Маришка Часть 3

– Маринка, слышь, – девушка вздрогнула от громкого шепота. И почувствовала, как чья-то рука гладит ее по волосам. Она встрепенулась, чуть приподняла голову. И вздрогнула. Сашка Михневич навис над ней. Она даже отшатнулась от его ладони. В сучку блохастую хотел ее превратить. Сволочь! Как он мог придумать для нее такое?

– Ты чё, обиделась на меня, что ль? – парень смотрит на нее ласково, – дурой-то не будь. И глупости, что я говорил – из башки выбрось и забудь. Я же не для тебя языком трепался, а для сморчка этого серого. Он же рукоблуд тайный. У него подрясник колом от спермы стоит. Я нюхом чую. Ты меня держись, маленькая, я за тебя кому хошь глотку порву. А вампирчику твоему первому морду начищу.

– А мне тоже начистишь, – горько усмехнулась девушка, – а потом на цепь посадишь?

– И тебе начищу. И на цепь посажу. Угадала, – широко ухмыльнулся оборотень, – только щениться ты не будешь. Наши бабы только в человеческом обличье рожают. А ты у меня волчицей – лет пятнадцать без оборота сидеть будешь. Муж он старше жены быть должен.

– Ты меня и так на год старше.

– Ну, как есть дура – дурой. А должен быть на десять, как минимум. Волчицей-то ты стареть не будешь. Через пятнадцать лет о тебе и не вспомнит никто. Владыке-то нашему сейчас за шестьдесят. А там и к восьмидесяти подвалит. Наследников нет у него, и уже не будет. Ты мозгами-то пораскинь. Помрет наш Столп Вселенной – большая драчка за власть будет. Батяня-то мой не последний человек средь наших. Да и я скоро в силу войду. Заматерею. Может и поболе, чем княгиней-то будешь!

– Угу. Поболе. Я буду старой облезлой блохастой сукой. Так?

– Ну, я говорю – все бабы дуры. Я тебе о чем счас толкую. Волчицей ты стареть-то не будешь. Тебе как шестнадцать было – так и останется. И мне наплевать, что ты там эльфа какая-то сраная. А волчицей тебе понравится. Клык даю! Ты себе даже представить не можешь, что такое зверюгой быть. Это как огонь, бегущий по жилам. Ты рвешь клыками свежую плоть, дымящуюся от крови. Ты, как стрела, летишь, верста за верстой, и только сильнее становишься с каждым шагом. Мощь, она так и рвется из твоих мышц. И ты чуешь, чуешь запах добычи. Дичь, она все ближе, и ты уже ощущаешь ее страх. Вот она, всего на расстоянии одного прыжка. А ты быстр и силен, как молния. Прыжок. Удар. И твои клыки рвут еще живую плоть, дымящуюся от свежей крови. А рядом подруга, свирепая и сильная, как ты сам. И только ей ты можешь подставить свое горло. Это у людишек там стишки, политесы разные. А мы берем своих женщин вот так.

Сашка вдруг присел, схватил обоими руками ее головку и притянул к себе. С силой прильнул к нежным девичьим губам. Приник, впился. До солоноватой крови. Язык его, властный и твердый. Проник в рот Маришки. И нашел, нашел ее язычок. Она не хотела. Пыталась оттолкнуть его. Уперлась обоими ладошками в его каменную грудь. Но… Так и скалу можно было бы сдвинуть. А его правая рука вдруг отпустила ее голову. И скользнула на грудь. Стиснула, сжала упругую девичью плоть. Большой палец парня нащупал пуговку маленького коричневого сосочка. И начал гладить, ласкать его. Чувствуя, как камешек твердеет под его ласками. И Маришка, сама того не желая, вдруг почувствовала, что внутри нее разгорается крохотный огонек странного желания. Загадочного, никогда не испытанного чувства непонятной жажды. Жажды, которую не утолит даже живая вода.

– Так. А это что еще здесь? – глухой грозный бас всколыхнул воздух.

Сашка нехотя отпустил девушку. Маришка испуганно сжалась. Странно, но ей было приятно, когда Михневич обнимал ее. Так тепло и спокойно. Может быть не так уж это и плохо, быть волчицей?

– Тестировал учебное пособие, – он поднялся с колен и подхватил свою сумку, – а ты запомни, дура, что я тебе сказал.

Шу Михневич, не торопясь, вышел из класса. И, уже в дверях, повернулся и подмигнул ей. Маришка перевела дыхание и настороженно посмотрела на вошедшего. У входа в класс стоял тангар. В Столице их еще часто гномами величали. Но гномы это в холмах живут. А этот был большой, кряжистый. Подгорный гном. По слухам в отрогах Ангардуза еще сохранились их поселения. Окладистая борода до колен. Вся седая. Пояс из кованных железных пластин. Связка ключей на поясе. Кольчуга плотной и странной кожи, Маришка и не видывала такой раньше. Пластины на ней с рунами нашиты. Богатые доспехи. Длинные. До голенищ сапог. Еще на поясе сумка приторочена, да кистень. А в руках… В руках у него плетка треххвостая из ремешков свитая. Маришке стало страшно. Девушка побледнела.

– Ну что замерла? – тангар головой мотнул, – подь сюды.

Раньше Маришка видела этого тангара всего несколько раз. Думала, что кто-то из обслуги. Да и неприятно на него было смотреть. Страшно. Холодом от него веяло. А обслуги много было на заднем дворе. Чего на них внимание-то обращать? Не учителя ведь. Колледж большой, людей много. Сейчас смотреть на тангара девушке было еще страшней, чем раньше. Робко ступая босыми ногами, стараясь тщательно прикрыть и грудки, и оплетенное магической паутиной интимное местечко, она подошла поближе к кряжистому гному. Маришка старалась на него не смотреть. Шла, потупив глаза. Ей было очень стыдно. Щеки ее горели румянцем. Она чувствовала, как взгляд гнома скользит по ее обнаженному телу. Как железом холодным по ней водит. И она вздрагивала, как от уколов.

