Командировка в лесную глушь. Из сборника Секс в командировке

Скрипнула дверь.

На периферии моего зрения возникло пятно. Мозг среагировал моментально. Второй раз за пятнадцать минут она выходит на порог бани, и снова прикрывается ладошками, скорее, впрочем, для соблюдения приличий. Толку от этого не много, ведь никаких предметов одежды на ней нет. Чистая формальность.

В наступающих сумерках нарисовались крупные ягодицы. Женщина не самых безупречных форм (животик заметен, да и бёдра крутоваты), но на глаз более чем приятная. Она быстренько прошмыгнула к озеру, не забыв при этом картинно взвизгнуть, то ли боясь от прохладной воды, то ли и в самом деле изображая стыдливость.

Её командировки иногда совпадают с моими каникулами, поэтому мы нередко путешествуем вдвоём. Бюджет редакции не резиновый, но если быть налегке, то многих трат можно избежать. Гостиничный номер на двоих — привычное «удобство». Поэтому не скажу, что мне так уж вновинку видеть маму в «неглиже» или что-то в этом роде. Однако раньше её гардероб хоть как-то соответствовал ожидаемым походным условиям. Она и в этот раз взяла дежурную ночнушку — вполне достаточный минимум. Вот только о купальнике никто не подумал, ведь купальный сезон давно прошёл.

В эту поездку нам пришлось оказаться где-то на отшибе, в лесной глуши, а ночевать в исключительно тесном охотничьем домике, теснее которого только эта парилка размером 2 на 2 или около того, из-за чего нагревается моментально.

— Чего сидим? Чего грустим?

Она вышла из воды посвежевшая и в будничной манере убрала мокрые волосы на бок, затем встряхнула и уложила за спину.

Я всё это время сидел у костра и старательно смотрел в огонь, чтобы не видеть, как болтаются при ходьбе соблазнительные объёмы. Грудь размера третьего, если не больше. Избежать любования почти нереально, хоть я и зарекался не выдавать в себе озабоченного подростка.

***

Я никогда не любил, если родители вдруг извинялись передо мной. Не важно по какой причине. Сроду не чувствовал никаких обид, а если и чувствовал, то уж точно не из-за родителей.

«Пап, перестань!» — говорил я, когда тот был с похмелья и его тянуло на душевные излияния.

«Мам, ну что за глупости! Хватит!» — говорил я ей, когда она корила себя, что забыла купить мне подарок на день рожденья.

В самом деле, если что меня и обижало, так это видеть родителей в таком положении. Они и так меня избаловали. Особенно мама. И я сразу сказал ей об этом. И даже напомнил о событиях (о «тех самых»).

И вдруг выяснилось, что у неё нет купальника. Никто не ожидал, что он может пригодится в середине осени. И вот опять она принимается за старое: извиняется, говорит, что я могу как-то не так отреагировать.

«Перестань, мам!»

Когда мы были в Туве, был как раз мой день рождения. И, конечно же, маму это обстоятельство крайне удручило. Мысль, пришедшая ей в голову, поначалу не слишком укладывалась в моей голове.

Это не была её или чья-либо идея в частности. Впрочем, по её словам, одна её знакомая делала что-то похожее. Но там была какая-то другая история. Мама же придумала затею с картами.

Мы играли в дурака, и я мог выиграть ограниченное количество очков. Система казалась запутанной, но это было даже к лучшему, поскольку я боялся узнать пределы возможного. И всё же я был благодарен за усилия устроить праздник, пусть и без торта со свечками. Главное ведь это внимание. Поэтому я даже немного чувствовал себя обязанным, но в хорошем смысле: из вежливости и благодарности.

«В этом нет ничего такого,» — упреждающе сказала она тогда, отвечая на мой настороженный взгляд.

Это был вариант игры на раздевание, только по её итогу я обязательно что-то выигрывал (ведь я именинник). «Величина» выигрыша зависела от тех самых очков.

«Только не говори никому, хорошо?» — эти её слова до сих пор вспоминаются с чем-то вроде дрожи. (Ностальгической? Или какой-то другой? Сложно сказать.)

И сегодня утром, когда я об этом напомнил, её глаза странно забегали, она спросила: «Надеюсь, ты про этот случай никому не говорил?».

