Каминг-аут,. Серия: Секс у камина часть 1

Приветствую вас, почтеннейшие любители эротических рассказов! В старые добрые времена Sexytales я был довольно популярен здесь. Потом я сбежал от славы на целых 6 лет, и за это время вы успели меня забыть, а я постареть. Все знают, что старики любят воспоминания, поэтому — вуаля — держите мой мемуар. И не простой, конечно, а эротический. Кто меня помнит, признавайтесь: не спали ночами, пытаясь понять, кто я такой? Сегодня ваше терпение будет вознаграждено. Нет, я не скажу, как меня зовут, но кое-что вы обо мне узнаете.  

Мне довольно много лет, большую часть своей жизни я прожил в США и давно преподаю в одном из американских университетов. Моя специальность связана с теоретическими аспектами строительных технологий, то есть, проще говоря, я технарь. Родился я в Одессе, учился в Питере, а по национальности, конечно, «тот самый»:  

— Вы превысили скорость!

— Товарищ милиционер, какой русский не любит быстрой езды?

— Ваши права!

— Товарищ милиционер, какие права у бедного еврея?  

Что еще сказать о себе? Нерелигиозен, не имею моральных и национальных предрассудков, циник, ненавижу российскую власть, скверно отношусь к американской (и к деду Джо, и к деду Дону). Лицом и телом далек от идеала, спортом не занимаюсь, люблю пять звездочек, не курю, травкой не балуюсь, но не потому, что не одобряю, а просто не нравится. Обожаю политсрач, но это не значит, что готов поддержать его здесь: всему свое место. Одинаковым злом считаю и педофилию и педоистерию, и ханжество и измену, и гомофобию и гомопропаганду. Насилие над подростками – говно, потому что любое насилие говно, но если подросток от души влюбился и хочет трахаться, сажать за это в тюрьму — такое же говно. Измена любимому человеку — говно, потому что любая измена говно, но если это нравится обоим, то хоть оргия, главное, чтоб все были довольны. Я сторонник ЛГБТ-браков, но противник навязчивых ЛГБТ-любвей в кино. Задолбали. Пусть каждый трахается как хочет, по взаимному согласию и вне зависимости от пола, но только пусть не навязывает это мне. Я никому ничего не навязываю и тоже буду трахаться как хочу. И как хочет мой партнер, конечно.

А теперь самая главная и самая таинственная тайна: Sexytales для меня не просто Sexytales. Не просто любимая площадка для любимых безобразий. А еще знаете что?  

Я встретил здесь любовь всей моей жизни.  Это чудо, которого я недостоин, но получил его и с тех пор стараюсь вести себя хорошо, а то мало ли.  

Рассказать? Ладно, уговорили.  

Все началось, когда я получил ЛС от одной поклонницы. Было это 10 лет назад. Мне довольно много тогда писали, но это послание было особенным, потому я и ответил чуть более развернуто, чем всегда.   Получил в ответ длинную-предлинную простыню — и пошло-поехало.  

Что же там такого было?

Лучше бы процитировать, конечно, но наша ранняя переписка навеки похоронена на старом Sexytales, мир его стоякам.  Придется пересказывать. Моя новая знакомая написала мне, как счастлива, что наконец-то нашла человека, разделяющего ее фетиши: вымазывание девушек краской и их же бритье налысо. Что “думала, будто я извращенка”, но теперь уже так не думает. Что нашла в моих рассказах то, о чем мечтала в самых цветных своих фантазиях. И теперь эти фантазии стали еще цветнее.  

А тут надо подробнее рассказать, что это за фетиши такие. Те, кто давно меня читает, знают, о чем речь идет, но все равно не обойтись без объяснений. Меня дико штырит, когда девушек (только и только девушек) 1) красят по живому телу густой липкой краской (баллончик тоже сойдет), 2) бреют налысо (обязательно станочком до блеска, желательно и брови), 3) вымазывают в грязи, в мазуте и прочих субстанциях. Они должны быть непременно однородные и очень мазючие, эти субстанции: еда не пойдет, жидкая грязь тоже, ну, и все не пойдет, что не покрывает кожу сплошным слоем и не пристает к ней так, что и не ототрешь.  

Знатоки скажут: мог бы сразу написать “WAM”; но в том-то и дело, что меня штырит очень ограниченный кусок WАМа. Мокрая одежда –– нет (ну, то есть возбуждающе, но не более), латекс –– нет, вымазывание продуктами –– опять же нет. А бритье налысо даже и не знаю, как называется: фетиш этот дико популярен, популярнее краски, весь ютуб завален роликами + куча порностудий именно по этой теме, но название как-то нигде не мелькает.  

