На рассвете

Она открыла кран с холодной водой и, морщась от боли, стала смывать кровь с разбитой губы. Какую-то минуту она просто стояла и завороженно смотрела, как малиновая вода стекает спиралями, красиво оттеняя розовый мрамор раковины. Умывшись, она заставила себя посмотреть в зеркало.

Ее встретил дикий, слегка безумный взгляд небесно-голубых глаз, густо накрашенных черными тенями. Девушке в зеркале было лет двадцать, а может, и того меньше: запавшие щеки и темные круги под глазами придавали молодому лицу изможденный вид, а излишняя худоба наталкивала на мысли о том, что она наркоманка.

Откинув назад волну длинных (до бедер) сине-фиолетовых волос, она увидела на левом предплечье несколько темных пятен. Отпечатки его пальцев расцвели на коже пятью бордово-красными отметинами.

— Сукин сын, — она ругнулась громко: в туалете клуба никого, кроме нее, не было, да и музыка орала что было мочи. Заметив внизу короткого платья-рубашки следы спермы, она быстро застирала их, а затем, еще раз оглянувшись вокруг, зачерпнула ладошкой воды и, приподняв платье, стала мыть себя там, снова выругавшись — в этот раз по поводу отсутствия трусов, которые он на ней разорвал. Лучше холодная вода, зато уже одним махом избавится от его спермы на (и в) своем теле. Ее снова передернуло, а в сознании замелькали удары плетью, наручники, пощечины, шлепки... Клиент был, мягко говоря, не очень.

Она ощутила покалывание в затылке и тут же обернулась, выдернув руку из-под платья и опустив подол, еле-еле прикрыв голенький, как у девочки, лобок. На полу в углу туалета сидела бледная девчушка и смотрела на нее заплаканными глазами, в которых, однако, несложно было заметить удивление.

— Че уставилась?, — рыкнула на нее синеволосая. — Шлюхи никогда не видела?

Та, то ли изумившись, то ли испугавшись, быстро замотала головой из стороны в сторону. «Ты глянь, азиаточка!», — удивилась про себя синеволосая и окинула ее оценивающим взглядом: немного широкое, но красивое восточное лицо, черные ровные волосы до пояса, белая маечка, заправленная в серую юбку миди, и ровные ножки, обутые в изящные туфли на шпильке. Скорее всего, студентка по обмену.

— Ты по-нашему то понимаешь?

— Да.

Повинуясь неведомо чему, проститутка села на пол рядом с ней, помолчала минуту, затем достала пачку сигарет.

— Будешь?

— Я не курю.

Синеволоска хотела закурить, но, поразмыслив, спрятала пачку обратно в карман рубашки.

— Ну и чего ноешь? Твой китайский мальчик променял тебя на другую китайскую девочку?

— Я монголка, не китаянка.

— Ой, а разницы-то!

— Разница большой, — она говорила почти без акцента, но иногда делала ошибки, — И вообще, уйди, я не хочу с тобой разговаривать.

— Не борзей, солнышко. Лучше воспользуйся моментом, излей душу. Мне хреново, может, развеселишь чем.

Азиатка замолчала и отвернулась в другую сторону. Шлюха ткнула ее в бок указательным пальцем:

— Да ладно, кроха, чего ты. Давай знакомиться Я — Сайна. Ну, а ты?

— Наранта, — монголка поднялась и обула туфли. — Не хочешь уходить — я уйду.

Сайна хрипловато рассмеялась ей вслед, и, повертев в руках сигареты, в этот раз таки закурила.

*

Наранта была пьяна. Очень пьяна. Этот козел — ее бывший, бросивший ее пару часов назад, — не ушел из клуба, как она ожидала, и ей пришлось пить с подружками и изображать веселье, чтобы он, не дай Бог, не подумал, что она расстроена. Урод. Он бросил ее, как только узнал, что она была девственницей. Но все, хватит... Уже три ночи, ей пора домой, только зачем же она столько пила...

С трудом протиснувшись через танцующую толпу, она направилась по длинному темному коридору к туалетам, обходя лижущиеся парочки, сидящих на полу обдолбанных наркоманов, и впервые радовалась тому, что у нее плохое зрение: кажется, некоторые здесь не только целовались. Как, например, вот те, в конце коридора. Ей показалось, или...

