Бордель в концлагере Глава 3. День первый или В очко первый раз

Наш дом оказался двухэтажным. Наверху располагалась общая спальня с отдельными кроватями и чистым бельем без одеял. Там стояло двадцать кроватей в два ряда. Еще наверху были большая душевая с туалетами, столовая и две учебные комнаты. Внизу – большой зал с мягкими коврами, диванами, столиками, сценой и десять “рабочих” комнат с мягкими коврами, разбросанными по ним подушечками и биде. Все это мы узнали позже. Пока мы поднимались по лестнице наверх, я взглянула на настенные часы. Было 5 часов. Этот страшный день еще не закончился!

Нас привели в спальню. Четыре кровати были уже заняты, мы разобрали оставшиеся. Я опять была рядом со своими малышками.

– Пока ничего страшного с нами не случилось, – попыталась я их успокоить.

Тут открылась дверь, и вошел новый офицер, молодой, не старше тридцати, с плеткой в руках.

– Встать! Всем встать перед кроватями! – он прошелся по проходу между нами, постукивая плеткой о сапог и внимательно рассматривая каждую. Около некоторых он останавливался, плеткой поднимал подол комбинации, и так оставлявшей все на виду, да еще и прозрачной, потом проводил рукояткой плетки по писе (“пизде, блядь”) и шел дальше. Меня он только рассмотрел всю с головы до ног и пошел дальше. Я подумала, что все девочки уже привыкли стоять полуголыми перед мужчинами – никто не загораживался, руки все опустили и смотрели на него без смущения. Обойдя всех, он остановился в проходе и начал говорить.

– Я помощник начальника борделя по блядям оберштурмфюрер Фишер, ваш непосредственный начальник. Вы теперь бляди. Вы твари, жидовки, ниже вас никого нет. Вам уже говорили, что вам оказана великая честь – поднимать боевой дух наших доблестных офицеров. Вы должны считать за счастье, что вам оставлена жизнь, и удовлетворять любое желание, а тем более приказ офицеров, а также обслуживающего персонала. Про наказания вы уже знаете, не советую пробовать. Сейчас вы пойдете в душевую, вам обреют ваши вонючие пизды и намажут их, а также ноги, мазью, чтобы они всегда блестели. Если у кого-нибудь где-нибудь появится щетина – сразу докладывать дежурной, а она – мне. Я приму меры. Это касается и признаков менструации, болезни или беременности. За проволочку с докладом – наказание. Комбинации и чулки будете надевать чистые каждый раз перед работой. В спальне и в учебных комнатах надевать ночные рубашки без чулок и поясов. Они лежат у вас под подушками. Ленточки, у кого еще есть, носить всегда. Комбинации и чулки – только для работы.

Когда кто-нибудь из персонала входит в помещение, где вы находитесь – сразу встать, выйти в проход, расставить ноги и опустить руки. У нас весь персонал – мужчины, в основном офицеры. Если он остановился возле бляди, блядь должна, глядя ему в глаза, вынуть сиськи двумя руками и покачать ими. Потом поднять рубашку до пояса, раздвинуть рукой пизду и показать ее. Далее, повернуться, нагнуться, и показать пизду и дырку в жопе, раздвинув половинки. Стоять так, пока проверяющий не скажет, чего он хочет. Если проверяющий захочет сломать целку в пизде или в жопе, нужно обратиться к нему: “Господин офицер! Я в жопе или в пизде еще целка”, показать рукой на ленточку и ждать его решения. Если он все же решит сломать целку, нужно помочь ему в этом, поблагодарить, почистить его член и напомнить про ленточку. Эту ленточку нужно отдать ему и доложить дежурной о случившемся немедленно. Наказание за сломанную целку все равно будет, но умеренное. Если не доложите, или будете сопротивляться – наказание куда строже. Все понятно? Вижу, что все. Переодеться и бегом в душевую.

