Бешеная Часть 1

По среднестатистическим данным, свыше трети всех тяжких преступлений совершаются людьми психически нездоровыми. А это в первую очередь означает то, что для их расследования сотрудникам правоохранительных органов требуется иметь не нервы, а стальные канаты. Впрочем, судите сами...

Часть первая. Санитарная обработка

По правилам, царившим в "учреждении закрытого типа", все поступающие на лечение должны пройти санитарную обработку и карантин. Бумаги вновь прибывшей смотрел дежурный фельдшер.

– Никому в мире, к сожалению, до сих пор не ясно, откуда у людей вообще появляется эта треклятая шизофрения! – дежурный фельдшер учреждения закрытого типа осмотрел вновь прибывшую пациентку. – То ли ею заражаются, как гриппом, то ли она возникает при неудачной черепно-мозговой травме, то ли передается по наследству.

– А половым путем она не передается? – санитар приемного покоя оценил молодость и красоту Светланы.

Девушка смотрела на мужчин в белых халатах, как затравленный зверек на охотников.

– Раздевайся! – медики и не думали отворачиваться. – Будем проводить санитарную обработку! В нашем учреждении стесняться не принято!

Девушка, пожав плечами, стала раздеваться. Вроде и не так много одежды надо снять, но руки тряслись и путались. Но вот платье снято и, по возможности, аккуратно сложено на стуле. После некоторой возни на него же отправляются и чулки. Потом компанию им составили футболка.

Расстегнуть лифчик Светка решилась не сразу. Мужчины молча ждали продолжения. После нескольких усилий застежка поддалась, и лифчик спружинил, сползая с вздернутых грудей. Светка встала со стула, повернулась спиной к наблюдающим мужчинам, сняла лифчик, и, наконец, стянула с себя трусики.

После ночи на сеновале она преодолела тот порог, когда женщины сильно стесняются раздеваться при посторонних мужчинах.

– Все! – она повернулась к мужчинам, не пытаясь, прикрыться. И тут всю меланхолию как рукой сняло: один из санитаров достал ошейник, соединенный с наручниками короткой цепочкой.

– Не надо, пожалуйста, не надо! Только не ошейник! – Света упала на колени. – Я буду себя хорошо вести!

Мужчины удовольствием осматривали добычу: длинные стройные ножки идеальной формы, тонкая талия. Маленькие руки эффектно гармонировали с высокой, слегка чуть даже полноватой для семнадцати с половиной лет грудью. Все это великолепие форм дополняло красивое полудетское личико девушки с пухленькими яркими губками, с гордо вздернутым носиком, с большими блестящими темно-синими глазами...

– О, девушке не понравилась наша многоразовая смирительная рубашка! – санитар бегло ощупал пациентку и повел в душевую. Не каждый день к ним попадали такие красавицы, и обычной помывочной процедуре предстояло превратиться в яркое эротическое шоу для санитара и фельдшера.

Ошейник, что увидела Света у санитаров, привел девушку в настоящий ужас.

С трудом подавляя желание освободиться от похотливых рук, она вспоминала педагогику родителей. Папа придерживался строгих правил, и твердо верил в выгоды сурового воспитания, в результате чего Света с детских лет частенько оказывалась лицом вниз на диване с задранной юбкой и обнаженной попкой. Мама точку зрения папы поддерживала полностью. Двое мужчин подвергли ее унизительному медосмотру, а всего лишь десять лет назад одна только мысль, что папа увидит ее голой, была для девочки невыносимой.

– Не буду снимать трусы! – Светка категорически отказалась заголяться перед папой.

– А тебя никто и не спрашивает! – папа применил силу, девочка умудрилась изо всех сил укусить его за руку.

Папе пришлось звать на помощь маму. В тот раз ее избили как никогда сильно, а потом папа торжественно объявил, что отныне «для усиления воспитательного воздействия», Свете придется раздеваться догола.

