Маришка Часть 11

А Йорген с удовольствием выкурил трубочку. Сытно позавтракал. И отправился спать. Ночь выдалась очень уж беспокойной. Вот только сон на полный желудок получился совсем страшным…

…Это была совсем другая девчонка. Низенькая, коренастая, крепенькая. Да и возрастом постарше. Ничего общего с Маришкой. И она была здоровая. Не избитая. Не раненая. Одна здоровая девушка и полсотни человеческих обрубков, перевязанных грязными, окровавленными бинтами. Эта девушка отвечала за этих калек, за этот отработанный войной человеческий материал. И он через переводчика предложил ей раздеться и обслужить его лично и его солдат. И тогда, может быть, он сохранит ей жизнь. Ее взгляд ударил ее сильнее хлыста. Но он не привык отступать. И предложил ей другую сделку. Ее тело – за жизнь этих человеческих отбросов. Она уже начала раздеваться. Она сняла с себя почти все. Только коротенькая белая рубашка осталась. Не думала, что он может ее обмануть. Так обмануть. Но потом седой, с кровавыми культями вместо рук что-то сказал ей. Она сделала шаг назад. И эти калеки окружили ее. Как будто тела могли защитить от пуль. Ему просто некогда было с ней забавляться. Он просто махнул рукой. И автоматы его солдат выкосили их всех меньше чем за минуту. У них не было времени на забавы. Наступление требовало скорости. Их танковые клинья перемалывали и перемалывали человеческую массу. И после каждого боя он лелеял надежду, что уже все, это уже конец, дальше будет только чистое пространство. Простор, по которому как на параде поедут победители. Вот только мяса становилось все больше и больше. И оно еще огрызалось. А потом, через несколько бесконечно долгих лет…

…Его вражеский танк не раздавил сразу. Ему не повезло, как Густаву. Кишки его друга в первые же мгновения намотало на траки. А по нему гусеница прошла ниже пояса, размозжив, раздробив, перемешав кости и мускулы. Превратив его из мужчины в оно. Ведомый звериным инстинктом он еще полз на руках, пытаясь укрыться в кустах, грызя склизкую коричневую глину, чтобы заглушить собственный крик. Он отполз от этого грязного проселка совсем чуть-чуть. И голые, лишенные листьев кусты не могли скрыть его черный с серебряными погонами мундир.

А потом рядом остановился драный грузовик, полный грязных потных крестьян, одетых в пародию на военную форму. Но он был рад им. Они должны были его убить. Он же был их врагом. И он, извиваясь как червяк, лизал пыльную кирзу их сапог и умолял «шиссен, шиссен, шиссен…». А они мочились на него, стряхивая вонючие капли на лицо. А усатый, в плащ-накидке, уходя, выбил ему прикладом зубы, чтобы не пачкал, сволочь, своим языком казенное имущество. Он умер только через тридцать пять часов. И какая-то шелудивая дворняжка нагуляла жирок, выгрызая мясо и хрящи с его костей. Впрочем, он не умер, он просто подох. Подох позже своей семьи. Его жена, дочь и сын, они сгорели в аду напалмового пламени. Многоквартирное здание в рабочем пригороде города, со странным названием Дом Ведмедя. Вначале его разнесли фугасными бомбами. А потом, по еще дымящимся развалинам ударили зажигательные бомбы. Тысячи крохотных шариков разбрызгали фосфор и напалм. Сейчас он знал, что это были не его дети. Зеленщика, который держал магазин в доме напротив. Он тоже погиб в огненном шторме. И все-таки это было не самое худшее. Его младший брат. Он все еще был жив в том странном мире. Беспомощный, почти парализованный, он сидел в кресле на колесах и тряс плешивой, в огромных родимых пятнах головой. И из его выцветших, почти слепых глаз катились слезы. Слезы бессилия. Он смотрел на труп своей внучки. Девчонку, не старше Маришки, затащила на стройку и изнасиловала толпа кучерявых смуглых обрезанных инородцев, заполонивших его страну. И этот беспомощный, слабоумный старик знал, что никто и никогда за нее не отомстит. Как знал и то, что это его вина. Потому что он не всадил свой фауст в неуклюжий многобашенный танк с белой звездой на корпусе. И не умер, разорванный тяжелыми пулями автоматических карабинов. Он бросил свое оружие и вышел навстречу солдатам в сетчатых касках, подняв руки над головой. А они завели его в подвал и заставили сосать свои обрезанные члены. И за полвека, выпитые им бессчетные декалитры лучшего в мире пива, не смогли заглушить этот вонючий привкус унижения.

