Подарок

— Знаешь, что главное в женщине? — строчил Миша, сидя на унитазе. — Спина.

— Спина? — пришел удивленный ответ.

— Да.

— Это новое извращение?

— Старое, как мир. Вот представь: ты видишь обнаженную спину женщины...

— Представила.

— ... Тонкую, гибкую, текучую такую... Это не просто спина.

— А что это?

— Обещание. Ты видишь, что женщина обнажена. Все ее интимное отделено от тебя только поворотом корпуса. Тонкая, зыбкая грань... настолько тонкая, что ты почти чувствуешь вкус этого плода, хоть и не надкусил еще... но, с другой стороны, ты НЕ ВИДИШЬ. А только ожидаешь увидеть... вот-вот, вот сейчас... Бля!

Последнее слово Миша произнес вслух. «Неизвестная ошибка», сообщил ему Firefox.

Вконтакт завис.

Впрочем, надолго злости не хватило: Миша вспомнил, что в постели его ждет Славочка. Теплая, мягкая со сна, голая и доступная Славочка, как это ни удивительно было думать...

Бодро сполоснув задницу, он побежал в спальню.

Славочка еще спала — или, скорее, не хотела расставаться со сном. Вильнув членом, набухшим от одного только взгляда на ее персиковую шею, Миша юркнул к ней.

Они были женаты уже полгода, но Миша до сих пор не мог в это поверить. Это было просто невозможно — что в него, обыкновенного, ничем не примечательного гения, как он говорил про себя, влюбилась такая красотка. Для Миши это был не столько роман, сколько подарок, от которого он, конечно, не отказался, но до сих пор не верил, что ему просто так, за здорово живешь вручили эдакое чудо прямо в постель.

— Блошки, блошки ползают, — бормотал он, проводя пальцами по бархатной спине.

— Ыыыы... — мычала Славочка, не раскрывая глаз.

Миша мял ей ягодицы, будто хотел зачерпнуть их пригоршней и заглотить, как пудинг. Потом не выдержал и сдернул одеяло.

— Ы! — возмущенно мукнула Славочка.

Деликатно, как мог, Миша развернул ее на спину. Какое-то время смотрел на нее, изучая мысок между ног. Потом, сглотнув, взялся раздвигать коленки.

— Ммм... маньяк... — мычал сонный Славочкин ротик.

Кусая губы, Миша смотрел на неописуемую роскошь, раскинувшуюся перед ним. Гладковыбритая щелка маслилась, как по заказу, и сонные соски набухали, будто весенние почки. Славочкин мозг еще спал, но тело уже знало, что его сейчас оплодотворят, и само, не спросясь у мозга, готовилось к соитию.

Секунду-другую Миша разрывался между двумя желаниями — растерзать Славочку в клочья, как волк, и утопить ее в своем безбрежном умилении. Второе победило, и Миша осторожно, как мог, вплыл в масляную щель. Член будто окунулся во влажную глубину персика, терпкого, обволакивающе-сладкого с кислинкой...

Славочка сопела, не открывая глаз. Миша скользил в ней медленно-медленно, нежно-нежно, чувствуя себя козлом в огороде, и потом неописуемо вкусно и сладко кончал в нее, смакуя каждый спазм, каждую обжигающую каплю спермы, влитую в размягченную плоть. Славочка слегка сжимала его своим нутром. Тело ее не двигалось, расплывшись в томных остатках сна...

— Знаешь, для чего сделана женщина? — говорил он, когда Славочка готовила ему завтрак.

— Для чего?

Голос у нее по утрам был теплый, густой, как свежие сливки.

— Для секса, — отвечал Миша. — Нене, ты не думай, что я — эгоист и гедонист хренов. Это полемическое преувеличение... но в то же время и не совсем. Женщина, конечно, может делать все, что и мужик — ну, кроме того, что надо делать хуем и мускулами. Наука там, бизнес, политика, искусство — это запросто. Я признаю полное равноправие женщины. Дело не в этом.

— А в чем?

— Понимаешь, вот мужик занимается всякими там делами — бизнес-шмизнес, наука там, искусство... Вот женщина — тоже занимается всякими делами. Не хуже мужика, а то и лучше. Каждый сам по себе, и каждому, понимаешь, интересно. Вот. Так интересно, что они срать хотели на все остальное. Но стоит им встретиться — и...