По правде говоря, для меня это не совсем фетиши. Точнее, не только. Скажем, меня штырит, когда все это делают с детьми — с девочками старше условных 9 лет, — хоть я ни разу не педофил и не испытываю ни малейшего желания заняться с ними сексом. Больше того, я и не дрочу на них, — но штырит просто аццки. Краска, грязь и бритье могут возбудить меня (перец встает как бешеный), а могут и не, но эмоций все равно будет море. Скорей это особый ритуал, который как бы выталкивает тебя в иное измерение, где все ярче, опаснее, жесточе, острей и охуительней, чем на самом деле. Есть в этом оттенок и эдакого безопасного садизма (опасный я не приемлю ни в какой форме, хоть и оставляю право на него тем, кому он взаимно нравится): превратить прекрасную девушку в чучело, в уродца, в головастика ушастого, но при этом знать, что это временно, что она может вымыться, обрасти и снова стать красивой. Если захочет.  

Об этом мы и беседовали с моей новой корреспонденткой. Письмо за письмом — и я убедился, что:

— она разделяет все мои бзыки с точностью до 101%;

— она образованна, умна и пишет как богиня;

— при этом она человек искренний и от всяческой фигни максимально далекий.  

Такой, который вдохновляет жить, короче говоря.  

Довольно скоро мы перешли с ST на почту. Я не знал ее имени и вообще ничего о ней не знал: она бдила инкогнито, как Д’Артаньян подвески королевы. Переписка наша со временем превратилась в захватывающую игру. Дело в том, что… сейчас я раскрою вам страшную тайну: если обычный секс в своей старой американской жизни я еще мог себе найти, то покрасить кого-нибудь или тем более побрить… Пару раз я трахнул лысую шлюшку, но это был суррогат: моему капризному фетишу подавай именно то, как девушку бреют, а не то, что от нее после этого остается. Лысость прекрасна в комплекте с ритуальным актом превращения красавицы в чудовище, который ты видел сам вот этими глазами, а ещё лучше — сам его провел.  

Поэтому фантазирование про краску и бритье было для меня важнее фантазирования про обычный секс. На ST не очень-то и разместишь такое — не было аудитории; но вы помните, что я все равно любимые свои фетиши куда только не вплетал. Параллельно я кропал, наверно, столько же рассказов (на русском и на английском), где были только бритье и краска без лишней порнухи. Прозвучит странно, но иногда бывало стыдно за то, что мои любимые фетиши продавались только в комплекте с обязательным траханьем.  

Этими-то рассказами я и кормил свою подругу. Больше того: я их писал для нее. Только для нее. Иногда публиковал ещё где-то, но не всегда.  

И, конечно, я просто не мог не спросить, делала ли она все это в реальности. Она призналась, что нет, только мечтала, уж очень ей это стеснительно (особый ингредиент красочного фетиша: почему-то кажется, что быть покрашенным безумно стыдно… во всяком случае, на первых порах). Я предложил ей попробовать. Конечно, соврал, что сам пробовал не раз. И она согласилась!  

Вы не представляете, с каким нетерпением я, не шибко-то и молодой лысоватый тюлень, ждал этого письма от безымянной дамы, которая прямо сейчас, возможно, водит скользящей кистью по своему гибкому телу…

Про гибкое тело я, конечно, фантазировал. Я ничего не знал о ее возрасте, хоть и предполагал по слогу и по сексуальным интересам, что ей не больше 37-ти. Может, она и моложе, надеялся я; но нельзя исключать и того, что она уже дама в возрасте и поэтому скрывает от меня свое уже давно не гюльчатайское личико. Может быть, она просто пытается оживить таким образом для себя мир фантазий, неосуществленных в юности. Да, это было более чем возможно (зрелые дамы, не держите на меня зла: это ведь важно — воображать в своих фантазиях именно тот образ, от которого штырит). Было даже возможно и то, что моя подруга — не дама. А, скажем, тот, кто хочет ею стать. Или же тот, кто любит, как и я, пофантазировать о покрашенных / бритых девушках.  

Но я все-таки надеялся.  

