Бордель в концлагере Глава 8. Рудик

На следующий вечер работы не было. Часть, с которой мы работали вчера, отправили дальше, на переформирование, следующая еще не прибыла. Мы, конечно, все равно привели себя в порядок – маникюр, педикюр, боевая раскраска. Одетые, как для работы, мы сидели и лежали на кроватях и трепались.

Меня очень беспокоила Рахиль – хотя ее подлечили, укололи и намазали, и болело у нее уже не так, ее глаза лихорадочно блестели, вся она была какая-то отрешенная и повторяла:

– Я убью их! Я больше им не дамся! Они не люди!

Я, как могла, успокаивала ее, гладила, целовала. Но расшевелить ее не удавалось.

Открылась дверь – в дверях стоял Фишер (“Хорошо, что один. Значит, всех ебать не будут. Кого-то уведет. Интересно, кого?”).

После первого рабочего дня, вернее ночи, на следующий свободный вечер тоже пришел Фишер и вызвал Яну. Она доверчиво пошла с ним. Вернулась она под утро – ее принесли, сама она идти не могла. После врача она уснула, а под вечер рассказала нам, что с ней делали.

Оказывается, ее хозяин, комендант лагеря штандартенфюрер пригласил начальство из Берлина и похвалился им, какая у него маленькая девочка, делает все-все. Те раскатали губы, и ему пришлось отдать Яночку им на ночь. Их было десять человек, каждый кончил по три-четыре раза. Сначала они приказали Яночке лечь на стол спинкой и ласкать себя, пока не кончит при всех.

Она вообще кончает очень редко – мала еще, а тут они все время проверяли, когда она станет мокренькая, все лезли в ее пизденку пальцами. Она вся измучилась, натерла письку докрасна, пока не стало мокро. Потом через ребенка прошли все десять. По одному, по двое, по трое сразу. Если считать количество хуев, засунутых в нее, получится около сорока. Как она не умерла, одному богу известно. Но уже через несколько дней она работала, как все.

Помню, первый раз, когда нас с Лией взял к себе вечером Миллер – наш с ней хозяин, нас привели в его особняк. Там собралось человек пятнадцать, все уже голые и пьяные. Стоим мы в дверях, мнемся. Я думала, он заставит показать нашу с Лией любовь, но он очистил половину стола и велел нам лечь на него на спины, задрать комбинации и при всех тереть себе письки и клиторы. Было ужасно стыдно при всех показывать, где у меня самые заветные местечки. Мужики чуть носами в письки к нам не лезли, а когда я кончила, стали тыкать туда пальцами, обнюхивать их и совать мне в рот. А мне всегда становится очень стыдно, когда я кончаю при всех, я краснела, прятала глаза, виновато улыбалась. Бедная Лия старалась, как могла, но они все время проверяли пальцами, мокрая она или сухая, тогда она зажмурила глаза, что-то про себя представила (“Интересно, что или кого она себе при этом представляет?”) и, наконец, тоже кончила. По-моему, она совсем не стеснялась. Потом все было как много раз после, все просто – ни о чем не думать, выполнять команды, подставлять нужные дырочки и стараться иногда самой получить удовольствие.

Вообще, все вечера сливались в моих воспоминаниях в одну сплошную оргию. Я не помнила подробностей, лиц, имен. Были одни члены, которые долбили меня, большие и маленькие, стоящие и висящие, которые нужно было поднять, чтобы они могли воткнуться в меня. И команды, которые я механически выполняла:

– Ложись, блядь! Раком, блядь! Соси, ссука! Держи эту ногу выше! Раздвинь жопу, блядь! Ползи сюда!

Хотя, нет. Один вечер я вспоминаю очень часто, хотя и хочу забыть его.

Началось все как обычно.

Мы стояли перед кроватями в проходе, как положено – раздвинув ноги, лобки блестят.

Фишер медленно прошелся по проходу, постукивая плеткой по сапогу и внимательно оглядывая каждую с головы до ног.

Осмотрев всех, он вернулся ко мне. Пришлось показать ему свои прелести – вынуть сиськи, потрясти ими, раздвинуть письку и выпятить живот. Фишер покопался рукояткой плетки в моей пизде, глядя мне в лицо – я должна была улыбаться при этом.

