Посланницы Каллема Часть 14

Я испытывала странное умиротворение и лёгкость. Флорин ушёл, в камере пыток стало тихо, только потрескивал огонь в догорающей печи. Должно быть, битва наверху уже шла полным ходом, но в подземелье это не ощущалось. Антоний притих. Я не переставала чувствовать на себе его растерянный взгляд. Такого поворота событий палач не ожидал. В его понимании Флорин был верховным божеством, а мы – не более чем его овечками на заклание. И уж никоим образом одно из этих маленьких беспомощных созданий не могло явиться с войском в замок. Антоний был испуган, и я улыбалась, улавливая его страх.

– Что, Антоний, страшно?

– Замолчи, – коротко сказал он.

– Ты можешь заставить меня замолчать. Но это не спасёт тебя, дружок. Моя сестра здесь, она скоро придёт сюда. Тогда твоё солнце и закатится.

– Я сказал, сучка, заткнись!

– Конечно, если ты хочешь. Всё, что тебе угодно, – я издевалась от души, отдавая себе отчёт в том, что играю с огнём. Хотя, в конце концов, риск был невелик. Либо я умру здесь, либо останусь незрячей на оставшуюся жизнь. Слепые не могут воевать, слепые не могут играть в спасителей мироздания, так что моя песенка как посланницы спета. И я, наконец, могла позволить себе ходить по краю, не желая терпеть очередные унижения ради сохранения своей драгоценной жизни. Смерть уже не казалась мне чем-то страшным, а к боли я привыкла.

– Предлагаю тебе игру, Антоний. Хорошая игра, мне нравится. Просто поменяемся местами друг с другом, все остальные правила будут прежними. Одолжи мне один из своих инструментов, – я разжала ладонь здоровой руки, поворачивая лицо туда, где стоял Антоний.

– Ты у меня дождёшься, – срывающимся голосом сообщил Антоний, и тут первый отзвук боя добрался до нас: наверху что-то раскатисто взорвалось. Стены содрогнулись, металлические предметы на полках испуганно звякнули. Антоний охнул.

– Прекрасные звуки, – я снова улыбнулась. Я была уверена, что Вола одержит верх. Флорин никогда не блистал умениями полководца. Да если бы и блистал, вряд ли ему удалось бы справиться со своей напуганной, невежественной армией, впервые увидевшей бластеры и плазменные пушки. Что он сейчас делает, интересно? Бегает в дыму, стараясь докричаться до бойцов? Целится из винтовки, стараясь поймать в перекрестье оптического прибора Волу во главе наступления? Или панически взирает на битву из укромного местечка, заламывая пальцы? Скорее всего, последний вариант был ближе к правде.

Антоний шаркнул ногами, сделав шаг ко мне.

– Слушай, – сказал он по-телячьи кротко, и я едва не расхохоталась. – Я... я, конечно, причинил тебе много боли, но это... была моя работа, ты же понимаешь? Мне давали приказы, я их выполнял. Я могу тебя освободить, отвести к лекарю, если ты скажешь своей сестре не трогать... не скажешь ей, что это был я. Идёт? А потом я буду служить вам, обеспечивать, чтобы ваши враги были всегда разговорчивы.

Это была победа. По всем правилам я должна была поначалу сделать вид, что тяжко раздумываю, потом неохотно согласиться на столь великодушное предложение. Потом, когда штурм закончится, и Вола, Дейна и я вновь соберёмся воедино, мы могли бы вместе решить, что делать с палачом, который в течение стольких дней истязал меня и убил Канти.

Да, такое было бы логично. Но, видимо, беспрерывные пытки, лишения и темнота, в которой я утопала сейчас, плохо влияли на логику. Я ответила без раздумий, с горечью и ненавистью:

– Нет.

– Но я...

– Ты убил мою сестру. Ты выжег мне глаза. И что ты хотел услышать? Мой ответ – нет. Ты умрёшь. Ты умрёшь сегодня. Думаю, ты и так прожил слишком долго, лишнюю жизнь.

Очередной взрыв сотряс стены. Какая-то склянка вывалилась на пол из полки возле стены и разбилась.

