Шурик ловко спрыгнул на дорогу, затем галантно помог мне спуститься по узким ступенькам и взял одну из сумок у своего отца, который почему-то не последовал за мной.

Маршрутка недовольно пыхнула и резко тронулась с места, оставив только клубы пыли и выхлопные газы в память.

— И что теперь? — спросила я, грустно глядя на наше средство передвижения.

— Ловим автомобиль, — подмигнув мне, весело ответил Шурик и поднял руку.

И тут же у обочины остановился старенький темный "Форд Гранада". Я напряглась и крепче схватилась за локоть Шурика.

Стекло передней пассажирской двери опустилось. За рулем был невысокого роста худощавый дедушка с благородной сединой и характерной лысиной. Он приветливо улыбнулся:

— Куда направляемся, молодежь?

— К морю,  — улыбнулся Шурик.

Дедушка кивком головы указал на задние сиденья:

— Ехать долго, кондиционера у меня нет, так что будем периодически останавливаться на заправках и у магазинов, чтобы купить воды.

Мы согласно кивнули, и я влезла на заднее сиденье.

И тут же задремала. Под мерное урчание двигателя, под неспешный напевный говор дедушки, под тихий джаз, лившийся из динамиков в задней панели, мне снился удивительный сон. Будто мы с Шуриком бредем, обнявшись по ночному лесу. Вокруг завывает волком ветер, скрипят деревья, гремит гром, над нашими головами проносятся угрожающие темные тени, но все это нас не касается, будто мы бредем по стеклянному коридору, вроде того аквариума в Барселоне, и отделены от леса прозрачной, но прочной стеной. Но вот лес подходит к концу, тучи расходятся и нас освещают лучи утреннего солнца, как финальный аккорд классической симфонии, как обещание безграничного, как этот свет, счастья, как...

Машина вдруг дернулась 

и остановилась.

— Приехали, милая,  — ласково шепнул Шурик, перегнувшись через переднее сиденье, и нежно коснулся губами моей щеки.

Я раскрыла глаза. Из-за его спины лился приятный красноватый свет. Я подумала, что это свет фонарей, но я ошиблась — машина стояла на самом краю широкого песчаного пляжа, за которым тихо плескалось белое море и отражало какой-то совершенно невообразимый закат.

Красота-то какая! Не помня себя, я выскочила из машины и побежала по чуть влажному, но еще горячему песку к воде. Уже у самой кромки волны я одним движением скинула с себя одежду и нырнула. Вода была теплой, как молоко, и густой, как масло. Она обволакивала меня, проникала в каждую пору, в каждую щелочку, и смывала с меня всю грязь, как старую облупившуюся краску.

И внезапно к моей спине прижалось горячее сильное тело. Я ощутила его возбуждение поясницей, нежность плечами и заботу губами. Резко повернулась к нему и глубоко взглянула в эти чайные глаза. Я еще никогда не видела такого — смесь страсти, смущения, страха, боли, отчаяния, радости и счастья. И все это принадлежит только мне! В его глазах мой мир!

И я прижалась к нему всем своим телом. Он поддержал меня руками под бедрами, слегка раздвинул ноги и вошел. Вода облегчила проникновение, слегка охладив наш пыл, но я крепко обняла его плечи и талию и постаралась опуститься так глубоко, как это возможно в условиях почти отсутствия веса. И я застонала от наслаждения.

Совсем недавно там был другой человек, но все было иначе. В его глазах горела только похоть и презрение. Он слушал только себя и ему было все равно на меня.

В то время как Шурик не отрывал глаз от меня, внимательно реагируя на каждое мое движение, каждый звук, заботясь не только о себе, но и обо мне.

И вода казалась кипеть вокруг нас. И где-то далеко на песке в старом темном "форде гранада" парень с ухмылкой на лице и перчатках для мотоцикла складывал руки за голову...

Движения Шурика становились все более яростными, его судорожные вздохи все чаще напоминали всхлипы. А я стонала и кричала, давая ему понять, что достигла своего пика, когда он вдруг остановился, уткнулся носом ко мне в плечо и тяжело выдохнул. Я также положила голову на его плечо.