И я быстро получил это вожделенное письмо! Моя подруга описала то, как впервые покрасилась по моему наущению. А описывала она такие вещи, надо сказать, лучше меня. Я все уговаривал ее тоже писать рассказы, но она так и не показала мне ни одного, а ее ник на ST был девственно читательским. Вот фрагмент из того самого письма:  

«Ещё этот запах гуаши, знаешь, такой дразнящий, особенно если рисуешь, возьми, говорит, меня и крась, крась, крась, себя, а не эту бумагу. Сунь кисточкой в лицо, в уши, в волосы, везде, куда нельзя, и думай потом, как ты выглядишь, а потом стяни топик и покрась себе сиськи, только аккуратно на сосках, если царапнешь, то Москву увидишь… ааа, неважно. И потом ты с удивлением замечаешь, как оно у тебя все лоснится, липкое и цветное, и эту липкость не только нос твой чувствует, но и гусиная кожа. У липкости есть запах…»

Я стал давать ей новые и новые задания, которые она усердно выполняла, а я экстатически следил за этим ее погружением в пучину красочного порока. Со временем в ее письмах появлялось все больше эротики (она стала подробно описывать свою мастурбацию), и я это расценил как знак возросшего доверия. Рубикон был перейден.   Я спросил тогда, не хочет ли она попробовать краску со своим мужчиной, если он у нее есть? Помню, боялся прочесть в ответ «не лезь не в свое дело», но она откровенно ответила мне, что сейчас у нее никого нет, однако же для такого дела отчего бы и не поискать. Верите ли мне, дураку: я был счастлив. И не только своей головокружительной ролью растлителя, но и тем, что моя подруга, наверно, не старая, если есть кого искать. (И она, наверно, все-таки она.) 

Не буду вас мучить этой преамбулой, которая и так слишком затянулась. Потому что мы, конечно, все-таки встретились. До тех пор прошел еще мучительно-извращенский год с гаком, когда ее письма кричали подробностями секса с одним, другим, третьим парнем, а я давал ей чудовищно бесстыдные советы. Как-то незаметно красочная тема сменилась у нас сексуальной, и я подыхал от этого влезания в чужую спальню, где были только рады моему любопытному носу. Смешно сказать, но я дрочил на ее письма. Верил ли я всему, что она писала? Нет, но разве это важно? Я отлично знал на себе, что яркий секс хочется застолбить в чужой памяти еще ярче: многие мои рассказы основаны на личном опыте. Именно тогда, кстати, я написал по ее заказу цикл “В отцы годится”.  

Короче, в один прекрасный момент мое терпение лопнуло. Я стал умолять ее о встрече. Был готов приехать в любую точку земного шара. Моя подруга и слышать об этом не хотела, и мы почти поссорились. Три дня не писали друг другу (немыслимый перерыв), и я уже не выдержал и начал строчить покаянную простыню с обещаниями, что больше ни за что и никогда… и как раз получил письмо. С согласием.  

Она написала, что живет в одном крупном сибирском городе — аккурат на другой стороне планеты. Извинилась за молчание и сказала, что ждет меня.  

Стоит ли говорить, что я как последний дурак побросал все свои дела, взял внезапный отпуск и купил весьма недешевые (абы побыстрей) билеты с тремя пересадками? Чтоб я был сильно богат –– так нет, скорей наоборот, но на что и тратить все накопленное, как не на полет к мечте, особенно если тебе почти сорок три?  

Нет, я все понимал. И то, как мрачно буду ржать, когда получу то, что обычно в таких виртуальных романах получают (что бы это ни было), и все остальное. Думаете, мне это помешало? Зря.   

Итак, картина маслом: летнее утро 2018 года, аэропорт крупного сибирского города — и я с плакатом среди толпы. Вокруг снуют непривычные люди, и где-то среди них — она. Она, которую я вот-вот увижу после трех-с-гаком-летней переписки. Если, конечно, не развод.

Нет, это был не развод. Мне и ждать-то не пришлось: моя подруга появилась буквально сразу. Никаких сомнений быть не могло: со мной заговорила именно она и никто другой.

Но я все равно не верил.  

Угадайте, какой она была?

Толстой?  

Старой?

Очкастой серой мышкой?  

Инвалидом в коляске?

Нет, нет и нет. Она была стройной, совсем не старой и охуительно красивой.  

Просто она была девочкой.  

Не прям ребенком, конечно, но для меня тогда все женские лица 15+ уже слились в нечто девчоночье. Я четко различал: вот это девушка –– а вот это девчонка. И она была девчонкой, даже девчоночкой ––– такой истаивающе юной, что в голове у меня поземкой пронеслись все пикантные сюжеты нашей переписки. Врала? А вдруг нет? Наверно, и так и так?..