– Ну, пошли, блядь. Господин оберштурмбанфюрер приказал отправить тебя в командировку.

Я вышла из строя, опустив подол, и пошла к двери, но обернулась и спросила:

– Господин гауптштурмфюрер, а моя сестра? Мы же всегда вместе.

– Молчать, блядь! Забыла, кто ты? Живо напомню. Не твое дело задавать вопросы, твое дело подставлять дырки. Сестру будет ебать сам господин оберштурмбанфюрер, а ты пойдешь туда, куда я прикажу! – мы вышли в коридор и спустились по лестнице. – Эй, солдат! – он подозвал попавшегося на глаза солдатика. – Получи автомат и быстро сюда. Бегом!

Несколько минут мы стояли молча позади сцены на первом этаже. Прибежал запыхавшийся солдатик с автоматом.

– Отведешь ее в гостиницу, в двадцать пятый номер!

– Есть! Хайль Гитлер!

– Хайль! – Фишер стал подниматься по лестнице (“Сейчас этот солдатик будет меня ебать, воспользуется случаем”).

– Это... – мялся солдатик, молоденький, лет восемнадцати, разглядывая меня блестящими глазами. Хуй под штанами уже топорщился.

Я потерла пальцем пизду, раскрыла ее.

– Что, хочется? Ты уже ебался?

– Д-да… В солдатском. Но там как-то все быстро и непонятно. Я здесь всего неделю.

Я потрогала его хуй через штаны – как палка.

– Только не кончи сразу. Как ты хочешь?

– Не знаю...

– Можно стоя, у стенки, передом или задом, в пизду или в жопу, можно раком. Выбирай!

– Можно... раком? И в... пизду... – ему были непривычны такие слова (“Вот, блядь, вежливый, воспитанный, а ебать бесправную девочку, которая должна выполнять все его прихоти и не может послать его, это как?”).

Я повернулась к нему попой, подняла комбинацию на шею, нагнулась, уперлась руками в коленки и стала ждать. Сквозь свои раздвинутые ноги я видела, как он суетливо спускал штаны и трусы (“Трусы! Когда же я последний раз снимала трусики? Последние мои трусики остались в предбаннике, перед медосмотром в первый день в лагере...”).

Наконец, я почувствовала, как хуй тыкается около моей пизды (“Никак не может попасть, неопытный, да и волнуется очень”). Я протянула руку между ног, взялась за него, приставила к своей дырочке и подалась назад. Сразу стало мокро внизу, от ощущения горячего мужского члена, который хочет меня. Он тоже толкнулся вперед, и я обо всем забыла. Опять горячая волна, мысли путаются, сжать – разжать... Мы кончили вместе, внутри – горячая сперма, самая приятная жидкость на свете... Повернувшись к нему, я облизала хуй, обсосала яйца и поднялась на ноги.

– Хорошо было? – спросила я, улыбаясь.

– Очень, спасибо тебе, – он уже застегнул штаны и стоял, застенчиво улыбаясь.

– Мальчик, блядям не говорят спасибо. Скоро научишься, как обращаться с нами.

– А... Можно я потрогаю тебя... здесь? – он несмело показал на мои сиськи. Они у нас почти открыты, видны сосочки (“Господи, и теперь стесняется. Пусть учится. А я, значит, уже опытная блядь, даже смешно”).

Я вынула сиськи совсем, сжала их, покачала перед его носом.

– Можно не только трогать, нужно сжать покрепче, повертеть соски. И не спрашивать разрешения – с блядями можно делать все, что захочется.

Он сначала робко коснулся сиськи, потом осмелел, стал сжимать их двумя руками, крутить соски (“Сейчас опять встанет, – подумала я. – Нужно идти, ему попадет”).

– Пошли, что ли. Командуй. И еще – по дороге, пожалуйста, никому меня не давай. Ладно? – он нехотя оторвался от меня, поправил автомат, подтянул ремень и робко попросил:

– Иди вперед!

Мы вышли через заднюю дверь и пошли по дорожке, посыпанной песком. По бокам были высажены цветы (“Красиво! Как на даче, до войны...”).