А зря она не хотела встречаться с гномом глазами. Зря понурила голову и прятала лицо. Маришка и заметить не успела, как поднялась и свистнула плетка. Витые шнуры врезались в ее беззащитное обнаженное тело. Три рубца, от правого бедра через пупок. И по левой руке, которой она пыталась прикрыть лобок. Девчонка взвизгнула и почему-то начала трясти рукой. Ей показалось, что ее ошпарили. Плетка свистнула еще раз. И три новых рубца крест на крест пересекли первые.

– Когда я говорю – поспешать надобно. А команды исполнять в точности. Задом повернись. Встань на колени. Руки сложи вместе и подними вверх ладонями наружу.

Боль от плетки была ничто, по сравнению с болью от унижения. Ее никогда и никто раньше не бил. НИКТО И НИКОГДА. Маришка и представить не могла, что кто-то может поднять на нее руку. Да отец за такое… А брат? А дядя с братьями двоюродными? Да и до суда бы тангар не дожил. Не спас бы его кистень от полутораручных тяжелых мечей. И доспехи бы ни спасли, будь они хоть трижды магическими. А сейчас… Маришка почувствовала, как на ее запястьях защелкнулись стальные кольца. Она попыталась разъединить руки и не смогла. Она дернулась сильнее, но тоже безуспешно. А потом она услышала еще один щелчок. И почувствовала несильный рывок за шею. Поводок! К ее ошейнику прицепили поводок. И теперь она как животное! Девушка зажмурилась и громко всхлипнула.

– Я тебя, девка, не знаю. Буйная ты там или тихая. А только мне в моем заведении порядок да тишина потребны. Пока у меня в кандалах побудешь. Покуда иных указаний не поступит. Волосы у тебя опять же до непотребства распущены. Поднимись-ка.

Девушка поднялась с колен. Теперь, с руками, скованными за спиной, она чувствовала себя особенно беззащитной. «Не плачь. Слезы русла по щекам проложат. Не плачь. Ты должна быть крепкой и сильной. На все муки слез не хватит. »

– Ну вот. Что тут сказать. Копна то у тебя густющая. Ниже попки падает. А бить тебя как? По передку?

– Я… Я буду послушной. Не надо меня бить, пожалуйста. Я же человек. Мне словами сказать можно. Я пойму.

– Порядки у меня, девка, строгие. Слова что… дело пустое. А вот через зад завсегда лучше доходит. Посмотрим. Седня день первой. По непонятке косяки прощаются. А завтра косу заплетешь. И тебе удобней – грязи собирать меньше будешь. И нам удобнее. Косу и откинуть всегда можно. Ну и подвесить тебя, если взбрыкнуть вздумаешь.

Тангар подергал цепочку поводка. Проверял, хорошо ли сидит. А в Маришкину шейку, при каждом рывке, шипы впивались.

– Воздуха глотни побольше. Ну, а теперича пошли.

Он шагнул, толкнул резную створку и дернул за поводок. Маришка еще не привыкла к такому обращению. Но ошейник больно врезался в шею. Она чуть вскрикнула и вылетела вслед за тангаром в коридор.

Ах! Как будто в омут с головой. Здесь собрался весь колледж. Голова у девчонки закружилась. В глаза тьмой плеснуло. Тут, наверное, было несколько сотен человек. Теснились по коридору, в несколько рядов. Парни даже на подоконниках стояли. Собрались, чтобы взглянуть на нее. На нее, совершенно голую, скованную, беззащитную. Рывок цепи. Маришка вскрикнула от боли в исцарапанной, исколотой шипами шее. Шушуканье. Перешептывание девчонок. Она ведь училась здесь уже больше года. И многих девчонок очень хорошо знала. Со старших групп. Да и с младшими уже успела познакомиться. А взгляды парней обжигали. Они скользили по ее обнаженному телу как раскаленные прутья. Маришка чувствовала их физически. Чувствовала кожей. В нее словно втыкали иголки, длинные, острые, холодные. И каждый шаг давался ей с трудом. Идти было больно, как по раскаленным углям или битому стеклу. Какое же это чудовищное унижение идти вот так, совершенно голой, через строй одетых людей. Идти на поводке, как животное. Не иметь возможности прикрыть свою наготу. Маришка чувствовала, что задыхается. Не могла вздохнуть воздуха. А студенты обсуждали ее. Обсуждали как вещь. И их слова секли ее больнее, чем плетка.

– Ой, ужас какой. А за что ее?

– Заговор в Столице был, не слышала что ли? Приставы с утра еще приехали. Говорят, казней было… Жуть сколько.

– А сиськи-то сочные, – вязкую тишину вдруг разорвал чей-то громкий голос, – отпендюрить бы ее во все дырочки. Часика эдак два-три.

– Недотрога. Вишь писюшка паутинкой заплетена.

– Чё, одна что ли дырка в теле? На пизденке свет клином не сошелся.