– Сама разделась! Тем лучше! Возни будет меньше! – санитар принялся намыливать Светку, не без удовольствия чувствуя, как от каждого прикосновения вздрагивает юное тело. – И за что к нам попадают такие вкусные? Ну-ка руки на голову!

Для начала ее поставили к кафельной стенке и стали поливать водой из шланга, а потом подвели под обычный душ.

– Надо ее хорошенько намылить! – фельдшер достал кусок хозяйственного мыла. – Это, конечно, не «Камей», но пойдет!

– Я сама… – Светка потянулась за мылом, но санитар показал ошейник. Сейчас мужчины чувствовали, как под руками набухают молодые груди. Женские слезы смывала вода.

Когда санитар намыливал груди, а фельдшер засучил рукава и полез намыливать девушку промеж ног, намереваясь оценить размеры потаенного местечка, девушка вдруг тихо сказала:

– Я вилами запорола троих! – Светка вздрогнула от прикосновения наглой руки, но, вспомнив об ошейнике, не посмела опустить рук с головы. – Один меня изнасиловал, а двое других не успели! – «Только не ошейник! » – думала она.

Мужчинам вдруг стало холодно. Кто знает, что выкинет эта красавица, если ее насиловать без наручников? Кушетка уже застлана чистой простыней, в холодильнике исходит слезой водка, а тут… Желание раздеться и принять совместный душ с пациенткой у мужчин улетучилось.

«Ну, вот и все! » – Светка слушала в пол-уха комментарии относительно ее тела и характера преступления. Она отсутствующим взором смотрела вдаль, когда почувствовала холод ошейника на шее. Секунда и руки за спиной оказались скованными.

– Не надо ошейник! – из глаз несчастной покатилась слезинка.

– А теперь профилактика лобкового педикулеза! – санитар опрокинул Светку на спину и развел колени в стороны.

Фельдшер намылил кисточку и быстро снял с лобка и губ всю растительность. Санитар чувствовал, как девушка хочет сдвинуть ноги, но не позволил этого сделать.

– Пышные кудряшки были у милашки! – веселился фельдшер.

– Сволочи! – непроизвольно вырвалось у нее нецензурное ругательство.

Наказание не заставило себя ждать.

– Для начала надо показать нашей Светочке, что ждет ее тут в нашем учреждении за неповиновение и нарушение режима! – мужчины бросили девушку на кушетку лицом вниз. – Тут у нас нравы строгие!

«Сейчас будут бить, и насиловать! » – поняла она и не ошиблась.

Санитар взял резиновый кровоостанавливающий жгут и сложил его вдвое, а второй, накрыв попку жертвы мокрой простыней, уселся ей на ноги.

– Аааааооой!!! – отчаянно вопила Светка как ошпаренная кипятком. Папин ремень показался невинной деткой лаской. От нестерпимой боли она вскидывалась всем телом. Второй удар оказался сильнее, чем в первый раз.

– Оооууу... – рыдала она, постепенно отходя от этого ожога. И тут жгут опять врезался в ягодицы. Еще и еще.

– Мокрая простыня – великое изобретение! – фельдшер смотрел на бьющееся в судорогах тело. – В средние века евнухи так воспитывали наложниц из султанских гаремов!

– Ой! – девушка дрожала и мотала головой во все стороны.

Но страшнее боли от ударов было чувство сжимания горла страшным ошейником при каждом движении рук: цепочка, сковывающая ошейник и наручники была слишком короткой.

Мужчины упивались властью над беззащитной жертвой. Именно ради таких минут они и работали за маленькое жалованье в государственном учреждении.

Но вот новая пауза. Или уже все? И Светка, борясь с рыданиями, начала просить о пощаде:

– Пожалуйста, не надо больше... Пожалуйста, пожалейте! Буду слушаться... Больно!

– Очень хорошо, – спокойно отвечал санитар, меняясь с фельдшером местами. – По крайней мере, хоть на какое-то время запомнишь...

