Посланницы Каллема Часть 12

Похоже, намерение довести мои страдания до апофеоза, втоптать меня в землю стало для Флорина навязчивой идеей. Может быть, он хотел заставить меня пожалеть о тех словах, которые я сказала ему в белой комнате. Я готова была это сделать, но вряд ли это сохранило бы мне зрение.

Бенедикт по-прежнему держался с Флорином подчёркнуто холодно. Но после рассказа о действии блокировщика он заметно поостыл и даже стал бросать в мою сторону любопытные взгляды, как на редкий музейный экспонат. Потерев ладонью лицо, он спросил, можно ли приступить к обеду и обсудить наедине более важные вопросы.

– Конечно, – услужливо ответил Флорин и, открыв дверь кабинета, прикрикнул:

– Эй, вы!

Когда стражники вошли, он небрежно указал на нас с Дейной:

– Отведите обеих в темницу. Следите за ними хорошенько. И пусть подадут мне обед на двоих с самыми лучшими винами из погреба!

Меня уже собрались потащить за руки вниз (Дейна могла передвигаться сама, так что стражник просто встал за её спиной), когда Бенедикт сказал:

– Одну минутку, Флорин. Надеюсь, ты не собираешься и далее подвергать посланницу своим зверствам?

– Нет, – холодно ответил тот, и я знала, что это ложь. Более того, Бенедикт наверняка это тоже почувствовал. – Но позволь тебе напомнить, Бен... пленил её я, и что с ней делать, решать буду тоже я.

– В таком случае, – по звуку отодвигаемого кресла я поняла, что Бенедикт встал, – на всякий случай напомню тебе тоже, что Дейна – моя пленница, и если твои люди хоть пальцем её тронут, то они будут иметь дело со мной.

– Разумеется, брат. Ладно, уведите их!

Через несколько минут за нашими спинами прогрохотал засов так хорошо знакомой мне камеры. В каменных стенах витал смешанный запах мочи и кала. Было холодно, гораздо холоднее, чем в предыдущие дни – казалось, с каждым дыханием изо рта вырывается пар. Я обессилено села возле стены, обхватив колени руками. Дейна расположилась рядом.

– Как ты? – шепнула она.

– Н-ничего, – на самом деле большинство ран раскрылось, пока меня волокли, и я чувствовала себя отвратно. Но зачем в лишний раз жаловаться, у Дейны сейчас и так незавидное положение? В каком-то смысле она в ситуации хуже, чем я, ибо для неё всё только начинается...

– Этот Флорин – псих. Как мы раньше этого не понимали... Жду не дождусь, когда убью его. Или ты сама хочешь отомстить ему?

– Это вряд ли, – я грустно улыбнулась в темноте. – Скорее, наоборот – он убьёт нас... Разве что Вола чудесным образом явится сюда и спасёт нас.

– Так и будет, – заверила Дейна, поглаживая меня по коленам. – Вола начнёт атаку сегодня вечером. Одновременно на все три крепости.

– Три? – почему-то меня больше всего удивило именно это число.

– Конечно. На Флорина, Бенедикта и Гильберта. Нужно не дать им соединить мощь своих войск. Вряд ли они ожидают одновременного нападения. Ну, с армией Флорина в этом промозглом средневековье проблем не будет. Если где возможен провал, так у Гильберта – его крепость достаточно надёжна. Но мы с Волой всё спланировали до мелочей. Осечек быть не должно.

– Значит, ты... – от удивления и вспыхнувшей надежды я даже перестала чувствовать холод.

– Да, мой плен тоже входит в этот план. Между прочим, ты сама была посвящена в его детали. Хотя, конечно, после того, как тебя и Канти поймали, план пришлось сильно переменить...

– Я ничего не помню.

– Неудивительно, учитывая то, что сказал Флорин. Но суть с самого начала заключалась в том, что главной ударной силой будет Вола – в конце концов, она как нельзя более подходит для этой роли. Я взяла на себя отвод – постоянно находилась на виду, собирала армию и проводила военные учения практически без маскировки. Рано или поздно они должны были узнать, что я в Мерраке. О Воле был пущен слух, будто она ушла в инкогнито, и в какой-то далёкой глубинке проводит долгосрочную диверсию. Мы связывались исключительно окольными способами, и даже я до вчерашнего дня не знала, где она обосновала свою армию, и как у неё продвигаются дела. Кажется, Бенедикт и Флорин глотнули наживку, а вот Гильберт – не знаю... Это меня беспокоит.