Звериный гогот парней. А для нее это было открытием. Разве этим можно заниматься и по-другому? Маришка вздрогнула. Широкие шаги девушка не решалась делать. Семенила испуганно, при каждом шаге стараясь стискивать бедра. Пунцовая от стыда, она вдруг заметила, что они прошли всего-то несколько метров. Раньше она пролетала расстояние от лестницы до их аудитории за мгновение. А сейчас путь словно бы растянулся на сотню лиг. Острая косточка от сушеного финика впилась ей в босую подошву. Она ведь никогда не ходила раньше босиком. Даже у кровати всегда стояли ночные туфельки без каблучков и задников. Девушка невольно вскрикнула и чуть подпрыгнула. Ногой затрясла. Ей казалось, что косточка все еще сидит в ее подошве. Теперь она старалась идти только на носочках босых ног.

– А титьки-то как прыгают… – голос еще одного шалуна словно кнутом ударил девушку. Она задрожала. И вдруг по коридору прокатились совсем другие слова:

– …И мне не казалось ни страшным, ни странным,

Что там внизу, собираются толпы,

Пришедших смотреть, как падает ангел…

И пристыженная тишина. Даже слышно, как где-то зудит о стекло заблудившаяся осенняя муха. Голос прозвучал сзади. Маришка не узнала его. Он хотела обернуться. Но очередной рывок цепи был особенно болезненным. По ее шейке, грудкам, животу, заскользили капельки крови. Лестница. Бесконечные ступени вниз. И лютый холод, которым тянет снаружи. Ее выведут на улицу. Совершенно голой. Она даже закрыться не может. И все на нее смотрят. Все! Какой позор! Не смотреть, не видеть, не слушать! Маришка чувствовала, что ее сердечко сейчас просто разорвется. И когда ей стало совсем невмоготу, вдруг в голове возникла мысль. Что смотрят на то, что нравится. Будь ей не шестнадцать, а восемьдесят, коридор был бы пуст. А если бы кто и попался навстречу – смущенно бы глаза отвел. Права была госпожа Клара. Она красивая, и ею любуются. Маришка шмыгнула носом. Холодно. И стыдно. Но уже не до смерти. Чуть-чуть отпустило. Ступенька. Еще одна. Еще.

– Пошевеливайся, – тангар в очередной раз дергает цепь. Мрамор лестницы холодит босые ножки. У нее внутри все стискивается, замирает от холода. Смотритель спокойно толкает створку двери. Порыв холодного воздуха обжигает обнаженное девичье тело. Маришка вышла на крыльцо. Не упираясь. Шея болит очень уж сильно. Зябкий осенний ветер облизал ее влажным языком. Всю. С ног до головы. Жадно забирая остатки тепла. О нет! И здесь народ. Горничные, уборщицы. Даже преподаватели о чем-то говорят. Вроде бы о своем, а сами украдкой бросают на нее жадные взгляды. Холодно. Как же ей холодно. Словно длинные ледяные спицы впиваются в тело. Теперь, наверное, ей будет холодно всегда. До самой смерти. Маришка сглотнула горький комок, подкативший к горлу.

Девушка сошла с крыльца и машинально сделала шаг к жилому корпусу. Цепь поводка, натянувшаяся как струна, бросила ее на колени. Ошейник клыками впился в шею. Свистнула плетка, болью обжигая плечо.

– Куда? Куда ножками двигаешь? – рявкнул на нее тангар. – В комнатку свою собралася? В стойло, сучка, в стойло. Знать будешь, как против его Величества бунтовать! – это поварята выскочили из кухни. Совсем еще малыши. Десять лет, не больше. Поглазеть на голую девчонку.

Слезы брызнули у Маришки из глаз. Она ведь больше не вернется в свою комнату. Где уютно потрескивает камин. А на решетку можно поставить кофейник и он будет булькать, наполняя воздух терпким ароматом. И можно будет пить кофе, или, еще лучше, огромную кружку сладкого горячего шоколада. А потом нырнуть под теплое одеяло с головой. Если бы только ей дали бы это сделать! Всего на мгновение! И весь этот морок, весь этот ужас бы исчез!

Маришка всхлипнула. Коленки саднили. Она разбила их, когда рухнула на камни двора. И ее плечи снова ожег удар плетки. Со стоном девушка поднялась с земли. Она еще пыталась найти свои окна. Попрощаться с ними. Навсегда. На мгновение ей показалось, что там, на втором этаже, она видит Ланку, застывшую у окна. Но рывок цепи заставил ее почти бежать за тангаром. Некогда было глазеть по сторонам. А еще через десяток шагов они свернули за угол. К блокгаузам и сараям…

Маришке не показалось. Ланка действительно стояла у окна. И плакала, вытирая глаза бархатной шторой. Платочек свой она закусила во рту, крепко стиснув зубы. Она боялась, что не выдержит и разрыдается во весь голос. Маришка, Маришечка! Как же подло и безжалостно с ней поступили! Подло и безжалостно! Ее лучшая подруга, ее Маришка, гордая, дерзкая, независимая. Теперь ее вели на поводке. Как маленького испуганного зверёнка. Она хотела вернуться домой. Правильно. Куда же еще? А этот жуткий гном дернул за поводок. И Маришка упала. А потом ее ударили плеткой. Ланка как наяву услышала хлесткий звук удара. И вскрикнула, потирая собственное плечо. Покачнулась, от накатившей на нее волны боли. Ей хотелось выть. Выть, кататься по полу, рвать ткань на стенах. Выть и рыдать от ужаса бессилия.

– Лучше бы я была там, вместе с ней, – Ланка отняла платок с пятнышками крови. Она и не заметила, как прокусила себе губку.

– В самом деле, госпожа Переверзева? – в ледяном тоне ректора ей послышались ехидные нотки.

– Ай! – девушка вздрогнула и вскрикнула от испуга. Гости появились слишком неожиданно. Ректор и их классная дама.