– Я врал, – сказал палач севшим голосом. – Я врал, когда говорил про твою сестру. Я говорил то, что хотел слышать мой хозяин. Я не мучил её. Она умерла сразу, без страданий...

– А как же, – сухо ответила я. – Не сомневаюсь.

Вот тут он, наконец, вышел из себя.

– Ты... ты... МРАЗЬ! – проревел он и накинулся на меня, в горячности забыв даже об инструментах. Он просто избивал меня своими немощными кулаками, раздирал ногтями лицо, вырывал волосы. Я сохраняла молчание, лишь изредка испуская стон, когда удары попадались по старым ранам и по тому, что осталось от грудей. После всего, что было, нынешнее действо казалось забавным, карикатурным, и временами на меня накатывало острое желание смеяться.

– Я убью тебя, – судорожно шептал Антоний, давя локтями мой живот. – Всё равно... тебе не жить... я... отымею тебя... и убью... как твою сестру...

А потом Вола сделает с тобой то же самое, подумалось мне в очередном припадке безумного, неуместного веселья. В темноте закружились красные искорки, но, когда я попыталась рассмотреть их, пропали.

Антоний с лихорадочной быстротой раскрыл все защёлки, которые приковывали меня к койке, и толкнул на пол. Полёт получился недолгим, но очень болезненным. Сознание затуманилось, а когда я пришла в себя, палач уже залезал на меня, потирая вялым органом мои бёдра. К моему удивлению, на этот раз его член твердел очень быстро. Должно быть, по-настоящему возбуждающий секс являлся для него именно таким – с ослеплённой, не могущей шевельнуться пленницей, которая перестала напоминать человеческое существо, под лезвием надвигающейся смертельной опасности. И, конечно, не в то ущелье, которое предназначено природой для сношения. Лёжа лицом вниз, я поскребла здоровыми пальцами по полу в надежде схватиться за что-нибудь, чем можно огреть Антония, но не нашла.

– ... я тебе... покажу... шлюха поганая...

На спину закапала маслянистая жидкость – при всей своей извращённости Антоний не хотел, чтобы ему самому было больно, когда он проникнет в меня, и трясущимися руками натирал член смазкой. Тем временем стены дрогнули в третий раз. Где-то сверху послышался приглушённый крик. В замке назревала паника, паника властвовала и в камере пыток.

Не заметив моих слабых попыток сопротивления, Антоний развёл мои бёдра и начал вводить окрепший член. Снова на меня нашла смешливость, но она была недолгой. Веселье сменилось внезапным жгучим стыдом, когда я ощутила Антония в своём заднем проходе. Дело было не в боли и не в гордости. Просто в этот миг я с ужасающей, обнажающей ясностью поняла, насколько меня низвели, смешали с грязью – словно увидела эту отвратительную сцену со стороны, чужими глазами. Я дёрнулась что было сил, но Антоний решительно придавил мою голову к полу. И продолжил проникновение; член вибрировал, как живая змея.

– Вот тебе, – хрипел Антоний, ускоряя темп, – получай, сука...

В конце концов, я устало затихла на полу, прекратив попытки вырваться из-под его веса. Стыд притупился вместе с неуёмным весельем. Я ощущала щекой грязный камень пола и представляла, как где-то наверху Вола пробивает себе путь за стены замка, а Дейна томится в темнице, гадая: начата ли атака, что Флорин сделал со мной?.. Наверное, ей сейчас в некотором смысле даже хуже, чем мне...

Антоний громко выругался, с силой прижимаясь ко мне. Я успела удивиться (неужели так быстро?), прежде чем он прыснул в меня слабую струю жидкости, навалившись всей тушей. Жуткое мгновение, когда я чувствовала себя полностью опустошённой, осквернённой. Семя разлилось по кишечнику с ноющей, сладострастной болью, и палач вышел из меня, оттолкнув за ягодицы. Его прерывистые стоны умолкли. Я осталась лежать на полу. В камере опять стало тихо.

Теперь он будет убивать меня.

Он встал и, судя по звукам, стал надевать брюки. После выплескивания страсть улетучилась, и страх начал к нему возвращаться. Я почувствовала это, но снова не воспользовалась удобным моментом для склонения ситуации в свою пользу. На этот раз причина была банальна – я слишком устала. Устала от боли и влачения своего жалкого существования. Я не могла произнести ни слова. Меня тянуло в сон. Если бы веки не были опалены, я бы крепко сомкнула их, скрючившись на полу. И металлический звук какого-то пыточного инструмента донёсся до меня из безмерного далёка.

