Призраки и тени. Глава Призрак порно Часть 1

НИЧТО ИДЕАЛЬНОЕ НЕ ДЛИТСЯ ВЕЧНО

Я не драматичный человек. Не для меня этот грандиозный жест, этот росчерк, который захватывает взгляд и память. Когда я окончил Университет Флориды, у меня были дела в поместье моего отца, который внезапно умер, поэтому я пропустил выпускной вечер и крики, когда студенты швырнули наши студенческие принадлежности в залитое солнцем небо и отправили мне мой диплом по почте.

Когда я попросил Мэри, теперь мою жену, стать моей невестой, я не нанял дирижабль, чтобы плыть по небу с буквами "Выходи за меня замуж, Мэри!" или самолет с транспарантом, провозглашающим: "Сделай меня счастливым человеком, Мэри", я не опустился на одно колено в переполненном ресторане и не открыл коробку с бриллиантом в два карата, в то время как обедающие вокруг нас сидели и глазели.

Я не заказывал устриц Рокфеллер и не позволил ей открыть одну, в которой было упомянутое кольцо с бриллиантом в два карата. Нет, я перевернулся рядом с ее обнаженным, сочным телом в кровати, которую мы делили в моей квартире за пределами кампуса, после того, как довел ее до трех оргазмов своим языком, пальцами и членом. Я провел рукой по ее потному боку.

Она легла на спину, медленно дыша. По прошлому опыту я думал, что она, вероятно, задремлет, и мы разделим несколько часов сна и разбудим одного или другого для некоторых прикосновений, если я не смогу снова возбудиться так скоро.

Я провел рукой по ее правому соску, который смягчился. Она открыла светло-карие глаза и посмотрела на меня с насмешливой улыбкой.

— Ты собираешься записать какой-нибудь новый альбом, Хью? Не то чтобы я возражала, но в тот последний раз ты меня измотал.

Я просто уставился на нее на мгновение. До нее у меня были другие женщины. У моей семьи были деньги, и когда мне было 15, я трахнул 18-летнюю девушку, которая убирала наш дом, пока моих родителей не было. Если у вас есть машина, вы не слишком плохо выглядите, умеете разговаривать с девушками и имеете некоторый опыт, нетрудно стабильно трахаться в средней школе и колледже. Однако Мэри была другой.

Она была такой с того момента, как я увидел ее подтянутое тело и красивое лицо, обрамленное длинными прямыми каштановыми волосами, по моде, которую носили все студентки три десятилетия назад на уроках экономики в 1970 году, когда мы оба были выпускниками. Она была в постоянном движении в шаге от помолвки с мужчиной из Гарварда. Он был богат и с гарвардским дипломом за плечами выглядел готовым обеспечить такую жизнь, о которой мечтала любая девушка.

Но тогда он учился в Гарварде, а я был с Мэри в Университете Флориды. Я работал над ней полгода. Я был милым, не назойливым, и я был джентльменом, но она знала, что я хочу ее. Не сердца, цветы и рукопожатия, но я хотела эти высоко посаженные груди с чашечкой 3бВ и эту дерзкую задницу, которую не 

могло скрыть никакое платье.

Я пригласил ее выпить кофе и позанимался с ней, а когда парень забыл позвонить или был "занят", я был там, чтобы пригласить ее на пиццу, посочувствовать и намекнуть, что он, вероятно, трахает какую-нибудь богатую северную милашку. Мы подолгу гуляли по кампусу, разговаривали о книгах, и я уговорил ее пойти со мной в кино и на спектакль просто как "друзья". Я извинился за то, что украл наш первый поцелуй, и она сказала мне, что больше ни за что не пойдет со мной, класс будет нашим единственным местом встречи, но она сделала это, и я поцеловал ее снова и снова.

Я гладил ее грудь в машине через блузку, пока она не задрожала, затем скользнул рукой по ее обнаженной плоти и заставил ее застонать. Затем я прижался губами к этим розовым бутонам и сосал и покусывал, пока она не задохнулась, и я знал, что если бы я мог засунуть руки в ее трусики, они бы промокли.

Она была виновата, потому что все еще была наполовину помолвлена, но у меня не было совести, и я продолжал приглашать ее на свидание, гладить и сосать эти груди, и заставил ее положить руки на мой член, который казался стальным прутом, и гладить меня, пока я не кончил. Потом она захотела увидеть, как это произойдет, и, хотя она сказала мне, что никогда раньше не делала ничего подобного, она обхватила своими сочными губами мой член и отсосала мне в моей квартире.

Она немного поплакала в первую ночь, когда я ее трахнул. В ту ночь я трахнул ее, но в следующий раз, когда мы трахнулись, и когда я закончил, она снова сильно сосала меня и скакала на мне, пока я снова не кончил, и больше не было слез по парню в Гарварде.

Мы проводили вместе почти каждую ночь до окончания школы. Так или иначе, я был внутри нее. Когда у нее были месячные, она отсасывала мне, и я заставлял ее кончать пальцами. Один раз я все равно трахнул ее, к черту кровь.

Я смотрел на нее, лежащую рядом со мной, и вспоминал те дни и ночи, и мне даже не нужно было думать о том, что я говорил.

— Я люблю тебя, Мэри. Я знаю, что говорил это раньше, но это настоящая вещь. Я хочу жить с тобой, делать детей, просыпаться с тобой и ложиться с тобой в постель... до конца своей жизни. Давай поженимся.

Она посмотрела на меня, и мое сердце упало, когда она серьезно посмотрела на меня и покачала головой "нет".

— Почему...?

— Не знаю, смогу ли я, Хью.

— Я так и думал... Я думал, ты тоже меня любишь. Неужели все это было понарошку?

Она протянула руку, чтобы коснуться моего лица, и слезы потекли по ее щекам.

— О да, детка, я люблю тебя, наверное, слишком сильно. Это пугает меня. Если мы поженимся и что-то случится, например,  

ты умрешь или встретишь кого-то другого и влюбишься в нее, я этого не переживу. Я бы не знаю, я бы купила пистолет, или перерезала себе вены, или приняла таблетки. Я так сильно тебя люблю, что ты меня пугаешь.

— Я никогда не покину тебя, по своей воле. Я никогда не полюблю другую женщину и сделаю все, что в моих силах, чтобы быть уверенным, что переживу тебя. В моей семье живут долго, за исключением моего отца, и этот несчастный случай был случайностью. Я позабочусь о том, чтобы мои тормоза всегда работали.

Так все началось почти 40 лет назад — сейчас 2006 год, мы давно женаты, родители 32-летнего нейрохирурга, практикующего в Лос-Анджелесе, и 29-летнего редактора из Rаndоm Ноusе в Нью-Йорке, а также бабушка и дедушка трехлетнего мальчика по имени Остин и годовалой девочки по имени Калабрия. Откуда, черт возьми, это взялось, я никогда не узнаю.

•  •  •

Я занимаюсь спортом и стараюсь следить за своей диетой. Я в довольно хорошей форме для 57-летнего мужчины. У меня большая часть волос, которые по моде седеют, и большая часть зубов. У меня все еще есть несколько секретарш и женщин-руководителей, которые время от времени посылают сигналы "такими" улыбками, легким прикосновением к руке, которое не требуется, шутками о том, что они собираются делать, пока их бойфренд или муж уехал из города в командировку.