Я вылезла из туфелек (“Как устали ноги на каблуках! Теперь всегда в них мучиться?”), отстегнула и сняла чулки, сняла пояс и комбинашку. Рубашки у всех оказались белыми, совсем прозрачными. Они тоже не закрывали писю и соски.

Мы и вправду побежали. В душевой стояли три стола, около каждого – солдат с бритвенными принадлежностями. Мы выстроились в три очереди. Я смотрела, как девочка передо мной – это оказалась Сарра, которую выпороли в предбаннике (“боже, когда это было”), с трудом забралась на стол, улеглась на спину, стараясь не потревожить саднящую попу, раздвинула ноги, и солдатик стал намыливать ее письку. Он был совсем молоденький, почти мой ровесник, симпатичный. Видно было, что ему самому очень неловко (“Мне придется лежать, раздвинув ноги, перед ровесником... Он мог бы учиться в моем классе. Интересно, теперь я бы смогла лечь так перед одноклассником?”). Потом безопасной бритвой, оттягивая губки, он стал сбривать пену. В конце он выдавил себе на руку из тюбика какую-то мазь и стал втирать ей в лобок, промежность, попу и ноги. Все делалось очень быстро. Сарра раскраснелась и бурно задышала, когда он втирал ей мазь в письку. Я посмотрела на солдата – у него вздулось под брюками (”Ой, добром это не кончится... кого-то выебут”). Следующая была я. С трудом забралась на стол – высоко задрала рубашку, легла, раздвинула ноги. Стыдно было только ложиться и раздвигать ноги. Потом стыд куда-то пропал. Пока он намыливал, было просто приятно, но когда он стал оттягивать губки, будто нечаянно касаясь моего бугорка, опять начал разливаться жар по телу. А когда он намазывал мазью губки, я даже закусила губу, чтобы не закричать, меня затрясло, стало необъяснимо хорошо. Он не торопился переходить к моим ногам и смотрел на меня в упор. Мне стало все равно, я почувствовала себя усталой и расслабленой. Между ног стало совсем мокро. Он смотрел мне в глаза, неуверенно улыбаясь. Закончив с моими ногами, он велел мне слезать. Его бугор в штанах топорщился еще больше.

Наконец, все построились у стены, животы и ноги у всех блестели, даже у малышек. Брить у них было нечего, но мазью их тоже намазали. У всех было видно письки – они были разные: от совсем детских до уже почти взрослых. С плотными, выступающими вперед губками, с совсем незаметными губками, с выступающими лепестками, закрывающими разрез и слегка приоткрытыми, показывающими розовое нутро. И все блестели. Оберштурмфюрер прошел вдоль строя, осмотрел всем животы, некоторым приказал показать жопы. Наверное, остался доволен.

– Теперь вы должны поблагодарить господ солдат за отличную работу. Есть желающие? Мне нужны четыре бляди, две целки и две нецелки. Целок будут ебать в рот. Ну, я жду. Будет хуже, если я выберу сам.

Никто не рвался в добровольцы. Я поняла, что он будет нас пороть. (“Нужно выйти. Вдруг он выберет Лию или Яну? А пороть будет всех?”). Я уже собралась с духом и качнулась вперед, когда Яночка, стоящая рядом со мной, вышла вперед.

– Самая маленькая – самая смелая, или самая блядовитая?– спросил ее Фишер.

– Я не хочу, чтобы всех наказывали, – смело сказала Яна.

– Ну, кто еще?

Я вышла вперед.

– Одни целки. Теперь нужны две бляди для ебли. Самому выбирать?

Вперед неуверенно вышли сначала одна, потом другая девочка, обе только с голубыми ленточками.

– Вперед, за работу!

Я быстро, пока никто не опередил, пошла к своему солдатику, он застенчиво улыбался. Подойдя к нему, я встала на колени и стала помогать ему спустить брюки. Он все так же стоял, опустив руки и краснея. Я уже вытащила его член (“Да, не хуй, а член. Он доставил мне первое в моей жизни удовольствие, он хороший. Пусть ему тоже будет хорошо”) и облизывала его. Он пах непривычно, но не противно. Я посмотрела ему в лицо и, тоже покраснев, сказала:

– Ты мне очень нравишься...

