Океан впечатлений, море эмоций! (2). Из сборника Свингеры на море

У меня уже полностью сформировался некоторый план. Мне безумно захотелось дать Виталику. И почему-то захотелось, чтобы он вошёл мне в попу. Именно он! И именно в попу! Может, это было подспудное желание испытать "сладкое унижение", чтобы меня сделал пидораской психически больной, поставленный общественным восприятием на низший уровень людского сообщества? Но перед аналом следовало промыть прямую кишку. Тем более что бабушка Надя немножко прихворала, а у меня уже ощущалась в животе некоторая тяжесть. То, что я собираюсь изменить бабушке Наде, мне в тот момент не приходило в голову.

Я вплотную подошла к Инге и приблизила губы к её уху с длинной спиралевидной серёжкой.

- Ведь эта клизма одноразовая только в больницах? Если хорошенько мыть наконечник, то её можно использовать пока она не порвётся?

- Разумеется. Даже, думаю, и там с этим не стесняются, и пускают их по второму-третьему-десятому, да хоть и двадцать пятому разу.

- Пока Виталик отдыхает, ты сумеешь и мне поставить клизму? А то надо бы снова прочиститься. Я сама вымою наконечник и сейчас, и после себя.

- Да какие вопросы? Даже если потребуется немного больше времени, Елизавета Соломоновна не станет торопить. Может, даже она и тебе сделает?

Елизавета Соломоновна действительно даже предложила свои услуги, узнав что мне тоже требуется клизма. Я полностью отстегнула юбку, сняла рейтузы, следом трусики. Инга хотела вместе со стулом оттащить Виталика в другую комнату, но я попросила, наоборот, оставить его. Это тоже входило в мой план. Пусть посмотрит и возбудится. Он же в жизни ещё не знал женщины, так пусть познает такую радость. Хоть немножко скрашу ему жизнь. Бедняжка!

Я подняла нижнее бельё и блузку выше половины спины и легла на холодный пластикат. Обычно я ложусь на живот, чтобы бабушке Наде было легче вставлять наконечник, а потом уже поворачиваюсь. Но здесь была высокопрофессиональная медсестра, привычная к другой позе пациента. И она тут же поправила меня. Я развернулась на бок и выставила попку.

Я ощутила только касание наконечника. Вошёл он в меня незаметно. Я ждала, когда его вставят, но почувствовала что мой живот ужа стал наполняться водой. И опять поразилась лёгкости рук этой уже старой женщины. О чём и высказалась с восторгом.

Елизавета Соломоновна, как обычно это делают медсёстры во время клизменных процедур, стала отвлекать разговорами, благо тема нашлась сразу.

Оказалось, что менее двух лет назад она ещё работала. И работала б и поныне, но произошли какие-то трения с начальством, когда началась общеизвестная мировая истерика. Я поразилась её энергии в таком возрасте.

- Моя мама дожила до девяноста восьми лет, и была до последнего дня деятельной, почти как я сейчас. Вот Инга не даст соврать, - даже с гордостью сообщила Елизавета Соломоновна.

- Да-да, я очень хорошо помню её маму. Её звали Фрида Хаимовна, умерла она чуть больше шести лет назад, - подтвердила мне Инга.

Дальше Елизавета Соломоновна рассказывала что после смерти её мужа, семнадцать лет назад, сначала сын, а потом и обе дочери, все с семьями, переехали в Израиль, а ей никуда уезжать не хочется.