Спустя пару часов я знал, что ей стукнуло 18. Недавно, неделю назад, потому и решилась пригласить меня. Это и была ее великая тайна: она написала мне в 14. Да, господа модераторы, нас читают вовсе не только 18+.  

И я наконец узнал ее имя: Алеся.  

Алеся. Не «О», как у Куприна, — светлей и прозрачней. Без ведьмовства.  

Мне трудно описать нашу встречу. Из моих писаний понятно только то, что понятно и так — что я влюблен, а хотелось бы что-то более информативное. Ну, хотя бы то, как Алеся выглядела тогда. Она, кстати, почти не изменилась, не считая волос. Тогда они у нее были до лопаток — золотисто-русые, кудрявые и очень пушистые, одуванчик одуванчиком, Мисс Щекотка-2018, живой клубок солнечного пуха. И веснушки. Не сильно, чуть-чуть на щеках и на носу. Небольшой рост (почему и испугался, что девчонка). И личико. И глаза. Глазищи. Стер уже несколько вариантов описаний: рядом с оригиналом они как дешевый принт “Моны Лизы” рядом с Моной Лизой. Давайте лучше дам сухую статистику (она свежая, но Алеся почти не изменилась, я же говорю): рост 1.67, параметры 84-92-87, глаза янтарно-карие и огромные, нос чуть лепестком, губки небольшие, груди “восток-запад” – целятся в разные стороны, соски большие, конусовидные, а стали еще больше, ибо насосаны мной и ребенком. В лице есть незаметная ассиметрия — губки чуть наклонены влево; она придает мимике невыносимый мятный ток, который нельзя описать словами, но он похож на вкус леденца во рту или на то, как легко проводят по коже кончиками пальцев. Мимика настолько живая, что и тут все слова отдыхают, равно как и все великие художники, фотографы и прочие желающие впихнуть чудо женского лица в мертвую плоскость.  

Пожалуй, это слово лучше всего и отражает то, как я ощутил Алесю в момент встречи: как чудо. Не в том банальном смысле, что, мол, “ах, ты чудо, лапуся моя”, а в буквальном — как если бы я встретил фею и четко видел, что это настоящая фея, а никакой не фокус. Алеся, кстати, и похожа на фей и эльфов, какими их изображают в фильмах и всяких артах. Но лучше: без сладкой няшности. Она вообще не слащавая, скорей с горчинкой, как луговые травы. Одета она была в бежевое платье в пол, не откровенное и не закрытое –– обычное летнее.  

Что сказать о нашей встрече? Мы оба дьявольски стеснялись. Чудовищно. Зверски. И в первые минуты, и даже спустя два часа, когда лежали голые в моем номере и пытались осознать, что произошло. Алеся говорила мне “вы”, хоть в переписке мы с первого года были на “ты” (я настоял, она не сразу, но согласилась) — а мне не хватило духу попросить ее перейти на “ты”. Решит, что клинья подбиваю, думал я.  

И вообще я, увидев ее, ощутил эдакое умиление, которое, наверно, испытывают отцы взрослеющих девушек (пока еще этого не знаю –– нашей девушке 5 лет). Подумал одновременно “боже, какое чудо” и “да, это точно не про секс”. И потом мы сидели в автобусе с такими высоченными спинками — ты между ними как в изолированной кабинке — плавились и не знали, о чем говорить. То есть тема была: я допрашивал Алесю, кто она такая, неуклюже допрашивал и без блеска, краснея за каждую свою фразу, а она точно так же отвечала мне. Разговор ехал с пробуксовками, провисая на каждом витке.  

То, как Алеся говорила, какой она была со мной, как смотрела, как двигалась и улыбалась — а улыбалась она непрерывно, улыбка ее щекотно фонила всю дорогу, –– все это было очень понятно и мгновенно узнаваемо, но я слегка стормозил. Я решил, что это просто манера очень стеснительной девушки. Наверно, я и сам был похож на нее в этом плане.  

Автобус стоял долго, долго, мы ерзали и говорили “когда уже он поедет”, я все агитировал Алесю сбежать на такси, но так и не преуспел. Людей набилось столько, что меня буквально прижали к ней — настолько, что я испугался, как бы она не подумала чего, и яростно извинялся, чем застеснял ее до ступора. В какой-то момент наши лица оказались совсем близко друг к другу: я ткнулся в Алесю носом (случайно), ее локон щекотнул меня. Она не отвернулась. И…

Читатель ждет здесь рифмы “розы”? Нет, читатель, фигвам, розы так быстро не растут, а если растут –– они так себе розы. Хотя кто бы говорил: бешеный секс после двух часов знакомства — это “не быстро”? В общем, ткнулся я в Алесю и… и ничего. Застыл. Рядом с ней. Совсем близко. И молча.  