– Порядки у нас строгие... – фельдшер поменял простыню. Пригладил мокрую ткань руками и заглянул Светке в лицо.

– Я больше не буду, пожалуйста, простите...

– Нет, солнце мое, – фельдшер встал сбоку от жертвы и взвесил жгут в руках. – Рановато. Надо еще маленько ума вложить. Прописка у нас – дело серьезное!

Девушке казалось, что жгут раздирает ее на части. Светка отчаянно вопила, захлебываясь рыданиями. Вскоре не было сил даже дергаться.

– Нет, не... – к концу порки девушка только тихо хрипела.

– А теперь смотри, есть еще вот такой фокус! – фельдшер стал смазывать красную попку лизанином [спиртовой раствор для обработки рук перед операцией – прим. авт.], не забывая о свежевыбритой промежности и клиторе.

– Ах! – Светке показалось, что ее ошпарили кипятком. А потом она, сама ничуть того не желая, испытала мощный оргазм.

– Хороша! – фельдшер, засунув два пальца во влагалище, почувствовал, как горячая промежность отреагировала на бесстыдную спиртовую обработку.

– Кто будет первым?

– Разыграем на спичках!

Скованная жертва не сопротивлялась, когда ее переворачивали на спину. А фельдшер, не в силах более сдерживать беснующуюся плоть, упал на желанное тело и впился губами в зовущие (как ему казалось) губы. Ему не хватало свободной руки: он хотел сразу быть везде. Юная грудь с крупными сосками притягивала как магнит, от нее было не оторваться.

Разрываясь между желанием чувствовать груди и помочь себе войти в оазис, фельдшер расстегнул брюки и тыркался наугад, а девушка только вздрагивала под насильником. Наконец он попал в нее, пронзил толстым длинным стволом, казалось, до самого горла. Девушка, непонятно как вырвала свои губы из зубов насильника, изогнулась назад и от нестерпимой боли пронзительно завизжала.

Тут же садист в белом халате закрыл жертве рот рукой, вцепился другой рукой в нежную шею и прижал к кушетке. Держась, таким образом, над телом несчастной, он стал вгонять свое жало глубоко внутрь. После первого оргазма его ствол не потерял боевой готовности. Когда же он все-таки ее оставил, девушка была еле жива.

– А теперь моя очередь! – санитар принес банку с вазелином. – Дырочка-то у нее явно не тронутая!

Почувствовав палец в попе и поняв, что сейчас будет, Светка отчаянно дернулась, собираясь закричать, но ошейник сдавил так, что из горла вырвался только тихий хрип.

– Не дергайся, задохнешься! – санитар раздвинул красные ягодицы и без всякой подготовки всадил жертве «по самые помидоры».

– Ну, у тебя талант! – похвалил фельдшер, приводя себя в боевую готовность с помощью правой руки...

Когда Светлана, оправившись от боли в заднем проходе, решила, что самое страшное позади, фельдшер внезапно развернул ее к себе лицом и поставил перед собой на колени. В качестве аргумента он показал на жгут. Глаза девушки расширились от ужаса…

– Ничего! – фельдшер налил себе и санитару водки. – Пройдет полгода, и эта девушка превратиться в куль, наполненный аминазином и галоперидолом. – Трахать ее будет так же приятно, как резиновую куклу! Лови момент!

Часть вторая. Кухонные табуретки

Изолятор, куда поместили отмытую и изнасилованную девушку, был одноместный. Все тело болело, а в попе, казалось, разложили костер. Постепенно Светка стала приходить в себя и стала осматривать помещение.

Из убранства: железная койка, казенный стул и тумбочка без ящиков.

Светлана лежала на животе и тихо плакала. «Все мужики сволочи! » – думала она, вспоминая пережитое в приемном покое и события недалекого еще детства. С раздеванием школьницы догола воспитательные нововведения в ее семье не закончились. Папа два дня возился с дрелью и прочим инструментом на кухне.