Я в первый раз видела так близко мужской член. Он был довольно длинный и совсем не толстый. На конце была дырочка (“Вот отсюда брызгает жидкость. А писает он тоже отсюда?”), передний конец вообще отличался от остальной части – он был, как наконечник (“Нет, как грибок, красненький красивый грибок”). Я провела рукой вверх, и грибок почти закрылся кожицей. Вниз – открылся. Мне совсем не было страшно или противно. Наоборот, было очень интересно. Меня охватило чувство нежности к этой штуке, которая отзывалась на каждое мое прикосновение. Я поцеловала ее в самый кончик, в дырочку и попробовала засунуть член поглубже в рот, но появился рвотный рефлекс, и я долго откашливалась и отплевавалась. При этом я увидела перед соседним столом Яну, она старательно раскрывала пошире ротик, чтобы влез здоровенный толстый хуй, он никак не влезал, тогда солдат нажал рукой ей на затылок и впихнул его. Яночка выпучила глаза, закашлялась и стала отпихивать в живот солдата. Наверное, он и сам испугался, так как оттолкнул ее голову, вытаскивая свой член. Яночка долго кашляла, а я опять взялась за работу (“Почему работу? Мне же приятно самой, приятно делать ему приятное”). Так глубоко я уже не пыталась засунуть. Я обхватила член губами, сосала, щекотала языком, поглаживала рукой. Он быстро возбудился, я почувствовала, как солдатик напрягся, заскрипел зубами, и в горло мне стали выстреливать потоки горячей жидкости. Я старалась глотать ее, но ее было много, и она лилась изо рта. Я вспомнила, как насиловали Раю в бараке, проглотила остатки, вытащила член изо рта, облизала его (“А вкус приятный, ни на что не похожий”). Потом, улыбнувшись ему, я с благодарностью поцеловала уже съежившийся членик в самый кончик и спросила по немецки:

– Тебе понравилось? Я хорошо сосу? Я еще научусь. Приходи ко мне. Меня зовут Соня, а тебя?

– Франк. Ты мне очень понравилась.

– Мне шестнадцать лет, а тебе?

– Семнадцать. Я приду. Обязательно.

Я встала и пошла в строй. Яночка была уже там, она все вытирала ладошкой ротик.

– Ты молодец, Яночка. Выручила всех. Это же не больно.

– Неприятно только. Просто противно.

– Тебе еще понравится.

Мы стояли и смотрели, как на последнем столе немолодой солдат доебывал девушку. Она громко дышала, поднимая попу навстречу его качкам (”Подмахивает”, – вспомнила я. – Сколько я сегодня узнала нового”). В конце концов, они закончили. Девушка, качаясь, встала в строй. По ногам текла жидкость.

– Выебанные бляди должны подмыться. Марш! – две девушки поплелись под душ, а мы вышли в коридор. Во рту ощущался вкус, который казался мне все более приятным. Вскоре мокрые девушки присоединились к нам.

– Сейчас вас начнут обучать ублажать мужчин. Обучение до ужина. После ужина отбой. Завтра: подъем в 6-00, в 6-30 – завтрак, потом учеба, обед, подготовка к вечеру. Ну а вечером – на работу. Весь офицерский состав лагеря будет принимать у вас экзамены. Кто не сдаст – вылетит из нашего борделя. Ну, а потом прибудет эшелон с фронта и начнется работа. Первые десять блядей – в этот класс, остальные – в следующий.

Класс оказазался большой комнатой без мебели, не считая большого стола в торце, пол был покрыт толстым мягким ковром. Повсюду были разбросаны разноцветные подушечки. У стола стояла девушка, одетая также, как мы (“лет восемнадцать – девятнадцать”).