Это лестно, но я никогда не рассматриваю их всерьез. Я прошел через один патч, одно лихорадочное заклинание, около десяти лет назад, когда по какой-то причине я мечтал о том, чтобы трахнуть каждую молодую женщину, которая приближалась ко мне на дюжину футов. Я флиртовал и назначал полусерьезные свидания, но никогда не мог заставить себя довести их до окончательной неверности, и в один прекрасный день лихорадка просто прошла!

Мэри стала красивой и чувственной женщиной. Ей 57 лет, но она легко может сойти за 40-летнюю. На вечеринках и посиделках я привык к тому, что молодые мужчины пытаются отделить ее от меня, чтобы поставить на ней свое клеймо. Она получает удовольствие от того, как потом описывает мне, как эти молодые люди, некоторые из них даже не родились, когда мы трахались в первый раз, трутся о нее доказательствами своего возбуждения. "Это признак того, что порнография захватила культуру",  — говорит она, смеясь, когда после этого лежит рядом со мной в постели. Иногда у меня это получается, и я толкаю ее в бессвязные кульминации, в других случаях я могу сделать это один раз, может быть, или я удовлетворяю ее пальцами и языком. В конце концов, я подхожу к 60.

— Они действительно думают, что все, что им нужно сделать, это потереться своими пенисами обо меня, и я буду охвачена похотью. Скажи мне, Хью, когда ты был в этом возрасте, ты действительно ожидал, что все, что тебе нужно было сделать, это потереться об женщину, чтобы соблазнить ее?

— Ты забываешь, что, когда я 

был в их возрасте, у меня уже была женщина, и мне не нужно было тереться об нее, чтобы возбудить ее. Просто нахождение в одной комнате сделало это.

Она тыкала меня в бок: "Придурок, я никогда не была такой легкой."

Итак, она была чертовски горячей, а я не был плохим. У нас была хорошая жизнь, и я ожидал, что мы будем мягко скользить в старость, вместе, любя и наслаждаясь настолько сексуальной жизнью, насколько это физически возможно. Я работал в Хант-банке в Джексонвилле, одном из крупнейших независимых банков на Юго-Востоке, в качестве руководителя высшего звена. Я работал на нем более 25 лет, еще в те времена, когда Старик Хант все еще был рядом. Он превратил его в финансовый центр и ухаживал за своей любимой внучкой Гейл, чтобы она возглавила банк в 1990 году.

Мэри работала торговым представителем в одном из крупнейших в стране поставщиков учебных тестовых материалов. Она была старшим представителем и в результате много путешествовала. Для нее не было ничего необычного в том, что она была в разъездах три выходных в месяц. Иногда это были трех-или четырехдневные поездки, когда она направлялась на север или на средний запад.

Бывали месяцы, когда она уезжала больше, чем была дома. Но ей нравилась эта работа, и она занимала места, которые она никогда не смогла бы себе позволить, если бы мы платили за нее сами. Нам было комфортно, мы не охотились за богатством. Она делала тысячи фотографий и всегда рассказывала мне истории. И так часто, как только могли, мы возвращались и посещали места, о которых она мне рассказывала, вместе.

Честно говоря, ее отсутствие так часто, как она была, делало время, когда мы были вместе, похожим на мини-медовый месяц. Для пары почти шестидесятилетних секс был довольно жарким и регулярным.

Мы смеялись, когда она рассказывала мне о тех вечерах, когда парни, с которыми она встречалась за обедом или ужином, звонили ей в отель и тихими голосами спрашивали: "Что на тебе надето?" Иногда они называли себя, иногда делали странные звонки. Она сказала, что сначала это сбило ее с толку. Ее первой реакцией был гнев, затем нервозность, но никто никогда не появлялся, чтобы постучать в дверь ее отеля, а если и появлялся, то там была охрана отеля.

Затем, однажды ночью, когда мы лежали вместе после особенно изнурительных ударов, которые мы нанесли друг другу, она посмотрела на меня с тем, что можно было описать только как смущение, и сказала: "Хью, я была плохой".

Я рассмеялся и сказал: "Ты, черт возьми, уверена. Мне понадобится переливание крови, если тебе станет хуже".

Она протянула руку и положила маленькую ладошку мне на лицо.

— Нет, детка. Я была плохой — в этой последней поездке.

— Что ты имеешь в виду?

Интересно, что это было? "Плохо" для нее могло быть все, что угодно. Мне было любопытно, а не тревожно.

— Скажи мне, и позволь мне решить, придется ли мне тащить 

ремень тебе или монтировку какому-нибудь парню.

— Монтировки нет, но ты, возможно, захочешь отшлепать меня. Мне бы это понравилось.

— Выкладывай.

— Знаешь, парни звонят мне, спрашивают, что на мне надето, флиртуют и все такое.

— Да.

— Я так чертовски устала от этого. Это парни средних лет, которые не могут набраться смелости приставать ко мне, пока мы вместе, и почему-то они думают, что разговор о том, что я ношу, так меня возбудит, что я приглашу их в свою комнату на какой-нибудь укромный уголок. Так это теперь называется?

— Значит, ты хочешь, чтобы они были достаточно мужественными, чтобы приставать к тебе с глазу на глаз?

Она ударила меня кулаком в грудь.

— Ты ублюдок, единственный человек, которого я хочу, чтобы он приставал ко мне,  — это ты, но это раздражает, и этой ночью в Чикаго суперинтендант на каком-то уровне в городской школьной системе, я точно забыла, как его звали, позвонил мне и задал этот вопрос. Потом он рассмеялся, извинился, сказал мне, кто он такой, и сказал, что я такая горячая, что ему пришлось задать этот вопрос.

— И...

— Ну, мы разговорились. Было так приятно поговорить с парнем, который на самом деле был достаточно честен, чтобы поговорить со мной, а не быть извращенцем по телефону. Он женат, но...

— Я знаю, она его не понимает.

— Он сказал это, а потом рассмеялся. Он сказал, что она любит его, и он любит ее, но они женаты уже почти 20 лет, окончили колледж, и они стали... несвежими.

— Много чего происходит вокруг, детка, по крайней мере, из того, что я слышу вокруг охладителя воды на работе. Так он просил тебя встретиться с ним?

Я ожидал, что она скажет, что да, и она его отбрила. Почему этот парень должен отличаться от легионов до него, которые так упорно сражались, чтобы залезть к ней в трусики, даже не понюхав земли обетованной?

— Нет, он никогда не делал ничего подобного. Он был джентльменом.

— Кто звонил замужней женщине, чтобы спросить, во что она одета в постели, и поговорить о его "несвежем" браке?

Она покачала головой, и в ней мелькнуло, только на мгновение, что-то, что, как я понял, было раздражением. До тех пор, пока эмоции появлялись и исчезали, это было странно. Она злилась на меня. Мы всегда были на одной стороне.

— Нет, Хью. Я знаю, что это было глупо, но на самом деле он не вел себя как подонок. Мы просто разговаривали — и шутили, и...

Я пытался понять, что она пыталась мне сказать. Она вела себя так, будто шутила, но на самом деле выглядела немного смущенной, и до сих пор я понятия не имел, чего она может смущаться.

— И...

— Знаешь, из-за моих путешествий за последние пару месяцев мы провели вместе меньше времени, чем за долгое время.

— Я знаю.

— И... я... я была немного возбуждена.

— И что?

— Пока мы разговаривали... мы... я... немного... рисковала.

— Рисковала? Тебе нравилось...

— Да...  

секс по телефону.

— Ты действительно говорила о том, чтобы трахнуть его?

— Нет — нет. Мы просто говорили о том, как мы выглядим и что нам нравится. Я рассказала ему о том, как мы занимаемся любовью, а он рассказал о том, что они с женой любят делать. И...