В субботу, вернувшись из школы, девочка увидела посереди комнаты четыре кухонные табуретки, нанизанные на палку от швабры.

Семейный суд состоялся немедленно.

– Как тебе не стыдно? – папа смотрел дневник, а потом Светлане пришлось долго стоять посереди комнаты и слушать, что говорят родители. «Скорей бы уж выпороли! – думала она, еще не понимая, что ее ждет. – Зачем они табуретки принесли? »

– Я случайно! Я исправлюсь! – девочка смотрела в пол и делала вид, что раскаивается. От предвкушения наказания коленки уже начинали дрожать, но отец не торопился.

– Раздевайся сама! – приказала мама, а папа достал из пакета собачий поводок с ошейником.

– Папочка, прости, папа, я больше не буууду... – скулила она, поглядывая на ошейник и не понимая, зачем он понадобился.

– А больше и не надо! – фыркнула мама. – Да мало мы тебя тогда выдрали! Ты ему до крови руку прокусила. Да ты, только после того, как папа тебе задницу взгреет, и можешь вести себя как следует! А кусаться мы тебя быстро отучим!

– Ты долго будешь испытывать наше терпение? – спросил папа.

Светка потянулась к пуговкам на кофточке. Пальцы отказывались слушаться. Процесс подготовки к наказанию проходил в гнетущей тишине. Юбочка соскользнула на пол. Светка не стала ее подбирать, а следом стянула с себя трусы. Переступив, обе детали одежды оказались сиротливо лежавшими на полу. Не дожидаясь приказаний, она подняла их и положила на стул.

– Папа, – девочка, совершенно голая, стояла посреди комнаты, опустив голову. – Пожалуйста, не надо!

Светка стыдливо прикрыла ладошками низ живота. А папа подошел и застегнул ошейник на худенькой шейке. «Что он собирается делать? » – Светка еще не поняла назначения страшного приспособления.

– Ну что ж, собак, которые кусаются, сажают на цепь! – папа подвел девочку к табуреткам, заставил встать перед ними на колени и опрокинул животом на деревянные сидения.

– Вот теперь кусайся, если сможешь, – папа протянул поводок под табуретками и связал им Светкины ноги.

Девочка лежала животом на табуретках, отчаянно прикрывая руками попку, и мелко вздрагивала.

– А что надо сказать? – мама взяла Светкины кисти рук и вытянула их вперед.

– Мама! – Светлана жалобно посмотрела маме в лицо, но не нашла сочувствия.

– Папочка, накажи меня, чтобы я не кусалась и не забывала, как должна себя вести хорошая воспитанная девочка!

– Так то лучше! – папа взмахнул ремнем. – За свои поступки надо отвечать!

На маленькую попку упал первый удар. Она дернулась и вскрикнула. После первого удара папа дал дочке перевести дух, потом последовал второй... третий...

– Мама! – вопила Светка. – Больно!

– Всыпь ей как следует, дорогой, – мама посмотрела на мужа.

Глаза мамы блестели, щеки раскраснелись, как после хорошей прогулки на крепком морозе. В свое время ей, непослушной хулиганке, самой неслабо доставалось от родителей.

– Расцветить, как матрац, полосками? – услышала Светка голос отца и почувствовала еще один удар. Мама смотрела, как безжалостный ремень опять взлетает над пунцовой, распухшей Светкиной задницей.

Светкина мама смотрела на мужа с уважением и любовью. «Настоящий мужчина, – женщина чувствует, что сама немножко побаивается, и от этого ее еще больше тянет к этому сильному человеку. – Как хорошо, что в семье есть твердая рука! » Она опять перевела взгляд на наказываемую дочь.

– У–у–у! – девчонка билась, насколько позволял ошейник. Попка уже малиновая, и на этом фоне вспухали полоски – от последних, самых сильных ударов.

И когда отец прекратил наказание, девочка продолжала реветь все также надрывно.