«Иди сюда, дочка. Они обманут тебя. А мертвые – сраму не имут»… – во сне так легко понимать чужой язык.

Йорген проснулся от ужаса и стального привкуса во рту. Он зубами вцепился в свои вены и теперь жадно пил собственную кровь. Еще мгновение назад он помнил все. А теперь от ночных кошмаров остался только дикий ужас. Он уже не помнил. Не помнил ничего. Только холодный пот и липкий страх. Торопливо он начертил на руке охранительную руну, останавливая кровотечение. Было уже темно. Повинуясь его заклу, зажегся огонь в камине. Как будто и не ложился. Но прилечь снова в постель не было сил. Страшно. Можно было заглянуть к Валенте. Или наоборот, пригласить ее к себе. Или сходить в кабачок, потратить лишние денежки. В последнее время у него было много выгодных заказов. Не слишком обременительных по части магии, но увесистых в золотых монетах. Вечер нужно было сделать интересным…

Маришка билась на брусе только первые полчаса. Потом бессильно обмякла. Силы истекали из нее вместе с кровью. Капли падали на каменный пол одна за другой. И под ней уже скопилась целая лужа. Кровь, перемешанная со спермой, которой наполнили ее эти выродки. Боль. Как-то она уже научилась уходить от боли. Находиться вне ее. Теперь это тоже получилось. Иначе ей было бы не выжить. Но боль все равно прорывалась. Она была слишком чудовищна. И тогда Маришка начинала бредить. Ее губы что-то шептали. Мир вокруг таял, охватывая ее обнаженное тело языками пламени, от которого плоть скручивалась и отставала от костей, как обгорелая стружка. Ее сердечко то колотилось о ребрышки испуганным зайчонком, то останавливалось, не в силах гнать по жилам густую, как патока, кровь. И еще ее окружали видения. Бред. Метались под потолком черные тени. А потом вдруг все кончилось. Был скрип ворота и лязг цепей. Брус вдруг ушел у нее из-под ног, а ее подхватили крепкие руки.

Орки. Они не расковали ее. Смотритель вышел из бестиария, и орки сразу же выставили посты. Чтобы шумнуть в случае чего. Но на брус лег матрас из водорослей, на ножках. И ее положили на это восхитительно мягкое ложе. И была дыня с теплой водой, вымывающая из ее лона перец и гнусь. И была мазь, жирная, как сало, и освежающая, как мята. И был крепкий бульон и горячее вино. Не забыли смазать и брус из дерева саар, чтобы он не выделял разъедающую кислоту. А она могла лежать и ни о чем не думать. И даже забываться в бесконечно коротком сне. Но этот сон был так короток, мгновения, по сравнению с веками пытки.

– Смотритель. Опять от него трупами смердит. Снова по кладбищам лазил, – прошелестел шепот, – прости… надо вставать.

– За что простить? Спасибо… За все.

Она встала и выпрямилась. Словно и не было бесконечных пыток. Брус орки подняли чуть по-другому. Теперь он не врезался в нее. Она могла просто стоять. И только, когда это становилось невмоготу, могла «присесть» на иззубренную поверхность. О Боги! Теперь она поняла, что такое счастье. Орки сделали все быстро и умело. В ее камере никаких следов не осталось.

Валента сама скреблась под его дверью. Йорген это сразу почувствовал. Лень было вставать со стула, подходить к двери, открывать. Он просто щелкнул пальцами.

– Привет, – девушка бочком просочилась в комнату. В руках два хрустальных бокала. Керамическая бутылка вина.

– Праздник какой, Вал? – устало спросил Йорген. Он словно и не спал. Все тело его ломило страшно. Особенно от пояса и ниже. Будто и не его было.

– Папка с оказией посылочку прислал, – Данка подобралась поближе, опустилась перед ним на колени, – а что так официально? Не ссорились вроде. Или наказать меня хочешь?

Глаза ее игриво заблестели. Комната освещалась только камином. Йорген не зажигал свечей и магических шаров. Наказать Вал было бы сладенько. Любила она это дело. Йорген как наяву услышал звонкий звук хлыста, опускающегося на ее сочную попку, томные крики девушки и острый запах ее возбужденной мохнатки. Сладостное действо. Вот только сегодня оно его никак не возбуждало.