Попадавшиеся навстречу солдаты и офицеры останавливались, глазели на меня, вернее на мою пизду и сиськи. Мне было все равно, я давно уже не стеснялась. При виде солдат мой конвоир брал автомат наизготовку и командовал строгим голосом:

– Шнель! Шнель!

Он привел меня в гостиницу для приезжающих офицеров. Я уже бывала здесь, нас часто вызывали сюда.

– Хайль! Мне приказано доставить девку из борделя (“Вот гадина! Я к нему по человечески, а он – девку”) господам офицерам из двадцать пятого номера, – обратился он к сидящему за стойкой немолодому унтерштурмфюреру.

– Хайль! – тот вышел из-за стойки и стал разглядывать мои прелести (“Нужно представляться или нет? Обойдется” – я на всякий случай пошире расставила ноги, выпятив блестящую письку, обведенную красной помадой. – “Хорошо бы минетом обойтись... А может, и не решится, испугается – небось, меня начальство ждет...”). – На второй этаж! – он с сожалением стал смотреть, как я поднимаюсь по лестнице. Вид снизу, наверное, был впечатляющим (“Счас дрочить будет, скотина!”).

Солдатик постучал в дверь, открыл ее:

– Хайль Гитлер! По приказу оберштурмфюрера Фишера девка из борделя доставлена!

– Хайль!– послышался голос из-за двери. – Давай ее сюда и проваливай! – солдатик обернулся ко мне и сделал приглашающий жест рукой.

Я протиснулась мимо него и услышала звук закрываемой двери.

Это была, наверное, гостиная – довольно большая комната с диванами, креслами и накрытым столом посредине. За столом, обернувшись ко мне, сидели трое офицеров в одних рубашках, брюках и сапогах (“Форма армейская, не СС. И всего трое, повезло!”). Один, старший – здоровый мужчина лет пятидесяти, другой – мужик как мужик, лет тридцати, а вот третий... Мне стало жарко, волна жгучего стыда окатила меня, кажется, я покраснела всем телом. Я поспешно опустила голову и уставилась в пол (“Это же Рудик! Господи! Как стыдно! Что делать!”).

– Подойди поближе! – я остановилась перед старшим, он с интересом рассматривал меня с головы до ног, вернее, с сисек до письки. – Как звать?

– Соня, – я, как положено, вытащила сиськи, покачала их, задрала комбинашку и раздвинула рукой письку, выпятив ее вперед.

– Сколько тебе?

– Пятнадцать, – я смотрела ему прямо в глаза, стараясь не думать о Рудике.

– Повернись, – я повернулась, шире расставила ноги, нагнулась. Пока он ковырялся рукой в моей письке и попе, я зажмурила глаза, чтобы не смотреть на Рудика (“Может, не узнает? Кто я была для него, маленькая девочка...”).

– Встань! – я медленно поднялась, повернулась лицом у старшему. Лицо и грудь просто горели, меня охватила паника.

Рудик учился в нашей школе. Я была в восьмом классе, а он – в десятом. Высокий блондин, первый красавец в школе. Все наши девчонки были влюблены в него. Я тоже тайком мечтала, что он пригласит меня в кино, но он, конечно, не обращал внимания на такую мелюзгу, как я.

Рудик был в комитете комсомола. Когда меня принимали, он задал мне вопрос о международном положении и насмешливо смотрел, как я что-то мямлила. Правда, все равно приняли. Как же он, комсомолец, стал немецким офицером? Ну, да, он был немцем по национальности. А потом, наверное, закончил офицерские курсы и стал лейтенантом. В их армии.

И вот теперь он здесь, смотрит на меня, полуголую. Будет меня лапать (“И ебать тоже будет! Я не смогу... Я лучше умру...”).

– Сними сапоги и брюки! – я опустилась на колени и с трудом стащила с него сапоги, стянула брюки, кальсоны. Здоровый член висел между ног. – У ребят тоже сними. – я стягивала одежду со второго мужика, стараясь не смотреть на Рудика.

Все были уже голые, остался только Рудик. Я на коленях подползла к нему, ухватилась за сапог, стараясь не поднимать голову.