У меня язык чесался спросить, какое место в плане было выделено мне, но я спросила другое:

– Значит, этим вечером?

– Да. Я передавала тебе сообщение через одного из наших людей. Ты получила его?

– Получила. Правда, почти ничего не поняла... Но, Дейна, почему ты дала себя схватить? Вдвоём вы могли бы лучше управиться с армией, всё-таки одновременно три нападения...

– Тому есть две причины, – Дейна прижалась ко мне всем своим телом, стараясь согреть меня, не дать остыть. Но её кожа проигрывала войну с мёрзлой темницей и тоже начала отдавать холодом. – Во-первых, нужно, чтобы принцы сегодня вечером были в как можно более праздном настроении, и армия их тоже. Что может способствовать этому лучше, чем маленькое победоносное сражение и поимка старшей из посланниц, которая, по их мнению, руководила всеми войсками? Правда, львиная часть собранной мной армии сейчас находится под командованием Волы, но им об этом знать необязательно. И вторая причина... – она замялась.

– Да? – осторожно сказала я, почувствовав, что пауза затянулась.

Дейна нежно коснулась рукой моего лица.

– Мои люди донесли, что Флорин обращается здесь с тобой плохо, и я подумала... не подозревала, насколько он низкий человек... думала, что смогу отвлечь его внимание на себя... хотя бы в последний день...

Я вдруг почувствовала, что готова опять заплакать. Но это были не те слёзы, которые так часто в последние дни выдавливала из меня боль. Они были более горячими и менее солёными, наполненными щемящим ощущением, которое доходило до груди. Слёзы любви и благодарности.

– Дейна, – всхлипнула я, – как это глупо с твоей стороны...

– Ничего, Кларисса, – она обняла меня за плечи, и я ощутила, как она тоже дрожит. – К вечеру мы будем свободны. Только молись за Волу, чтобы всё у неё прошло как следует.

– Хорошо, – сказала я. Закрыв глаза, я действительно обратилась к Богу, чтобы Он помог нашей сестре, стал ей покровителем во время решающего вечера. Если повезёт, утром тучи, нависшие над мирозданием, рассосутся. Гильберт, Бенедикт и Флорин... Три безрассудных принца, покусившиеся на Каллем – стержень, вокруг которого вращается всё...

Каллем.

Во мне проснулось жадное желание узнать всё. Пробудить из спячки свои воспоминания, украденные Флорином, снова стать самой собой.

– Расскажи мне, – тихо сказала я Дейне, – расскажи мне всё. Я хочу знать, за что сражалась. Я хочу вернуть своё прошлое. Делать мы здесь всё равно ничего не можем, так хоть это...

И она начала рассказывать. За те три-четыре часа, пока её не перебили, она говорила, не останавливаясь, а я слушала её, потихоньку коченея от холода. В голове словно раскрывались яркие лепестки цветов, тянущихся стеблями к взошедшему солнцу. Я вспоминала, и ко мне приходило осознание того, кто я такая, в чём моё предназначение. И что это за город Каллем, довлеющий над всеми временами.

Никто, – в том числе мы, посланницы, – не знали, где расположен Каллем, в какой точке пространства-времени. Единственное, что нам было известно, это то, что он раскинулся на громадном пустыре, вечно затянутом пеленой тумана. Туман был искусственным, созданным для того, чтобы затруднить поиски тем, кто однажды, быть может, явится в Каллем с недобрыми намерениями.

Нас призвали из разных стран, разных времён. До поры до времени никто из четырёх не подозревал о существовании Каллема – обычные девушки, каждая со своими мечтами и мыслями. Но где-то в комнате, наполненной призрачным синим светом, люди, которых нам не суждено никогда увидеть, решили нашу судьбу. И однажды утром за нами явились.

Меня звали Кларисса Фолкнер, я жила в Денвере, в Соединённых Штатах Америки конца двадцатого столетия. В день, когда мне исполнилось девятнадцать лет, моя страна переменилась. Меня взяли по дороге домой из колледжа. Последним действием в прежней жизни стало лихорадочное нажатие кнопки плеера, чтобы остановить воспроизведение песни (кажется, это была группа «Radiohead»). Передо мной на дороге из ниоткуда взялся огромный аппарат, ударивший лучом пронзительно-холодного света. Появились люди в серебристых одеждах и стремительно подошли ко мне, упавшей на колени и поднявшей руки в защитном жесте. Ничего не понимающую, перепуганную до икоты девушку засунули в белую капсулу и понесли в аппарат. Я потеряла сознание, а пришла в себя уже в Каллеме.