Валента, между тем, уже освободилась от стесняющей ее одежды. Наполнила хрусталь, кроваво заискрившийся от багрового вина. И теперь она терлась щекой о голенище его сапога. Пыталась обратить на себя внимание. Но Йорген никак на нее не реагировал. Мысль его блуждала далеко. Он и сам не знал где.

– Ну! Не будь бякой! – Вал толкнула его лбом в коленку. – Винца хлебни. А кто это тебя погрыз? Неужто эта сучка?

– Нет. Сам. Во сне.

– Хреновые у тебя сны. Это потому что спишь один. Я бы от тебя все дурное отгоняла.

– Мне в Серое Братство предложили вступить.

– И чего? Согласился?

– Думаю.

– Ну и дурак. Сразу отказываться нужно было. Счас им хреново придется. Оборотни Сашку Михневича им не простят. Днем с общины обормотской приходили. Видел бы ты их морды. Брр! Мороз по коже. И на наших как на мясо смотрели. Дай волю – всех бы на куски порвали.

– Я в него тоже файер всадил.

– Ты язык-то не распускай об этом. Серый Сашку завалил – и все. Я труп-то видела. Об колья он порвался сильно. Но и про бой – тоже понятно. Таматурк уж на что дубина дубиной. И то все грамотно обрисовал. Мы, дескать, повязать хотели дурака, а монах его и покалечил, к колодцу отбросил, а там он уж сам соскользнул. Никто ничего поделать не мог. Но главное – во всем эта сучка виновата, что под закл ректора бросилась и паутину на себя взяла.

Йорген взял бокал. Посмотрел на просвет. Играло вино в языках пламени. Хороший урожай.

– Императору это на руку. Он на Дарг давно зуб имеет. Последний вольный город. До этого надежда была в колледже отсидеться. А теперь обормотни точно всех в городе вырежут. Так что если не в Орден – тогда вообще из Империи ноги делать нужно. Или в баронства вольные или за моря зеленые.

– Да может еще обойдется все, а? – девушка испуганно посмотрела на Йоргена.

– Ди Дагросса с княгиньки паутинку снял. А до этого ни в какую не хотел. Мы его почти всю ночь уламывали.

– Да ну? И чего теперь?

– Перцем ее нафаршировал и на брусок посадил.

– Ну и дурак. Ее троллям нужно было отдать. А тех орешками калджемскими подкормить. Порвут – спустят – залечат. А так – до утра подохнет. Если уже не окочурилась.

– Так еще, наверное, не поздно.

– Ну, пошли тогда сходим. А я свою зверюшку возьму. Очень уж ей мясцо нежное понравилось. И хлыстик тоже возьму. Может тогда у нас с тобой что срастется.

– Пошли. Только оденься для приличия.

Вал только тяжело вздохнула. Переться в бестиарий на ночь глядя ей никак не хотелось. Но другим способом Йоргена было не расшевелить.

Маришка с ужасом прислушивалась к шагам. Ей было не так страшно за себя. Теперь она боялась еще и за орков. А шаги проклятого Йоргена она научилась узнавать издалека. Подковки его сапог как-то по особенному цокали по камням. И рядом с ним еще шла женщина. Странно, раньше она никогда не обращала внимания на чужие шаги. Разве что Ланку узнавала, да и то по стуку в дверь больше.

Валента. И опять со своей жуткой зверюгой. А как засуетились эти жуткие сросшиеся крысы внутри клетки при одном взгляде на ее обнаженное тело. Вспомнили вкус нежного мяса. Маришка дернулась.

– Ну, попользуй пособие, – Йорген устало опустился на стул.

– Слабовато вы как-то ее поставили, – усмехнулась Данка и взялась за ворот. Маришка похолодела. Вот сейчас Йорген обратит внимание, что брус по-другому висит. Но через несколько мгновений деревянная пила врезалась в нее снизу. А еще через секунду ее босые ножки вообще оторвались от пола. А ее мучительница вращала ворот до тех пор, пока цепи на Маришкиных щиколотках не натянулись как струны, а сама она не выгнулась и не застонала.

– Вот так получше будет. Ну-с. Где тут у нас ножички?

– Вон там. Под рогожкой лежат.

– Угу. Вижу. Востренькие. Это хорошо. Точить не нужно будет.