– Хватит слезы лить! – резко скомандовала мать. – Во-первых, тебя уже не секут, а во-вторых, ты это вполне заслужила. Вставай, иди и умойся, – продолжала она уже мягче. Папа развязал поводок, но ошейник оставил. Мама повела дочку в ванную.

Светкин папа разбирал табуретки, прислушиваясь к плачу ребенка.

Вернувшись из ванны, умытая девочка увидела, что папа сидит на табуретке, помахивал ремешком. Светлана, тихонько всхлипывая, с надеждой и испугом смотрела на родителей – уже всё, или наказание будет продолжено?

– Мама, папа... – Светке показалось плохим предзнаменованием, что папа не убрал ремня, – простите меня, пожалуйста...

Несколько секунд длилась пауза. «Неужели на диване продолжат? » – думала Светка. Родители выразительно разглядывали стоящую перед ними дочь: голую, если не считать ошейника, жалобно всхлипывающую, с умытой, но все равно заплаканной мордашкой.

– Что ж, – мама первоначально не одобрявшая идею с табуретками и ошейником, теперь изменила мнение, – думаю, ты получила хороший урок. Но, на мой взгляд, он явно нуждается в закреплении.

Светка поглядела на мать с таким испугом, что та прокомментировала:

– Нет, ремня ты уже получила достаточно. Надо бы дать тебе обдумать свое поведение – в углу. Но уроки... и посуда так и не вымыта... – она вопросительно посмотрела на мужа.

– Сейчас постоит в углу, а после ужина вымоет всю посуду. Но без трусов и в ошейнике. Майку пусть наденет и до самого вечера пусть ходит в таком виде. Понятно?

У Светки на глаза опять навернулись слезы.

– Из угла без разрешения не выходить!

Девочка слегка вздрогнула и поплелась в угол.

С тех пор ошейник и поводок висели на специальном крючке в шкафу, ожидая своего часа. Пожалуй, ошейник внушал ей ужас больший, чем раздевание и порка вместе взятые. Мама, кстати тоже оценила эффективность приобретения. Пару раз выпоров дочь по старинке, на диване без ошейника, она сразу оценила снижение эффективности от порки.

От неприятных воспоминаний Светку отвлек санитар, принесший больничную одежду.

– Одевайся и пойдем! – строго сказал он. – Сейчас ты увидишь, как у нас наказывают непослушных пациенток. – Не бойся, на этот раз ты будешь только зрительницей… Пока!

Взяв Светку под локоть, он повел ее по длинному коридору.

– Сюда! – санитар открыл дверь кабинета.

Светка увидела молодую, когда-то красивую женщину, привязанную ремнями к узкой кушетке, врача, приклеивающего датчики к обнаженному телу, и знакомого фельдшера. От предчувствия чего-то ужасного у Светки засосало под ложечкой. Фельдшер, что недавно участвовал в «прописке», теперь возился с каким-то ящиком, опутанным проводами и цветными лампочками.

– А, новенькая, – доктор внимательно посмотрел на Светлану. – Вот, смотри! Эта женщина решилась поднять на сотрудника учреждения руку! Теперь ей прописан курс шоковой терапии! После двух сеансов она станет тихой и послушной, а после десяти будет лежать на кровати неподвижно и заживо гнить в собственном дерьме!

– Пощадите! Не надо! – крикнула жертва, надеясь на снисхождение мучителей.

– Разряд! – скомандовал доктор, прижимая электроды к вискам провинившейся.

Фельдшер нажал на кнопку, и больную выгнуло дугой. Секунда, и она стала биться в судорогах.

– Разряд! – скомандовал врач еще раз, и Светке показалось, что в комнате запахло жареным. Потолок и пол вдруг почему-то поменялись местами...

Очнулась она не сразу. Рядом сидел санитар и держал у ее носа ватку с нашатырем.

– Пойдем, – сказал он Светлане, помогая подняться. – Думаю, этого тебе пока достаточно! Если доктор заглянет к тебе вечерком, ты будешь вести себя правильно! Иначе… Ты поняла, как у нас тут умеют наказывать.