Что ж, Канти... похоже, мы всё-таки скоро встретимся... Надеюсь, Дейна и Вола справятся со своим предназначением лучше, чем мы...

Зелёная поляна... мирная опушка... нет, что-то не так... откуда этот едкий запах? И почему листва кажется ярко-оранжевой? Это огонь... огонь!.. А где Канти?

Тёмная фигура. Вот она, виднеется меж горящих стволов и протягивает руку. Капюшон медленно сползает с головы...

– Передай привет рыженькой, – сказал Антоний, и в мою шею упёрлось холодное лезвие. Я задержала дыхание, зависнув на тонкой границе между сном и явью, горящим лесом и камерой пыток. Переход должен был произойти сейчас. Капюшон почти упал, и я приготовилась увидеть лицо той, что пришла за мной. Всё, как она сказала: я не боялась, а была рада и ждала с нетерпением, когда же передо мной предстанет её лицо...

– Стой!

Громкий режущий звук (как похоже на выстрел лазерного пистолета, вяло подумала я), и поляна пропала. Крик боли. Лезвие, упёршееся в шею, дрогнуло, делая царапину, потом исчезло вовсе, куда-то провалилось. Вслед за этим последовал ещё один звук – стук упавшего на пол грузного тела.

– Кларисса...

Голос, непривычно тонкий для Волы. Я раздражённо отмахнулась от последней иллюзии разума, отчаянно пытаясь вернуться на опушку леса, где когда-то мы с Канти соревновались в умении наездницы, но меня облегала неприступная темнота. Видение исчезло.

– Кларисса, ты жива?

Пальцы коснулись шеи, проверяя пульс. Нос распознал слабый цветочный аромат – Вола пользовалась этими духами независимо от эпохи, в которую её перебрасывал портал, с первого дня нашего знакомства. Скорее небо упало бы на землю, чем она изменила своим вкусам. Сама госпожа Постоянство, так мы её называли за глаза.

– Не может быть, – выдохнула она тем же тонким, сдавленным голоском. Рука на шее задрожала.

– Боже мой, сестрёнка...

– Я тебя слышу, – тихо сказала я. Рука Волы напряглась, и через секунду к ней вернулась обычная твёрдость.

– Хвала небесам! А я-то подумала, что ты не дышишь...

– Почти не ошиблась, – мне стоило большого труда приподнять здоровую руку и коснуться её лица, проверяя, что Вола действительно рядом со мной. – Ты пришла...

– Да, – ответила она с удивительной мягкостью. Этот её новый тон поразил меня не меньше, чем прежний. – Я опоздала...

– Я бы сказала, как раз вовремя. Он собирался меня убить...

– Но твои глаза... они...

– С этим ничего не поделаешь. Поговорим насчёт этого потом, ладно? Тебе нужно идти к Дейне – она внизу, в темнице. Надеюсь, с ней всё в порядке...

– Знаю, – сказала Вола. – Мне сказали, где она. Я уже послала кое-кого из наших, чтобы они освободили её. Мы победили, Кларисса. По крайней мере, здесь. Замок наш. Это было несложно, учитывая местный уровень техники. К тому же среди стражников были наши лазутчики. Штурм прошёл быстро, без сучка, без задоринки. Но если бы я знала, что так будет, наступление началось бы раньше...

– Что с Флорином?

– Сбежал. Добрался до портала в кабинете, и был таков. Я опоздала на какие-то пару секунд...

Сердце, казалось, упало и разбилось на тысячи осколков – так, что не соберёшь, не воссоздашь. Сбежал – после всего, что натворил?! Как такое может быть?

– Ублюдок, – простонала я. – Трус...

– Кстати, – Вола что-то достала из кармана одежды. Я услышала слабый игривый плеск. – Вот что я нашла в его кабинете. Думаю, тебе стоит принять это.

– Реанимирующий раствор?

– Он самый. Правда, со зрительными нервами он не справится, но тебе определённо нужна порция этого зелья.