– Так как тебя зовут? – пришлось поднять глаза.

– Соня... – я опять покраснела.

– Соня... Где-то я тебя видел... Слушай, мы с тобой не учились в одной школе в Белоруссии? (“Сказать нет? Все равно вспомнит.”)

– Да, господин офицер. Я в восьмом, а вы в десятом, – я держала один снятый сапог в руке, забыв о другом.

– Господа, вот это встреча! Я же ее прекрасно помню! Еврейка из нашей школы! Недотрога!

– Была недотрога, а теперь – блядь. Ну-ка, скажи нам, кто ты? – второй захохотал.

– Я... блядь, жидовская блядь... – у меня навернулись слезы.

– И буду делать все, что прикажут!

– И буду делать все, что прикажут господа офицеры, – я как раз стягивала кальсоны с Рудика, тут его длинный тонкий член выскочил наружу и чуть не хлопнул мне по носу. У него, единственного из них, член стоял. Видно, оттого, что его раздевала знакомая девчонка-недотрога, которая сейчас была целиком в его власти.

– За такую встречу нужно выпить! Налей, Руди! И ей тоже, веселей будет! – распорядился старший.– Встань! – теперь все стояли вокруг меня голые, хуи у всех, кроме Рудика, висели. У меня сиськи так и были вытащены из комбинации, соски напряглись от смущения. – Ну, прозит! – я проглотитла полный фужер коньяка, даже не почувствовав вкуса, кто-то сунул мне в рот лимон. Внутри разлилось знакомое тепло (“А может, это хорошо, что с Рудиком? Вот только при всех... И они тоже будут со мной...”).

– Ну, расскажи школьному приятелю, давно ли ты здесь, как живешь, чем занимаешься? (“Он что, издевается? Рассказать Рудику, что я здесь делаю?”)

– Я... я здесь три месяца... в офицерском... борделе... – каждое слово давалось мне с трудом.

– Смотри на него! – пришлось поднять глаза (“Наверное, я вся красная... И коньяк не помогает”). – Пощупай-ка ее!

Рудик протянул руку и стал мять мои сиськи (“Стыд какой...”).

– Ну, и что ты там делаешь? – продолжал старший.

– Я... обслуживаю господ офицеров.

– Как обслуживаешь? Из тебя что, каждое слово вытягивать? – второй рукой Рудик стал гладить мою письку. – Ты не знаешь, как надо вести себя с офицерами?

– Прости, Ру... господин офицер! – я рукой раздвинула письку и выпятила ее вперед, чтобы ему было удобней. – Я обслуживаю господ офицеров своими дырками. Поднимаю их боевой дух.

Рудик все время оглядывался на своих товарищей, натужно улыбаясь (“Он старается перед ними. Он же здесь самый младший, хочет казаться таким же, как они.”).

– И какие у тебя для этого дырки?

– Рот, п... пизда и жопа, господин офицер!

– И что же делают с твоими дырками?

– Меня... ебут... во все дырки, – я готова была провалиться сквозь землю.

– Нас ты тоже обслужишь всеми своими дырками?

– Обслужу. Для этого меня и привели.

– Ладно, Руди, хватит допрашивать. Пора приступать к делу, – это старший. – Пусть она покажет нам кино – сама себя поласкает. Ложись на стол, ссука! И не вздумай врать, что кончила, проверим! Это будет весело, господа!

Я повернулась к столу и стала медленно очищать место для себя. Я уже не раз проделывала это для офицеров, одна, с Лией, с другими девочками. Но перед Рудиком! Тянуть было больше нельзя. Я неловко взобралась на стол, села, подняла комбинашку к шее, улеглась на спину и раздвинула ноги.

– Подложите ей что-нибудь под голову, пусть смотрит на нас, лучше на Руди!