И через несколько мгновений Маришка завизжала. Данка вырезала полоску мяса из ее ягодичек. Бросила ее своему Крысиному Королю. Противный писк и чавканье. Потом и другая половинка девичьей попки немного потеряла в весе. Крысы наслаждались свежим мясом, сочащимися каплями алой, еще живой крови.

– Смотри, перекормишь, – бросил Йорген. Как-то ему было не по себе. Он вдруг поймал себя на мысли, что боится эту девчонку. Не понимал, в чем дело. Вроде бы и воет она под Валентиным ножом. И бьется на деревянном брусе. Но боль вся мимо проходит. И еще мерзостное ощущение от кошмарного сна. Надо было посмотреть в Шаре, провести ритуал, что же он там видел. Да вот только знал, что ничего хорошего от этого все равно не выйдет. Многие знания – многие печали.

– Ладно, Вал, заканчивай. Поведем эту сучку к троллям, – Йорген медленно поднялся.

«К троллям? Нет!!! », – Маришка взвыла про себя. Брус ушел у нее из-под ног. И она рухнула на пол. Боль от порезов была сильной. Но вполне терпимой. Она уже привыкла к боли. Но от одной мысли об этих жутких зеленых чудищах у нее ноги подкашивались. Ее заставили идти, и она шла, пятная каменный пол своей кровью. Камера. Рык Оглоеда и Крысобоя. Вал сама втолкнула ее внутрь. И тролли не обманули ее ожиданий. В отличие от Маришки. Она просто рухнула на пол, потеряв сознание. И зеленые чудовища овладевали уже беспомощным телом девушки. Впрочем, из-под их меховых туш были видны только ее ножки. Все остальное скрывалось под шкурой.

– Не раздавят сучку, как думаешь? – задумчиво повернулась она к Йоргену.

– Какая хрен разница, – он только рукой махнул, – пусть тут сидит. Влагалище разрабатывает.

А Маришка не знала где сон, а где явь. Больно было только по началу. Потом – привыкла. Да и сперма троллей заживляла ее раны. Ее кормили. Она ела. Она засыпала на мохнатой туше с толстой дубиной во рту. И просыпалась в такой же позе. Или от того, что ее переворачивали и начинали пользовать по-другому. Время для нее остановилось. Пока, наконец, не пришел этот день. Тридцатое Снежня.

В этот день выпал снег. Белым саваном он покрыл крыши, дома, улицы, площади. Маришку вывели из подземелья рано. Когда еще никто не собрался. Ректор приказал не устраивать спектакля. Но все равно на плацу было очень много народу. Она шла на цепи, и ее босые ножки оставляли следы в тонком снежном покрывале. Тишина. Слышно как цокают подковки на сапогах стражников. Ее последняя в жизни прогулка. Как странно. Странно. Но она ничего не чувствовала. Внутри была только звенящая пустота. Ее вымыли. Там, внизу. Окатили несколькими ведрами теплой воды. Не пожалели магии для нагрева. Потерли мыльными тряпками. Ярче засверкали рубцы на ее обнаженном теле. Ей остригли ее роскошные волосы. Косу отсекли прямо у основания. И теперь ее шейка была полностью открыта. Она шла, не замечая холода. Подняла голову к небу. И вдруг увидела, как тучи над Эшафотом начинают расходиться. Расходиться правильным кругом. Значит, пришло ее время.

Ее казнь должна была состояться на месте Главного Ритуала. Там редко совершались жертвоприношения. Маришка не припоминала случая, чтобы здесь творили заклинания во время ее учебы. На Главной Башне – это она помнила. А вот здесь. Трибуны. Еще пустые, без гостей. Позолоченная деревянная звезда в центре круга. Станок для зверей на колесах. Массивный. Огромный. Маришка прошла под огромными бронзовыми воротами. И они захлопнулись за ней. Ее провели через Главный Вход. Одну единственную. Жертву. Остальные зайдут через Гостевой Вход. А зверей доставят по туннелю. Здесь ее уже ждали. Йорген, Таматурк, Лайменис, брат Гриша. Стражники вручили им цепь и удалились. Не орки, оборотни встали по краям гостевого входа.

– Я не знаю, что ты задумала, сучка, – Йорген подошел к ней поближе и наклонился к самому уху, – но только рисковать не буду.