Виталик совершенно ошалелыми глазами смотрел как мне делают клизму. А я лежала и принимала в себя воду абсолютно спокойно, иногда потягиваясь, старалась прочувствовать её в себе. Как она разливается, омывает всё выше и выше. Он не мог понять, как можно без мучений терпеть такую жуткую процедуру? Вода подходила к концу, и я попросила Ингу добавить ещё пол-литра или немного больше. После процедуры, сжав рукой половинки, я расслабилась. Пролежала минут десять, повернулась на спину, затем к Виталику передом, давая ему посмотреть на мою киску, заросшую тёмными густыми и довольно длинными волосами - мы с бабушкой Надей специально теперь их отращиваем, чтобы ласкать ими друг другу бёдра, живот, ягодицы. Или расчёсывать эти волосы друг дружке пальцами, что тоже очень приятно. Не знаю, что на меня нашло, но сейчас перед ним я почему-то не испытывала никакого стыда или стеснения, даже смотрела на него бесстыже-наглыми глазами. Полная противоположность, как он стеснялся перед нами, и передо мной в особенности. Может, я тоже подсознанием считала его чем-то, перед чем не принято стыдиться? Он совсем не понимал, как можно ещё и столь долго удерживать такой объём воды. Глаза у него выглядели просто сумасшедшими. Это было для него сверхъестественно. Но... Поглядывая на его членчик, я не заметила чтобы он хоть чуточку шевельнулся. У него был "заморожен" инстинкт, или корень сидел гораздо глубже?

Я б сумела выдержать воду и вдвое дольше, показать ему как надо принимать клизму, но сейчас отнималось время у других людей. Не спеша, напоказ для Виталика, я отправилась в туалет. Вода громко жахнула в унитаз упругим потоком, за нею в один дух вышло словно вывернуло всё содержимое толстой кишки. Я тщательно вытерлась, и вернувшись, одела только юбку. Опять надо было созерцать крики и слёзы несчастного паренька!

Но на сей раз к счастью всё обошлось без сопротивлений и истерик. Он уже понимал всю бессмысленность противодействия, да и подействовал успокоительный укол. Мы не стали его развязывать, а почти что на руках перенесли, и уложили. И не держали, а только придерживали, готовые к тому, что он станет беситься. Но он во всё время процедуры, от начала и до той минуты, когда был отпущен в туалет, не делал попыток вырваться, а только плакал. Когда в голос, когда про себя. И наверняка больше всего боялся осрамиться, выпустив нечаянно хоть немножко воды.

Елизавета Соломоновна раздвинула Виталику половинки и легко вставила наконечник.

- Сделаем ещё одну клизмочку, и будет у тебя там всё чисто, а тебе легко-легко, - успокаивала она трусишку.

Я поглядывала и за убывающей водой, и за его такой беленькой рельефной, часто сжимавшейся и подёргивающейся попочкой с выходящим из неё шлангом. Но основное внимание у меня было приковано к его членчику, безвольно висящему между сильно согнутых ног. К великому сожалению, сейчас мне не удалось пошалить с этим отросточком. Только массировала ему животик и успокаивала.

- Видел, как я приняла клизму? Вот и учись. Тебе теперь будут делать клизмы всё чаще и чаще, так что привыкай.

Я зря сказала эту последнюю фразу. Хотела его подготовить, но он растревожился и громко заплакал. Да ещё и Инга добавила, объявив, что завтрашним утром она сама ещё раз поставит ему клизму.

- А не станешь слушаться, опять позову Машу. Опять свяжем, да ещё и ремня тебе задам, - припугнула она его, но осеклась под укоризненным взглядом Елизаветы Соломоновны.

Что он думал, чего боялся? Может даже и того, что и ему дольют в клизму? Я иногда чувствовала как резко напрягается у него животик. И в ту ж секунду он сжимал ягодички. Иногда наружу выходили капельки воды, и оставляя тоненькие дорожки, стекали по левой половинке. Наверное начинались спазмы? Но хорошо следящая за ним Елизавета Соломоновна останавливала водоток и гладила Виталика по попочке. Неужели это ей нравится, думалось мне. Вряд ли... За свою жизнь ей довелось перевидать такие немеряные десятки тысяч голых поп, в которые она колола уколы или вставляла клизмы. Здесь она очень жалела его. Но клизма - это такая процедура, требующая определённой жесткости. Жестокости ради блага. Тут нельзя поддаваться на мольбы пациента.

В этот раз его заставили задержать воду несколько подольше. Точно так же заткнули попку навазелиненным ватным диском. Но в этот раз зажимала его я. И уже вся как в тумане, осязала его ягодички, в верхних частях усеянные крапинками от уколов. Готова была поглаживать по ним хоть целую вечность! И даже не посещала мысль, как он стесняется в это время, и какие испытывает внутренние муки.