Теперь под головой у меня была диванная подушка, и смотрела я, как Рудик уставился мне в письку. Член его был напряжен и мелко подрагивал (“Он же сейчас кончит”). Обычно, когда я ласкала себя, я закрывала глаза и представляла, что я с каким-нибудь знакомым мальчиком. Иногда это был Рудик. Но теперь нельзя было закрыть глаза, Рудик стоял передо мной, и было очень стыдно. Я закусила губу, нашла клитор и стала тереть его, другой рукой пощипывая сосок. Ничего не получалось. Кроме стыда я ничего не чувствовала. Я перевела взгляд на других мужиков – хуи стали подниматься (“Может, показать им, что кончила?”). Я шумно задышала, стала поднимать вверх попку, закатила глаза и застонала.

Когда я затихла, старший приказал:

– Руди, проверь – она правда кончила или прикидывается!

– А как?

– Учись, сынок! Сунь палец в пизду, если кончила – должно быть мокро.

Рудик сунул палец в мою письку, потыкал им там, вытащил.

– Сухо, господин полковник! – тут он не выдержал и выстрелил спермой на меня. Он жутко покраснел, зажал свой член рукой, но стрельба продолжалась, весь мой живот и грудь были в сперме, попало даже на лицо.

Мужики засмеялись.

– Ну, ты даешь! Что значит молодость!

– Простите, господа, я нечаянно, – Рудик покраснел.

– Ладно, она тебе быстро поднимет! Вытрись! – мне кинули салфетку. – А ты, ссука, обмануть нас хотела? – второй из них подошел ко мне и стал хлестать по щекам. Моя голова моталась из стороны в сторону, из глаз полились слезы. Бил он со всей силы.

– Я... я не буду больше! Не надо! Я сделаю все, как вы хотите!

– Ну, блядь, давай!

Я опять стала тереть клитор, засовывать палец в письку, двигать им там. Возбуждение все не приходило, хотя хуи у мужиков уже встали. Кроме Рудика, у него член висел. Он, все еще красный, раскрыв рот смотрел то на мое лицо, то на письку. С открытыми глазами я никак не могла представить себе ничего такого, что помогло бы мне (“Ну, давай же... Они же меня замучают, если не кончу. Представь себе, что сейчас в тебя воткнут сразу три члена, во все дырки, они будут двигаться в тебе, большие, крепкие...”). Постепенно возбуждение все же охватило меня, я уже ничего не видела перед собой, в письке стало мокро, попка задвигалась, я стала громко стонать, потом закричала. Подкатило сладкое чувство, все вокруг пропало.

Я очнулась, открыла глаза – оказывается, я их все-таки закрыла – полковник, улыбаясь, смотрел мне в лицо, второй ухмылялся. Рудик, открыв рот, уставился на лужу между моих ног. Мне опять стало стыдно. Я той же салфеткой вытерлась между ног, протерла стол и вопросительно посмотрела на старшего (“Что делать дальше? Вообще-то, нужно пососать им члены”).

– Да, кончает она что надо! Спектакль! Слезай, блядь, подготовь наши члены для своих дырок!

Они поставили кресла поближе друг к другу и уселись вокруг меня. Я ползала на коленях от одного к другому, один сосала, два других дрочила руками, стараясь не смотреть на Рудика., но, каждый раз, когда во рту оказывался его член, меня охватывали противоречивые чувства – теплая волна внизу живота смешивалась со стыдом, на глаза наворачивались слезы.

Потом им захотелось засунуть мне в рот сразу два члена, чуть не разорвали мне рот, а три сразу так и не получилось.

Особенно изощрялся второй – его звали, оказывается, Эрих. Он хватал меня за косички и насаживал на свой член до самых яиц. Я не могла дышать, меня чуть не вырвало. Все смеялись, когда я долго откашливалась и отплевывалась. Рудик тоже старался смеяться вместе со всеми.

– Ну, хватит! А то Руди опять кончит, не донесет до твоих дырок! Ползи на диван, блядь, и принимай позу! – я на коленях подползла к дивану и улеглась на спину, подхватив ноги под коленки, широко раздвинув их.

– У нас три члена и три дырки. Давайте разыграем ее дырки, кинем жребий. А ебать можно всем вместе, – предложил Эрих..

– Погоди, Эрих. Мне кажется, Руди имеет на нее особые виды. Он же слюни пускает. Пусть попробует школьную подружку первый, куда хочет. Отыграется за школьные годы. Хочешь, Руди?