Вскрикнуть Маришка не успела. Острый, как бритва, нож рассек ее голосовые связки. Теперь она не могла произнести ни слова. Потом Йорген раскрыл ей тисками рот и заклепал на языке кольцо с магическими рунами. Паралич. Чтобы не могла его откусить или проглотить. И, тем самым, ускорить собственную смерть. Маришку бросили на золотую звезду. Скобы, крепящие щиколотки. Скобы, крепящие запястья. Железный обруч, стискивающий грудь. Еще скобы. На руки, на ноги. У самого паха. Лучи звезды поползли в разные стороны. Ее лоно должно быть открыто и совершенно беззащитно. Оно должно беспрепятственно принять в себя семя множества самцов.

– Зашейте ей рот и веки, – бросил Йорген Таматурку и Охло. Они были готовы к этому. Маришка еще пыталась дернуться. Но лента на лбу быстро прижала ее голову к дереву. Иголки. И краешек солнышка, выглянувший из-за черных туч. Вот и все, что она видела в последний раз. Свет померк для Маришки. А потом суровая нитка прошила и ее губки. Она уже не видела, как поднимались на флагштоках разноцветные флаги. Как гости занимали трибуны, рассаживались на мягких подушках. Только слышала их шумный гомон. Слов было не разобрать. Потом фырканье и рев зверей. Ритуал должен был начаться в девять утра. Времени оставалось мало. И Маришка теперь только слышала, как Йорген в полголоса ругался на своих подмастерьев. Она поймала себя на мысли, что не испытывает страха. И боль тоже куда-то ушла. Ее окружали тьма и холод. Она не боялась боли. Боялась только, что это будет окружать ее всегда. И больше в ее жизни не будет ничего. Только эти тьма и холод. А потом появилась боль. Йорген раскаленным клеймом начал выжигать руны на ее половых губках. Стойкость. Упругость. Крепость. Растяжка. Она узнавала их на ощупь. Они отпечатывались перед ее мысленным взором. Пылающие линии на черном фоне. Если провести линию вот так, то можно получить Экстаз. А если эти два острых угла – Забвение. И ошейника на ней уже не было. Это она тоже почувствовала. Огненная нить соединила руны. Как оказывается все просто.

– Смотри – шепнул Таматурк Охло, – звезда светиться начинает.

– Мажь давай, – шепотом ответил Лайменис, – масла, смотри, не жалей. А то гикнется в процессе.

Маришка почувствовала, как ее мажут маслом. Потом Таматурк потрепал ее по лобку.

– Ну что, сучка, готовь свою писюху к Большому Траху. Может, сказать что хочешь? На прощание? – и он расхохотался, довольный своей шуткой. Девушка с перерезанными голосовыми связками и зашитым ртом не может говорить. И тут, в тишине, прозвучал звонкий Маришкин голос:

– Не страшны ни Бог, ни черти,

Но клянусь в свой смертный час,

Хоронясь за Дверью Смерти,

Сторожить я буду вас.

Что я сделаю, о Боже,

С тем, кто в эту Дверь вошел…

Йорген, бледный, как сама смерть, ударил ее по лицу. Как, как она могла говорить? Нет!

– Это нам показалось? – испуганно спросил Охло. От него остро пахло мочой. «Обделался, ублюдок! – брезгливо подумал Йорген. – А нам сейчас целый день с этим ссыкуном тут торчать! »

А потом ударил гонг. И она, распятая, содрогнулась от ощущения страшной Силы, концентрирующейся за пределами магического круга. Йорген замкнул первую черту. Земля. И словно горные хребты окружили ее. Воздух. И над горной долиной возник звонкий купол небес. Вода. Потоки хрустальной воды водопадами ринулись вниз с горных склонов. Огонь. И в небе зажглось солнце, наполнив пространство водных капель радугами.

А потом она почувствовала, как над ней нависает огромная и тяжелая махина. И страшный удар сокрушил рукотворную долину. Боевой единорог покрыл худенькую девчонку. И все растворилось в кровавой волне боли.