— Ты использовала свои пальцы...

— Я не сказала ему, что делаю, детка. Клянусь богом, я этого не делала. Но...

— Ты становишься довольно громкой. Он знал, что ты играешь сама с собой, не так ли?

Она остановилась, и я заглянул ей в глаза, и она опустила глаза, а затем подняла их на меня. Она покраснела.

— Да, он знал, и он сказал мне, что знает, что я делаю, и он делал то же самое, и он описал, что он делал.

— Значит, ты повесила трубку?

— Нет.

— Ты помогла ему, сказала ему, что будешь делать с его членом своим ртом, пальцами и киской?

Она приподнялась, чтобы посмотреть на меня, и положила обе руки по обе стороны от моего лица, удерживая мой взгляд на себе.

— Нет, Хью, нет. Если ты когда-нибудь верил в то, что я тебе говорю, поверь мне. Я не играла с ним в эту игру. Я ничего не сказала, пока он... говорил.

— Но ты не повесила трубку?

— Нет.

Она опустила лицо мне на грудь.

— После этого я чувствовала себя такой грязной. Когда он закончил, я повесила трубку. Я знаю, что он перезвонил мне, но я не отвечала ни на какие звонки, и на следующий день... Я держалась от него подальше и не разговаривала с ним.

— Он пытался начать все сначала?

— Да. В конце концов я отвела его в сторону и сказала, что мы оба вели себя как старшеклассники, и это была не я. Я не хотела доводить это до сведения его начальства, и если он не забудет обо всем этом, даже если это будет стоить нам контракта, я это сделаю.

Она поцеловала мой правый сосок.

— Детка, мне так жаль. Мы женаты более 30 лет, и я никогда не делала ничего подобного. Если мы проживем вместе еще 30 лет, я больше никогда этого не сделаю. Пожалуйста, скажи, что ты мне веришь.

Я на минуту задумался.

— Просто скажи мне одну вещь. Ты думала о встрече с ним, о том, чтобы продолжить?

Она долго молчала.

— Мне так хочется солгать тебе, но я знаю, что ты это поймешь. Да, в течение всего лишь небольшого периода времени я думала об этом — не то чтобы я хотела заняться с ним сексом, тебя всегда было более чем достаточно, но я была только с четырьмя мужчинами в своей жизни, и никто, кроме тебя, за более чем 30 лет. Я никогда не думала об этом всерьез.

Я обнял ее и крепко прижал к себе.

— Ты все еще любишь меня?

— Да.

— Ты была верна мне?

— О, да.

— Ты хочешь снова трахнуться, как только я смогу 

это сделать.

— О Боже, да.

Должен признаться, это меня немного потрясло. Это был первый раз, когда что-то подобное произошло с ее стороны, но я помню период моей сексуальной лихорадки. Только удача и, возможно, кто-то наверху, присматривающий за мной, удержали меня от того, чтобы изменить Мэри и сойти с ума так, что весь наш брак мог бы рухнуть и сгореть. Мне помогло то, что я мог читать ее, так же как я знал, что она может читать меня. Она сказала мне правду. У нее было искушение, но она ушла. Она была человеком, и я не мог больше спрашивать.

Наша жизнь продолжалась. Она путешествовала из Джексонвилла в Атланту, Шарлотту, Нью-Йорк, Хартфорд, Сан-Франциско, Денвер и Портленд, но больше не в Чикаго. Потом был 2007 год, и она была в командировке в Индианаполисе.

Прошло девять месяцев с того разговора о чикагском сексе по телефону. Иногда мне казалось, что что-то изменилось, но я ничего не мог понять. Она была такой же страстной большую часть времени, но были времена, когда она была прохладной, но мы всегда проходили через эти циклы горных вершин и долин. Никто не может быть горячим все время, поэтому в других случаях казалось, что ничего не изменилось.

Затем, в один из понедельников, она вернулась домой из четырехдневного путешествия в Индианаполис. Я должен был быть на работе. Она взяла свой Аudi ТТS Соuре со стоянки, где обычно держала его между поездками, и поехала в наш мандаринский двухэтажный дом, где мы жили последние семь лет. Она вошла в парадную дверь с дорожной сумкой и остановилась в дверях.

— Хью, что... что ты здесь делаешь? Почему ты не на работе?

— Я плохо себя чувствую. Что-то расстроило мой желудок. Я поговорил с Гейл, и она сказала, чтобы я шел домой и отдыхал до конца дня.

Она оставила дорожную сумку и подошла, затем присела на корточки рядом со мной. Она потянулась, чтобы пощупать мой лоб своими прохладными руками.

— У тебя нет лихорадки. Тебя тошнило? Тебя что, стошнило? Ты что-нибудь принял?

— Нет, немного, нет, нет!

— Я не... я не понимаю, Хью. У тебя такой забавный голос и... ты смотришь... на меня... так странно.

Я убрал ее руку со своего холодного лба и зажал ее между своими.

— Мне кажется, что я сплю, Мэри. Как будто я попал в кошмарный сон и не могу проснуться.

Она смотрела мне в глаза и старалась ничего не видеть. Я знал, что именно это она и делала — мы были женаты слишком долго.

— В этом есть смысл, Хью. Ты меня пугаешь.

— Почему ты сменила отель с "Кентербери" на "Уиндхэм Уэст"?

Она посмотрела на меня, губы ее шевельнулись, но она не произнесла ни слова. Она смотрела мне в глаза, как будто там скрывался ответ на какую-то космическую загадку.

— Ты спрашиваешь меня, почему я...

— Ты поменяла номер в отеле с отеля, где проходила встреча, на другой, на 

другом конце города. Утром тебе придется вставать на час раньше, чтобы попасть на собрания, где больше никто из вашей компании не останавливался. Администрация отеля сказала, что это не от вашей компании. Ты лично просила об изменении. "Уиндхэм" на самом деле был дороже за номер, но ты заплатила разницу сама, а не поручила твоей компании справиться с этим. Почему?

— Откуда... откуда ты вообще это знаешь, Хью?

— Я позвонил и проверил отели. Потом я поговорил с некоторыми людьми в вашей компании. Перемена была только в тебе. Они сказали, что ты делала это раньше, начиная примерно с шести месяцев назад, но ты настолько ценна, что они не задают тебе вопросов. Один из сотрудников отдела кадров сказал, что ты всегда выполняешь свою работу и всегда оплачиваешь любую разницу со своего личного счета. Это одно из преимуществ быть ключевым человеком, сказали они.

— Да, я сменила отель, потому что уже бывала в "Уиндеме". Я люблю этот отель, и он достаточно далеко от всей цирковой атмосферы встреч, чтобы я могла расслабиться по вечерам. Это стоит того, чтобы потратить немного моих собственных денег. Я зарабатываю много денег, делая то, что делаю, детка, ты же знаешь.

— Но я все равно не понимаю, зачем ты вообще потрудился проверить, где я остановилась. С какой стати ты...  — и тут ее глаза расширились.

Для всего мира мы чувствовали себя актерами в пьесе, декламирующими свои реплики, предвкушающими кульминацию, которая, как мы знали, должна была наступить. По крайней мере, мне так казалось. Впервые за почти 40 лет я не был уверен в ней.

— Хью, ты не... ты не думаешь... как ты мог?

— Где ты была в те ночи, когда я звонил тебе на сотовый? В 7 часов вечера, в 8 часов вечера, в 9 часов вечера, в 10 часов вечера, в 11 часов вечера, в 12 часов ночи, в 1 час ночи, в 2 часа ночи и в 3 часа ночи?