– Я Нюся, буду учить вас. Садитесь на пол. Я здесь уже полгода, тоже сначала училась. Сразу скажу – реветь поздно. Если хотите выжить, учитесь ублажать мужиков, делайте все, что потребуют, даже если больно – терпите и улыбайтесь. Потом научитесь сами иногда получать удовольствие. Можете мне верить, я сама через все это прошла.

Она взяла со стола плакат, на котором была изображена женская пися, и объяснила нам, где большие губы, где малые, где девственная плева, дырочки, через которую писают и в которую засовывают мужской член. Показала влагалище и клитор. Объяснила, что, когда женщина хочет мужчину, пися у нее увлажняется, чтобы легче входил член. А когда кончает (“Вот как это называется! Ведь я сегодня уже кончила, на столе, у Франка”), выделяется жидкость с яйцеклетками, чтобы получился ребеночек, когда они соединятся со сперматозоидами из мужской жидкости – спермы (“Сколько новых слов...”).

– Клитор – самое чувствительное место, если его натирать членом или пальцем – это называется “дрочить”, а по научному – онанизм, если сама – женщина кончает (“Франк тер мне пальцем клитор, и я кончила! Значит, он мне дрочил!”).– Теперь посмотрим все это на девочках. Мне нужны две – целка и нецелка. Ну, не стесняйтесь.

Вышли две девочки.

– Ложитесь на стол, на спину, рядом. Коленки к сиськам, держите. Ноги раздвиньте. Кстати, ноги здесь всегда должны быть раздвинуты. Любой мужик должен видеть нашу пизду. Вам уже говорили, как нужно показывать себя? А если на столе или на полу – то так. Пизду раздвиньте. Остальные, подойдите поближе. Видите разницу? Вот это и есть целка, которую вам всем сегодня-завтра порвут. Это немного больно, особенно у маленьких, но потом даже приятно. Маленьким вообще придется научиться терпеть, больно ебаться будет долго. Все, садитесь. Вы тоже.

Она сменила плакат. Теперь это был мужской член.

– Это – мужской член или хуй, это – ствол, это – головка или залупа, это – яйца (“Господи, какие неприличные, гадкие слова. Эй, приличная девочка, а как назвать блядь? Шлюха? Проститутка? Проститутки – это которые за деньги. А мы за что? А мы за жизнь. Я теперь блядь, и все будут меня так и называть”). В обычном состоянии или после ебли он висит, как сморщенная сосиска и обычно небольшой. Когда мужик хочет ебаться, хуй наливается, выпрямляется, становится как палка. Когда мужик кончает, из дырочки в залупе выплескивается струя спермы, да не одна. Не забудьте, хорошая блядь должна выпить всю сперму, если кончили в рот, облизать член. И не забывайте смотреть в глаза мужику и улыбаться, даже если очень больно. Еще нужно всегда благодарить – за удовольствие и науку. Облизать нужно, даже если он кончил не в рот, а, например, в жопу. Первый раз кажется противно, облизывать говно, потом привыкнете. И ссать, и срать на вас будут, а вы пейте, ешьте, улыбайтесь и благодарите.

Самое трудное – поднять член, если мужик уже несколько раз кончил. Или просто не может, это часто бывает у них, особенно после фронта. Если не сможешь поднять – накажут. Его надо лизать, сосать, заглатывать, рукой водить вверх – вниз – это называется тоже “дрочить”, сосать яйца, засовывать палец в жопу. Делайте, что хотите, но если велели поднять – хоть в доску расшибитесь, но чтобы он стоял.

Теперь о ебле. Ну, вы поняли ебать – это засовывать хуй. Можно в пизду, можно в рот, можно в жопу, можно между сисек, у кого есть, хоть под мышку, если захочет. Можно один хуй, можно одновременно два, можно три. Можно в одну дырку два хуя. При этом можно еще дрочить руками два хуя. Можно много чего. Только трудно и поначалу больно. Ну, кто посчитает, сколько мужиков одновременно может обслужить хорошая блядь?