– Ланочка, почему ты не лежишь? И у окна стоишь в одной рубашке. Простудишься. Ложись сейчас же, – в глазах Клары стояли слезы. Ланка дала себя уложить.

– Простудишься, – всхлипнула она, – у меня камин горит. А Маришка там, на улице, совсем голая. Она что, не простудится?

Девушка уткнулась головой в подушку и разрыдалась.

– Сопли утрите, госпожа Переверзева. А я жду ответа на поставленный мной вопрос. Вы в самом деле хотели бы быть рядом со своей подругой?

Ланка шмыгнула носом. Потом резко повернулась к ректору. Наволочка на ее подушке была мокрой от слез.

– Да! Да! Да! Хватит? Или еще ответить? – бросила она в лицо эльфу дерзкие фразы. Никогда раньше она не позволяла себе говорить таким тоном с мэтром. Она всегда боялась Ди Дагроссу. А вот сейчас страх исчез.

– В таком случае откиньте одеяло, встаньте и разденьтесь. Совсем.

– Господин ректор! Вы забываетесь! – вспыхнула де Рижжак.

– Это не приказ, Клара. Я предлагаю госпоже Переверзевой добровольный эксперимент. Пробежаться голой по коридору туда и обратно. А потом вернуться сюда и еще раз хорошенько подумать.

Ланка крепко вцепилась пальцами в край одеяла, чтобы не отняли. И натянула его до самого носа. Но все равно густо, пунцово покраснела. Предложение ректора было совершенно непристойным. Даже думать о нем было стыдно.

– Можете не отвечать, госпожа Переверзева. Ваш выбор ясен. А ведь вы действительно могли оказаться рядом с ней. Уже сейчас. Что вы собирались сказать Имперскому Курьеру? Что они скоты несправедливые, а указ Императора дерьмо собачье? Да и сам Его Величество…

Ланка натянула одеяло еще больше. До самых глаз. Если и не так… То этот жуткий древний эльф почти угадал ее мысли.

– С вашего разрешения, госпожа Переверзева, я сяду, – ректор подвинул стул с резной спинкой поближе к кровати девушки, – госпожа де Рижжак, вы тоже можете сесть.

Классная дама присела на краешек кровати Ланки и погладила одеяло. Ласку и тепло девушка ощутила даже через плотную шерсть. И боль немного отпустила ее.

– Один человек, осужденный по Закону рода, не бросает тень на колледж. Два человека – это уже заговор. А может быть, их было больше? А может быть здесь гнездо? И сколько еще человек, ваших товарищей, между прочим, должно пострадать за ваш длинный язык? А ведь вашей подруги не будет от этого легче. Взгляните.

Ректор протянул свой посох к Ланке. В темноте хрустального шара, из сиреневого тумана выплыла их аудитория. Ю Гаэшти, пытающийся шагнуть к обнаженной девушке с распахнутым плащом. Укутать, защитить, закрыть. И Маришка, гордо вскинувшая голову. Их слова зазвучали в голове Ланки.

– Я потом покажу вам полностью, Клара, – эльф перехватил взгляд классной воспитательницы, – вы пропустили несколько тем. Мы должны будем выработать совместное решение.

Ланка закрыла глаза и всхлипнула. Маришка всегда была крепче ее. Она бы так точно не смогла. Ей всегда хотелось за кого-нибудь спрятаться. В колледже она всегда пряталась за Маришку. За Маришку… А сейчас… Ланка снова жалобно шмыгнула курносым носиком.

– Запомните на будущее, госпожа Переверзева. Боль нельзя разделить с другими. Боль близкого человека только усиливает твою собственную. А теперь мы должны обсудить с вами тему практической работы. И учтите. Вы на подозрении у Министерства Юстиции. Нейтральной темой вам отделаться не удастся. Вы должны доказать свою верность Императору.

– Я не могу… – измученно выдавила из себя девушка, – не мучьте меня. Пожалуйста! Я не могу! Не могу!

– Госпожа Переверзева! Вам удобнее разговаривать со мной на плацу в голом виде? Учитывая ваши посредственные оценки, я предлагаю вам рассмотреть тему ядов. Алкалоиды. Токсины. Яды животного происхождения. Яд, от которого человек просто засыпает, дорогого стоит. Он ведь не вызывает подозрений. Туманное Братство большую цену за такие зелья платит. Да и Серый Орден, я думаю, не откажется от нескольких скляночек. Это ведь совсем не больно. Сколько людей умирает во сне? А госпожа де Рижжак вам поможет. Она замечательный химик. Ценность такой работы ясна даже профану. И это лучшее, что вы можете сделать для своей подруги. По древнему преданию счастливый человек должен принять в своем доме Семь Гостей. И последняя гостью – Дершасса, Тихая Смерть. Или вы считаете, что княгиня Ланская должна умереть от раскаленного меча во влагалище? И это еще не самый худший из предложенных вариантов. Вы многое пропустили.

Ланка вздрогнула под одеялом. Клара снова погладила ее.

– Нет! Я не могу! И не буду убивать Маришку! Вы…

Поднятый указательный палец ректора запечатал ей губы.