— Но ты никогда...

— Они были не из тех номеров, которые ты могла бы узнать. Один из хакерских гуру в банке оказал мне услугу и дал мне аппаратное обеспечение, которое позволяет передавать ваш звонок по всему миру, чтобы он поступал с неизвестных номеров. Ты бы проигнорировала их как странные звонки, но где ты была по ночам, когда тебе нужно было быть на встрече в 8 утра, и ты не отвечала на звонки после 5 утра?

— Ты когда-нибудь задумывался, Хью, что телефон, возможно, был выключен, что я могла держать его в другой комнате и не слышать. Что у меня, возможно, была мигрень, а ты знаешь, что я страдаю уже 35 лет, и я положила телефон под подушку, чтобы лечь спать пораньше, чтобы встать на одну из этих проклятых встреч в 8 утра?

— Честно говоря, Мэри, нет, но я видел, как все это происходит. Я не говорю, что 

есть что-то плохое в том, чтобы быть вне связи, переводить свои отели, оплачивать дополнительные расходы из собственных средств. Тебе хорошо платят, и ты могла бы легко это сделать. Я бы не стал говорить тебе, как вести свой бизнес, больше, чем ожидал бы, что ты будешь инструктировать меня о том, как управлять банком.

Но как насчет встреч в Де-Мойне, Мэдисоне, Милуоки, Сент-Луисе и Канзас-Сити? А как насчет тех ночей, когда я застал тебя перед тем, как ты легла спать, и ты сказала, что раздета и лежишь в постели, но дышишь так чертовски тяжело. Или в тот раз в Мэдисоне, когда я мог поклясться, я мог поклясться, что слышал, как мужчина смеялся на заднем плане, когда ты отвечала на звонок в своей комнате в полночь.

Она встала, и в ее глазах заблестели слезы.

— Ты упомянул об этом, и я сказала тебе, что телевизор включен. Это то, что ты слышал, и я выбежал из ванной, чтобы поймать телефон, потому что боялась пропустить твой звонок, и я боялась, что ты спросишь, где я. Я бежала, потому что боялась, потому что я знаю, что ты... боялась... что что-то случится с тех пор, как я рассказала тебе о Чикаго. Я должна была сказать тебе, но теперь жалею об этом. Ты сказал, что это тебя не беспокоит, что ты можешь забыть об этом, но ты этого не сделал. Это сидит у тебя в голове, гноится и отравляет каждый взгляд, который ты бросаешь на меня в течение девяти месяцев. Каждый раз, когда ты пытаешься позвонить мне и не можешь дозвониться, это потому, что... я с ним. Когда ты слышишь радио или телевизионное шоу, это он там занимается со мной любовью. Единственное... единственное... я не понимаю, Хью, почему за мной не следят частные детективы и не фотографируют. Почему ты не положил крошечные магнитофоны в мою сумочку, или в мою машину, или в мой телефон, чтобы у тебя были доказательства того, что я трахаюсь с незнакомым мужчиной за твоей спиной? Так что ты можешь развестись со мной, вышвырнуть меня из своего дома, отдать фотографии, на которых я трахаюсь, нашим детям, чтобы они тоже меня возненавидели. Ты когда-то любил меня. Раньше ты мне доверял. Раньше я знала, кто ты такой. Я больше этого не знаю.

Она стояла в пяти футах от меня, глядя на меня, когда я сидел в мягком кресле, и мне казалось, что она на другом континенте. Я старался этого не делать, изо всех сил старался сохранить достоинство, но почувствовал, как наворачиваются слезы.

— Когда мы лежим вместе в постели, когда твоя обнаженная кожа прижимается ко мне, я как будто вижу его. Как будто призрак в комнате, в нашей постели, с нами, между нами. Когда ты смеешься, я почти слышу, как он что-то говорит, и мне кажется, что ты смеешься над ним или 

с ним. В постели, в темноте, когда ты должна спать, твои глаза открыты, и я знаю, что ты думаешь о нем. Когда ты уходишь, я пытаюсь думать о том, что ты делаешь, и представляю, как ты делаешь то, что делала всегда: встречаешься, продаешь и становишься моей дружелюбной женой, которая никогда не прикоснется к другому мужчине, но я больше не могу тебя видеть. Как будто между нами есть тени.

Я медленно встал, пока не оказался лицом к ней. Теперь слезы текли по моему лицу.

— Я не нанимал частных детективов, потому что, как я мог нанимать частных детективов, чтобы следить за моей женой? Чтобы наблюдать за тобой, Мэри? В каком мире я живу, если могу даже подумать о том, чтобы нанять детективов, чтобы следить за тобой? О прослушивании твоего мобильного телефона или прослушивании нашего домашнего телефона? Такое случается в дешевых романах, но не в нашей жизни. Я продолжаю говорить себе, что этого не может быть. Затем, когда я сталкиваюсь с тобой, это телевизор, или ты мчишься, чтобы поймать телефон, или радиопередача, и ты меняешь свой отель подальше от всех, кто вас знает и может заметить тебя с другим мужчиной, потому что тебе больше нравятся другие отели.

Я не знаю, в чем правда, но я ЗНАЮ, Мэри, я знаю. Я знаю, что ты просила поездки в Мэдисон, Канзас-Сити и другие города среднего запада, потому что они достаточно близки, чтобы руководитель чикагского образования мог добраться до них на несколько дней, мог провести их с тобой и внутри тебя, и ты думала, что я никогда не узнаю.

Я поднял к ней руки, и даже это казалось таким мелодраматичным. Просто это был не я.

— Как ты могла так поступить, Мэри? Как ты могла так поступить с мужчиной, который тебя любит? Как ты могла так предать меня? Просто скажи мне. Заставь меня понять.

Она просто смотрела на меня, и теперь слезы катились по ее лицу. Теперь мы оба рыдали.

Я потянулся к ней, схватил ее за руки и притянул к себе. Я посмотрел на нее и почувствовал ее плоть, а затем вспомнил, как она чувствовала и выглядела в те ночи, когда я гладил ее, а она гладила меня, когда я наполнял ее, и она стонала от удовольствия от моего прикосновения — так чертовски давно.

— Просто скажи мне, Мэри. Ради бога, скажи мне. Ты можешь продолжать мучить меня, сводить с ума, зная, но не зная. Я не могу заставить тебя быть честной, но если ты когда-нибудь любила меня, если осталась хоть капля этой любви, не оставляй меня здесь зависать. Скажи мне правду. Я не хочу это слышать, но мне нужно это слышать, и я не могу этого слышать, но я слышу это, мягко, но ясно и отчетливо.

— Да, я встречалась с ним, была с ним три месяца спустя, ты была прав во всем. Когда 

ты услышал смех, это был он, я только что кончила, кончила так сильно, что чуть не сбросила его с кровати, и он пытался подавить свой смех. Когда ты не мог связаться со мной, я была с ним всю ночь, три или четыре раза за ночь. Я даже пропустила несколько утренних встреч, потому что не могла оторваться от него. Я думаю о нем по ночам, лежа рядом с тобой, и я думаю о нем, когда ты внутри меня. Я думаю о нем.

Я отпустил ее, потому что ее прикосновение обжигало. Сейчас даже смотреть на нее было больно.

— Почему?

— Я... это было просто что — то... я должна была сделать. Я боролась с этим, Хью, правда боролась. Потому что я знала, что потеряю тебя и нашу жизнь, но в конце концов я бросила все, чтобы заполучить его.