Ди Дагросса сидел в главной ложе рядом с бургомистром и братом Гришей. Тучный господин Элеффсон с большим неудовольствием рассматривал Серого Монаха. И все время старался отодвинуться. Словно от того дурно пахло. Идею казни он не одобрял. В Дарге вообще не любили казнить преступников. Мест на галерах всегда было в избытке. От гребца – казне городской прибыль. А от казни – одни убытки. А здесь и девчонка какая-то худенькая. Избитая вся. Заморыш, одним словом. Бургомистру, как крупному общественному деятелю, женщины тоже нравились крупные. А эта уж больно на внучку его младшенькую походила. Та, конечно, поменьше возрастом была. Но все же. К тому же, говорили, и дел-то за ней никаких не было. Ну, мало ли в чем отца обвинить можно. У купеческого сына по смерти отца – и то спрашивают, а возьмешь ли ты на себя дела родителя своего? А дочери-то подавно за отца отвечать не должно. Ну, продай девку на базаре, людям удовольствие, а казне прибыль. А тут и казнь какая-то… омерзительная. Ну, не надо баб на тот свет таким образом отправлять. Если уж приспичит – то лучше всего на кол посадить. Ежели серьезное что, умельцы так кол всунут – через двое суток не помрет. Ну, а если там по оговору, или сомнение есть – кол до сердечка дойдет за пару секунд. Чик – и готово. Уже стучишься в Звездные Врата. А тут, самое главное, еще и не видно ничего. Ну, лежит на станине этот коняга с рогом. Ну, двигает задом. И все. А на процесс надо бы сбоку смотреть. Или еще лучше снизу. Но как тут со своего места встанешь?

Брат Гриша тоже вертелся на своей подушке. Нужно было остаться там, в магическом круге. Тогда действительно можно было рассмотреть процесс во всей красе. А тут. Сам Темный Эльф распорядился о дополнительных увеселениях. В ложе играла тихая музыка. Позже принесли напитки. Горячий грог по причине прохладной погоды. Легкие закуски. Да и за беседой можно было скоротать время до обеда. Ритуал должен был продлиться до вечера.

А в небе ветер рвал серые клочья облаков. Серые, почти прозрачные тучи, которые на рассвете едва маячили на горизонте, теперь черной стеной наступали на город. Моряки в порту крепили снасти, опасаясь выходить в море. Мелкие суда вообще на берег вытаскивали. Остальные прятались за волноломом. Шел шторм. Но над Алтарем туч не было. Сверкающий от солнечного света круг, окаймленный рваными черными тучами.

– Магия? – бургомистр, стараясь выглядеть невозмутимым, кивнул на небо.

– Конечно, – успокоил его ректор. Конечно магия. Знать бы еще, чья. Странный знак над распятой на звезде Маришкой сейчас, казалось, должны были видеть все. Но приглашенные гости – члены городского магистрата и купечество откровенно скучало. Криков девушки не было слышно. Только рев зверей. И не видно ее было совсем. И сама казнь была вызовом традиционной морали. Поэтому женщин в качестве гостей не пригласили. Скучающие взгляды скользили по единорогу. Боевой единорог – вещь редкая и дорогая. Эльфы свой Священный Лес – Валлантаниэль-Ру, давным-давно покинули. Так что ценились они дорого. Немного повеселил их гирнейский бык своими огромными причиндалами.

Кричать Маришка не могла. Даже втянуть в себя воздух сквозь зашитые губы было невозможно. И она только сжалась, когда услышала громкий шепот Таматурка:

– Да не влезет, я тебе говорю. Тут как ее не разъебывай и не раздирай. Это же бревно.

– Клещи бери. И в стороны раздергивай.

А потом в нее действительно въехало бревно. И она услышала страшный рев возбужденного быка. Он порвал ее с первого же толчка. И потом, при каждом движении его тарана из ее влагалища били струйки крови. Приглашенные веселились, подогревая себя вином со специями. Ди Дагросса расставил на трибунах несколько бочонков. Магия поддерживала в них необходимую температуру. Терпеть, когда тебя разрывают на части, Маришка не собиралась. Линия была прочерчена, и руна Стойкость превратилась в руну Забвения. Очнулась она только перед карусанским грифоном. Вернее не очнулась. Ее привели в чувство. Просунули между ниток носик воронки. Зажали пальцами нос. И она была вынуждена глотать то, что в нее вливают. Глотать, даже не ощущая вкуса. Вино, травы, магия. Грифон клекотал и рвался с цепей. Бешенный зверь. Но после быка его корень кружил в ней, почти не касаясь стенок. Потом был жеребец, вепрь. Орка она вообще не заметила. Боль причинил только элементаль огня. Жегся он очень сильно. Но это длилось всего несколько мгновений.

Почти пять часов страданий. А она все еще была жива. Зверей увели. Защиту внешнего круга разомкнули. Теперь в магическом кругу лежала только она, скобами прибитая к золотой звезде.