– Ваш отец второй легат пограничного легиона где-то на Севере. И прекратите мычать! Теперь вы сможете сказать только что-то очень важное. Слушайте меня. Второй легат – звание, дающее только личное дворянство. У вашей сестры двое детей. И она замужем за триарием этого же легиона. Я не спорю, ее муж достойный человек. Заслуженный ветеран в двадцать восемь лет. Но офицерское звание, а, следовательно, и дворянство, ему не светит. Равно как и серебряные орлы первого легата для вашего отца. Ваша мать умерла, когда вам было пять лет. И ваш отец дал слово, что выведет вас в люди, во что бы то ни стало. Его годовое жалование – семьдесят пять золотых кун в год. Из них он платит за вашу учебу – пятьдесят кун. И ест из одного котла с солдатами. Если вас привлекут как соучастницу по делу Марии Ланской… Возможно их и не осудят. Но с военной службой придется распрощаться – это точно. Вы подумали, как они будут жить? Без земли, положенной за выслугу лет, без дворянства? Без жалования? Вам же звание мага даст право на личное дворянство. И это как минимум. Придворный маг обычно очень скоро получает и наследное дворянство. И кроме всего прочего эта профессия неплохо оплачивается. Есть и еще одна проблема. Взгляните. Вот что прислал мне ваш отец в начале года. Письмо с просьбой повременить с внесением очередной годовой платы. Легиону по каким-то причинам задерживают жалование. Колледж с пониманием отнесся к этой проблеме. Хотя некоторые члены Попечительского Совета были против. Вы приступили к учебе, и будете продолжать учиться, даже если оплата не поступит вовсе. Я вижу в вас большой потенциал. Но если вы будете упорствовать, то эта история может всплыть при расследовании. Найдутся добрые люди… Тогда и я попаду под подозрение. А значит и весь колледж. Магов не любят ни знать, ни простолюдины.

– Господин ректор, я думаю, Ланочка все поняла. Сегодня она отдохнет, а завтра мы приступим к разработке развернутого плана практической работы. Можете не беспокоиться, мы сдадим его в срок. Правда составление ядов требует редких компонентов. Их может не оказаться у нас в колледже. На их доставку потребуется месяц, два, а то и полгода… За это время многое может измениться.

– Нет, госпожа Клара, – Ланка откинула одеяло и вытянулась в струнку. Пальцы ее теребили завязки теплой ночной рубашки. Она пыталась развязать бантик узла, но он затянулся, и этого никак не удавалось сделать. Проклятые завязки. Она не могла ни развязать их, ни даже порвать. А снимать рубашку через голову было очень, очень стыдно.

– Мне раздеться? – через несколько секунд спросила девушка, – или вы отведете меня к брату Григорию так? В люди не поднимаются по трупам друзей. Так выбиваются только в скоты. Но вы правы. Моя учеба – слишком дорогое удовольствие для нашей семьи. Рылом-с мы не вышли. Все, что я должна колледжу – я отработаю, где скажете. Я же не белоручка. Могу полы мыть, белье стирать, за скотиной ухаживать, готовить.

– Вы отчислены, госпожа Переверзева, – ректор поднялся со стула, – собирайте вещи и завтра в десять извольте прибыть за своими документами и окончательным расчетом. Завтра же вы должны покинуть колледж. Кроме этого я настоятельно рекомендую покинуть вам Даргонлайн сразу же. Финансовая неустойка вашему отцу выставлена не будет.

Уже у двери темный эльф остановился и повернулся к девушке:

– Может еще что хотите сказать?

– Да, господин ректор. Командир с солдатами не от бедности питается. Если со служивыми из одного котла не есть – каптенармус сильно воровать будет.

– Спасибо, госпожа Переверзева, – ректор прикрыл дверь с аккуратным щелчком.

– Ланочка, Ланочка, что же ты наделала? – Клара смотрела на свою воспитанницу со слезами на глазах.

– Я не смогу убить Маришку. И не смогу стоять и спокойно смотреть на это. Если не с ней рядом – то хоть не видеть… И все равно. Я умру!

Девушка бросилась ничком на постель и разрыдалась. Клара промокнула платком слезы. Потом присела рядом с Ланкой и начала гладить ее.

– Не надо. Может быть, еще все обойдется? Ю Гаэшти и Шу Михневич обращения к Императору напишут. Может, Маришку еще и помилуют.

– Я буду молиться… Я в храм Сильмариэль пойду! Только бы все удалось! А учиться – все одно не смогу. Смотреть на Герту и лживо улыбаться. Что она для Маришки придумала, сволочь!

– Может быть, ты и правильно выбрала. Не знаю, – Клара прикрыла Ланку теплым одеялом, – ладно, лежи. Я пойду на кухню распоряжусь, чтобы обед и ужин тебе в комнату доставляли.

Обед! Ужин! А Маришка и не завтракала с утра. Ладно. Надо взять себя в руки. Не дергаться. Когда еду принесут – вот тогда и навестить Маришку. А пока собрать вещи. С утра времени уже не будет.

Путь этот был самым долгим в жизни Маришки. А всего-то несколько сот саженей. С утра она бы пролетела это расстояние, как ветер. Легко и незаметно. А сейчас. Большой пальчик она ушибла о мощеный камень двора. Раньше она и не замечала, как неровно стесаны их поверхности. А теперь каждая грань резала ей босые ножки. Но дальше еще хуже. Грязь. Навоз. Острые сучки. Щепки. Она никогда раньше не ходила на задний двор. Склады, пакгаузы, мастерские, конюшня, птичники, свинарники, коровник. Зачем? Здесь жила обслуга. Те, кто незаметно обеспечивал их колледж всем необходимым. Зачем их было отвлекать от работы? Они жили в разных мирах. Лишь изредка сталкиваясь и стараясь не замечать друг-друга. Теперь она упала даже ниже их. Она, урожденная княгиня Ланская, была теперь даже не женщиной. Учебным пособием.