— Ты его любишь?

Это была последняя опора. Это было последнее, что удерживало меня даже на крошечном кусочке жизни, которую я любил.

— Я... я не знаю, Хью.

Этим все сказано. Игра, сет и матч. Вся надежда исчезла. Я мог бы сказать что-нибудь драматическое. Я мог бы проклясть ее неверное сердце, наложить цыганское проклятие на нее и ее любовника. Но, как я уже сказал, я не склонен к драматизму.

— Я найду квартиру, Мэри, и куплю новый телефон, мой собственный телефон, по которому ты сможешь со мной связаться. Я перешлю номер. Думаю, ты можешь рассказать об этом детям.

Я посмотрел ей в глаза.

— Найди адвоката. Нам не нужно ссориться. Мы можем разделить наши активы. Мы оба хорошо зарабатываем. Дети выросли.

Она по-прежнему ничего не говорила.

— До свидания, Мэри. Спасибо тебе за много хороших лет. Надеюсь, ты счастлива с ним.

Затем я ушел из 36 лет своей жизни.

•  •  •

ЧТО ДЕЛАТЬ ПОСЛЕ КОНЦА СВЕТА

Следующие несколько дней немного расплываются в моей памяти, потому что я не думаю, что когда-либо был трезв более 30 минут или часа. Достаточно долго, чтобы дойти от дома, который я снимал, до винного магазина на углу. Это было на 8-й улице в центре Джексонвилла. Ломбарды, видеомагазины, закусочные с гамбургерами и проститутки в коротких шортах, наблюдающие за проезжающими мимо и иногда останавливающимися машинами.

Я никогда не был уверен, как я туда попал. Я прожил в Джексонвилле 30 лет и достаточно часто проезжал по этому району, чтобы знать, что такое 8-я улица. Парни, которые выглядят и одеваются, как я, появляются только для того, чтобы купить крэк, травку или проституток. Полицейские бросали на меня странные взгляды и раз или два спрашивали у меня удостоверение личности, которое я им давал. Я был так пьян, что не знаю, почему они не посадили меня в вытрезвитель, но эти молодые мужчины и женщины, казалось, просто стеснялись встретиться лицом к лицу с рыдающим мужчиной, достаточно старым, чтобы быть их дедушкой.

Когда-то это могло быть пять лет или три дня после того, как я поселился в 

самом сердце мотеля "Саутленд", кто-то ударил меня по лицу, а затем попытался утопить. Я закашлялся и задался вопросом, кто, черт возьми, будет брать на борт 57-летнего руководителя банка. Неужели я каким-то образом нарушил Национальную безопасность?

Кто-то повернул мою голову в сторону, и я сначала закашлялся, а затем меня вырвало через край грязного покрывала. Одному Богу известно, что на нем высохло. Я действительно не хотел думать об этом. Я задыхался, задыхался и думал, что умру там. Мне казалось, что вода попала в мои легкие, и я тоже не мог дышать кислородом.

Каким-то образом я оказался на ногах, поддерживаемый двумя парами сильных рук. Я хрипел и кашлял, все еще пытаясь втянуть кислород в легкие. В течение этих нескольких ужасающих секунд я просто знал, что никогда больше не вдохну, и я потеряю сознание в этом дешевом пригороде ада.

Впервые за долгое время я вспомнил о сыне и дочери. Какого черта я сделал это с собой? Почему я решил покончить с собой в этом дешевом номере мотеля? Потом я вспомнил почему, и мне снова захотелось забыть, или снова напиться, или просто отключиться и больше ни о чем не беспокоиться, но какой-то мудак продолжал колотить меня по спине и говорить, чтобы я дышал. Я помню, как меня снова вырвало, после чего я обнаружил, что снова дышу. Следующее, что я помню, это то, что я откинулся на прохладную кожу, завернутый в пахнущие чистотой полотенца, которые обернули мои голые гениталии, голые руки и голые ноги. Черт возьми, я был совершенно голым. И я почувствовал знакомый запах.

Мне удалось приоткрыть веки. Как я и думал, я сидел на заднем сиденье "роллс-ройса" Гейл Хант. Она сидела напротив меня, одетая так же безукоризненно, как и всегда, в прохладную зелено-голубую блузку и юбку. Она был достаточно низко вырезана, чтобы показать выпуклости ее груди. Ее холодные голубые глаза, такие яркие, что, казалось, сверкали на фоне верхнего света, были сосредоточены на мне. Ее ноги, которые давали ее груди возможность побегать за свои деньги с точки зрения зрелищности, были скрещены и одеты в прозрачный шелк, который был сексуальнее, чем нагота.

— Привет босс. Представляю, как мы встретимся в аду.

Я мог видеть Перси Коулса, сидящего сбоку от меня. Для парня по имени Перси он был самым большим куском мужественности, который можно было найти за пределами большинства раздевалок НФЛ. Несмотря на свои размеры, он был самым нежным мужчиной, которого я когда-либо встречал. Он был вице-президентом по персоналу в сети банков "Хант".

По другую сторону от меня сидел Бобби Бофорт, вице-президент по финансовому планированию банков Ханта, и единственный человек, которого я когда-либо видел, чтобы он победил Перси на чемпионате по армрестлингу, который был одним из любимых видов спорта для зрителей на полугодовых выходных по созданию команды, которые старик Хант учредил для повышения боевого духа команды 20 лет назад.

Перси был белее бумаги для пишущей 

машинки, а Бобби чернее, чем внутренность угольного ящика. Я знал их обоих более 20 лет и держал голову Перси, пока его рвало в мусорную корзину за его столом, в тот день, когда его давний любовник сказал ему, что между ними все кончено и он нашел другого мужчину. Я вытащил черную задницу Бобби из байкерского бара на Пляже в ту ночь, когда он застал свою жену с братом, и вторгся в Байкерский бар, бросая вызов всем желающим обменяться ударами.

— Привет, ребята.  — Я сделал паузу, а затем продолжил: "Ты должен был оставить меня там, где нашел. Я мертв. Просто мне нужно немного времени, чтобы сделать это официально.

— Заткнись, Хью — сказал Перси беззлобно.

— И, пожалуйста, постарайся не блевать на нас — сказал Бобби.

— Ложись спать, Хью — сказала Гейл. Я попытался вспомнить, почему я никогда даже не думал о том, чтобы трахнуть ее за те почти 30 лет, что я ее знал. Она была красивой, пышногрудой блондинкой, стоившей, по самым скромным подсчетам, 50 миллионов долларов. Что могло не понравиться? Потом я вспомнил, что она была маленькой девочкой, когда я впервые встретил ее, и я всегда так смотрел на нее. Кроме того, ее дед, старик Хант, был одним из лучших людей, которых я когда-либо знал, и он нанял меня, и я построил свою жизнь вокруг его банка.

Когда я снова проснулся, я был на чистых простынях, не пахло рвотой, я не слышал, как тараканы шуршат в углах комнаты, и во рту не было вкуса крови и алкоголя. На мне была жесткая, чистая белая пижама.

Память вернулась вместе с чистым запахом и ощущением комнаты, и я задался вопросом, как долго я смогу держаться подальше от ада на этот раз. Однако это было несправедливо по отношению к Питеру и Николь. Они были женаты, имели детей, и я был половиной их родителей. Я слишком рано потерял отца, а мать всего несколько лет спустя. Это была одна из немногих вещей, в которых жизнь обошлась со мной не по-доброму. Как я мог сделать их полуосиротевшими только потому, что их мать оказалась гребаной шлюхой.