Сине-фиолетовые волосы Сайны было сложно не заметить даже в темноте. Высокий крупный парень долбил ее стоя, прижав спиной к замызганной стене клуба: одной рукой он прижимал ее ногу к своему бедру, а другой жадно, с силой мял и сжимал ее голую грудь под расстегнутой рубашкой. Наранта хотела отвернуться, но зрелище было невыносимо привлекательным для ее еще немного детского сознания — возможно, именно своей низостью и пошлостью. Джинсы парня были приспущены, и он входил в нее короткими, резкими движениями; Сайна поглаживала его русые волосы; ее глаза были закрыты, а с приоткрытых губ наверняка слетали неслышные из-за музыки стоны. Вдруг он резко отстранился, и, схватив шлюху за волосы, кинул ее на грязный пол; не успела она встать на колени, как он запихнул свой член ей в рот. Он двигался еще быстрее, вгоняя ей почти по самые гланды: она, хоть и морщилась и закашливалась, но не пыталась улизнуть. Наконец, спустя пару минут, он схватил ее рукой за загривок и заставил заглотить свой член целиком, уткнув ее лицом в свой покрытый шерстью лобок. Теперь она пыталась выскользнуть, но напрасно: вздрогнув всем телом, он кончил ей в рот; она послушно глотнула.

Он вынул из нее свое постепенно опадающее достоинство, ударил ее им пару раз по губам и щекам. Наранта невольно восхитилась: Сайна, не смотря на выступившие на глазах слезы, посмотрела прямо на него и, улыбаясь самой невинной и искренней улыбкой в мире, слизнула с конца последние капельки спермы.

Парень натянул джинсы, застегнул ширинку, достал из бумажника какую-то купюру, и, даже не посмотрев на Сайну, бросил деньги рядом с ней на пол. Он обернулся, и...

У Наранты перехватило дыхание. Это был он! Он, ее Макс, подонок, подлец, сволочь... У нее закружилась голова и все поплыло перед глазами. Мало было ее бросить, нужно было переспать со шлюхой, зная, что она может это увидеть...

Проходя мимо нее, Макс улыбнулся своей лучистой улыбкой киноактера, в которую она влюбилась была с первого взгляда, и... И даже не остановился. Он просто прошел мимо. Наранта почувствовала, что сейчас упадет в обморок: в глазах потемнело, ноги стали ватными, она, казалось, забыла, как дышать...

— Эй-эй-эй, алё гараж!

Кто-то поймал ее под руки, а теперь привалил к стенке и легонько бил по щекам.

— О, живая. Думала, ты тут откинешься к ебеням.

— Сайна?, — приоткрыв глаза, монголка увидела сине-фиолетовые локоны и голубые глаза с темным (правда, уже размазанным) смоуки.

— Ага, она самая, — проститутка кривовато улыбнулась, но рассеченная губа не преминула напомнить о себе, и она скривилась от боли. — Че с тобой, мать? Обкурилась?

— Не-е... , — монголка задыхалась, — отведи меня на улицу, по... Пожалуйста...

— А, теперь не прочь со мной поговорить?

— Пожа... пожалуйста... Я дышать... Не могу... , — Наранта почти плакала.

— Да ладно, ладно, — голос Сайны значительно потеплел, — я что, чудовище какое-то? Пошли.

*

Фонтаны били тихими, мерными струями из огромных плит площади: летом их не отключал даже ночью.

Сайна сидела неподалеку на земле, прислонившись спиной к огромным стеклянным дверям магазина Apple, и нежно гладила монголку по волосам. Та лежала рядом на боку, положив голову ей на ноги, и тихонько всхлипывала.

— Ну, хватит, хватит. Было бы из-за чего: у него даже не большой...

Наранта тихонько рассмеялась сквозь слезы:

— Забавно вышло, если подумать.

«Кажется, действует», — подумала проститутка. Она дала Наранте полтаблетки экстези — разумеется, сказав ей, что это. Та согласилась, прикинув, что в сложившейся ситуации разве что у наркотиков есть шанс поднять ей настроение. Сайна и сама начинала немножко улетать: вторую половинку она выпила сама.

— Смотри, — монголка легонечко взяла ее руку в свою и указала куда-то вдаль, над фонтанами, где между небоскребов виднелось розоватое марево. — Рассвет.

— Красиво. ...