Я глотнула раствор прямо из горлышка. Три глотка были стандартной дозой, но с учётом моего состояния пять глотков не были большой наглостью. Холодящий напиток знакомо забурлил в желудке, выпуская из своих пузырьков крохотные биологические машины, которые устремились чинить повреждённые части моего тела. Снова нестерпимый зуд в восстанавливающихся клетках и тканях, и ужасное ощущение, будто тебя засунули в вакуумную центрифугу. Я почувствовала, что глазница уже не пуста – новое глазное яблоко стремительно вырастало в ней, попутно останки старого уничтожались, превращались в лёгкий дымок. Но видеть я не стала. Зелёное облако, обволакивавшее меня в прошлый раз, не появилось.

Через минуту процесс закончился. Я по-прежнему лежала на полу в объятиях Волы – грязная, незрячая и измотанная, но в остальном абсолютно здоровая. Сделав своё дело, наномашины сгинули из моей крови, и я в последний раз почувствовала жгущий холодок в венах.

– Спасибо, Вола, – я осторожно присела. Какое наслаждение – двигать членами и не бояться, что будет больно. Я уже успела позабыть, что такое возможно. Если бы не ужасная мгла вокруг меня...

– Что будешь делать с этим?

Поначалу я не поняла, о чём говорит Вола так холодно и презрительно, но потом снизу донёсся негромкий всхлип, и меня бросило в жар и холод. Я сама не поняла, как оказалась на ногах.

– Он жив? Ты не убила его?

– Серьёзно ранен, но, похоже, в сознании. Стрелять ему в голову я не стала. Угадай, почему?

Антоний снова всхлипнул и попытался отползти в угол. Я стояла над ним, лихорадочно сжимая руки в кулак.

– Если ты не хочешь, я могу его прикончить сама, – сказала Вола. – С превеликим удовольствием.

– Нет, – я решительно мотнула головой. – Это сделаю я. Дай мне какой-нибудь раскалённый прут. Они лежат там, на жаровне.

Вола потрясённо замолчала – видимо, не ожидала подобного ответа. Она привыкла к моей мягкости и вечному стремлению обратить всё в добро. Но эти времена остались в прошлом, и это был первый урок ей – знак того, что я стала другой. Приверженность добродетели не смогла выдержать испытания горячей спицей и лихорадочником.

Антоний закричал. Я улыбнулась и приняла из рук Волы прут. Конец был едва тёплым, но я знала, что с другой стороны металл раскалён добела и пышет жаром преисподней.

– Не надо, – пролепетал палач, выдавая мне своё местоположение, – не надо, пожалуйста, я не буду...

– Не будешь, – буднично сказала я, делая шаг в его сторону и наклоняясь. Пятками я наступила на лужу тёплой крови, которая разлилась по полу. – Вот именно, не будешь больше, тварь...

Я вынул недожёванное мясо из её рта, вставил в горло воронку и залил туда горячий свинец. Зрелище всегда получается очень любопытное.

– Это тебе за Канти, – сказала я и ткнула Антония прутом в лицо. Шипение; но, когда жгут не тебя, оно, оказывается, такое тихое... Зато крик, который вырвался из горла Антония, был оглушительным: рев раненого зверя, простреленного навылет волка.

Какой глаз выжечь сначала, левый или правый?

– А это – за меня...

Снова шипение, снова крик. Я знала, что попадаю ему по лицу, но особо не интересовалась, куда именно. Чувствовать, как палач извивается агонизирующим червём под прутом, было наслаждением.

Через мои руки прошло много прелестных упрямиц...

– А это – за всех остальных! – выкрикнула я, и из восстановленных слезных желез потекла солёная жидкость, орошая щеки. Я вскинула прут и ткнула в Антония в третий раз. Но теперь я не стала отнимать горячее железо от шипящей плоти – продолжала давить, отсчитывая в уме секунды, пока крик не перешёл в визг и не прервался, и я не почувствовала, что конец прута упирается не в кожу и даже не в кость, а проник внутрь черепа и купается в мозговом веществе. Антоний умер. Умер, разрывая рот в крике, под одной из своих игрушек. Наверное, в этом была справедливость, но я ощущала только тошноту – никакого удовлетворения от свершённой мести. В конце концов, это не могло вернуть Канти, не могло облегчить её страданий в последние часы жизни.