Но как я мог продолжать дышать, когда мне казалось, что один из песчаных шпор, этих маленьких круглых шаров с острыми шипами, которые росли по всему двору моего детства, каким-то образом застрял глубоко в моем сердце, и каждый вдох заставлял шпоры рвать мою плоть. В этом должен быть какой-то подвох. Если бы я мог дышать достаточно долго, я бы нашел его.

Дверь открылась, и видение в розовом и белом шелке скользнуло внутрь и уселось на кровать рядом со мной. Когда она двигалась, ее тяжелые груди колыхались туда-сюда под халатом. Я пытался понять, как Гейл Хант могла оказаться здесь в то время, когда должно было быть позднее утро, судя по свету, проникающему через большие французские окна. Почему ее не было в банке?

— Сегодня суббота,  

Хью — сказала она, без труда прочитав мои мысли.

В субботу? Мэри прилетела в понедельник, а сегодня суббота? Что случилось за неделю?

— Ты напивался до одури большую часть недели — сказала она, снова прочитав мои мысли.

— Почему, Гейл? Зачем все это?

Я указал на комнату вокруг меня. Я знал, где нахожусь. Я был в главном доме поместья Хант, 20-комнатной Шангри-Ла, которая была начата и в основном закончена ее дедушкой. Я бывал здесь во время вечеринок. Я был здесь, когда она вышла замуж. Я был здесь, когда она объявила, что уходит от своего мужа, учителя средней школы, потому что брак не сложился.

Я наблюдал за ее лицом, когда она сияла, глядя на высокого, симпатичного, злого сукина сына, с которым, как все знали, она трахалась в течение нескольких месяцев, прежде чем ее идиот-муж когда-либо имел хоть малейшее представление о том, что происходит. Тогда я удивлялся, как человек может быть таким глупым. Теперь я знал.

Я был там год спустя, когда этот злобный сукин сын совершил ошибку, ударив ее наотмашь перед своей бандой головорезов. Но прежде чем я успел до него дотянуться, Перси сломал ему обе руки и вышвырнул за дверь.

И Бобби послал трех его дружков через большое зеркальное окно, одного за другим.

Говорят, любовь слепа. Но этого хватило только на один удар, чтобы расторгнуть ее второй брак. И теперь она, как и я, наслаждалась одинокой жизнью. Конечно, у нее было преимущество передо мной.

— Ты не пришел на работу, Хью. Этого было достаточно. Мы не смогли тебя найти. И когда я наконец разыскала Мэри, она только сказала, что ты ушел из дома и не вернешься. Она понятия не имела, где ты.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах ясно читалась жалость.

— Она прилетела в Чикаго во вторник, в тот день, когда мы узнали, что ты начал пытаться напиться до смерти. Мы поговорили с ней по мобильному. Она не сказала, но мы узнали, что она в Чикаго. Она не теряла времени даром. Она была так замкнута, что я начала узнавать в чем дело. Ты, очевидно, знал об этом.

— Его зовут Ричард Келли. Сорок пять лет. Помощник суперинтенданта по закупке учебников и учебных принадлежностей. Зарабатывает 110 000 долларов в год, потому что у него есть дядя в городском совете Чикаго, и его семья была глубоко погружена в политику в течение ста лет.

— Он был женат, но полгода назад расстался с женой, переехал в таунхаус, и его часто видели с дамой, очень похожей на вашу Мэри.

— Мэри живет в его доме с тех пор, как приехала туда во вторник вечером. Она взяла двухнедельный отпуск у Макдэниелса.

Она потянулась и положила свою руку на мою.

— У меня есть фотографии, видео и аудио. Это было нетрудно. Если тебе что-нибудь понадобится, что угодно, для любого судебного иска, который ты хочешь предпринять, просто попроси, и это твое.

Я протянул 

руку, чтобы вытереть влагу с глаз.

— Почему?

— Потому что ты очень ценный член Охотничьего банка. Ты хороший человек, и ты самое близкое существо, которое у меня есть в этом мире. Я любила Мэри, как тетю, и до сих пор не могу поверить в то, что видела и слышала.

Я уставился на потоки солнечного света, преломляющиеся в окне.

— Спасибо, Гейл, но мне не нужны боеприпасы.

— Ты не собираешься разводиться с ней?

— Нет, думаю, она разведется со мной. Я не собираюсь снова жениться и в любом случае у меня более чем достаточно денег, чтобы чувствовать себя комфортно. У нас нет ничего, за что нам нужно бороться. Я думаю, она подаст заявление. Похоже, она собирается попытаться начать новую жизнь с этим парнем. Я не буду стоять у нее на пути.

Она уставилась на меня.

— Вы были женаты 36 лет и ничего не собираешься делать? Просто позволить ей уйти?

— Она встречалась с ним в течение шести месяцев и скрывала это от меня. Она разговаривала со мной и притворялась моей любящей женой, в то время как он был голым в постели с ней и, вероятно, в то же время внутри нее. Она думала о нем, когда была с ним, и думала о нем, когда была со мной. Вероятно, прошло больше шести месяцев, может быть, с тех пор, как она впервые встретила его девять месяцев назад. Она не была моей женой почти год.

— Она сказала мне, что пропускает встречи, потому что не может оторваться от его траха. Он на 12 лет моложе меня, что означает более энергичного любовника. Она сказала мне, что он может делать это три-четыре раза за ночь. Прошли десятилетия с тех пор, как я мог ходить четыре раза за 24 часа.

— На самом деле, она хочет быть с ним. Как только я ухожу, она летит к нему, и он бросил свою жену, почти наверняка, чтобы быть с ней. Кто я такой, чтобы стоять на пути истинной любви?

Она схватила меня за руку и сжала.

— Хью, мне так жаль. Если бы в мире была какая-то пара, которая, как я думала, будет жить вечно, это были бы вы двое.

Я сжал ее руку в ответ. Если и было когда-нибудь время, когда я хотел бы быть на двадцать лет моложе, то это было прямо сейчас.

— Я показываю свой возраст, Гейл, но по телевизору показывали старое шоу под названием "Оружейный дым". Это было великолепное шоу. У них был один эпизод, где герой, маршал по имени Мэтт Диллон, встретил стрелка, который был быстрее в розыгрыше, чем он. Этого никогда не было. Все были ошеломлены. Но Диллон не удивился. "Никогда не было лошади, на которой нельзя было бы ездить, никогда не было всадника, которого нельзя было бы сбросить". Это короткий способ сказать: "никогда не говори никогда". Никому ничего не гарантировано в этой жизни,  

кроме смерти.

Она только покачала головой и встала.

— Ты собираешься вернуться на работу в понедельник? Я дам тебе больше времени, если тебе это понадобится.

— Я буду в офисе. Я думаю, что я совсем пьян, бизнес не останавливается, и мне нужно работать.

Она была уже в дверях и остановилась. Она просто постояла там мгновение, а затем повернулась ко мне.

— Ты ничего не сказал, Хью, но я знаю, что ты должен думать обо мне и о Роберте с Камероном.

— Нет... нет... Это была ты. Это я.

— Тебе не обязательно быть в режиме "дяди", Хью. Я знаю, что ты так думаешь. Роберт любил меня, и я изменяла ему месяцами, я трахалась с Камероном в залах заседаний, в номерах мотелей и в лимузинах. Потом я бросила Роберта после того, как Камерон и его друзья чуть не убили его. После того, как я бросила хорошего мужчину, мужчина, которого я любила, оказался дерьмом мирового класса.

