Маменькин сынок

Как далеко может зайти материнская любовь?! На что готова пойти женщина ради собственного сына, с которым судьба сыграла злую шутку? Кто вправе осуждать ее, желающую для своего чада лишь одного: чтобы он был чуточку удачливее и успешнее? Что может помешать ей в горячем желании помочь любимому ребенку? Никакие табу, нормы морали, и правила поведения не остановят любящую мать, если за всем этим стоит реальная возможность сделать жизнь единственного сына немного счастливее...

Зинаида Степановна вошла в прихожую, захлопнула входную дверь, и в изнеможении опустилась на пуфик. Она привыкла работать не покладая рук, но с годами стала наваливаться усталость, особенно в конце недели. Вот и сейчас был вечер пятницы, и она чувствовала себя разбитой. Правда, впереди выходные и у нее будет возможность отдохнуть и расслабиться. Где-то в настенном шкафчике на кухне была початая бутылочка коньяка — осталась со дня рождения. Зинаида вздохнула и направилась на кухню.

Коньяк оказал магическое действие, и она грустно улыбнулась своему отражению в кастрюле, начищенной до парадного блеска. На нее смотрело миловидное лицо, слегка растянутое в стороны изгибом посудины — ей даже сейчас не дашь больше сорока, хотя она уже перешагнула этот возраст. Зинаида вытащила заколку и встряхнула волосами, почти нетронутыми сединой — это единственное, чем она гордилась. Ну, может еще грудью, которая сохранила форму и упругость, несмотря на рождение сына. Ей казалось, что она даже стала больше: у нее было много молока, и Сашка сосал ее почти до двух лет.

Зинаида добралась до ванной комнаты, разделась и встала под душ — обычный ритуал после трудового дня. Горячие струи воды смывали усталость с ее стройного тела. Она не заметила, как начала поглаживать бедра, думая о чем-то своем. Остановилась лишь, когда ее рука стала задерживаться внизу живота дольше, чем требовалось.

— Что за глупости, в самом деле, — произнесла Зинаида и сжала ноги.

Она привыкла дома разговаривать вслух, комментируя практически все, что делала. Говорила она за двоих: ее сын замолчал, когда у нее погиб муж — разбился в автокатастрофе. Врач сказал, что потеря отца оказалась тяжелой психологической травмой для мальчика. Но Зинаида всем сердцем надеялась, что он замолчал не навсегда.

Она закрутила полотенце вокруг головы, потом завернулась в махровый халат. Захотелось выпить еще рюмочку для разрядки, и Зинаида с удовольствием сделала это. Приятное тепло разлилось по всему телу, в голове появилась легкость и беззаботность. Она захватила бутылку и проследовала в гостиную, где собиралась провести вечер втроем: с коньяком и любимым сериалом. Сашка на свидании, и, наверное, придет еще не скоро.

Войдя в зал, она остановилась: на диване навзничь лежал ее сын, прямо в одежде и, судя по всему — крепко спал. В комнате чувствовалось алкогольное амбре.»Значит, на свидании что-то пошло не так, иначе бы он быстро не вернулся», подумала Зина,»почти два месяца он встречался с... Кажется, ее звали Марина». Насколько знала Зинаида — у них не было близости. Девочка оказалась упрямой. Или слишком воспитанной. Или тупой. И вот, скорее всего, все закончилось, так и не начавшись. Зинаида присела на колени около спящего сына, и с любовью посмотрела на него. Потом провела руками по его непослушным волосам и заговорила вполголоса, как обычно:

— Сашенька, любимый мой! Как же я хочу, чтобы у тебя, наконец, все сложилось в жизни счастливо и замечательно! Не повторяй моих ошибок, сынок, будь мудрее, сильнее, и... Удачливее, что ли. Нам с твоим папой было очень тяжело поднимать тебя — ты был маленький и этого, конечно, не помнишь. И насмешки приятелей из-за твоего высокого роста, и постоянные боли в суставах — твое тело росло быстрее, чем твои кости. И шуточки девчонок, когда они подтрунивали над тобой, хихикая на переменах. И, как следствие, ранняя депрессия, и новые напасти...

