Адреналин, ревность и мамкины “прелести”: запретные мысли в проходной комнате ч3

“Мамочка, доброе утречко!” – раздался восторженный щебет Жени, словно трель ранней пташки, наполняя комнату приторной сладостью. “Как тебе спалось!” – засыпал он вопросами мою маму, и я, уставший от всего этого, неохотно повернулся в сторону этого назойливого чириканья.

Я видел его эмоциональный подъем, его глаза, сияющие неестественным блеском, и сразу вспомнил, как и раньше он с таким же энтузиазмом встречал утро, приветствуя маму. Но тогда я не понимал всей подоплеки, не видел всей этой театральной постановки, а теперь, после увиденного, я осознавал гораздо больше истинных мотивов его действий. Теперь я знал, что за этими “телячьими нежностями” скрывается хищнический интерес. Какой же он засранец! Я даже не подозревал, почему он может быть таким внимательным мамкиным угодником. А она улыбается в ответ, гладит его по голове, словно наивное дитя.

А я, конечно же, не такой. Во мне нет этой фальшивой эмоциональности, этой притворной “любви”, таких “искренних” улыбок. “Да он же просто хочет тебе вдуть, мама дорогая” – пронеслось в моей голове, и тут же меня охватило новое, возбуждающее чувство.

“Макс, ты вообще планируешь вставать?” – как-то нарочито строго, мама перевела внимание на меня, лежащего в постели. “Ты посмотри, Женя вон давно встал, такой бодрый!” – добавила она, словно сравнивая нас, как двух разных зверьков.

“Да, да, мама, я и на турнике уже позанимался!” – как кот Матроскин из Простоквашино, заявил чужак-шпион. “И зубы почистил! Мама, а мы пойдем сегодня в дендрариум?” – не унимался он, словно вымаливая у нее похвалу.

“Да ни хрена ты не чистил, лгун!” – проорал я, словно оторвал чеку гранаты, доведенный до бешенства этим спектаклем. Раньше я никогда не реагировал так остро, хотя он всегда вел себя подобным образом. Но теперь, когда пелена с глаз спала, я увидел в его поведении отвратительную фальшь. Я видел, как он взял маму за руку, а она, подняв свое красивое и восторженное лицо, напитывалась его эмоциями.

“Макс, а ну-ка прекрати немедленно грубить! Это что такое я слышу?” – вдруг возмущенно выкрикнула мама, искренне недоумевая из-за моего поведения. Я отвернулся к стенке, чтобы не мешать Женьке мастурбировать своим поведением, а моей маме – эмоционально наслаждаться его притворством. “Господи”, – подумал я, – “Какая же она наивная!” И в этот момент я понял, что больше не могу молчать, я должен раскрыть ей глаза на то, что происходит на самом деле. Но вот как это сделать, я еще не знал. И томление внизу живота стало нарастать, а отходняк от недавнего оргазма уже закончился. Мне становилось всё вновь интересно, что ниже женского пояса. И похоже стал медленно набирать новый тонус для перехода в фазу очередного выстрела. Как же я не навижу себя! Мои стремления к справедливости и спасению наивной мама-вагини пропорционально уступали новому циклу набора похоти к собственной матери. Вот это я попал!

Смотря на неё, порхающую по дому ранним летним утром, среди теперь уже троих мужчин с горящими, хм, сердцами, я задался вопросом: а нужно ли ей это спасение? По-моему, она вполне счастлива. Раньше в ней было что-то такое апатичное, осеннее, грустное. Сейчас же она просто светилась, и пахло от неё чем-то новым, свежим, словно распустившийся бутон розы. Мы, трое мужчин, сидели за столом, умилённо наблюдая за её улыбками и разговорами. Она была актрисой на сцене, героиней романа, главной царицей нашей квартиры.

— Петруша, подай мне, пожалуйста, кастрюльку вон на верхней полке! — и, взяв с поклоном тут же поданную посуду, добавила: — Спасибо тебе, дорогой!