— Всякое случается, Гейл. Я давно перестал судить людей. И если ты смотришь на меня как на дядю, я должен признать, что смотрел на тебя как на своего рода племянницу. Я думал, ты совершаешь ошибку. Я думал, что ты причиняешь боль хорошему человеку, и я знал, что Камерон — кусок дерьма, который причинит тебе боль. Все это знали, кроме тебя, но это была твоя жизнь.

Она провела рукой по гриве светлых волос. Солнечный свет блестел на нем, как мягкий шлем. Она была красивой женщиной. Я любил Мэри, и в мире не было женщины, которую я предпочел бы ей для своей постели, но я объективно знал, что Мэри была просто привлекательной женщиной, а Гейл была потрясающей.

Но она спала одна, если не считать обычного турникета высоких, темноволосых и красивых жеребцов, который она провела по своей спальне с тех пор, как выгнала Камерона. Тем временем Роберт Сэндлер, который любил ее, исчез с лица земли, насколько это касалось Охотничьих банков. Никто не мог упоминать его имя в ее присутствии. Иногда мне казалось, что она слишком сильно сопротивлялась, чтобы игнорировать его, но, как я уже сказал, это была ее жизнь.

— Причина, по которой я упоминаю об этом, и я знаю, что я установила закон, что никто никогда не говорит об этом нигде, где я могу услышать об этом, заключается в следующем. Я знаю, что сейчас ужасно злюсь на Мэри за то, что она делает. Мне больно видеть, как тебе больно, и тебе, независимо от того, как сильно ты притворяешься, больно. Однако, несмотря на мой нынешний взгляд на действия Мэри, я знаю, каково это -влюбиться, быть одержимым, охваченным страстью к кому-то, когда ты знаешь, что это неправильно, и знаешь, что причиняешь боль людям, которых не должен причинять, но все равно делаешь это. Это все равно что упасть со скалы. Внезапно вы оказываетесь там, и вы не знаете, как вы туда попали, но 

ничто другое не имеет значения, кроме этого одного человека.

— Я разговаривала с другими людьми, которые прошли через это, и я знаю, что это случается с мужчинами, но я думаю, что это сильнее бьет по женщинам, потому что мы должны быть ХОРОШИМ полом. Мы ожидаем, что люди будут собаками.

— Дело в том, что...?

— А ты не думал о том, что будет, если она вернется? Что, если она решит, что ошиблась, и скажет тебе, что просто сошла с ума на какое-то время?

Когда я не ответил, она спросила опять.

— Возвращаться не к чему, и она не вернется.

— Как ты можешь быть так уверен?

— Ты не видела ее лица, когда она говорила о нем. Она не вернется.

Работа оказалась тонизирующим средством. В тот понедельник я пошел на работу и вошел в свой офис. Если кто-то и знал, что происходит, я не мог сказать это был просто еще один день, за исключением того, что в тот день и в последующие дни никто не спрашивал меня, как дела у Мэри. Ни одна из секретарш, которые обменивались рецептами из Интернета, не упоминала о том, что пыталась связаться с ней и не смогла.

На следующий уик-энд был ужин и танцы в Лодже и клубе в Понте Ведра, дорогом пляжном отеле к югу от Джексонвилла, где Охотники на протяжении целого поколения побеждали и обедали с инвесторами, богатыми клиентами и важными политиками.

Это было сочетание деловой вечеринки и прощального ужина по 1000 долларов за тарелку для бывшего прокурора штата Джексонвилл Далласа Эдвардса. Он был личным другом Старика Ханта уже более 20 лет, а Гейл была хорошей подругой женщины, которая была женой бывшего помощника номер один Эдвардса, сыгравшего такую роль в Резне в здании суда.

Все главные офицеры должны были показаться и быть там, поэтому я присутствовал. Было время, когда Мэри была бы рядом со мной, но Кофе Аллапорт, 30-летний математический гений, который произвел революцию в компьютерной стороне банковского бизнеса и выглядел лучше в официальном платье, чем большинство женщин вообще ни в чем, сидел рядом со мной за одним из четырех главных столов.

Я чувствовал себя грабителем колыбелей. Она выглядела моложе своих 35 или около того лет, и было так много чертовски блестящей кожи цвета мокко, что я чувствовал, что должен показать эрекцию просто из вежливости. Но она немного пошутила о банковском бизнесе и о том, как секретарши незаметно приставали ко мне с начала 20-го века, и заставила меня улыбнуться. Не смеяться, но даже улыбка что-то говорила. Она уговорила меня выйти на танцпол, прижалась ко мне, и я почувствовал, как мягкие сферы ее грудей прижимаются к моей груди.

Она посмотрела на меня в середине медленного танца, и на ее лице был намек на улыбку, грустную, когда она сказала: "Ты собираешься вызвать у меня комплекс, Хью. Я практически делаю тебе массаж своими сиськами и ничего. Неужели я теряю 

его?

Я наклонился и легонько поцеловал ее в лоб, как вы делаете это с любимой внучкой, и сказал: "Если бы ты не была достаточно молода, чтобы быть моей дочерью, и если бы все было по-другому, я бы смутил нас обоих но я хотел поблагодарить тебя за то, что ты вызвалась провести со мной время. Это был милосердный жест с твоей стороны.

Она наклонилась вперед, прижалась лицом к моему плечу и сказала так тихо, что другие танцоры не могли нас услышать: "Я знаю, что должна держать рот на замке, но если бы эта проклятая сука была здесь прямо сейчас, я бы выцарапала ей глаза.

В следующий понедельник около 11 часов утра, когда я читал Отчет о Тяжелой работе на своем рабочем столе, притворяясь, что работаю, моя секретарша Люси позвонила мне, чтобы сообщить, что у меня посетитель.

Когда она сказала мне, кто он и почему он здесь, я просто откинулся на спинку стула и попытался отдышаться. Это было похоже на хороший, быстрый удар под ребра, такой сильный, что у тебя перехватило дыхание. Потом я сказал ей, чтобы она его впустила.

Мэтт Генри был ростом около 6 футов 1 дюйма, с гривой серебристых волос, одет резко, и вы могли бы узнать, что он адвокат за милю. Он протянул мне большой конверт из манильской бумаги. Я не потрудился открыть счет.

Он протянул мне руку, и я машинально пожал ее.

— Мистер Дэвидсон, меня зовут Мэтт Генри. Я работаю в фирме "Мартин, Девон, Бейли и Бартли". Спасибо, что приняли меня.

Я просто смотрел на него с нескрываемым любопытством.

— Мистер Генри, должен признаться, я озадачен. Почему вы тратите свои ценные, оплачиваемые минуты, делая то, что мог бы сделать любой курьер? Вам не нужен адвокат, чтобы доставить документы о разводе.

Он указал на стул перед собой и сказал: "Могу я сесть, и я объясню, почему я здесь."

— Конечно.

Он сел и указал на конверт из плотной бумаги.

— Я не сказал вашей секретарше, почему я здесь и что было в этом конверте. Почему вы решили, что это документы о разводе?

— Вы сказали, что представляете здесь мою жену, Мэри. Там не было особого напряжения. Вопрос только в том, чего именно она хочет.

Он сидел и просто смотрел на меня с минуту, и я мог сказать, что его любопытство было чем-то задето. Я ждал.

— Честно говоря, я здесь потому, что ваша миссис Дэвидсон... Только теперь она носит девичью фамилию Медоуз, верно?  — попросила нашу фирму лично доставить эти документы и сообщение.