Кроме меня, в странном помещении, стены которого излучали слабое синее сияние, были ещё три женщины. Я сразу прониклась симпатией к молоденькой рыжей девушке (ей было тогда шестнадцать), которая плакала без остановки, упрашивая нас, чтобы мы отвезли её домой, к родителям. Она представилась как Кантата Каттнер из печально известного Салема, сказала, что живёт в восемнадцатом веке. Кантата была абсолютно уверена, что нас всех похитил Сатана. В конце концов, девушка с тёмными волосами («Меня зовут Воланья Цавильски, я из Чехии, если это здесь имеет какое-то значение») не выдержала и довольно-таки резко посоветовала ей не пороть чепуху. Говорила она на ломаном английском. Я заступилась за Кантату. Это была наша первая стычка. Воле было тогда двадцать два года, её изъяли из двадцать четвёртого века, и это поневоле внушало трепет перед ней.

Последняя из нашей компании не вмешивалась в словесные баталии и сидела, соединив тонкие руки кончиками пальцев. Она выглядела совершенно безмятежной – мы с нашими натянутыми до предела нервами ей завидовали. Она назвала своё имя, когда мы спросили («Дейна, Дейна Адамс»), страну («Австралия»), возраст («двадцать пять») и время («двадцать первый век»). Её аура спокойствия затмила наши; дело кончилось тем, что мы все переключили внимание на странную белокурую девушку с длинными волосами, которая умела улыбаться мягко и невероятно располагающе. Должно быть, уже тогда мы признали Дейну главной. За минуту до прихода нашего первого куратора я спросила у Дейны, что, по её мнению, с нами приключилось. На что она сказала: «Я полагаю, нечто необычное. И величественное».

И не ошиблась. Дейна, в чём мы впоследствии много раз убеждались, вообще мало когда ошибалась.

Куратор Орен (он с самого начала настаивал на том, чтобы мы обращались к нему по имени – мол, дополнительные формальности в Каллеме ни к чему) в следующие полгода был единственным человеком, которого мы видели. В нашем распоряжении был целый уровень в одном из зданий Каллема – как мы потом поняли, в условиях местной перенаселённости и строго нормированной площади жилья это было роскошью. Именно Орен впервые поведал нам историю последнего и самого важного города человеческой цивилизации – историю, которая показалась нам сначала бредом сумасшедшего, а позже откровением свыше. Орен видел потрясение на наших лицах, ярость неверия, слёзы и страх, когда мы поняли, куда попали и насколько мы ничтожны перед уготованной нам задачей. Всё это он сносил терпеливо, ни разу не повышая голоса, подбадривая и раз за разом внушая нам уверенность в том, что всё происходящее – не сон и не фантастическое видение, а реальность. Единственная истинная реальность.

Представьте себе, говорил Орен, как далеко зашла наука в своих изысканиях за время своего существования. Вещи, которые на заре человечества казались невозможными или чудесными, воплощались в жизнь одна за другой. Наука проникала во все тайны Вселенной, уничтожая преграды, делая слово «невозможно» пустой формой. Двадцатый век – эра микросхем, первые робкие потуги разобраться в устройстве космоса. Двадцать второй век – мощный рывок фундаментальной психологии и смежных наук, объяснение почти всех явлений, которые происходят в разуме людей. Двадцать шестой век – и нанотехнологии стали обыденной частью жизни. Болезни превратились в атавизмы. Продолжительность жизни неуклонно росла. Порционная физика предпринимала первые попытки строить телепорты и машину времени (но первый успешный хронор был создан только в тридцатом веке, после того, как Хшенбарк провёл свои революционные исследования, перевернувшие физику вверх дном). Люди расселились на Марсе и Венере. К тридцатому веку, после нескольких крупных межпланетных войн и катаклизмов, наука стала настолько сложной и изощрённой, что понять её смысл могли лишь избранные. Они заняли место жрецов в новом обществе, а в остальном люди продолжали пользоваться плодами исследований прежних поколений. У людей имелось всё, что им нужно. Стремление идти дальше, покорять новые горизонты и миры угасало в них. Наука стала магией, слилась с ней, застыла на мёртвой линии, началось гниение.

