Барин, горничная и гувернантка aka Барин ебет

Барин, горничная и гувернантка.

В тот сентябрьский воскресный день я, со своей супругой и детками, собирался нанести визит вежливости своему соседу, помещику Барсукову. Дом в поместье нашем опустел — дворня была отпущена в деревню, навещать своих родственников, оставалась только гувернантка — мадмуазель Софи, у которой был сегодня выходной, да горничная Глашка. Крепостная Глашка была частью приданого моей жены, приехала с нею с другой губернии и родственников в деревне не имела.

За завтраком, я подумал о том, как хорошо было бы остаться дома. Ну его, этого соседа, раскормленный «барсук» — развалится в кресле после сытного обеда, и начнет рассуждать о ценах на овёс в нынешнем году. Его жена, расплывшаяся под стать своему мужу, будет преданно моргать поросячьими глазками. А дочка их перезревшая, Нинель, обязательно запищит после обеда у рояля романсы, развлекая гостей. Куда как лучше, наслаждаясь тишиной, подремать на диване, почитать «Петербургские ведомости». Уговорив супругу ехать без меня, я облачился в свой любимый халат, отороченный куницей, и действительно, безмятежно задремал в своём кабинете. Проснувшись через часок, я пошарил глазами по зелёному сукну письменного стола — газеты на нём не было. Ах, да, лакей мне сегодня приносил её в спальню. Придется подняться за ней, Глашку наверняка сейчас не дозовёшься, спит, наверное, или в саду семечки лузгает.

Поднимаясь по лестнице, я услышал из приоткрытой комнаты гувернантки, которая первой располагалась на втором этаже, сладостные женские стоны, то протяжные, то торопливые, но такие манящие. Было понятно, что мадмуазель не одна, нежные звуки почти не прерывались, стонала то одна, то вторая женщина. Я пораженно замер на средине своего пути, приятные мурашки побежали по моей спине. Как можно тише я подошел и остановился у приоткрытой двери.

То, что я увидел, поразила меня как громом. Посреди комнаты, широко расставив ноги на пушистом коврике, стояла... Глашка с растрёпанной косой длинной чуть ли не до пят, одетая... в кружевное французское нижнее бельё — грацию, в которую с трудом помещались её здоровые титьки; и в прозрачные чулочки, туго обхватывающие её ядрёные ляжки.

Перед ней на коленях, задом ко мне, стояла совершенно голая черноволосая стройная француженка, вся в волнении и возбуждении она одной рукой отодвинула в сторону кружева грации между Глашкиных ног, а другой рукой лапала толстую Глашкину пизду.

— Ох, срам какой... но до чего ж приятно — со стоном, двигая жопой взад-вперёд, говорила Глашка — подожди, Софочка, я ноги пошире разведу.

Мадмуазель Софи не очень хорошо говорила по-русски, но всё понимала. После Глашкиных признаний о приятном, она убрала руку и в том же месте начала лизать похотливо охающую горничную. А я, глядя на этот разврат в моём доме, чувствовал, как закипает моя кровь, и трясутся поджилки. Низ живота обожгло приятным жаром, детородный член стал наливаться кровью. Через несколько мгновений мой вздыбленный хуй вырвался из распахнутых пол халата, и я стал поглаживать его, предвкушая огромное удовольствие.

Едрит вашу... , девки! Я внизу сплю, как сурок, и не подозреваю, что у меня под носом «парижский бордель». Что такое парижский бордель я знал не понаслышке.

Не в силах больше безучастно смотреть я скинул у дверей халат и шагнул в комнату. Глашка удивлённо-испуганно округлила глаза: я же должен быть у Барсуковых?! Понимая, что что-то не так, обернулась и мадмуазель, испуганно охнув. Но, тут же девки сообразили, что сейчас перед ними не рассерженный хозяин, а возбуждённый их игрой мужик, с огромной елдой, готовый их обоих как следует выебать. Мадмуазель уставилась на меня и затряслась-заохала как в лихорадке.