– Надо же, Кларисса, – в голосе Волы слышалось восхищение. – Я и не думала, что ты способна на такое...

– Увы, способна, – с горечью сказала я и выпустила из рук остывающий прут. – Тут есть какая-нибудь одежда?

– Только грязная роба. Твоя?

– Можно сказать и так, – я скривилась, но выбора не было. – Ладно, давай сюда, не голой же идти...

Удар случился, когда я надевала робу. Дверь камеры пыток со скрипом открылась, и я замерла от неожиданности. В миг паники подумалось, что это вернулся Флорин, и на самом деле нет Волы, это всего лишь затянувшаяся галлюцинация, так что теперь оба мучителя продолжат свои развлечения...

– Госпожа?

– Да, – сухо отозвалась Вола. – Вы привели мою сестру?

– Прошу прощения... нет, – стражник страшно заикался, когда говорил. Я повернулась к нему, мигом позабыв о борьбе с непослушным воротом робы. – Видите ли... она... э-э...

– Что с ней?! – рявкнула Вола.

– Мы зашли в камеру, и там... В-общем...

– МОЖЕШЬ ТЫ ПЕРЕСТАТЬ МЯМЛИТЬ И РАССКАЗАТЬ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ? Она жива хоть?!

– Нет, – сказал стражник.

– Нет, – выдохнула я.

– Нет, – повторила Вола.

На мгновение повисла ужасная, не заполненная ничем тишина, потом Вола заявила:

– Веди нас к ней, быстро. И без задержек, иначе я тебя убью на месте.

Путь вниз оказался на диво коротким, хотя раньше, когда меня тащили по коридорам, он растягивался на мили. Вола держала меня за руку, сжимая ладонь до хруста, и буквально тащила за собой. Я слышала плеск реанимирующего раствора в её кармане и знала, на что она надеется. Но сердце, этот всезнающий комок плоти, подсказывало мне, что наши надежды тщетны.

Так и вышло.

Воздух в коридоре темницы был затхлым и сырым. Мы остановились возле камеры. Я ощутила ужас Волы, её растерянность и ярость, разлившиеся по катакомбам. Она осталась в коридоре, а я зашла в камеру через широко распахнутую дверь. Здесь, у каменной стены, я несколько часов назад в последний раз посмотрела на старшую сестру. Она была в зелёном платье, была жива и не собиралась умирать...

Через пару шагов я наткнулась на тело. Нагнулась, провела по нему рукой. Стражник. Тот самый, который щупал меня по пути к допросу. Я узнала его по запаху. В тот раз он не смог мной овладеть, но я подумала, что он когда-нибудь добьётся своего, даст волю зверю, который в нём живёт...

Дейна лежала рядом с ним на спине. Платье было разорвано, голова запрокинута. Тело оставалось пока тёплым, но жизнь уже улетучилась, оставив после себя пустую оболочку. Из левой стороны груди неуместным бугром на мягкой плоти торчал меч. Когда я нащупала его рукоять, пальцы испачкались в крови.

Я поняла, что случилось. Когда поражение в битве стало неизбежным, и стены сотряслись от взрывов, стражник решил, что всё кончено, уже нет смысла сдерживать свой порыв... он покинул свой пост в коридоре, ворвался сюда, изнасиловал Дейну и убил её. Потом его прикончили другие. Убил. Тупой, животноподобный верзила из примитивного столетия – мудрейшую из всех людей, которых я знал, спасительницу мироздания.

Но было ещё кое-что. Чьё-то недавнее присутствие, неуловимо меняющее запахи и формы в камере. Я слышала далёкий смешок тёмной фигуры, закутанной в плащ с капюшоном, и смех этот отдалялся. Она получила, чего хотела, и улетала в свои края, в страну тех, кто уже не вернётся, сжимая в руке сияющую алмазом душу моей сестры.

– Она должна была забрать меня! – закричала я, обращаясь к низкому потолку. – Меня!.. Она говорила, что придёт за мной! Я должна была находиться в этой камере, а не Дейна!

Закрыв лицо ладонями, я зарыдала.