– Затмение, – прошелестело на трибунах. Три луны сходились, покрывая друг друга и Солнце. Три черных круга сошлись на солнечном диске. Как диафрагма. Ледяной ветер прокатился над Даргом. Тьма рухнула на древний город черным крепом смерти, пеленая его площади, улицы, крепостные стены. Сейчас Солнце должно было погаснуть полностью. Вздох ужаса прокатился над толпой. Только тоненький лучик золотого света падал с черного, закопченного небесного свода. Тоненький солнечный луч, освещавший только распластанную в круге Маришку. Все ее обнаженное, истерзанное и все же прекрасное тело. Йорген и Лайменис читали какие-то заклинания. Вращались огненные круги, охранявшие алтарь. Но все смотрели только на этот тоненький луч, бледнеющий с каждой секундой. Ди Дагросса даже поднялся со своего сиденья. Он никогда особенно не занимался астрологией. Считал ее лженаукой. Поэтому и место для Алтаря было выбрано из архитектурного удобства размещения, а не соображений топогеодезии. Солнечный луч. Последний луч света падал именно на Маришку. Все воспринимали это как должное. Как часть Ритуала. Но он-то знал, точно знал, что для этого ничего не сделано.

Луч света истончался. Тело девушки было окутано серебристо-сиреневым сиянием. Цвет времени. Сейчас, если зачатие произошло, в ней должен начать вызревать плод. Девять месяцев за девять часов. Затмение должно было быть полным. Лучик света стал тоньше Маришкиного волоса. Ди Дагросса вдруг увидел, что все вокруг непроизвольно сжали кулаки. До крови вдавив пальцы в ладони. Когда погаснет последний луч света – случится что-то страшное. Ветер рвал в клочья черные тучи, срывал с крыш черепицу. Черные волны с бешеной пеной с грохотом обрушивались на волнолом, пытались сорвать с якорей суда в гавани. Флюгера на крышах, те, которые еще не сорвало порывами, вращались со страшным воем. Выли и каминные трубы, как стая огромных голодных волков. Ужас леденил сердца. Лучик света, тоненький как волосок, крохотное золотое пятнышко на коже живота юной женщины. Женщины, которая носит под сердцем новую жизнь. Эльф видел, как эта жизнь зреет внутри Маришки. И только сейчас он начал прозревать, открывать для себя чудовищный замысел Высшего Мага. Они, они все сделали всё, чтобы растоптать эту девчонку. Убить в ней любовь, радость, милосердие. Сейчас в ее сердце может быть только ненависть и месть. Но они сделали это по Его желанию. Ибо придя к ним, Он должен иметь право убивать. Женщина – лишь Врата в этот мир. И кто сейчас войдет через эти Врата? Мститель? Убийца? Охотник? Ди Дагросса стало страшно. За тысячи лет он научился ценить жизнь. И он боялся смерти куда больше всех остальных. Другие знали, что они все равно умрут. Рано или поздно. Но он-то был эльфом. Значит, нужно служить Новому Господину. Догадывался об этом эльф давно. И успел подготовиться к Его приходу.

Он так и не понял, погас луч света или нет. Но ветер стал стихать. А луны медленно расходиться. И солнечный зайчик, который золотил Маришкино тело, все рос и рос в размерах. Напряжение спало. Да и ураган уже шел на убыль. Самое время завершить Ритуал для приглашенных праздничным обедом.

Гости с радостным гомоном устремились в банкетный зал. Залить винами, коньяком, тангарской водочкой свой страх. У магического круга остались только Йорген, Таматурк и Охло. Они держали Круг, и могли уйти только после окончания ритуала. Теперь доступ к Алтарю был открыт и для студиозусов. Здесь побывали почти все. Но особенно не задерживались. Смотреть было не на что. На самое интересное их не пустили. Ну а смотреть на обнаженную девчонку, прибитую скобами к магической фигуре... Можно, конечно. Но минут пять, не больше. Для Йоргена и его подмастерьев время тянулось бесконечно долго. Начало темнеть. Последний час подходил к концу.