— Так, Макс! А ну-ка, сынок, сгоняй за молоком! — и, вставая в позу, как в задумчивом творческом порыве, мама вдруг объявила: — Сегодня дендрарий, не забудь!

— Слушаюсь и повинуюсь! — иронично отозвался я, наконец-то получив легальный повод покинуть это место, освободиться от женских чар и этой театральной постановки под названием «Самая Счастливая Мама».

— А мне что делать? — вдруг послышалось из-за закрывающейся двери. Мозг мгновенно предложил ответ: «Помастурбируй, придурок, на мамкины трусы». «Весьма грубо», — отметил я про себя явное изменение своего отношения к происходящему. Грубо, но в то же время очень возбуждающе. Я стал вспоминать утренние откровения, и меня это вдохновляло. Но теперь, помимо всего прочего, возникло новое желание: увидеть его маму в подобной ситуации. Интрига разыгрывалась на новом уровне. Как бы он отреагировал, если бы она была обнажена, а мыбы за ней подглядывали с ним? Нуили хотя бы я. Его Мамуля Люда, вполне не плоха и интересно было бы увидеть, что там у неё между ножек. Но же мою видел! Меня прям накрыло от этих, внезапно пришедших мыслей.

Нужно спросить у Жени. Возможно, он и сам бы не отказался от подобного опыта. Интересно, он так же порхал бы перед ней, как перед моей мамой? Улыбнулся. Вот это вряд ли. И все же, эту новую волну любопытства нужно было как-то обуздать.

Мы уже пару раз бывали у них дома с самим Женькой. Типа в гостях. И, как я подозревал, этот продвинутый жулик наверняка имеет там свои лазейки. Тем более что они жили не в квартире, а в частном доме со всеми модными атрибутами, присущими подобным жилищам. Там даже баня была, хотя и удобства, по старинке, располагались на улице. Не очень комфортно, как в шутку говорили — “туалет прямого падения”.

Не дойдя до молочки, которая находилась в соседнем квартале, мои увлекающиеся фантазии и волнительные предвкушения новых открытий прервал оклик:

— Эй, чувак, ты с какого района?! — я, признаться, испугался. Шел один, а в этом районе не раз приходилось отхватывать от местных, в основном, правда, по вечерам. А сейчас утро, все вурдалаки должны быть по нормам, черт возьми! Я, не обращая внимания, чуть прибавил шаг.

— Слышь ты, а ну стой! — меня резко схватил за плечо и развернул парень, чуть выше и шире меня. Я узнал в нем “Копченого”. Местного чуфаниста, как его называли. У него, как всегда, вокруг рта был клей “Момент”, а потрепанная одежда дополняла вид опасного беспризорника.

— А, это ты, Барыга. Не узнал. Лаве подымишь! — он заулыбался мне беззубым ртом. Обратился по кличке, которой меня окрестили местные токсикоманы. Я им раньше наливал клей и менялся с ними разными материальными ценностями интересными для того времени.

— Копченый, извини, мне некогда. За молоком мамка послала! — пытаясь отделаться от назойливого токсика, быстро протороторил я.

— Мамка, а, а... угу. хм. ммм, — нечленораздельными звуками промямлил Копченый, теряющий надежду на общение.

— Эй, а знаешь, у меня есть крутые карты! — вдруг вспомнил он и громко крикнул.

— Потом посмотрю! — крикнул я в ответ.

— Барыга, они с голыми тёлками! — в отчаянии попытался мотивировать меня Копченый последним козырем.

— Некогда мне! Давай, — отмахнулся я.

Нашел чем привлечь, наивный советский подросток, с некой торжественностью подумал я про себя. И тут же зафиксировал, что явно стал на ступеньку выше в своих интересах. Чуть ранее я бы точно не отказался от такого сокровища. Возможно, новые открытия повлияли на мое восприятие окружающего мира. И теперь “карты с голыми тёлками” кажутся мне такой наивной и детской забавой. По сравнению с тем, что я видел и что еще увижу! У меня теперь совсем другие “голые тёлки” на уме.

Продолжение следует