— Она уже вернулась к своей девичьей фамилии? Я был удивлен, что она так быстро двинулась, чтобы вышвырнуть меня на обочину, но отказаться от своего замужнего имени? После 36 лет?

— Честно говоря, именно это меня и заинтересовало, мистер Дэвидсон.

Он бросил на меня тот же странный взгляд.

— Что?

— Я пытался понять, что, черт возьми, может сделать муж, чтобы вызвать такие чувства в жене.

— 

Я пока не уверен, что понимаю.

— Это, э-э, довольно просто, но довольно резко. Мисс Медоуз хотела, чтобы мы сообщили вам, что она уже переехала из Джексонвилла в Чикаго, и ее компания переводит ее на открытую должность там. Она хотела, чтобы мы сообщили вам, что она забрала все вещи, которые ее интересуют, из своего бывшего дома. Она не заинтересована в самом доме и позволит вам выкупить ее за 30 процентов от оценочной стоимости, или вы можете продать его и отправить ей свою долю выручки."

— Такой аккуратный и хирургический? Это не похоже на мою Мэри, и она больше ничего не хочет от дома. Она взяла все, что хотела, за несколько дней?

— Ты даже не представляешь, какой аккуратной и хирургичной она была. Она просила передать вам, что вы можете сохранить все свои фотографии. Она забрала всего несколько фотографий ваших детей. Все ее личные вещи, включая одежду, которые вы все еще находите в доме, вы должны продать или отдать по доброй воле.

— Она отметила, что вы, вероятно, знаете или должны знать, что она удалила около 40 процентов ваших общих сбережений и что она находится в процессе разделения всех IRА или объединенных финансовых активов. Опять же, если у вас есть какие-либо вопросы, вам настоятельно рекомендуется связаться с нашей фирмой или обратиться к своему адвокату. У вас не должно быть причин связываться с ней, но если вы попытаетесь, она откажется говорить или общаться с вами.

— Она так сказала?

— Она сказала мне об этом лично во время телефонной конференции в пятницу. Она просила передать вам лично, лично мне, что не желает никогда видеть вас, разговаривать с вами или находиться в одном городе, если это возможно.

— Далее она сказала, что запросила самый простой из возможных видов развода, просто разделив ваши финансовые дела и позволив вам обоим уйти и начать новую жизнь для себя. Опять же, это делается для того, чтобы избежать необходимости когда-либо вступать с вами в дальнейший контакт.

Я просто уставилась на него. Даже после того, что уже произошло, я был ошеломлен.

Он понизил голос и провел языком по губам, как будто они были сухими.

— Вы можете попросить своего адвоката проверить документы, но они просты и ясны. Мисс Медоуз буквально обманывает себя, отказываясь от урегулирования, которое она могла бы получить после такого длительного брака и учитывая ваши доходы и активы. Я пытался убедить ее сделать юридически ответственный поступок, но она сказала, что единственное, чего она хочет — это как можно скорее получить свободу.

Он слегка покачал головой.

— Поэтому я должен спросить — что, черт возьми, ты сделал, чтобы так сильно разозлить свою жену?

— Ничего. Она просто влюбилась в кого-то другого. Это случается даже с людьми, которые женаты уже 36 лет.

Он снова уставился на меня, несомненно, задаваясь вопросом, о чем я лгу и что скрываю. Адвокаты, которых я знал, имели молоко человеческой доброты,  

свернувшееся от постоянного воздействия худших импульсов человеческой природы и формализованных пыток правовой системы. Если бы, как и он, я попал в ситуацию, когда пара, счастливо поженившаяся две недели назад, внезапно оказалась в самом нижнем царстве Ада в Аду Данте, я бы тоже понял, что происходит нечто большее, чем очевидное. Я знал, о чем он, должно быть, думает. Я был ублюдком, который обманывал мою многострадальную жену, и я, наконец, зашел на один шаг слишком далеко.

Я указал на конверт из плотной бумаги.

— Я попрошу адвоката взглянуть на это и перезвоню вам.

Генри на мгновение опустил глаза, а затем снова посмотрел на меня с выражением почти смущения на своем красивом лице.

— Я не решаюсь спросить, потому что это несколько необычно, мистер Дэвидсон, но есть ли шанс, что вы могли бы сделать это в ускоренном порядке? То есть встретиться сегодня со своим адвокатом и, возможно, вернуться с подписанными бумагами не позднее среды?

Я постучал пальцами по блестящей полированной дубовой поверхности стола и лениво подумал, что мне нужно сделать маникюр. У меня были проблемы с тем, чтобы грызть ногти, на самом деле пальцы, до тех пор, пока они не начали кровоточить, когда я был моложе. Я никогда не мог понять, где я это подцепил, но маникюр был дешевле, чем посещение психиатра, поэтому я сделал это, наряду с 25-долларовой стрижкой в первое число каждого месяца, рутиной в течение последних 20 лет. Последние несколько месяцев превратили мою рутину в ад.

— Просто, чтобы я правильно понял вас, мистер Генри, моя жена — которая оставляет меня и наш дом почти 40 лет И нашу женатую фамилию — хочет, чтобы я бросил все, чтобы я мог УСКОРИТЬ оформление документов, чтобы сделать ее свободной женщиной, по-видимому, слишком поспешно? Я за тобой слежу? Наверное, она забыла, что я тоже профессионал, что у меня есть работа и обязанности.

Генри на мгновение задержал на мне взгляд, затем снова опустил глаза и полез в карман пиджака. Он развернул лист бумаги для пишущей машинки и посмотрел на меня.

— Мне очень жаль, мистер Дэвидсон. Но ваша... мисс Медоуз... прочитала мне следующее заявление и попросила меня прочитать его вам, если у вас возникнут какие-либо проблемы с выполнением ее просьбы о поспешности.

Когда я ничего не ответил, он провел пальцами по краям бумаги каким-то отработанным жестом, а затем тихо сказал:

— Хью, я знаю, тебе было тяжело, и я не даю тебе много времени, чтобы смириться с тем, что произошло. Однако, как ты сказал, если ты когда-нибудь любил меня, если какая-то часть этой любви все еще существует в тебе, дай мне свободу. Отпусти меня.

Я думал, что это уже в прошлом. Я думал, что она причинила мне столько вреда, сколько могла. Я был так неправ. Я сидел там и так сильно хотел выпить, что дрожал.

Генри встал, аккуратно сложил газету и положил ее обратно в пиджак. Он не 

смотрел на меня. Он подошел к двери и оглянулся на меня. Я встретилась с ним взглядом.

— Мне очень жаль, мистер Дэвидсон. В разводе нет ничего легкого, и я знаю, что это тяжело. Я могу посмотреть на тебя и сказать, как тяжело это будет — за эти годы я справился со многими разводами, и единственными, где когда-либо имело смысл откладывать и упираться в пятки, были те, где была надежда на примирение, где обе стороны все еще хотели, чтобы брак сработал.

— В этом случае пусть ваши адвокаты тщательно проверят это, но ваша жена не собирается вас трахать. Это самое справедливое предложение, которое я когда-либо видел, за исключением, может быть, одного, которое я рассматривал в прошлом году. И это был развод, которого не должно было быть. У меня все еще плохие предчувствия по этому поводу. Но в этом случае это все равно что снять пластырь. Это личное, один человек другому. Не тяните его. Покончите с этим ради вас обоих.

Потом он ушел, а я остался с конвертом из манильской бумаги. Никто не приходил в течение часа, пока я сидел, уставившись на него. Наконец я поднял телефонную трубку на столе и сделал звонок, который, как я знал, должен был сделать.