Камень, пущенный с силой умелой рукой, врезался ей под коленку. Девушка охнула и рухнула на землю. Хрипя и пытаясь схватить ртом воздух. Тангар обернулся. Никого. Только злорадный мальчишечий хохот из-за угла. Маришка упала прямо в грязь. Жидкую черную грязь, смешанную с вонючим навозом. Ее чуть не стошнило от противного запаха. «Как свинья. Как животное…» Свиньи в загоне, приветствовали свою товарку радостным хрюканьем. Не дожидаясь удара плетки, девушка постаралась подняться побыстрее и, прихрамывая, поплелась за угрюмым гномом. Мимо каменных сараев. К мощным двустворчатым железным воротам. Рядом, в сторожке, клевал носом толстопузый орк. В помятой кирасе, но с начищенной и острой алебардой. Но он был не один. Здесь еще неторопливо, словно прогуливаясь, прохаживался брат Гриша.

– Вы, милостивый государь, я так понимаю, господин смотритель бестиария? – вежливо поклонился монашек, спрятав руки в широких рукавах рясы.

– Ну, я, господин смотритель. А ты то кто, мил человек, будешь?

– Смиренный слуга Его Императорского Величества. С вашего позволения намерен проконтролировать процесс содержания государственной преступницы. Разрешения на деяние сие имею от ректора вашего.

Брат Гриша развернул пергаментный свиток с печатью колледжа.

– Да говаривал мне о вас господин ректор. Смотрите, коль охота, – тангар кивнул орку. Тот нажал на рычаг в сторожке, и ворота плавно распахнулись. Рывок цепи. Маришка послушно засеменила босыми ножками. Из подземелий пахнуло холодом и смрадом. Там было жутко. Девушка снова всхлипнула. Она не хотела туда! Она не хотела спускаться в эту вонючую страшную тьму. Мамочка! Ну, пожалуйста, не надо! Не надо в эту темноту. Там страшно. Маришка жалобно всхлипнула. Солнышко, робкое осеннее солнышко вдруг выглянуло из-за серых туч. И лучик его скользнул по коже Маришки, как погладил. Словно Солнышко навсегда прощалось с ней. Маришка всхлипнула.

– Факел возьмите, брат Гриша. А то ступеньки склизкие, крутые.

– Благодарствую, господин Смотритель. Мы уж сами.

Над капюшоном брата Гриши повис небольшой светящийся шарик. Девушка никогда бы не подумала, что монашек магии обучен. Спуск был крутым. Но Маришка не считала ступеньки. Слишком уж они были скользкие. В грязи, в тине какой-то, в склизком навозе. Выбирала, как правильно ножку поставить, чтобы не поскользнутся и кубарем не покатиться вниз. А в сырые, поросшие мхом стены были вделаны крючья. И они так и норовили впиться ей в лицо, в глаза, в тело. Жуткое, чудовищное подземелье. За что же ей это все? В чем она провинилась переде Богами?

Снизу тянуло ледяным холодом. Маришка и не подозревала, что ей может быть еще холоднее. А тут, словно осы жалили ее своими острыми жалами. Во все местечки ее беззащитного, обнаженного тела. Конец лестницы. Коридор с закопченными каменными сводами. Широкий – две кареты разъедутся. Еще один орк с алебардой. Когда они проходили мимо – Служителю «на караул» отдал. И решетки по обе стороны коридора. Прутья ржавые железные, в ее запястья толщиной. С потолка капает и лужи под ногами. И вода – ледяная, как снег только что растаявший. Ну, разве что ледком не подернутая. Факелы редкие. А в камерах по бокам вообще нет. И там, во тьме, кто-то ворочается, ревет страшно. Или стонет жалобно. И вонь. Жуткая вонь. Гнили, мертвечины, нечистот, крови. Маришка старалась держаться посреди коридора и вздрагивала при каждом рыке.

– И кого вы тут содержите, господин смотритель?

– Животины разные. Те, кто посмирнее – грифоны, единороги – те в конюшнях обитают наверху. Оно и понятно. Им и воздух свежий, и солнышко потребно. Тута вон паук живет. Огромный, что бочка.

Маришка отшатнулась. Противный скрежет. Мохнатая лапа, высунувшаяся в коридор. И множество горящих в темноте красных точек. Девушка испуганно сжалась. Плечики ссутулила.

– Тут вон гидра в бассейне булькает. Ядовитая, аки аспид. Там дальше гарпии.

– И вы все помните, господин смотритель.

– А то как же. Ну, а для служек, чтоб не ошибались, таблички вон с боков понаписаны.

Они шли, а коридор дугой загибался. Конец и начало его скрывались во тьме. Изредка из ниш выходили вооруженные орки. Честь отдавали и снова прятались по своим нишам. Маришка заметила, что кольчуги у них на меховые куртки надеты. А у нее сосочки от холода как каменные стали. И зубы чечетку танцевали. И от холода, и от страха.

– А насчет режима размещения пособия? Вы какие указания от ректора получали?

– Насчет режима никаких. Вас он сказал сопроводить, да препятствий ни в чем не чинить.

– В таком случае, может, не будем далеко ходить? Жутковато как-то здесь. Разместим пособие в любой из камер.

– А тут свободных камер нет. Саженей пятьдесят еще пройти надо.

– А ей что, отдельная камера положена? Чем вот эта плоха? – монашек кивнул головой направо.

– Тут тролли лесные сидят.

– Но она же их не стеснит. Камера большая. На всех места хватит. Зачем государственному преступнику особенные условия создавать?

Маришка испуганно вздрогнула. В камеру к троллям? Это что, шутка такая?

– Можно и здеся, конечно. Ежели вы указание дадите.

– Может быть, и дам. Или вы попросить меня о чем-то хотите, Ланская? Попросите. А я вам свет сейчас поярче сделаю. А то может вам соседей будущих плохо видно.