И она тоже.

Долго так было нельзя: или сдыхай от стеснения, или… И я ткнулся еще раз. Уже специально. Как бы в шутку. То есть не как бы. Натужно хихикнул, чувствуя себя понятно кем. Алеся сжалась (я этого не видел, не мог видеть, слишком близко был к ней, но как-то почувствовал сквозь воздух) — сжалась и наклонила голову ко мне. И коснулась локонами, вогнав меня в удушающий мятный транс, и потом повернулась и легонько чмокнула в нос, в висок, в угол глаза –– сухими детскими губами, больше напуганными, чем ласковыми. И я почувствовал, что вот сейчас нельзя, чтобы она отшатнулась, испугалась, застеснялась, и меня притянуло к ее лицу, щека к щеке, я приобнял Алесю — и мы сидели в этом жгучем трансе, сплавившись щеками, как сопливая школота, не говоря ни слова. Автобус наконец поехал, а мы сидели, сидели – и я все крепче прижимал к себе неподатливую горячую Алесю. Трясет, думал я, надо бы удержать.  

И еще думал: вот она, идеально чистая дружба-любовь вне похоти, вне пола и секса. Я и девочка. Я и Алеся, мой лучший друг.  

Все-таки тряхнуло так, что Алесю отбросило от меня. Обниматься снова у нас не хватило храбрости, и мы доехали в душном ступоре. Потом вышли, я все-таки вызвал такси до гостиницы, корчил из себя галантного кавалера, открывал Алесе двери, подавал ручку и все такое. И мы приехали.  

Сейчас, вспоминая эту поездку, я сознаю, что интуитивно все понял уже тогда. Что этот голос, эти взгляды, эта горячая неподатливая угловатость в теле –– это манера не просто стеснительной девочки. Это манера девочки отчаянно влюбленной. В свою фантазию, которая вдруг чудесным образом обрела плоть, голос и даже лицо, куда можно чмокнуть, если тебе жить надоело. Я был не просто я, Человекус Имярек Батькович, я был бог секса, краски и сокровенных желаний, снизошедший к ней из своего виртуального мира. Я этого еще не понимал головой, но ощутил печенками, когда мы вошли в номер.  

Я вдруг почувствовал… как бы это сказать. Как ни скажи, все будет криво, но все-таки: я почувствовал, что мне все можно. Нет, не в плохом смысле, а: что бы я ни сделал — она это примет. Внутри она давно разрешила мне все.  

И даже больше: этого она и ждала.  

Она потому и согласилась на встречу с богом секса: чтобы он причастил ее своих божественных тайн.  

Все это я уже потом понял — частично сам, частично из разговоров с Алесей, — а тогда просто впитал шкурой вот этот взгляд, умоляющий, напуганный, восхищенный, в котором вместо реального меня отражался Он, Властитель Фантазий. И этот голос, звенящий мятной щекоткой, от которой хотелось облапить Алесю и впечатать в себя, чтобы вплавилась и вросла, и умерла бы со мной вместе от этой смертельной близости.  

Приличный человек на моем месте не воспользовался бы неопытностью наивной девочки и повел бы себя ответственно и по-взрослому. Но я оказался гораздо неприличней, чем думал сам о себе.  

Итак, закрылись двери номера. Маленький чемодан — весь мой багаж — аккуратно вывален посреди комнаты. Надо что-то делать. Идти с Алесей смотреть город, как и собирались? Да, разумеется. Но…

Это “но” звенело в воздухе так отчетливо, что мы ясно видели, как оба ощущаем его, и никуда было от этого не деться, как ни стесняйся. Алеся подошла ко мне. Не слишком близко, где-то на полметра, — просто подошла и стала, набычившись. Я мог сказать какую-нибудь фигню вроде “куда направим стопы своя?” Но я позволил своим рукам подняться и взять Алесю за плечи. Она не шелохнулась, я ничего не сказал. Такое нельзя делать, ничего не говоря, но я просто молча держал ее за плечи. Потом погладил по волосам. Рука нырнула в ее кудри, будто в нектар окунулась. Она стояла, как и раньше, только сжалась сильнее.  

