Безумство встречи

Не виделись почти месяц. За это время он стал мне близок, как никто другой. Что любит, чем интересуется? Какой он, когда сердится или злится? И такое бывает, знала. Какой он, когда не нужно быть сильным и можно расслабиться?

И как только мне могла прийти в голову мысль, что когда-нибудь наши роли поменяются, и я буду доминировать сама? Сколько ж мне надо было выпить, чтобы написать такое? А ведь не удаляется. Нет, первое сообщение с благодарностью — очень искреннее и доброе. Чуть более откровенное, на трезвую голову такого не напишешь. Хотя сейчас и не такое напишу. Да, ошейник с шипами зацепил. В самом деле, носила бы такой, как украшение. И ведь идёт он мне.

О чём я сейчас думаю? Не так уж сильно я отличаюсь от него. Даже солнцезащитные очки в машине — той же самой марки... Конечно, я женщина более слабая физически. Женщина... И этим многое сказано. Эмоциональна, порой излишне, чувственна, очень искренняя. Не люблю масок. Ношу с лёгкостью, но предпочитаю быть собой — чуть странной, живущей по своим правилам, иногда с удовольствием выполняю чужие. Чужие... одного единственного. Общаюсь с ним, и порой мне кажется, что мы говорим почти на одном и том же языке. Ведь я тоже где-то такая, иногда под маской, но всё чаще и чаще мне хочется содрать её. Забываю, что я не респектабельная дама, которой гордятся близкие. Я не очень далеко ушла от той девчонки, которая, будучи отличницей, рисовала чёрным карандашом кошачьи стрелки на веках на перемене в туалете, надевала колготки в сеточку, ботинки и мини-юбку. Как он сказал, ещё тогда меня пороть надо было? Надо было. Твёрдо знала, что учитель литературы не выносит любые следы макияжа на лице, выгоняет умываться. Но не меня. Когда-то я научилась быть жёсткой и циничной, манипулировать с изяществом бульдозера. По-детски, без тени дипломатичности. Жаль, конечно, что это умение так часто портило мне жизнь. Нет, чтобы быть чуть мягче, застенчивее, нежнее. Да Бог с ним, зачем мне отстаивать свои бастионы. Кому они нужны, когда, стоит только сделать шаг назад и улыбнуться, как противник окажется и не противником вовсе, а самым преданным моим союзником. Он с удовольствием отдаст всё. Замки, бастионы, да и сам встанет на их защиту.

Так кто же дёрнул меня за язык? Не за язык, за руку. Кому нужно это моё доминирование? Не мне, это уж точно. Да, попросила пожёстче, и наручники стальные. И цепи, чтобы позвякивали, впивались бесчувственными твёрдыми звеньями в плоть и холодили кожу. Ощущение беспомощности и того, что не я решаю, где остановиться и как. Сообщения удалила, но, кто ж знал, что они не удаляются у адресата. Увы, что написано пером... За то, что отправила, не подумав, в спешке, потягивая коньяк, заедая его ненавистным шоколадом, придётся расплачиваться его молчанием, моими бесконечными письмами, заискиванием, извинениями. И кто знает, каким боком повернётся жизнь.

Молчание. День-два-три. Пишу почти одно и то же. Ничего не происходит. Случайно забрела на почти режимный объект, фотографирую. К туристам здесь очень лояльное отношение — собрались военные, что-то обсуждают, цепко держа меня в поле зрения, следя за каждым моим движением. Дождалась!... Сухое сообщение в несколько слов. Хоть что-то! Пусть даже так. Нет, не простил. Потом уже понимаю, что простить ему очень не просто. Всё помнит, словно и не человек живой. Человек, который доверяет только себе. Никому больше. Цепляюсь за письмо, как за последнюю соломинку, вытягиваю общение. Пытаюсь рассказать что-то, заинтересовать.

А потом — целую вечность молчание. Хотя, какая там вечность? Всего пять дней. На острове. Без воды, электричества, связи, интернета. Никто не волнуется за меня. Там, как я называю, на Большой Земле. Далёкой земле. Телевизор не смотрят, или же это такая малость — какой-то Богом забытый остров, отрезанный от всего остального мира.