Его облегчение означало окончание моей радости. С некоторым сожалением внутри я развязала Виталику руки, тогда как Инга распутывала ноги. Он во весь дух рванул к "белому другу" и разом выпустил воду. Даже тут было разборчиво слышно как вместе с рвущимся из него фонтаном воды вылетает много тяжёлой плотной массы. Инга зачем-то припугивала его.

- Старайся, старайся. Не сделаешь до конца, бабушка Лиза сделает тебе ещё одну клизму. А надо будет, так ещё.

Елизавета Соломоновна с улыбкой посмотрела на Виталика, стыдливо оттягивающего вниз футболку чтобы хоть кое-как прикрыться.

- Разве очень было больно? Стоило это таких криков и слёз? Больше не будем так скандалить если опять понадобится клизмочка? Будь умничкой. Тогда и не понадобится делать лишний укольчик, - Елизавета Соломоновна вдруг легко поцеловала Виталика в макушку.

Она прощупала его живот, и сейчас вроде бы осталась довольна. Но Инга всё равно считала необходимым с утра повторить процедуру. Но скорее ей надо было это чтобы потренироваться самой, а его приучить к этой процедуре. Иначе говоря, устранить в нём ужас перед ней.

Для полноты. На следующий день я из любопытства позвонила Инге. Оказалось, что ей теперь и одной удалось с ним совладать. Стоило только напомнить ему, что в случае непослушания пригласят меня, и он вмиг лёг, и без разговоров, хоть и со слезами, дал сделать ему клизму.

Также она между прочим упомянула, что при приёме такой массы лекарств Виталику и следовало б регулярно чистить организм, но от одних только клизм тут мало проку. Если только в облегчённом варианте очистки, с частичным результатом. Поскольку комплексное очищение - и крови, и печени - включает в себя всевозможные, и неприятные, процедуры, различные отвары, смеси и сборы, часто очень невкусные. Вроде смеси оливкового масла с лимонным соком. Всё это, незнакомое Виталику, вызовет у него недоверие, а то и страх и истерику. А невкусное, да ещё незнакомое для него питьё также испугает его. Бывали случаи, когда какую-то впервые увиденную еду он считал несъедобной, даже ядовитой. Шарахался и плакал, кричал, что его хотят отравить... Я даже усомнилась - а есть ли вообще прок от такой массы прописанных ему лекарств? Они ж как будто ничего и не меняют? Что с ними, что без них, состояние у него одинаково.

Однако вернёмся в настоящее. Как только Елизавета Соломоновна вышла за дверь, Инга поставила Виталика в ванну и тщательно подмыла его. Я не удержалась чтобы не присутствовать рядом. Смотрела, как она его низко нагнула и раздвигает ему ягодички, смывая между ними мыльную пену, и мучительно завидовала её возможности браться руками за эту попочку хоть каждый день.

- Помочь? - обоими руками я расширила его половинки, не дожидаясь согласия.

- Да-да, спасибо, - Инга направила тугие струйки душа в широко раскрывшуюся середину его попки.

Пока он вытирался насухо, мне пришло в голову перед решающим вопросом поинтересоваться, неужели Виталика "успокаивают" ремнём.

- Было однажды. Лет пять назад, или больше. Я один раз прошла по нему ремешком, теперь он его боится как огня. Стоит только сказать "возьму ремень", и тут же слушается, - усмехнулась Инга. Хоть у меня и осталось сомнение, что не потчует ли она его изредка ремнём и по сей день. Один-другой разок? Чтобы не забывались ощущения от него?

- А-а... Но у меня есть одна-единственная просьба. Не позволишь ли мне ненадолго уединиться с Виталиком? Если можно?

- Зачем это тебе?

- Меня, понимаешь, вдруг обуяло... Не пойму из-за чего, но никак... Одним словом, мне захотелось дать ему в попу, - и я, путаясь от волнения, выложила и как мне стало его жаль, и что у него нет возможности изведать женщину, а это пагубно воздействует на психику.