Зинаида гладила его, в прострации уставившись куда-то в полумрак комнаты:

— Ты переболел почти всеми детскими болезнями, и иногда был так плох, что я ночами напролет плакала и молилась за тебя, хотя никогда не верила в Бога по-настоящему. Ну, а к кому я могла обратиться, если врачи только разводили руками? Они говорили мне, стараясь не смотреть в глаза: «Давайте будем думать, что ничего страшного не произойдет. Давайте надеяться, что все обойдется». Вот такое «лечение» было в те времена. Вся надежда была на молитву. А когда папы не стало, я жила только тобой...

Зинаида взглянула на сына, и, наклонившись к его лицу, прикоснулась губами к уголку рта. Потом она оглядела его, и сказала:

— Сашка! Ты опять лежишь одетый на диване в гостиной. Уснул, бедный, так и не дойдя до кровати своей. А все алкоголь проклятый. Не надо лечить раны сердечные вином да водкой. Не помогает это, я проверяла. Не убивайся ты так... Ну, ушла твоя Марина, или ты бросил ее... Не важно. Это не трагедия, малыш. Ну, не везет тебе с девками этими. Тебе же еще нет и тридцати, какие твои годы! Встретишь еще любимую, хорошую, зачем же пить беспробудно. Второй месяц пошел, как ты встречаешься с ней, и все чаще от тебя алкоголем пахнет. Понимаю, что тяжело без женщины так долго — в твои-то годы молодые... Я сама, без мужика — вон, сколько лет маюсь уже...

Зинаида решительно стала стаскивать с сына одежду. Он мычал что-то нечленораздельное, но не просыпался.

— Давай, помогу раздеться-то. Лежишь, как чужак неприкаянный. Чай дома, а не в гостях. Давай, мама снимет рубашечку твою, брючки помятые, носочки. Надо в стирку бросить — завтра все свежее наденешь, я утром в спальне для тебя приготовлю. Ты же знаешь, сынок — все для тебя сделаю, только счастья бы тебе капельку... А что ты в трусы-то напихал? Майку, что ли заправил так неуклюже? Давай выправлю, разглажу, как следует. Господи! И не майка это никакая совсем... Какой же ты уже стал большой и взрослый, сынок. Ух, какой, большой...

Зинаида в замешательстве смотрела на его бедра. Потом непроизвольно облизнулась.

— А помнишь, какой конфуз случился на уроке физкультуры в девятом классе? Я не обратила тогда внимания, что твои спортивные трусы сели после стирки и глажки, и ты их тоже надел, не глядя, торопясь на урок. Как девочки смотрели на тебя, когда твой писюн выглядывал из штанин! Он уже тогда был такой большой, что там не помещался. Помнишь, как мальчишки глумились, показывая на него пальцем? Но не одна девчонка не засмеялась тогда: они краснели, шептались, но не сводили с тебя восторженных глаз — мне физрук потом рассказывал...

Зинаида задумчиво провела ладонью по низу его живота. Сашка дернулся и отвернул голову к спинке дивана.

— Тьфу ты, прости Господи! Говорю с тобой, и не замечаю, как поглаживаю его... Ну вот что мама твоя наделала: не помещается он в трусах-то опять. Что делать будем, Сашка? Хорошо, что ты спишь, и не видишь ничего. Давай я хоть высвобожу его из белья, а то тебе больно, поди уже, сынок — вон как он загибается в трусах... Вот так-то лучше. Взрослый ты уже у меня, а я все малышом тебя называю. Какой же ты малыш, тебе бы и отец твой позавидовал — уж я-то знаю. Нет, опять нехорошо получилось — резинка передавила его... Давай лучше совсем снимем трусы, чего уж там...

Зинаида осторожно спустила трусы сына вниз, и освободила ноги. Потом стала украдкой разглядывать его вздыбленную плоть, ощупывая восхищенным взглядом каждую вену, каждый бугорок возбужденного члена.

— Ох, Сашка... Какое добро у тебя пропадает. Дай я хоть потрогаю его, пока ты спишь, вспомню, какие они на ощупь бывают... Ты спи, спи, сынок — негоже тебе видеть, что мамка твоя вытворяет. А с другой стороны — что тут такого? Я же трогала тебя всего, когда мыла в детстве. И сейчас спину частенько натираю, если попросишь... Ух, ты, я даже обхватить его целиком не могу! Пальцев не хватает. Вот, ведь... По молодости, он весь вместе с яичками в ладошке моей ...