Долгожданный интернет. Первым делом пишу ему. Отвечает. Всё — меня здесь больше нет. Обсуждаем повседневность, ливни, ураганы, музыку, которую любит он, сны. Понеслись фантазии. Он купил мне подарок — плётку. Я ведь просила пожёстче. А мне страшно — не представляю, как это — пожёстче. Я же до безумия боюсь боли. Зубной, например. В кабинете у стоматолога настаиваю на двойной анастезии, чтобы случайно не заметить прикосновение инструмента к своим зубам. А тут — пожёстче. Мне так нравится тот флоггер. И как он виртуозно владеет им. Ласкает, очень нежно и чувствительно. Или чувственно. Какая разница, когда я вспоминаю почти каждый удар, и время от времени прокручиваю ту первую встречу в голове. В подробностях. Даже не вспоминаю — оказываюсь там. Чувствую запахи, прикосновения, проникновения. Я — человек запахов. А ещё — очень тактильный. Наверное, поэтому сама люблю прикасаться к другим, люблю, когда ко мне прикасаются, прикасаются не только руками, но и...

Договорились о встрече. Я уже в Москве. За окном — суровая зима. Я — в лёгкой куртке, осенних сапогах, с разметавшимися волосами, огромным тяжёлым чемоданом и ноутбуком, далеко не самым лёгким, но летающим. На самолетах и просто — со стола на кафель. Снега нет, от этого холод кажется нестерпимым, студёный ветер пронизывает насквозь, сдирает лёгкую одежду, ледяными щупальцами забирается под юбку. В аэропорту меня встречает его водитель. Я попросила. Тот редкий случай, когда мне очень необходимо ощутить на себе заботу. Такое ощущение, что за этот месяц обо мне забыли все. И только он — та ниточка, которая тянула меня обратно. Через тысячи километров, моря, сотни городов... Невидимая, почти осязаемая нить.

Наспех решаю все дела. Встреча. Долгожданная, выстраданная встреча. Мне не нужна гостиница. Я готова сорвать одежду прямо в машине, впиться поцелуем в его руку, прильнуть и вдохнуть такой родной запах. И зачем я всё время приезжаю в длинном? Критический взгляд... но, я так давно не надевала мини. Мне казалось: для каждого возраста — своя длина юбки. А еще я свято уверовала в высказывание Коко Шанель, что самое некрасивое место у женщин — под коленом. Теперь длинное — редкий гость в моём гардеробе. Исключение сделано только для вечерних платьев в пол.

Всё, ставшее уже привычным. Моё опоздание, озябшими пальчиками робко открываю дверь, проскальзываю в салон автомобиля, не в силах поднять голову... и вдруг улыбаюсь. Широко, доверчиво, искренне. Его всегда удивляет моя улыбка. Неужели ж никто не улыбается, или я должна умолять о прощении за опоздание? Буду, конечно, но уже по-другому. Болтать не хочу. Хочу смотреть на него, его руки, уверенно сжимающие руль, на то, как он резко срывается с места и почти никогда не улыбается. О чём он думает? Мне всегда хотелось забраться в его голову. Невозможно.

Гостиница. Поворот ключа — пространство для меня свернулось до одной-единственной комнаты и его, заполняющем всё. Короткий приказ раздеться. Снимаю платье, оставляю кружевное бельё, в котором моя и так смуглая кожа кажется ещё более загоревшей. Привычная и такая желанная тяжесть руки на моей голове давит вниз. Послушно опускаюсь на колени. Он пока в одежде. Прижимаюсь щекой к его члену. Приветствие у нас такое, что ли? Другой рукой расстегивает брюки, вытаскивает член, трусь щекой, прикасаюсь губами к головке, нежно облизываю, слегка посасываю. Отстраняется, гладит меня по голове, я присаживаюсь на кровать, закидываю ногу за ногу и спокойно наблюдаю за тем, как он раздевается и аккуратно складывает вещи. Когда я научилась наблюдать за этим, не стесняясь и не отводя глаз? Почему мне не приходит в голову раздеть его?

Меня всегда удивляет эта мужская способность аккуратно сложить свои вещи. Где бы они ни были. У меня так не получается. Нет, здесь я даже вешаю свою одежду в шкаф, но дома развешиваю по стульям, цепляю на манекен. До шкафа могу просто не дойти. Нет, никакая я не нижняя. Этикетом не балуюсь. «Рабыню Гора» Нормана не читала. Ошейник люблю. Как знак принадлежности этому своему мужчине. Как же без него я узнаю, что сейчас он принадлежит мне? Какие глупые мысли — я принадлежу ему. По крайней мере,...