Рудик посмотрел на меня, вернее мне между ног, сглотнул слюну и закивал головой:

– Д... да, хочу, конечно.

– Ну, покажи ей, что такое немецкий офицер! А ты, ссука, раздвигай дырки!

Они подошли ко мне, и Рудик попытался вставить член в меня. Не получилось. Смущенно улыбаясь, он лег на меня и стал тыкать членом мне между ног, не попадая в дырочку (“Он, что, девственник? Вот это да... Надо помочь ему, а то он совсем застесняется”). Я просунула руку, взялась за член и направила его в свою письку. Он вошел до конца, я подняла попку и прижалась к нему, сжав письку. Рудик жарко дышал мне в ухо и шептал:

– Соня! Ты мне всегда нравилась. Прости, что пришлось вот так.

– Ты что! Не смей! Я – жидовка, блядь, шлюха, проститутка. Но ты мне тоже всегда нравился.

Через пару качков он шумно задышал, у меня тоже подкатило знакомое чувство, я заорала, забыла обо всем. Кончили мы вместе, он напоследок поцеловал меня в губы. Взасос. У меня даже выступили слезы Я облизала его скользкий член и тоже поцеловала в самый кончик. Тут раздались аплодисменты, и я вспомнила, кто я и где я.

– Спасибо, господин офицер! – я вытерлась и стала ждать, когда они распределят мои дырки. Мне было уже все равно – я, оказывается, нравилась Рудику! А теперь... переспала с ним (“В книжках, кажется, это называлось так?”).

– Так, Эрих, позволь мне, как старшему, выбрать ее жопу. Не возражаешь?

– Конечно, господин полковник. Давайте вместе! – он лег на диван рядом со мной, схватил меня за сиську и потянул на себя. Я, стараясь не смотреть на Рудика, легла на Эриха, и он вставил в мою еще мокрую письку свой член. Сверху взобрался полковник, заставил раздвинуть руками половинки моей попы, смочил слюной мою дырочку и свой член и стал вдавливать мне в попу свой член. Моя дырочка была уже хорошо разработана, и он без труда и без боли вошел до конца. Они задвигались во мне в унисон, я сжималась и разжималась в такт их движениям. Мне теперь очень нравилось, когда во мне двигались сразу два члена, почти соприкасаясь внутри. Скоро на меня опять накатила горячая волна, я застонала, закричала, забыв обо всем на свете. Когда я очнулась, полковник уже кончил и слезал с меня. Я сосредоточилась на Эрихе, и через несколько движений он тоже кончил. Я облизала оба члена, поблагодарила их, вытерлась и стала ждать, что же будет дальше.

– Пусть подмоется, а то ебать будет противно! – распорядился полковник. Я пошла в ванную, хотела закрыть дверь, но они все ввалились за мной. – Посмотри, Руди, как подмываются бляди. Сначала покажи нам, как ты ссышь!

Под их взглядами я села на унитаз. Писать, правда, хотелось, но при них никак не получалось, стыд не давал сосредоточиться. Да еще они требовали, чтобы я пошире раздвинула ноги и раздвинула рукой губки, и объясняли Рудику, из какой дырочки польется. Когда полилась струя, они чуть носы не засунули под нее.

– Теперь подмывайся!

Пришлось под их взглядами лезть в ванну, раздвигать руками писю и попу и направлять туда струю из душа. Они велели поворачиваться так, чтобы им было лучше видно, смеялись и комментировали каждое мое движение и каждую складочку. Рудик не отставал от них. Было очень стыдно.

Вернувшись в гостиную, все выпили, я тоже. Я уже не пьянела сразу, как вначале, просто становилось легче, веселее, но и это быстро проходило.

– Руди, хочешь наказать эту ссуку за то, что в школе строила из себя недотрогу? Сознайся, небось, дрочил по ночам на нее, а она не давала? – Рудик покраснел, да и я тоже. – Не стесняйся, я в школе дрочил каждый день, – Эрих расхохотался. – Давай всунем ей в пизду бутылку, а ебать станем в жопу!