Закат цивилизации никем не ожидался, однако он произошёл. И в конце времён развитие, длившееся десятками веков, уткнулось в крайнюю точку. На безымянной планете, в безымянном времени, собралась оставшаяся после всех войн горстка людей. Их было мало, но они были умудрены опытом и решили, что всё должно быть иначе. Такой конец недопустим для величайшей цивилизации Вселенной. Дерзкие умы взялись за невозможное – изменение хода истории, перепрошивка ткани времени. У них были для этого все возможности – и машины времени, и результаты титанического научного труда всех столетий. Осталось составить план и строго держаться его, корректируя историю, выявляя кризисные моменты и исправляя их, чтобы человечество не зашло в тупик. Город со многими названиями был построен последними людьми, чтобы служить этой единственной цели.

Тут Вола перебила Орена. Должно быть, из четырёх девушек только она более-менее понимала смысл слов куратора. Я лично чувствовала себя, словно меня стукнули тюком муки по голове.

– Но как исправлять прошлое? – скептически спросила она. – Если вы будете менять историю, то настоящее тоже тотчас изменится. Вы даже не будете знать, возымели ли ваши действия в прошлом какой-то эффект. Не говоря уже о том, что после какого-то изменения Каллем сам может исчезнуть, потому что окажется, что его никогда и не строили...

Орен ответил, что в двух словах изложить это ему не удастся. Если кратко, суть была в том, что для изменения настоящего через коррекцию прошедших событий требовался некоторый «вес». Общая темпоральная теория Страббо утверждала, что точечные изменения в прошлом до определённого предела не могут влиять на будущее. И только после того, как этот предел будет превзойдён, будущее изменится – и не на малую толику, а скачком. Значит, если аналитики, трудящиеся в Каллеме, всё просчитают правильно, то Каллем прекратит своё существование в тот миг, когда его предназначение будет выполнено, и человечество свернёт с дороги к чёрной пропасти.

– Аналитики – главный контингент Каллема, – сказал Орен. – Без них существование Цитадели лишается всякого смысла.

Тогда я задала вопрос, который мучил всех нас с того момента, когда мы оказались внутри иллюминирующих стен. Вола, я видела, тоже рвалась спросить, но я оказалась первой.

– А зачем вам мы? – сказала я. – Зачем вы нас привели сюда?

Разговор на эту тему получился долгий, прерываемый криками ярости, слезами и даже попыткой вдарить куратору кулаком по лицу (конечно же, последнее действие было за Волой), но зато Орен объяснил нам всё довольно доходчиво. Каллем, сказал он, в принципе представляет собой голый сгусток интеллекта, собрание учёных, бьющихся над определением кризисных моментов в истории и способами их исправления. Машины времени для того, чтобы вернуться назад и внести нужные изменения, имеются. Но кто будет этим делом заниматься? Сами учёные? О нет – они слишком ценны. Простые жители Каллема, хоть их и немного? Тоже не вариант – такое ответственное дело нельзя поручить кому попало. Проблема была решена до изящества просто.

Агенты-посланники. Вот в чём нуждался Каллем. Сильные руки для сильного мозга.

За прошедшие тысячелетия теория вероятностей, статистика и психоистория не стояли на месте. Как и все остальные науки, они дошли до совершенства. Выводы, которые получались с помощью инструментария, предоставляемого этими дисциплинами, были настолько точными и непоколебимыми, что обретали статус неизбежности. Целый отдел аналитиков день и ночь неустанно трудился над тем, что выявлял среди населения прошлых лет людей, которые по статистическим параметрам больше всего подходили для того, чтобы устранить очередной кризис. Необязательно это были силачи или великие мыслители. Главный компьютер высчитывал все варианты, учитывая личностные характеристики и ещё тысячи факторов, и выдавал имена, адреса, годы жизни. Для тех, кого он выбрал, это был приговор... предначертание. Слово, которое из раза в раз повторял Орен, а за ним и другие наши кураторы, в ответ на наши гневные вопросы: Почему мы? Почему не кто-то другой?

Каллем выбрал нас, своих посланниц. Никто не ожидал, что на этот раз нас будет четверо, и все мы будем молодыми женщинами. Вообще-то, иногда посланников не изымали из времени, в котором они жили, и предпочитали направлять их действия извне, «обращая» их, представившись, например, божественными силами. Особенно хорошо это работало в ранние годы цивилизации – с простыми в душе людьми, как, например, Жанна д’Арк. Но в нашем случае требовалась совместная координация усилий, так что мы встретились в Цитадели – новоиспечённые посланницы Каллема, призванные противостоять самой грозной опасности, которая ему когда-либо угрожала.