– Три! Четыре! Пять! – наперебой закричали мы.

– Кто сказал пять? Правильно. Небось, в школе отличницей была, – это она мне.

– Да, отличницей (“Господи, когда это было? В другой жизни”).

– Три – в дырки – в пизду, в жопу и в рот. Еще два можно дрочить руками. Вообще-то можно и два хуя в рот запихнуть, и под мышки, и под коленки, и между сиськами... Мало ли что им в пьяную голову взбредет? Ладно, не думайте об этом (“Попробуй не думать... Куча мужиков со стоячими хуями – и все в меня...”).

– А можно спросить? – худенькая девочка со светлой длинной косой до попы подняла руку, как в школе.

Нюся кивнула и уселась на ковер около стола.

– Как тебя зовут?

– Рута. Кто у нас дежурная? И где все остальные девочки?

– Сейчас пойдем ужинать, потом спать. Там и увидите остальных. У дежурной повязка на руке. Со всеми вопросами – к ней. А про то, где мы все были...

Нас, стареньких, осталось четверо. Остальные... Да вы знаете. А мы... Я – личная блядь господина оберштурмфюрера Фишера, его рабыня, хотя и работаю, как все. Что захочет, то и делаю. Часто он отдает меня другим офицерам. Вот со вчерашнего вечера я и обслуживала целую компанию. Шесть хуев. Остальные – тоже чьи-то рабыни, отрабатывали. Попробуйте понравиться кому-нибудь из начальства, живы останетесь. Только моего не трогайте! Убью! Хотя, и меня сразу после этого... Все равно, если он от меня откажется, долго не протяну... А вообще, за ссоры, не говоря уж о драках, не поздорвится. Ладно, на сегодня хватит.

Еще вот что. После отбоя из спальни выходить без разрешения нельзя. Свет у нас не гасят. В любой момент может войти кто-нибудь, тогда быстро встать перед кроватью и ждать. Если подойдет к тебе – улыбайся и предъявляй себя. Что скажет, то и делать.

Вам сегодня спать не дадут, все, кому не лень, прибегут вас пробовать. Свежатинка! Пару целок сломают, остальных целок в жопе попробуют, а уж нецелкам достанется по полной программе. После того, как мужики уйдут, нужно попроситься у дежурной подмыться. Все понятно? Ну, чего приуныли? Все равно ебать будут всех и всюду. Пора начинать блядскую жизнь. Веселей! Пошли в столовую. Кормят тут неплохо.

Действительно, мы съели кашу и жидкий чай. После голода в гетто и в дороге, совсем неплохо.

В спальне уже лежали на кроватях три девочки. Одна из них, с повязкой на руке, встала и объявила:

– Я Белла, дежурная на эту неделю. Если что, обращайтесь ко мне. А сейчас всем отдыхать, пока кобели не набежали.

На кроватях были постелены чистые простыни, лежали подушки, в голове на спинке висело полотенце.

Мы улеглись. Я успела поцеловать Лию и Яну, они вроде успокоились. Я никак не могла уснуть. Мешал яркий свет. Да и столько всего за один день! И он еще не кончился. Неужели утром мы были еще с мамой и бабушкой? А теперь они мертвы. У меня навернулись слезы на глаза. Рядом шмыгала носом Лия (“А вдруг и меня сейчас... выебут? Сломают целку... Я буду представлять, что это Франк”). Эта мысль не то что успокоила меня, но придала силы, страх уполз внутрь (“А если рядом будут... насиловать Лию? Или Яночку? А я буду смотреть, как их мучают? А что я могу сделать? Главное, выжить. И, потом, сегодня при тебе уже насиловали. И ты, блядь, смотрела на это. Да, я испытывала ужас, но и приятно было тоже. Блядь. Блядь.”). Под эти сумбурные мысли я незаметно задремала.