Я с надеждой посмотрела на Рудика (“Он же не допустит такого! Он же не садист, я ему нравлюсь”). Рудик, стараясь не смотреть на меня, закашлялся и охрипшим голосом сказал:

– Давайте! – я не поверила, он не мог сказать так! – Пусть... пусть она сама засунет себе бутылку! (“Что он говорит? Зачем?”)

– Не надо, пожалуйста! – взмолилась я, обращаясь к полковнику.

– Ты что, блядь, забыла кто ты? Придется тебя поучить, – Эрих потянулся за своими брюками и стал вытаскивать ремень. Полковник молчал. – Раком, ссука!

На мою попку со всей силы опустился ремень, я закричала, покатились слезы.

– Держи себя за колени! – моя попка не выдерживала, я непроизвольно пыталась уклониться от жгучих ударов. – Руди, теперь ты ей врежь! – сквозь слезы я с ужасом увидела, как Рудик замахивается ремнем, и снова жгучая боль.

– Не... надо... я... сделаю... все!

– Ну, пока хватит, Руди! – сжалился полковник.

Я утерла слезы, с трудом встала и посмотрела на них – члены у всех опять стояли. Рудик был весь красный, глаза блестели (“Он старается быть, как они! Не показаться слюнтяем”).

Мне протяули пустую бутылку, я развела ноги пошире, раздвинула рукой писю и всунула туда горлышко.

– До конца! Сядь на нее! – командовал Эрих. Пришлось опуститься на колени, растянуться почти на шпагат и насаживаться писей. Бутылка входила с трудом, хорошо хоть, внутри было мокро, да и разработали меня за эти три месяца как следует – по два члена сразу. Наконец, снаружи осталось лишь блестящее горлышко в кольце посиневших губок. – Ползи на диван, блядь! Становись раком, готовь жопу, ебать будем!

С трудом переставляя колени я доползла до дивана, влезла на него, растянула попу.

– Можно я, господа! (“Господи, Рудик! Сволочь! Такая же скотина, как все они!”)

– Пусть мальчик попробует, Эрих!

В попу влез сначала его палец, потом надавил горячий член (“Порвут мне все, хорошо, если уйду отсюда живой”). Рукой он схватил меня за попу, боль обожгла меня, я вскрикнула, тут Рудик надавил, и в меня стал вдавливаться его член. Он терся о тонкую перегородку, давя на бутылку, казалось, сейчас все порвется. Рудик пыхтел мне в ухо, я стонала, не чувствуя ничего, кроме давящей боли. Я не могла, как всегда, сжиматься и разжиматься, никакого возбуждения не приходило.

Сколько продолжалась эта пытка, не знаю, но Рудик все же кончил, горячая сперма принесла мне даже облегчение.

С трудом повернувшись – бутылка внутри распирала меня – я облизала его член, проговорила сквозь слезы:

– Благодарю, господин офицер! (“Господи, еще эти двое”)

– Давайте попробуем засунуть сразу два хуя, господин полковник! (“Ну, все. Теперь точно порвут...”)

В мокрую попу полковник вошел без труда, а вот Эриху пришлось повозиться. Он орал на меня, заставлял тужиться, раздвигать попу руками еще шире. В конце концов, надорвав попу – по ногам потекла кровь – они задвигались во мне вместе. Я уже ничего не соображала, только стонала. Когда они кончили, я упала на диван, глаза сами закрылись. Я только чувствовала, как в рот мне совали члены, я механически их облизывала. Потом глотала коньяк. Потом они вставляли мне в попу горящие сигареты. Потом прижигали зажигалками соски и губки внизу.

Потом опять я им сосала, опять меня ебали, бутылку запихивали в попку, потом и в попку и в писю. Меня водили в ванную, писали на меня, заставляли глотать их мочу, потом подмываться.

Иногда я приходила в себя и видела вокруг себя смеющиеся рожи. Рудика среди них я уже не выделяла.

Как я попала домой, выпало из моей памяти.

После душа ко мне пришел врач, намазал меня мазью, и боль и жжение прошли. Девочки бросились меня целовать и расспрашивать. Я только сказала, что встретила знакомого по школе, он оказался такой же сволочью, как все, остальное утром, и провалилась в сон без сновидений.