— Я думала, ты никогда не осмелишься сделать это, — прошептала я без задержки.

Он не смог ответить, лишь ухмыльнулся. И мы вместе погрузились под воду.

Когда мы вышли на берег, солнце уже село, небо потемнело, а «форд гранада» исчез, как ночью у подъезда Шурика. Наши вещи лежали на песке нетронутые. Шурик на всякий случай пересчитал деньги в карманах и переложил их на дно сумки, а я лишь посмеялась его предосторожности — этому парню не нужны наши деньги.

В гостиницу в пяти минутах ходьбы от пляжа, мы заселились без проблем. Девочка-администратор не спросила у нас ни паспортов, ни других документов. Номер нам достался 

однокомнатный с ванной и одной полуторной кроватью, которую мы тут же и обновили.

И следующее пробуждение было не хуже предыдущего — язык Шурика с величайшей осторожностью исследовал складочки моего влагалища, в то время как его руки с не меньшей осторожностью мяли мои соски. А я плавилась под ним, как горящая свеча, превращалась в податливый воск, из которого он мог лепить все, что ему хотелось. Но он не пользовался своей властью надо мной. Почему-то я знала, что первое же мое «нет» не превратит его в безжалостного зверя. Что он все поймет...

Следующие два дня мы не выходили из номера даже на обеды. Нам было так хорошо вдвоем, что мы не чувствовали ни голода, ни усталости. А на третий день, Шурик предложил прогуляться по набережной. Оказывается, он уже не раз бывал здесь и с отцом и с друзьями, а потому хорошо знал, где что находится. Естественно, он вызвался провести мне экскурсию по местным достопримечательностям. Я про себя посмеялась — какие достопримечательности могут быть в обыкновенном курортном поселке? Рынок да магазины? Но я снова ошиблась. Здесь прелестная маленькая набережная, прогуливаясь по которой ощущаешь себя где-нибудь в Париже на берегу ... Сены или во Франкфурте, только в тысячу раз лучше и роднее. Здесь такие сады, которые и не снились луарским замкам или английским поместьям, потому что они естественные и похожи на бабушкин садик за домом. Здесь такие магазинчики, что Милан и Нью-Йорк просто нервно курят в сторонке — такого разнообразия безделушек, сувенирчиков, открыток, пляжных принадлежностей, соседствующего с самыми удивительными, но совсем не экзотическими фруктами, рыбой и сладостями, я не видела нигде.

Вначале мы приобрели для меня купальник и два платья - они были одинакового кроя, но совершенно отличались по цвету. Также мы купили Шурику широкополую шляпу и солнцезащитный крем от незнакомой мне косметической компании, который точно так же пахал, как тот, что я оставила дома и купила в самом дорогом лондонском магазине. Даже флакон был такой же формы.

Мы прогуливались до вечера, когда улицы заполнились такими же отдыхающими, как и мы. Медленно мы направились обратно в гостиницу, чтобы насладиться сладкими и желанными моментами любви на нашей комфортабельной полуторной кровати.

И вот, среди ярко одетых отпускников, я увидела глаза - холодные и безразличные, словно прожигавшие меня. Они вызвали у меня непонятные ощущения. Шурик посмотрел на меня тревожно, но я улыбнулась ему, давая понять, что все в порядке.

Несколько метров дальше, когда я уже успокоилась после приступа паники и с нетерпением ожидала наших ласк, я повернулась к Шурику, чтобы что-то сказать ему. Но неожиданно столкнулась с худым и костлявым торсом, закрытым черной шелковой рубашкой. Я подняла глаза и увидела тот самый взгляд, который меня так напугал несколько минут назад. Но теперь я смогла описать его обладателя более подробно. Это был высокий худощавый парень лет двадцати пяти или тридцати, а может быть и больше (сложно было определить его возраст), с длинными черными волосами, бледной кожей и особенно ярко-желтыми глазами. Они не были просто светло-карими, как у Шурика - они были настояще желтыми. Таким цветом рисуют солнце в детских книжках. Но если нарисованное солнце улыбается, то эти глаза казались полными ненависти. Или, может быть, не совсем ненавистью, а равнодушием, безразличием и холодностью. Незнакомец презрительно взглянул на меня и прошел мимо, оставив меня на коленях.