Конечно, это означало “да”. Это было очевидно и без высшей математики, но во мне все еще копошился приличный человек. Он хрипло выдавил из себя:

— Алеся…

— (молчание)

И уступил место негодяю, который нагнулся и по-негодяйски чмокнул Алесю в веснушчатый нос. Она очень оригинально, кстати, краснеет: все делается розовым, а веснушки какими были, такими и остаются, превращаясь из бежевых в белые.  

Не буду сочинять: я не помню в деталях, как получилось, что секунду назад мы стояли и краснели, а сейчас я уже восседаю на краю кровати и стягиваю с Алеси ее платье, а за ним и трусики. Помню, что поцеловались мы по-настоящему уже после секса, специально поставив себе эту задачу. А тогда я спрашивал голую Алесю, еле ворочая языком (ибо насмерть был заколот ее сосками, торчавшими прямо в меня):  

— Ты не против? Ты хочешь?

— Ыыы, — выла Алеся, глядя в пол.  

— Ну скажи. Если не хочешь, я не буду. Ты только скажи, — зациклился я на этой индульгенции приличному человеку.  

— Ыыы… хочу, — буркнула Алеся. (Уже потом я понял, как это было ей трудно.) 

И подняла на меня янтарный взгляд.  

Помню, что первая настоящая ласка, в которой я коснулся ее тела, был поцелуй груди. Не соска, а рядышком, легко и вопросительно-осторожно, потому что не такое это и простое дело: целовать грудь божеству. А уже потом был и сосок.  

Я насосал ее буквально до безумия. Нет, это не фигура речи: Алеся орала и билась у меня в руках, и я психовал, что ей больно и противно, и все время спрашивал ее, мямля по-стариковски, потому что вы знаете, как это –– говорить с соском во рту. Она стонала “неееет”, и я продолжал. А потом… Хотя не буду врать: не помню, что было вначале, что потом. Помню, что вылизывал ее как бешеный кот, захлебывался ее телом, уже забив на то, приятно ей или нет, и не спрашивал ни о чем. Только когда она уже лежала подо мной, а я навис, выпятив хрен в гандоне — только тогда спросил в последний раз “ты точно хочешь?”

— Хочу, — пискнул голый малиновый глазастик, распластанный подо мной. И добавил почти обиженно: — Мне уже восемнадцать.  

И я выебал ее. Я нахуй разъебал ее мохнатую пизду, блядь, я проебал ее до самой сердцевинки, где живут оргазмы, я прохуярил ее до позвоночника — и она билась, блядь, на моем хуище, как бабочка на булавке…

Ну, то есть все было совсем не так жестоко. Или даже вообще не жестоко, хоть я и правда потерял голову. Все было так, будто ребенок увидел самый вкусный в мире торт — и жрал, и давился им, изо всех сил стараясь жрать помедленней, чтобы живот не заболел. Я ебал Алесю и чмокал ее в разные места лица (смешно сказать — боялся поцеловать всерьез), ебал и всматривался, боясь увидеть раздраженную гримасу, но не видел ничего, кроме “ааааа”, которое излучал и Алесин голос, и взгляд, и лицо, и ток всего тела.  

Конечно, она не кончила — так и осталась гнуться раскорякой на кровати, когда я вытащил из нее выхолощенный почти до смерти дрын. Он был весь в крови.  

— Месячные? — спросил я, хоть уже и знал. — Чего не сказала? Я бы аккуратнее… Или?

Или да. Алеся была девственна, и все ее умопомрачительные истории, которыми она кормила меня — такая же беллетристика, как и мои рассказы. Я испытал одновременно и бешеное умиление, и чувство вины, и страх, что она ведь не кончила и, наверно, будет разочарована. И, хоть сам я только что кончил до звона в ушах — я накинулся на Алесю с ласками, которые вряд ли были верхом любовного искусства и напоминали скорей большого пса, сгорающего от избытка чувств. Я мусосил и лизал ее везде, кроме лица, насосал опять соски, и так вымученные до окаменения, хотел было сделать куни, но вспомнил несколько сетевых баек о том, как это противно в первый раз, и не решился. Наконец я попросил ее подрочить. Она стеснялась, но я напомнил, как мы обсуждали это в переписке (была у нас тема о том, что мастурбация хороша не только в уединении) — и Алеся решилась, а я продолжал жрать ее груди, из которых вот-вот, казалось, брызнет любовное молоко…

Продолжение следует.