— И?

— И все. Они оба теперь думают только о сексе. Мужик так точно. Баба — не знаю, я бабой не был, но, судя по ее виду... Оба нафиг забыли про свои дела, которые им были, понимаешь, так интересны. Я, конечно, утрирую. Они это не проговаивают и, может быть, даже не осознают. Но когда общаются Он и Она — о чем бы они не говорили, о чем бы не думали — в их подкорках орет только одно: СЕКС, СЕКС, СЕКС!... И виновата в этом женщина.

— Почему?

— Да потому, что она вся такая и есть! Существо для секса! Мозги у нее, может, и не для секса, мозгами она, может, крутейший в своем деле специалист... но телу-то пофигу. Или даже не телу, а нутру. И вот это нутро всегда главное. Все общение мужчин и женщин — это, понимаешь, такой глобальный эвфемизм. Все делают вид, что думают о работе, о делах, и сами верят в это... а реально это только камуфляж. Так что любовь — самое главное в жизни. А ты — моя любовь, — Миша поймал Славочку за бедро и притянул к себе. — Значит, ты — главное в моей жизни.

— Не сочиняй, — сказала Славочка, жмурясь от счастья. — Главное в твоей жизни — твоя коллекция.

— А! — Миша махнул рукой. — Скажешь тоже... И какое там «главное», если Патерик у Ганапольского? Свет моей жизни, кристалл души моей — Киево-Печерский Патерик 1667 года, всего 12 известных экземпляров, и те в коллекциях... и тут объявился новый, 13-й, а Ганапольский, сука, перехватил! Прямо перед днем варенья, блин. И как жить? — жалостливо вопрошал Миша, обхватив Славочку за бедра.

— Да, это действительно вопрос, — улыбалась Славочка. — А день варенья мы тебе организуем, не переживай.

Миша тяжело вздохнул.

Это вздох был призван выразить многое: и то, как Миша благодарен Славочке, и то, что она не в силах ничего поправить, и то, что все равно не видать ему счастья в этой жизни. Заподозрив, что не все получилось выразить, он на всякий случай вздохнул еще раз.

— С тобой я просто офигеваю от счастья, — сказал он Славочке. — Просто охрене... охуе... — бормотал он, расстегивая лифчик.

— Что ты делаешь... — тихо смеялась Славочка, запрокинув голову.

— Ааа... аааа... Отсоси мне!

— Мишустик, но я же на вторую пару... Я же и так...

— Аааа...

Он корчился и ревел, проебывая нежный ротик до самого затылка, и потом в припадке дикой, невыразимо сладкой жестокости натягивал пушистую Славочкину головку на себя и прожигал ее лавиной спермы, впрыскивая огненные разряды в самый Славочкин мозг...

— ... Пока! — чмокнув его, она вылетела из квартиры.

Опустошенный Миша сидел, глядя в одну точку.

Потом подскочил.

Осторожно, крадучись, вышел в коридор. Глянул в окно.

Славочка как раз выбегала вприпрыжку из подъезда.

Кинувшись обратно, он натянул куртку, туфли, закрыл квартиру и рванул на улицу.

Славочка шла впереди, метрах в 50-ти, а он перебежками, чтобы та не попалила, перемещался за ней.

В крайнем случае он всегда мог бы сказать, что, мол, соскучился и решил проводить, — но тогда игра потеряла бы интригу. В чем был ее смысл, он не знал. Наверно, его не было вовсе — только желание ощутить звериный азарт слежки. «Хоть посмотрю, где она учится» — говорил себе Миша. Такое оправдание вполне устраивало его. — «Полгода женаты, а так и не знаю, где этот институт...»

Странно, но дорога в институт совпадала с дорогой на его, Мишину работу. «Будет прикол, если она учится где-нибудь в двух шагах от меня» — думал Миша, стараясь не потерять Славочку в метро.

Когда она подходила к его конторе, он все еще ничего не подозревал. И даже когда у входа ее встретил Ганапольский, обнял и чмокнул в щечку, Мишина мысль по-прежнему жевала безвкусное «ну надо же...»

Потом Ганопольский увел Славочку, обняв ее за попу, и мысль вдруг обрела вкус.

Тошнотворный, гнилостный вкус, будто Миша всей пастью хватанул говна.

— Славочка... И Ганапольский... Славочка... моя Славочка... Моя жена... ...