Тени метнулись по коридору. Шарик стал больше и взлетел повыше.

– О. Шонце, – тихий гром прогрохотал из угла. Маришка взглянула в камеру и вздрогнула. Две огромных меховых горы сидели у противоположной стены. Даже сидя они были выше ее на голову. Маленькие, собранные в кучку глазки смотрели на нее со злорадным интересом.

– О. Гля. Баба. Голая, – тролль ткнул в нее волосатым пальцем.

– Я не слышу вас, Ланская. Так о чем вы меня хотели попросить?

– Господин Смотритель разрешает мне обратиться к брату Грише? – робко спросила девушка, настороженно наблюдая за жалами трехвостки. Плетка уже научила ее покорности. И пониманию, что смотрителя лучше не злить.

– Обращайся, – тангар только плечами пожал. Видел он много раз, как людей ломали. Еще бы – девку, да к таким громилам. Тут и взрослая баба бы рачком встала, да сапожки облизала, лишь бы от такой радости избавиться.

– Господин монах, я не понимаю, что вы от меня хотите, – тихонько спросила девушка. Выдавила из себя эти слова. От страха она не могла удержать дрожь в коленках. И эта сволочь видел ее страх. Маришка сжалась. Господи! Стыдно то как!

– Да ничего особенного, госпожа Ланская. В ножки я себе кланяться не заставляю. Расскажите подробненько о вашей подрывной деятельности. О ваших пособниках. Вот скажем, госпожа Переверзева. Или этот… клыкастый. Как его… Ю Гаэшти, – монах изобразил на лице суровую работу мысли. Как будто вспоминал эту фамилию. В блокнот не заглядывал, – или еще кто? Скажем Лариса Рейсинг. Может она от себя подозрения отвести хочет? Казнь вам такую придумала. Принести в жертву Древним Богам. Вы подумайте, госпожа Ланская. Вы мне показания. А я вам – отдельную камеру со всеми удобствами. А, при условии чистосердечного раскаяния и добровольного сотрудничества… Можно и вопрос о смертной казни пересмотреть. У Министерства Юстиции большие возможности. Очень большие.

– Да чтоб ты сдох, пидор гнойный, – надо отдать должное, Маришка не совсем понимала значение этих слов. Но в кабаках за такие слова по морде били сразу. Это если за нож схватиться не успевали. Она ведь понимала, понимала, что негоже произносить княгине такие ругательства. Можно было ведь найти и другие слова. «Сударь, ваше предложение оскорбляет мое достоинство». Но Маришка чувствовала, еще несколько слов – и она сдастся. Предаст всех. Сможет предать. И надо было отрезать себе все пути к отступлению. Лучше пытка, чем позор. Лучше самая страшная мука, чем предательство.

Смотритель забулькал, словно лягушку проглотил.

– Я думаю, пособию подходит именно эта камера. Размещайте ее здесь. Я даю вам такие указания, – брат Гриша судорожно глотал воздух.

– Как скажете.

Щелкнул карабин, отцепляясь от ошейника. Потом тангар развернул Маришку спиной.

– Кандалы ручные не нужно снимать. Вдруг девушка троллей поцарапает.

– Гы… – загрохотало по камере.

– Как будет угодно, брат Гриша.

Лязгнул замок, открывая решетчатую дверь. Гном подтолкнул Маришку к камере. Не сильно. Она переступила через порог. И снова лязг железа. Дверь отрезала ее от остального мира. Обнаженная девушка, с руками, скованными за спиной, осталась один на один с двумя лесными троллями. Горы выпрямились и двинулись к ней. Огромные волосатые мужики. Маришка вновь прикусила нижнюю губку, только чтобы не закричать. Но стон сдержать не могла. Одежды на троллях не было. И она могла рассмотреть их чудовищные чресла во всех подробностях. А весь ее опыт общения с мужским достоинством состоял в помощи при пеленании Ивасика, когда ему шесть месяцев исполнилось. Девушка не смогла сдержать стон. От ужаса коленки у нее задрожали.

– А черноволосая не соврала. Есть у тебя эльфийская кровь в жилах. На обычных баб у этих обломов с трудом встает. А вот на тебя… Посмотри, Ланская, как шустро набухают эти поленца. Все еще ни о чем попросить не хочешь?

Маришка сама не ожидала, что из нее вылетело. Смысл большинства слов был для нее непонятен. Одну она подслушала перед дракой в портовой таверне. Один морячок сказанул другому. Ну и понеслась. Как они тогда с Ланкой выскочили из той месиловки?

– Ну что ж. Желаю вам приятного время провождения… княгиня… За мужество и стойкость. Ну-ну. Я подожду. Терпелки хватит. Но ты еще, сучка, сапоги мне до блеска вылижешь. Тварь! Кровью у меня харкать будешь!

– Брат Гриша, пособие размещено согласно вашим указаниям. Намерены отдать еще распоряжения? – холодно осведомился Смотритель.

– Я намерен отобедать и уединиться для молитв и составления отчета.

– В таком случае разрешите проводить вас к выходу.

– Да. Факелы только поставьте в камеру. Я хочу, чтобы тролли хорошо рассмотрели эту маленькую сучку.

– Сей момент отдам команду.

Тангар что-то буркнул. И орк убежал по коридору. Еще через минуту камеру освещали два факела. Смотритель и брат Гриша ушли. А вот орки остались. Их даже прибавилось. Маришка с трудом могла представить, что с ней сейчас сделают. Знала, что ей будет очень больно. Но хуже всего было то, что на нее будут смотреть. Вот эти уродливые орки. Мучительно было слушать их сочные комментарии и гогот. Они только усиливали ее стыд и ужас от происходящего.