Омегианские принцы возникли в самый неожиданный момент, нарушив главнейшее преимущество Каллема перед остальными временами – его недоступность. Цитадель была вершиной технологий. Ни одна машина времени, созданная в ранние годы, не обладала достаточной мощностью, чтобы добраться до неё. Это означало, что существование Каллема оставалось тайной для предыдущих поколений. Если бы какой-то умный человек и догадался бы, что существует Убежище, он ничем не смог бы подтвердить свои догадки.

Казалось, ничто не сможет нарушить такую надёжную защиту. Завеса тумана вокруг Каллема поддерживалась скорее в целях перестраховки, нежели для реальной защиты. Но с принцами вышло иначе.

Три человека, называвшие себя братьями и наследниками омегианского трона, а всех, кто им отказывался повиноваться – изменниками, заявили о своих правах на господство в Цитадели. Первый их визит в Каллем был мирным, но наделал переполоху: чужаки, никому не известные, постучались в ворота города и попросили немедленной аудиенции у Верховного Совета. Перед ошарашенными учёными они держались нагло-независимо и объяснили, что прибыли из более отдалённого будущего, нежели то, в котором находился Каллем. Они рассказали о распрях и расколе, который произошёл внутри стен города, подробно описали, каким образом власть в Цитадели превратилась из мэрии в монархию, как «Омега» стала довлеть над остальными именованиями города и, в конце концов, вытеснила все остальные названия. Каллем стал Омегой, но это не принесло пользу миссии, которой служил город: похоже, во время распрей за трон жители города вообще о ней позабыли. Принцы просто хотели власти – неограниченной власти на пространственно-временном континууме.

Верховный Совет раздумывал недолго. Он отказал принцам во всех претензиях на власть. Учёные заявили, что Цитадель должна выполнить свою миссию – возродить человечество, а остальные проблемы, в том числе дела в собственном будущем, их не касаются. Принцы холодно поклонились и вышли из залы аудиенции. У порога младший из них, которого звали Флорин, обернулся и изрёк: «Это измена. Вы будете наказаны, как изменники, сплотившиеся против омегианского трона. Мы объявляем вам войну». Глава Совета не выдержал и выкрикнул в ответ: «И мы тоже! ».

И война началась. Самая невообразимая, нелепая, странная война в истории – война между прошлым и будущим одного города, схватка змеи с собственным хвостом. Принцы мелькали тут и там в континууме: собирали армию, чтобы напасть в один прекрасный день на Каллем. В их собственном времени было слишком мало людей, чтобы организовать войска. А они не были дураками и понимали, что разрушать своё прошлое нельзя – им нужно было не уничтожить Каллем, а проникнуть в город и сломить сопротивление, заставив всех преклониться перед ними. Каллем продолжил бы существовать после нашествия, но первичная цель отошла бы на задний план... а потом забылась вовсе.

Учёные Каллема тоже не сидели сложа руки. Защита города была многократно усилена всевозможными силовыми полями, темпоральными ловушками и прочими вещами, о которых мы не имели понятия. Но защита была вторична. Решающим фактором в войне было нападение – сбор сильной команды посланников, которая могла бы уничтожить угрозу (то есть самих принцев) до того, как они ворвутся в Каллем.

Этой командой явились мы.

Спасение мироздания! Что за непомерная, издевательская задача легла на хрупкие плечи четырёх девушек, чьи жизни были разбросаны по разным векам!.. Сколько бессонных ночей, сколько рыданий в подушку, сколько яростных, исступлённых разговоров, сколько неуверенности! Но всё-таки в итоге мы решились – кто раньше, кто позже. Первой на дорогу решительно встала Вола. Дейна была второй. Канти приняла свою судьбу после них, и я осталась одна. На неделю, на две, на три. Я не понимала, как такое возможно, и была уверена, что произошла ошибка. Я была не такой, как остальные три девушки... слишком обычной. Слишком неуверенной, слишком хорошо понимающей, что нас ждёт. И только на двадцать второй день раздумий и бесцельного шатания по синим коридорам я поняла, что это уже стало моей судьбой, и мне никуда не деться. Путь пролегал только вперёд...