— Яра, милая, что с тобой?  — Шурик опустился рядом со мной и смотрел на меня встревожено.

— Ничего,  — я улыбнулась через силу,  — видимо, голову напекло. Пойдем скорее в гостиницу.

Он помог мне подняться, а я украдкой посмотрела вслед тому страшному типу, но он будто растворился в дрожащем от жары воздухе.

В гостинице я отказалась от ужина и даже от «десерта» и сразу легла спать. Мне снилось что-то совершенно сумасшедшее — какие-то разбитые камни, брызги и потеки крови, языки пламени, и эти горящие равнодушием желтые глаза, огромные клыки и длинные черные когти. И вырванные с петлями ворота нашего дома...

А потом мне приснилась мама. Она протягивала ко мне руки, говорила что-то, но я не слышала ее слов. Я плакала и кричала, что я не слышу, не понимаю. А потом по ее щекам потекла кровь вместо слез...

И я резко вскочила на постели. Шурик стоял рядом с кроватью на коленях, положив голову на скрещенные руки, и спал. Когда я вскочила, он поднял лицо и несколько раз сонно моргнул.

— Яра, милая, ты проснулась?

— Я долго спала?

— Две недели... у тебя был жар. Приходил врач, но ничего толком сказать не смог. Дал жаропонижающее и сказал звонить ему, если будут какие-либо изменения.

— Я что-то говорила?

— Да, ты плакала, звала маму, меня, умоляла чего-то не делать...

— Нам нужно вернуться...

— Ты уверена?

— У меня дурное предчувствие...

На следующее утро мы выехали в направлении города. Добирались мы без приключений, но всю дорогу мое сердце колотилось так сильно, но я почти ничего не слышала. Едва прибыв в город, я кинулась домой.

И первое, что мне бросилось в глаза, это Бася, сидевший на дороге. Он радостно приподнял уши и завилял хвостом, заметив меня. Когда я подошла к нему, он бросился мне на руки так, будто всегда ждал только меня, и вылизал мое лицо своим шершавым языком.

Мы поднялись по извилистой тропинке, ведущей вверх по пригорку...

Ворота были оторваны от петель и лежали сломанные на изумрудной траве лужайки, напоминая заплаты из мешковины на тонкой шелковой ткани. Мне было трудно пройти мимо них без потери сознания. Но Бася не пошел дальше.

Я продолжала идти по аллее между обгоревшими тополями, и с каждым шагом надежда на то, что найду свою семью живой и здоровой, растаяла как снег весной. Но я решительно приближалась к развалинам дома...

Точнее говоря, к остаткам дома - к груде обугленных кирпичей и разбитых кусков дерева, разбросанных стекла и обшарпанных мраморных фрагментов, окруженных небольшим деревянным забором и желтой полицейской лентой.

При моем приближении невидимый ранее полицейский выпрямился в позу смирно:

- Это место преступления... запрещено... - но он замолчал, увидев мое лицо.

- Что... здесь случилось? - спросила я внезапно хриплым голосом.

Он пожал плечами:

- Пока неизвестно... проводится расследование... три дня назад соседи вызвали пожарных... а когда они приехали, нашли первое тело...

- Никто... не выжил? - спросила я и отвернулась. Как-то странно было знать, что никто не выжил...

Он промолчал.

Я кивнула и медленно вернулась к воротам.

- Вы... вы дочь хозяина? - спросил меня полицейский сзади.

Я снова кивнула, и ноги подкосились у меня. Он поддержал меня за руку и посадил на невысокую пень, который когда-то служил ножкой для пикникового столика.

— Вам потребуется явиться к следователю... — он передал мне визитку. — Это всего лишь формальность...

Я согласно кивнула, поднялась и продолжила двигаться к воротам...

И вот настолько много зависит от случая...

И слезы неудержимо появились в моих глазах...