Тень Часть 1

Кровавые сгустки слизи на сером покрывале, кровавые круги перед глазами, в груди раскаленные угли костра. Кажется, что кровать медленно переворачивается над бездной. Кровать не может переворачиваться, она прикручена к полу железными болтами - значит переворачивается вся камера. Чтобы не сорваться в черную бездну изо всех сил вцепляюсь в железные ребра кровати. Кричать, звать на помощь кого-либо бесполезно, могут и побить, к тебе подойдут лишь тогда, когда тебе уже ничего не нужно будет. Скорее бы. Воды бы глотнуть, но попросить не у кого. Никому до тебя нет дела, здесь все в равных условиях, все умирающие, и чем быстрее ты окочуришься, тем тебе же лучше будет. Парень на соседней койке уже вторые сутки не реагирует ни на что, только тихо стонет. Интересно, кто из нас будет первым? Что же меня так крутит, лишь бы удержаться на койке. Но что это? Как будто куда-то лечу. Точно, лечу. Вокруг ночь, и только шелест перьев на крыльях. О! Да я не один! Справа и слева от меня дикие утки. Куда же мы летим? Под нами в темноте отсвечивает лунной дорожной большой водоем. Это озеро. Вокруг горы, покрытые темным лесом. Вон, на берегу, мерцает огнями город. Вижу родную улицу и дом, в котором все еще живет мать. Радостно кричу туда, вниз. Утки вторят мне дружным криком. Вот и утки уже подо мной. Вокруг меня яркий неземной свет, ночь и земля осталась далеко внизу. Я слышу радостный веселый смех, ощущаю нежное прикосновение рук. Любимых рук. Рядом летит она, моя любимая женщина, мой Котенок с острыми коготками и теплой пушистой шерсткой, уж она то знает куда мы направляемся. Слава Богу, мы снова вместе... И вдруг, я начинаю стремительно падать вниз. Она, моя Любимая, белым маленьким облачком тает в вышине. Слышен свист ветра в ушах, тело пронзает холод. Могильный холод. Потом не было НИЧЕГО...

В конце октября часто выпадает снег. Он покрывает разбухшую от дождей землю белым саваном; низкие темные тучи над пустынными полями, черное воронье и вязкая грязь под ногами, а на душе мрак. Я иду по проселку к кладбищу. В стороне чернеют избы, за избами виднеется летное поле аэродрома. Когда я оборачиваюсь, то вижу массивное здание тюрьмы. Это Торжок, один из тысячи провинциальных городков России. И в нем живут люди. Возможно некоторые из них даже счастливы. Но мне почему то такие здесь не встретились.

Я шел на могилу к человеку, которого я никогда не видел. Мы были знакомы с ним лишь по переписке - года полтора назад он откликнулся на одно из моих объявлений по поводу продажи книг. В то время я находился, мягко говоря, не в лучшем положении. С работой были проблемы и я потихоньку распродавал свои книги. Его заинтересовала одна из книг Ницше, которая редко включается издателями в сборники его произведений ("Воля к власти"). Покупать эту книгу он не собирался - это я сразу понял, но что-то в его письме меня зацепило. Поначалу я не придал значения его странному обратному адресу - ну, думаю, может в армии человек служит, или общежитие такое. Потом то я понял, что это за "общежитие". Это была тюрьма. В то время, когда завязалась наша переписка, я еще не занимался литературным творчеством, и лишь смутно предполагал, что некоторые события своей жизни или, к примеру, фантазии можно более менее складно изложить на бумаге. Потенциально я всегда имел склонность к такому сочинительству, но до некоторых пор все это выливалось в составление научно-технических отчетов, да в письма. Наверное у меня это получалось не плохо, но оценивать себя самому мне трудно. Другое дело сопоставить себя с другим, в чем то похожим на тебя человеком. С первых же писем, полученных от моего нового знакомого, я понял, что имею дело с человеком образованным и неординарным. Он ярко и эмоционально излагал свои мысли, он свободно говорил на любые темы, а главное - мне казалось что наши взгляды во многом совпадают. Порою мне казалось, что он опережает мои мысли - ведь я бы мог сказать то же самое - с восхищением думал я, ведь я же точно так же и думаю. Без сомнения мы были единомышленниками по многим вопросам. Но, конечно, он был намного опытнее меня просто по жизни, он был старше меня почти на двенадцать лет. Кроме того, его положение заключенного и несомненная его одаренность, вызывали у меня к нему какое-то благоговейное изумление. У меня таких катаклизмов в судьбе не было, а у него было. Смог ли бы я все это вынести? Также я предполагал, что тюрьма и духовное одиночество обостряют в человеке чувства - видно было, что он явно испытывал жажду человеческого, точнее творческого общения. Я чувствовал, как он осторожно прощупывает меня, как бережно прикасается к темам, которые не принято обсуждать с первым встречным. Да мне и самому было душно в той обстановке, в которой я находился в то время. Однозначно я переживал крах тех жизненных ценностей, которыми жил ранее. Достаточно сказать, что в тот период я работал дворником. Я находился как бы в скорлупе, в которую сознательно пытался спрятаться от серой унылой действительности; в ней я зализывал душевные раны и пытался найти в себе силы для дальнейшей борьбы за существование. Я сам ощущал себя как в тюрьме, хотя никогда не претендовал на лавры мученика. В общем, было у нас что-то общее, по крайней мере мне так казалось.