Что милая моя, небось у ваших мусью такой елды не увидишь... а-а-а... что ж ты делаешь бесстыдница. А бесстыдница обхватив обеими руками мой хуй начала его исступленно целовать, лизать, как только что Глашкину пизду, а потом стала отсасывать так, что мне пришлось взвыть на весь дом. Глашенька всё это время, опустившись на пол, опёршись на руку, сидела, смотрела и возбуждённо ахала. Гувернантка косила глазами в её сторону: учись, дескать... Глашка не в силах больше выносить теории, придвинулась и стала теснить мадмуазель Софи, та уступила. Я прочнее упёрся ногами в пол, схватился обеими руками за свой хуй и направил его в Глашкин рот.

Сначала она неумело, как попало елозила языком. Видя, что от этого моё возбуждение спадает, мадмуазель стала шептать что-то Глашке на ухо... видимо рекомендации, потому что дело сразу пошло на лад — я стал ощущать себя Геркулесом, способным сдвинуть горы. Половицы подо мной заходили ходуном. Француженка, зайдя сзади Глашки, начала стягивать с её разгоряченного тела грацию. «Небось, боится, что замараем её французские кружева» — подумал я, все же с удовольствием наблюдая за этим раздеванием.

Не желая, чтобы моё удовольствие закончилось очень быстро, я отстранил увлеченную Глашку, велел обоим забраться на постель и встать раком, жопами ко мне. Когда-то в Париже, во времена бурной молодости, я так по пять шлюх за раз выёбывал, а уж этим двум развратницам я задам жару.

Две истекающие похотью пизды были передо мной, две распаленные донельзя бабы. Какую удовлетворить первой?

Проявив своеобразный патриотизм, я начал ублажать Глашку...

Ёб-ёб-ёб-ёб-ёб — хлопали мои яйца по её промежности

— Ох, барин... ох, барин... ох, что ты вытворяешь... ох-х, сильней давай... ох-х, пизда моя... хорошо то ей как... — в такт этим поёбываниям причитала Глашка.

«Погоди девка, то ли ещё будет» — подумал я, и, не прерывая ебли, стал осторожно засовывать указательный палец в её жопу, и наяривать колечко ритмично сокращающейся сраки. Глашка сразу же стала исступленно биться подо мной и замычала с надрывом, протяжно, как недоеная корова... Потом размякла и рухнула на постель, похоже теперь желая, чтобы её оставили в покое...

Мадмуазель всё это время терпеливо стояла раком, лаская себя одной рукой между ног.

— Ну что, дождалась, развратница французская — с этими словами я воткнул свой распалённый хуй в её узенькую пиздёнку.

— А-а-а-а — сразу зашлась в крике француженка. Потом, глубоко вздохнув, стала насаживаться на мой хуй, умело сокращаю внутри себя сладкие створки своей письки, всё быстрее и быстрее ускоряя ритм. Да где ж ты так научилась, шлюшка — думал я, почти теряя сознания от удовольствия — да ещё и Глашку развратила.

Уьи-уьи-уьи — повизгивала подо мной как поросёнок мадмуазель, что на их языке всего лишь означает «да-да-да». От этого поросячьего визга я не в силах был больше терпеть — заорал, заохал, затрясся, щедро орошая отечественным семенем французские недра... Повизгивания мадмуазель в это время перешли в иступлённые крики, которые раздавались наверное на весь дом. Когда она затихла подом мной, я осторожно вытащил из её мокрой пизды свой обмякший хуй...

Упав в рядом стоящее кресло, я некоторое время, сидел с закрытыми глазами. Всё тело охватила приятная истома, лень пальцем шевельнуть. Какой же я молодец, что не поехал к Барсуковым...

Со стороны кровати стала слышаться возня, смешки, оханья... опять послышались волнующие меня стоны. Я открыл глаза и стал наблюдать за ненасытными девками. Лежали они в знакомой мне по парижским борделям позе «а ля французский поцелуй», и не спеша вылизывали друг другу пиздёнки, выгибаясь и извиваясь от наслаждения. В Париже, на моих глазах это делалось так часто, что уже и не впечатляло меня, но тут изящная молодая француженка ласкает прелести ядрёной русской девахи, а та, старается задрать повыше свои ноги в ажурных чулочках...