Я честно признался, что вообще не часто об этом вспоминаю, но иногда «оно вспоминается само по себе». Мама посмотрела на меня со странным выражением. (Казалось, она уделяла этому куда больше мыслей.)

***

«Пойдёшь мыться?»

Этот вопрос она задаёт мне, возвращаясь в баню. Поначалу я никак его не воспринял.

«В одиночку париться не так просто, знаешь...», — начинает объяснять она.

— Эм... Ты это серьёзно?

— Ну, а чего ты? Стесняешься? Ты же сам мне сказал, что...

Она подходит ближе.

— Не стесняюшь, просто... Вдруг ты будешь стесняться? Да и мало ли, что я имел в виду...

— А что ты имел в виду?

Я поднимаю взгляд, украдкой обводя её с головы до ног.

— Ну, все эти предосторожности с твоей стороны... По-моему, мы всё это давно прошли. Поэтому я и вспомнил про Туву... Кстати, мам.

— Что?

— Я всё не решался спросить у тебя про ту «знакомую», помнишь? Когда ты придумывала игру...

— Идём, — она берёт меня за руку, и мы идём в баню.

***

Маленькую баньку явно перетопили. Нырять в озеро — не праздное излишество, а необходимость, иначе становится просто плохо.

Каждые десять минут мы выходим охлаждаться, а в бане по очереди ложимся на полку и хлещем друг друга до красноты.

Где-то внутри себя я чётко отделяю допустимое от недопустимого и за этим барьером спокойно могу называть маму симпатичной женщиной. Без поддержки бюстгальтера её груди непрерывно трясутся, пока мама охаживает меня веником. Она хихикает, глядя, как я спасаю ладошками вставший член, прижимая его к животу.

Когда наступает моя очередь размахивать веником, я склоняюсь над вытянутым женским телом. Мама ложится на живот, щекой на влажную доску лежака. Я делаю замах — раздаётся шлепок. Делаю ещё — раздаётся ещё один. На порозовевшей коже остаётся след. Опускаюсь ниже. Бёдра, попа. Пятки, ступни. Снова вверх, пока не возвращаюсь к спине и шее.

Аппетитно подрагивающие ягодицы, объёмные бёдра... Вообще-то, она сложена здорово, просто под одеждой это не так заметно из-за не очень стройной талии.

Мне ужасно стыдно. А стоять в полный рост очень жарко. Лежак как на зло невысокий, прямо на уровне моего паха. И я вижу, как мама моргает. Паникую. Чувствую подступающее от жары головокружение.

Взмах. Взмах. Ещё один.

Я вижу, как мама моргает. Её лицо прямо на уровне моего паха. Она моргает. Я почти чувствую, как её взгляд натыкается на мою эрекцию. Всё это в том числе из-за истории про ту «знакомую», Ларису. Выкинуть её из головы никак не получается.

Со спокойным лицом я выслушал историю о том, «что, вполне вероятно, длится и поныне». Игры на раздевание, другие игры. В том числе и такие, которые так и не закончились. История о женщине и том, как отобрать свой подарок назад она либо не смогла, либо даже не подумала.

Для кого — драма, а для кого — претворение в жизнь неприличных фантазий. Что есть что для Ларисы? А для её сына?

Тогда в Туве самое большее, что сделала мама, — задрала футболку, под которой не было лифа. Потрясающий вид на голые титьки, очень неподтянутые, чтобы не сказать пообвисшие (хотя, возможно, это было бы точней).

Она задрала её минут на десять. Ничего более откровенного не произошло. С тех пор я иногда вспоминал подрагивание её ресниц. Она обещала не подглядывать, но хитрила. И всё же это был классный подарок подростку: целых десять минут мама притворялась, что ничего не видит и не слышит, а я в это время торопливо делал «своё дело».

Однако когда она в ответ на моё прикосновение она вздрогнула, я отпрянул. Она на секунду открыла глаза. Я от неловкости прекратил онанировать.

«Ой!... Извини-извини — спохватилась она.»

(Этот момент я запомнил на всю жизнь. Грубое нарушение правил с её стороны!)

Когда мы вернулись домой, каждый из нас делал вид, что всё по-старому. И это было нормально. Очень уж много ...