Естественно, мне было интересно за что он сел, какие обстоятельства могли привести человека столь похожего на тебя на скамью подсудимых, что осталось позади в его прежней жизни, и как он живет в новой. Но напрямую интересоваться этим было бестактно. Сам он ограничивался лишь констатацией фактов - осужден по 102-й за убийство, четыре года отсидел, осталось еще шесть. Написал, что "ходит в мужиках". А что еще писать о теперешнем его положении не знает - "Поверь, старик, романтики здесь маловато. Вот освобожусь, встретимся, если захочешь, тогда и расскажу". Да я и не настаивал. Я чувствовал, что на душе у него тоска, и душой он находился далеко далеко в другом месте, а может быть в другом мире. Позже он обронил, что очень удивился, когда получил от меня ответ на свое первое письмо. По всей видимости другие (если они были) не пожелали общаться с зэком. Да я бы тоже не стал, но я уже сказал, что чем то он меня зацепил. Постепенно, от письма к письму, мы все больше открывались друг другу. Мы были предельно откровенны. Я чувствовал, что он дорожит нашим знакомством, да и меня тоже влекло к этому человеку. Порою мне казалось, что он вползает в мою жизнь и живет как бы во мне. Темы нашей переписки с каждым разом становились все острее и откровеннее. Мы говорили обо всем, начиная от веселых рассказов из студенческой жизни и кончая философскими размышлениями о смысле жизни. Естественно, говорили о женщинах. Говорили так, как говорят об этом два мужика, не обремененные светскими условностями и прочими моральными запретами. По-видимому там, в неволе, эта тема была особенно популярна. Позднее из этой фривольной переписки появились первые "Фрагменты из запредельного". Он писал мне, что ребята, его сокамерники, высоко оценили мои первые творения из этого цикла. Я был польщен! Позже я с изумлением узнал от него, что он тоже пишет. До тюрьмы он имел даже опубликованные сборник стихов и повесть, которые я разыскал в каталоге библиотеки. Если бы я наткнулся на них случайно, то не придал бы им значения, но зная автора, я перечитывал их с особым тщанием и находил в них многозначительные, почти провидческие моменты.

Наша переписка продолжалась около года. Постепенно я узнавал о его жизни. Он жил в том же городе, что и я. Учился, потом работал инженером, после организовал собственное дело. У него остались жена, с которой он был разведен еще до тюрьмы, и сын. О своей семейной жизни он писал скупо и неохотно, да и действительно, чего время тратить, а главное бумагу, на описание бытовых неурядиц. В общем ясно было, что если люди разведены, то и говорить здесь не о чем. И все же тема эта словно призрак, словно тень, постоянно лежала на всех вопросах, которых мы касались, а позже я понял, что и на событиях, которые привели к трагической развязке.

Нам так и не суждено было увидеться. Через какое то время наша переписка оборвалась. Последнее письмо он написал мне с больничной койки. Он писал:

- "... Кажется срок мой подходит к концу. Да и нормально. Может быть там мы снова встретимся с Ней. Я почему то верю в это. И я уже знаю даже что я ей скажу. Ох, скорей бы! Просьбочка к тебе есть небольшая - если тебя не затруднит, позванивай время от времени моему парню, может подсобишь чем, если будет нужно. Мне будет приятно. Пиши, не бросай это занятие. У тебя нормально получается. Прощай."

Он умер от туберкулеза в тюремной больнице. Я узнал об этом из письма начальника тюрьмы, которое получил по обратному адресу в ответ на мое последнее письмо своему другу. В нем говорилось, что такой-то скончался такого-то числа в тюремном лазарете. Похоронен на местном кладбище, номер захоронения такой-то. Из этих официальных строк я понял, что никто из родственников и близких не приехал проводить его в последний путь. Собственно, я не знаю, может быть так положено поступать с умершими заключенными, но на душе у меня было скверно. Какая-то боль не давала мне покоя, и после некоторых раздумий я решил поехать в Торжок, поправить могилу да помянуть своего друга рюмкой водки.