Тролли подошли еще ближе. Маришка тесно-тесно втиснулась спиной в прутья. Смрадом пахнуло из пасти чудовища. Девушка зажмурилась. И сразу же завизжала. Огромная, как лопата, мохнатая пятерня с силой стиснула ее левую грудку.

– Ща сок брызнет, – орк смачно сплюнул на пол. Остальные охранники загоготали. Маришка почувствовала, как ее босые ножки отрываются от каменных плит пола.

– Батюшки святы, что ж это творится-то! – Аглая Тихоновна только руками всплеснула, – да куда ж тебе такие деньжищи-то? По что? Ой! В карты сынок проигрался! Разорил! По миру нас сиротами голыми пустил!

– Ша, мать! Не причитай! – рявкнул Тимофей Долдоныч, – бабы дуры, но мать-то права. Порадуй нас, сынок, в какое такое дело сумму сию гигантскую вложить хочешь? Флот по морям Семиморья снарядить? Али… ентот, как его, камень хфилософский открыть наконец? Что свинец в золото превращает, да людям вечну молодость дает.

– Княгиню мне выкупить надобно, – Игорь стоял, набычившись, глядя на сродственников исподлобья.

– Ах, княгиню он купить захотел. Это не Машку ли Ланскую часом? Указ сегодня глашатаи по всем площадям Дарга читают.

– Это какая такая Машка? Марьи Филипповны да Егора Кузьмича дочка что ли? – матушка Нухотина-младшего недоуменно посмотрела на мужа.

– Да не, мать. Та девка справная, чинная. А энта вертихвостка, срамота одна. Былась она у нас разок в прошлом году. С оболтусом нашим в колледже ентом вместе учится. Да ты помнить ее должна. Платье у ней такого зеленого бархата гламанского, золотой канителью вышитое. Волосы такие, ниже заду, в сеточку жемчужную убраны. Ну, нос она все от нашей жратвы воротила. Ну, оно и понятственно. Не баре мы. На фарфоре не снидаем.

– Да помню ее, конечно. Тоненькая такая пигалица. Мордашка смазливенькая. Ну, так худа же… – саму-то Аглаю Тихоновну Боги габаритами не обидели.

– Так то и хорошо, что худа, за тебя мать, по такой цене, всего золота Дарга не хватит, – Игорь кулаком утер нос.

– Ша! Значит, слушай слово мое отеческое. Сядь и забудь. Счас десерту похлебаешь, а на занятия ужо завтрева пойдешь. А в воскресеньице мы с тобой на рынок сходим. Там какую хошь бабу – таку себе и выберешь. Ну а ежели с двумя сразу совладаешь – так и двух бери. Ну, а не глянется тебе никто, шамаханку тебе выпишем. Шамаханские бабы, знаешь, какие знатные? Талия – колечка тоньше. А груди-то – что дыньки крупные. А как глазищами-то своими зыркнет, да глазками поведет – кровь по жилам огнем горит.

– А ты-то почем знаешь, Тимофей Долдоныч, про баб шамаханских? – насторожилась Аглая Тихоновна.

– Ну, так это. Директор банка. Ссуды-то под разный товар давать приходилось. Когда под соболей. Когда под булат. Ну а когда и под шамаханок, – Тимофей Долдоныч немного стушевался и покраснел. Аглая Тихоновна только головой покачала.

– А мне другие бабы без надобности. Да и с князьями породниться не грех.

– Ой, Сильмариэль Светоносная. Ой, госпожа Пресветлая. Так ты что ж? На ентой пигалице еще и жениться собрался? – Аглая Тихоновна аж руками всплеснула.

– Не пойдет она мать по-другому, – пробубнил Гоша, низко склонив голову.

– А так пойдет, значит? Слово тебе тайное молвила?

– Нет, бать, не молвила.

– Значит ты, сынок, государеву преступницу выкупать хочешь, которая и не любит тебя поди?

– Я ее люблю. Стерпится – слюбится. Венчаемся – само собой все срастется.

– И выкупать ты ее у кого собрался?

– Знамо дело – у ректора. И монашка серого подмазать. За такие деньжищи – любой купится.

– Деньги тебе – не грязь дорожная. Хошь ешь – хошь лопатой греби. Они умом, трудом, потом, да кровью зарабатываются. И разбазаривать их ради блажи минутной, не смей. Ни счас, ни позжей, когда на мое место сядешь. И детям своим накажи. Которых тебе нормальна девка нарожает.

– Опять же у Марфы Филипповны средненькая дочка как раз заневестилась.

– Я слово Нухотиных дал, – из последних сил выдавил из себя Гоша. Тяжелая тишина нависла над обеденным столом. Наконец, Тимофей Долдоныч поднял седую кудлатую голову.

– А за базар, сынок, отвечать приходится. Ты дал – только ты и отозвать можешь. Моей власти тут нету. Вот и посмотрим счас, какова крепость твоего слова Нухотинского. Под кнут ляжешь. Без счета. И с солью.

– Порты сымать?

– Все сымай. В сарай иди да на лавку ложись.

– Ой, да ты что такое удумал, Тимофей? Забьешь же совсем мальчонку! Ты ж его розгами только и драл. Да и то почитай уже сколько месяцев-то прошло. Насмерть же засечешь. Не дам!

– Все. Молчи мать. На паперти на старости лет побираться не хочу. Лучше совсем без наследника, чем пустобрех, да транжира. А покамест водки мне плесни. Тангарской, Крыла Белого. Да смотри, полней стакан наливай.