Нас обучали более двух лет. Преподавали, казалось, всё на свете (кроме физического развития; это меня, признаться, немного удивляло, но затем я решила, что наши хозяева всё-таки учли, что мы женщины) – начиная от полководческого искусства и азов конспирации, кончая физикой Хшенбарка и омикрон-анализом. Вола блестяще показала себя в прикладных умениях, став настоящим бойцом. Дейна преуспевала одинаково хорошо во всём, я лучше разбиралась в теоретических науках, а Канти... Канти так и не смогла втянуться. Она старалась, очень старалась, мы все это видели, но...

Я вспомнила, как часто она оставалась после занятий и тренировок в учебном зале, стараясь вызубрить очередную сложнейшую теорему или попасть в цель с первого выстрела. Я обычно составляла ей компанию – помогала, чем могла. Так мы стали с ней лучшими подругами, как родные сёстры. Больше, чем родные сёстры. Дейну мы уважали, Волы побаивались (и всё-таки любили), но только между Канти и мной была настоящая привязанность. Кураторы, может быть, не одобряли этого, но никак не пытались пресечь, и нас это вполне устраивало. Мир будущего был слишком чопорным, жестоким и холодным. Нам требовалась хотя бы капля родного тепла.

– Канти, – горько прошептала я в темноте, снова вспоминая её заливистый смех и огненно-рыжие волосы. Голос Дейны размылся, затерялся во тьме. Канти умерла. Убили...

А давай проверим, кто до опушки доскачет быстрее?

Брось, Канти. Устроим ещё тут догонялки, как дети малые...

Но это, правда, будет интересно, Кларисса! Заодно узнаем, чей конь лучше.

Хм... я бы сказала, что тут исход зависит больше от умения наездницы, чем от коней.

Вот и отлично! Значит, выясним, кто из нас лучше ездит. Спорим, что это буду я?

Не думаю, Канти.

А вот и нет!

А вот и да.

Ну ладно, тогда я докажу тебе это... Готовься... Раз...

Два...

Три!

Грохот засова ударил по ушам, как пушечный залп. Поляна с зелёной полосой леса пропала, и я снова оказалась в камере. Дейна машинально схватилась за мою руку. Мы стиснули пальцы друг друга, глядя, как дверь открывается, и красное свечение масляной лампы проникает внутрь.

– Отойди, – мрачно произнёс Бенедикт. Кто-то, стоявший рядом с ним – должно быть, стражник – удалился; отзвуки его шагов угасали. Бенедикт подождал, пока он не отойдёт на достаточное расстояние, потом сказал без всяких прелюдий:

– Я могу вас убить.

Мы с Дейной никак не отреагировали. Он продолжал:

– Я возвращаюсь в свою крепость. Дейна, если желаешь, тебя я могу взять с собой...

– Нет, – твёрдо сказала она.

– Хорошо. Другого ответа я и не ждал. Я ценю вашу преданность своей миссии и друг другу, но хочу, чтобы вы знали: оставшись здесь, вы не дождётесь для себя ничего хорошего. Особенно ты, Кларисса. Я вижу по глазам своего брата: он ещё не закончил с тобой. Я давно знаю о его тёмной страсти. Что-то такое он задумал. И я не могу помешать ему, потому что ты – его пленница.

Опять невыносимый зуд в днище глаз. Я непроизвольно моргнула, не сводя взгляда с тёмного силуэта Бенедикта в проёме.

– Поэтому я говорю: я могу вас убить. Прямо сейчас. Безболезненно и мгновенно. Флорину останется с этим только смириться. У меня с собой оружие...

Его рука потянулась к чёрной кобуре, висящей на поясе. Я не отводила взгляда от серебристого ствола, который скромно выглядывал из-под ткани кобуры. Бластер? Лазерное оружие? Или обычный механический пистолет? Чёрное дуло казалось бездонным, обещая скорую и лёгкую смерть – ту самую, о которой я недавно мечтала, слушая, как шипит моя кожа, растекаясь под калёным железом...

– Нет, – сказала я. Дейна вторила мне с небольшим запозданием, но в её голосе тоже звучала непоколебимость. Бенедикт медленно перевёл взгляд с одной женщины, сидящей перед ним, на другую.

– Не время играть в героинь, дамы. Вы проиграли. Сохранить вам жизнь мы так и так не можем: ради собственной безопасности. Почему бы не согласиться на смерть более лёгкую, от руки более благородного врага, чем...