На площадке Ритуала появился Ди Дагросса, поддерживающий за локоток осоловелого брата Гришу. Очень уж увлекся монах Серого Ордена крепкими напитками. Их сопровождали коронер, два оборотня из легиона Имперской Гвардии, несколько городских стражников, слуги колледжа. Маришка была еще жива. Но вот сил у девушки уже почти не осталось. Дыхание было совсем слабым. И только огромный живот вздрагивал иногда. Дитя просилось наружу. Только сил на роды у матери уже не оставалось. Ди Дагросса извлек из бархатного футляра нож с посеребренным лезвием. Еще несколько мгновений, и магический круг распался, растворился облаком сверкающих искр. Йорген, Лайменис, Таматурк со вздохом облегчения осели на землю. Больше стоять на ногах сил не было. Ректор шагнул вперед и одним точным и быстрым движением вспорол живот девушке. Кровь хлынула на его синий, вышитый золотом балахон. Но он не обращал на нее внимания. Быстро убрал нож в футляр, поднес руки к зияющей ране. Еще мгновение и громкий жалобный крик младенца прорезал воздух.

– Девочка… – ректор чуть не рухнул от неожиданности, – в смысле гомункулус женского пола… – разъяснил он, поворачиваясь к брату Грише.

– Ик, – брат Гриша благосклонно кивнул.

Сердце Маришки дернулось в последний раз и замерло. Ди Дагросса брезгливо рассматривал орущего младенца. Хотя… В принципе это нестрашно. Он некромант и справится с этой проблемой.

– Не похожа она на дракона. Хотя вскрытие может дать любопытные результаты. Трепанация явно необходима.

– Угу, – монах кивнул головой несколько резковато.

– В таком случае тело государственной преступницы в полном вашем распоряжении, брат Гриша, – ректор отправился в свою лабораторию, уже у самых ворот повернулся и добавил обессиленным магам, – вы получили прекрасный результат и, безусловно, заслужили магистерскую и бакалаврские степени. Так что можете праздновать, а в понедельник мы проведем официальную церемонию.

Тучи, сомкнувшиеся в клыкастый череп, медленно изменяли свою форму. Разрывались клочьями черного савана.

Йоргену было наплевать на все ужасы этого мира. Больше всего он мечтал добраться сейчас до кровати.

Коронер зафиксировал смерть юной женщины. Ее тело освободили от скоб, сняли со звезды и отнесли на телегу. Окованные железом колеса загрохотали по булыжнику. Тело государственной преступницы было вывешено на лобном месте еще до полуночи. Крюк вдели под нижнюю челюсть, вздернули вверх. Страшный маятник с противным скрипом закачался на ржавой цепи…

Брат Гриша со страшной головной болью проснулся только после полудня. И то после долгого стука в дверь мальчишки-посыльного. Ректор приглашал его в свой кабинет. Когда, стеная и проклиная собственную невоздержанность, он приплелся туда, его уже ждали. Бургомистр, коронер, Наместник Императора в Даргонлайне.

– Господа, – начал Ди Дагросса, – я собрал вас по одному неочень приятному поводу. Вчера, в результате удачно завершенного лабораторного эксперимента, нами был получен гомункулус. Очень любопытный экземпляр. Тело его перед вами. Вы можете сами заметить – два сердца. Дублируемая кровеносная и нервная система. А вот что самое любопытное. Вводим этот прутик в половой орган. Можно наблюдать остаточные рефлексы. Живучесть просто поразительная. И, что самое страшное, зубы, молочные, разумеется, на этом самом месте.

Бургомистру чуть плохо не стало. Схрумкать ореховый прут…

– Я в затруднении, господа. Гомункулус получен нами от государственной преступницы. И, формально, является ее ребенком. Брат Гриша обязан выставить труп на всеобщее обозрение. Однако я опасаюсь эксцессов и общественных беспорядков. Не лучше ли организовать комиссию, в нашем составе? Кремировать гомункулуса. И зафиксировать данный факт в специальном акте, скрепленном подписями и печатями…

– Брр! – бургомистр вздрогнул, – конечно, сжечь! И как можно скорее.

– Потом, естественно, я предлагаю пообедать. С водочкой.

Глазки у брата Гриши заблестели. Когда трубы горят – все, о чем мечтаешь, это опохмел. Все было кончено через несколько минут. Огонь, пожирающий изрезанное тельце, заранее составленный Ларисой акт, идентичный в трех экземплярах. Подписи, печати. Обед.

Йоргена на этом празднике не было. Из колледжа он исчез.

Тело Маришки должно было провисеть трое суток. Но уже утром ветер раскачивал только пустой крюк…

Император так и не открыл портал. Не получилось. И теперь Ди Дагросса размышлял над предсказанием, данным Владыке Оракулом. «Войти в реку дважды». И чтобы это значило?