Инга посмотрела на меня так же ошарашено, как смотрел Виталик, когда на его глазах мне делали клизму. И вдруг она выставила вперёд ладони словно загораживала путь.

- Об этом даже не вздумай думать! Однажды я сама хотела таким способом его "отвязать", как это иногда называют. Как ты думаешь, что случилось? Он испугался! Знаешь какая была истерика! Плакал потом больше часу!

- Даже так? И что ему показалось страшным? - я сама начала ошалевать.

- Да, я надрочила его до эрекции. Потом предложила засунуть мне в попу. Разумеется, погуще смазала и там, и у него. Но как только он нажал посильнее, стала сдвигаться крайняя плоть, и затем он почувствовал некоторую боль. А боли он боится и самой ничтожной. Ты бы видела! Заорал как резаный, как ошпаренный отскочил, и начал реветь. Впрочем, если ты мне не веришь, можешь предложить ему. Увидишь результат.

Мы все зашли в "спальню" Виталика. Это скорее была очень обширная кладовка, поскольку не было окон. Там стояла только железная кровать, туалетное ведро, рядом - рулон бумаги на табурете, и оставалось немного свободного места. Снаружи дверь запиралась на щеколду, также был врезан замок, и её можно было занавесить ковром. Тогда никто не мог бы догадаться, что там есть дверь и какое-то помещение. Свет - и большой, и подсветка, вроде ночника - также включался снаружи. Особенно меня удивила железная кровать: такие вышли из обихода лет пятьдесят назад.

- Понимаешь, к раме такой койки куда легче привязывать, чем к сплошной деревянной кровати. Приходится, когда с ним иногда случается чересчур сильное возбуждение, и он может в истерике нечаянно что-то повредить, сломать, уронить. Или надо всем куда-то идти, а у него кратковременное обострение, одного оставить нельзя. Плачет, мечется, неизвестно, что сделает в следующий момент. Ну, или гости придут. Не являть же им его. Тогда правда не привязываем, а просто закрываем и велим сидеть тихо. Тем более он очень стесняется и побаивается малознакомых людей. Ты уже правильно пойми, - виноватым тоном, как оправдываясь, сказала Инга куда-то в сторону.

Но сейчас он был совершенно спокойным. Я попросила Ингу удалиться.

- Удачи желать не буду, потому что её не может быть. Я предупредила, неожиданностей для тебя, думаю, не будет, - произнесла она с насмешкой.

Я отстегнула и повесила юбку на спинку кровати. Жирно намазала в попке вазелином. Мягко привалила Виталика на тюфяк, и принялась играть с его членчиком и гладить по попочке. Здесь он застеснялся, но когда я провела киской ему по ноге, что-то там шевельнулось, и он стал увеличиваться и крепнуть. Я соскользнула на пол коленями, расставила ноги и задрала повыше бельё. Потеребила Виталика за отвердевший член.

- Хочешь его всунуть мне туда? - произнесла я полушёпотом и указала к себе между широко раскрытых ягодиц.

Хоть я и была предупреждена, но такой реакции не ожидала. Виталик посмотрел так, будто б перед ним возникло чудовище. Его лицо перекосила "маска страха", он почти кувырком соскочил в промежуток между стеной и кроватью.

- Не надо! Не надо! Не буду! Это больно! - истошно закричал он, закатился под кровать, и там, крича, начал плакать.

Я схватила юбку и вылетела за дверь.

- Оценила результат? Не волнуйся, сейчас он успокоится, - с той же насмешливой улыбочкой сказала Инга, и зашла в этот чулан, успокаивать Виталика.

Я уже натянула рейтузы, когда Инга появилась в гостиной, и как-то неестественно осторожно приблизилась ко мне. Мне показалось, что она расстроена.