– Нет, – повторила я. Глазные яблоки пылали жжением, словно на их обратной стороне расцвёл лишай.

Он иронично вскинул брови:

– Держаться до последнего? Во имя Каллема?

– Во имя Каллема, – тихо ответила Дейна. – Мы благодарны тебе за великодушное предложение. Но мы дали клятву оберегать наши жизни до последнего.

– Что ж, – Бенедикт убрал руку с пояса и хмуро поклонился. – Это ваш выбор. И не думайте потом, что я вас не предупреждал. Сражения всегда горячат кровь моего брата... а это обычно приводит к тому, что где-то рядом проливается чужая кровь.

Не прощаясь, он развернулся и быстро зашагал прочь по коридору. Эхо его шагов разносилось вдоль стен. Стражник чёрной тенью проскользнул в опустевший проём, закрыл дверь и запер на засов. Красный отблеск угас. Внезапно у меня застучали зубы. Страшное сомнение в правильности выбора прокралось в мою душу и осталось там висеть ледяной занозой.

– Вола успеет, – шептала Дейна. – До атаки осталось всего несколько часов...

Но и в её подбадривающих словах я ощущала страх.

После этого мы почти не разговаривали, считая минуты и часы, которые вязко сочились мимо тёмной промозглой камеры. Я не хотела сообщать Дейне, что Флорин намеревается сделать со мной, а она не решалась спросить, хотя догадывалась, что мне известны планы сладострастного принца. Мы выжидали. Снаружи, должно быть, замок начала накрывать ночь. Чем больше времени проходило, тем больше разгоралась надежда: может быть, всё обойдётся. Флорин устал после битвы в Мерраке, ему требуется отдых... может быть, он забыл о своём страшном обещании... Вола уже на пути... ещё час, самое большее – полтора, и стены замка содрогнутся под первыми залпами.

За дверью послышались далёкие глухие шаги.

Кларисса.

Я вскинула голову.

Я здесь.

Тёмная фигура без очертаний и форм стояла рядом и, как прежде, источала мороз и запах гнили. Я замотала головой, чтобы отогнать наваждение. Дейна дремала, склонив голову на грудь.

Они идут.

Звук шагов становился громче.

Ты слышишь? Они идут за тобой.

Костлявые, мёртвые пальцы коснулись моего лица, нашарили глаза, любовно прошлись по ним, усиливая зуд. Я отодвинулась прочь.

Чудные глазки. Они будут мои. А потом и ты...

– Убирайся, – сказала я громко. Дейна вздрогнула и проснулась.

– Что случилось? Ты что-то сказала?

Фигура отступила в угол, кутаясь в шаль тьмы.

– За мной пришли, – просто сказала я.

Всё-таки не пронесло...

– Нет, – Дейна резко привстала, цепь наручников натянулась до предела. – Они тебя не заберут, Кларисса. Я им не позволю...

– Я пойду.

– Кларисса...

– Останься здесь, Дейна. Ты – пленница Бенедикта. Он ничего не сможет с тобой сделать. Но не стоит давать им лишнего повода убить тебя. Мы должны беречь себя...

Она сжала мне здоровую кисть так, что я скрипнула зубами. В моей памяти Дейна никогда ещё не была столь беспомощна.

Стражник лениво отодвинул засов.

– Я пойду, – покачиваясь, я встала на ноги. Почему-то мне хотелось на этот раз идти самой, чего бы это мне ни стоило.

– Ты, – сказал стражник, указывая на меня. – Вышла из камеры.

– Кларисса...

Я оглянулась и увидела Дейну стоящей возле каменной стены. Тёмная фигура исчезла, снова ушла в тень, откуда вышла. Зелёное платье старшей сестры в мутно-красном свете казалось синим. Она выглядела очень бледной и смотрела на меня с отчаянием, но ничего не произнесла. Наши перекрестившиеся взгляды сказали всё.

Не умирай. Тяни время. Соглашайся на всё. Жди Волу.

Конечно. Но если я не сумею... отомсти за меня. И за Канти.

Обещаю тебе, сестра.

Спасибо.

– И долго будем стоять? – с любопытством спросил стражник, пожирая косым взглядом Дейну. Я сделала шаг за порог, морщась от рваной боли, проснувшейся в выжженных и раздавленных участках тела. Больше я Дейну не видела. Не могла видеть.