- Ты из жалости обеспокоилась, будто бы он не имеет связей с женщиной, и потому это пагубно сказывается на его психике? Нет. Я, как это называется, регулярно "отвязываю" его. Но только одним-единственным методом. Который с ним возможен. Если хочешь, можешь посмотреть сейчас. Сказала я это только тебе одной. Надеюсь, если увидишь, никто больше не будет знать? Даже если после этого будешь считать меня поганью, мразью, шлюхой, грязной шалавой?

- Я ж не балаболка! А что там такого?

- Пошли. Но только я прикрою двери, а ты смотри в щёлку.

Совсем успокоившийся Виталик лежал на своей кровати. Разумеется, без штанов - они остались на диване в гостиной, где происходило всё описанное. Инга осторожно приблизилась к нему. Присела на край кровать, взяла его за руку. Что-то очень тихо сказала, и он повернулся на спину. Она встала коленями на пол, а он сдвинулся на самый край. Инга взяла его членчик двумя пальцами, несколько раз пропустила меж ними. Он стал удлиняться и твердеть. Она подняла его, и провела губами с выставленным между ними кончиком языка по его нижней части, от самого корня и почти до конца. Повторила несколько раз, и когда член напрягся максимально, взяла его сбоку губами, и так же прошлась вдоль, прикасаясь языком с нижней стороны. Потом зажала в губы самый конец, и принялась прокатывать между ними. Поиграв таким образом с минуту, охватила ствол сильно вытянутыми "дудочкой" губами на середине его длины. Плотно обжала, и, быстро кивая головой и часто втягивая щёки, стала сосать и одновременно двигать вдоль него плотно сжатыми губам. То забирала целиком, до самого корня, наверное себе до горла, и массировала корень губами, то теребила кончик. По некоторым движениям лица и горла можно было понять, что она ещё и работает языком. Виталик засопел, и начал работать навстречу. Инга то замедляла движения головой и более сосала, то наоборот "кивала" быстрее и чаще.

Я подсматривала в щель, чтобы не побеспокоить Виталика. Такое действо было для меня поразительно. Но поразительней всего была жертвенность Инги. Я б никогда не решилась взять в рот член. Меня бы проблевало от одной мысли. А она жертвовала собой чтобы доставить брату хоть какую-то радость, разнообразие в его тусклой жизни. Да что там! Этим она даже спасала его!

Когда она стягивала рот с члена, то сосала сильнее, а когда заглатывала, "надевалась" на него ртом, где он как исчезал - несколько ослабляла вакуум в полости рта. Губы быстро скользили по стволу, ствол проскальзывал между ними. Инга то поджимала, то вытягивала их. Вот, взяв член до основания и играя губой по мошонке, она принялась усиленно сосать. Постепенно наклоняя голову вбок, то в одну, то в другую сторону, таким образом, чтобы член размещался во рту наискосок, принялась чесать его конец о внутренние стороны щёк. И играла по нему языком, сосала редкими, но сильными толчками.

Весь процесс занял с полчаса. Пока Виталик не затряс ногами. Мелко подпрыгивая на попке, он заёрзал на кровати. Инга как-то сморщилась, несколько раз кашлянула через нос, крепко сжимая губы. И продолжила сосать, пока член Виталика не превратился в мягкий пенис.

Инга медленно стянула рот с этой "сосисочки", продолжая засасывать. Словно напоследок целуя его взасос. Или высасывала последнее? Проглотила сперму и вытерла слюнявые губы. Туалетной бумагой обтёрла Виталику заслюнявленный членчик.

Пока он одевал штаны, беспокойно поглядывая в мою сторону, мы с Ингой отошли к окну.

- Теперь ты видела всё. Я так делаю почти каждый день. Иногда по два раза в день. Теперь ты наверное будешь считать меня поганой вафлесоской, вафлёршей, гадостью? Но я не могу по-другому. "Отвязать" его можно только ртом, ты видела, сам войти он боится как огня. Когда я первый раз взяла у него в рот, он тоже перепугался. Но тогда он был привязан. И представь, теперь я к нему приклеилась - не оторвать! Никого мне не надо, буду с ним, буду тянуть его до конца! Врачи советуют сдать его в интернат. Где забросят в палату как хлам, и забудут? Не позволю! - в голосе у Инги звенела слеза.

- Что ты! Наоборот! Ты жертвуешь собой, разве за это можно брезговать? Я не смотрю на людей через призму каких-то "общественных суждений". Всё в мире индивидуально. За это даже следует поклониться!

Инга обняла меня как родную.

- Попьём чаю. Скоро зайдёт Елизавета Соломоновна, делать ему вечерний укол. Все-таки мне надо скорее учиться колоть уколы. Да, я не рассказала всего. До того как стала его "отвязывать", он занимался онанизмом. Его поймали на этом, ругали, и пригрозили отправить в больницу. Он перепугался, стал плакать, и в конце концов его состояние от этого испуга испортилось настолько, что действительно его увезли в больницу. На целых три с половиной месяца.

Я решила остаться до того времени, как Виталику сделают укол - можно было ещё разок глянуть на его попочку. А пока я решила "прощупать" Ингу.

- А хочешь, я стану помогать тебе его "отвязывать"? Буду приходить, и тоже сосать у него?

- Нет! Нет! Он мой! Здесь - он только мой! - выкрикнула она таким голосом, что сразу стало ясно - её чувства совсем иного порядка, чем чувства сестры к брату...

За столом Виталик забился в угол и с испугом посматривал на меня. Не брал печенья, даже чаю отпил совсем немного. Немного наклонясь и опустив голову, равномерно покачивался вперёд и назад, попеременно переминался с пятки на пятку приподнимая ступню на носке, или так же попеременно двигал взад-вперёд коленями.

Я смотрела на его умильное личико. Будь он здоровым, не одна б девушка засмотрелась на него. Но... Он обречён на существование низведённого до домашнего животного: его любят, о нём заботятся, но в то же время им помыкают как собачкой - запирают, даже привязывают, к нему применяют силу, заставляют что-то делать против его желаний, для него всё решают за него. Но, с другой стороны, будь на месте его сестры я, и как смогла б решить такие проблемы? Или кто угодно другой? Какие иные способы тут можно придумать?

Мы ещё не успели поговорить о текущих делах, как в дверь позвонили - пришла Елизавета Соломоновна. Я на всякий случай была наготове - вдруг потребуется подержать Виталика. Но он знал, что от укола ему никуда не уйти. Хоть и похлюпывая носом, со слезами, он спустил по колено штаны и лёг животом на диван, где было светлей всего.

- Не бойся, заюшка, это хороший укольчик, не щипучий как днём, - успокаивала его Елизавета Соломоновна.

Но на всякий случай Инга опёрлась руками ему чуть повыше поясницы, а Елизавета Соломоновна придерживала ему ноги коленом. Я, уже не стесняясь, напялилась на его попочку, округло возвышающуюся очаровательным холмиком, глубоко западавшую в серединке. В которую завтра Инга - не я, а Инга, и без моего присутствия! - будет вставлять клизму.

В момент укола Виталик вздрогнул и хныкнул. Но Елизавета Соломоновна через две-три секунды уже массировала ваткой уколотое место, и затем Виталик, вздрагивая плечами от беззвучного плача, встал и начал медленно натягивать штаны. Сколько б уколов ему ни делали, но бояться их он будет наверняка постоянно!

- Вот и всё! Не плачь, заинька, - Елизавета Соломоновна погладила Виталика по волосам, и словно обнимая, прижала головой к своему плечу.

Домой я шла пешком. Впечатления били через край, мысли налезали одна на другую. Думалось об Инге. Нет, она не только что не упала в моих глазах, а даже возвысилась. Во имя любви она готова принести себя в жертву! Я бы не смогла. И как-то вдруг мне подумалось, как оказалось хорошо, что не удалось совратить Виталика трахнуть меня в попу: я тогда находилась в каком-то тумане, и просто не подумала, что делаю подлость, вознамерилась изменить бабушке Наде. Эта его внезапная истерика выходит, спасла меня от измены и последующих душевных страданий. Но жалость к нему не проходила, даже временами наворачивались слёзы...