Светка не помнила, как дошла до изолятора и оказалась на кровати.

– А это тебе на прощание! – санитар ловко заголил ей попку и сделал какой-то укол.

Часть третья. Кошмарное видение

Светка лежала на кровати, не понимая, что с ней происходит. После уколов тело стало непослушным, а мозг возвращал ее к событиям недавнего прошлого. Сон и явь смешались воедино. Показалось, что она снова дома, и к ней вошел папа с ошейником и страшным ремнем в руках.

Свертка поняла, что снова придется лечь на кухонные табуретки. «Если я этого не сделаю, меня убьют в шоковой палате! – думала она, позволяя папе надеть на себя ошейник. – А куда делась вся мебель? Или я не дома? Тогда почему папа в больнице … Да что же со мной происходит? »

Светке казалась, что следом пришла мама, и ей надо раздеваться перед родителями, только почему-то с мамой пришли люди в белых халатах. «Боже, неужели они не отвернутся? » Светка потянулась к пуговкам на платье. Потом настал черед маечки. Только сняв ее, девушка поняла, что она снова маленькая, и ее только-только наклюнувшиеся грудки еще не связаны лифчиком. Остались трусы. Их что, тоже снимать?

Как это тяжело, но папа обещал удвоить наказание при малейшем сопротивлении. Секунда и трусики оказались на полу. А теперь наклониться и положить их на казенный стул. Папа встал со своего места, вслед за ним встали все мужчины. «Вот они! Кухонные табуретки! Ее будут пороть! Пороть как в детстве! »

Девушка сделала шаг к позорной скамье. Папа застегнул ошейник, а мужчины потащили ее к лобному месту. Знакомые приготовления закончились. Первый десяток ударов папа давал сильно, размеренно, оставляя на круглых ягодицах дочери яркие полосы.

– Ай! – Светлана металась в ошейнике, как выброшенная на берег рыбка.

А потом ее почему-то не развязали. Светка почувствовала внутри себя мужской член, потом второй... третий... четвертый... И папа тоже?

– Так ее! Так ее! – слышала она громкий мамин голос. – Воспитали убийцу на свою голову!

Сознание провалилось в черную бездну. После всплытия из небытия Светка поняла, что стоит в углу. После порки следовал угол, и родители получали в свое распоряжение полчаса. Которые редко могут позволить себе люди, у которых дети ходят в школу. Обычно дверь в комнату закрывалась, но однажды они забыли это сделать, и выпоротая Светка оказалась свидетельницей сцены, обычно скрываемой от глаз детей. Сейчас она повторилась вплоть до мельчайших деталей.

– Милый, спасибо тебе... – горячо шептала мама, обнимая своего мужа, – Что бы мы делали без твердой руки. Но… Мне кажется, у тебя твердая, похоже, не только рука? Дай-ка и я отблагодарю тебя, дорогой. Сядь...

Она опустилась перед табуретками на колени – совсем так, как только что это делала ее дочь, а папа расстегнул брюки... Мамина щека оттопырилась, а папа застонал от удовольствия, взлохматив маме прическу...

Утром забытье перешло в здоровый сон. Утром она ощутила боль между ног и гадкое, но очень знакомое послевкусие во рту. «Меня изнасиловали! – поняла она, глотая больничную кашу и запивая ее жидким чаем. – Что же дальше будет? »

Вторую ночь она провела также под аминазином, но доза была явно меньшей, чем в прошлый раз. Светлана, еще совсем недавно признанная первая красавица класса, стала злобной, и раздражительной, и в то же время потеряла интерес к школьным занятиям, да и на стояние голой перед родителями перестала обращать внимания настолько, что папа отменил хождение без трусов по квартире, заменяя эту часть наказания возросшей силой и количеством ударов.

К ней приклеилась кличка «бешеная» за то, что она из-за любого пустяка могла закатить истерику, а то и драку. Учителя жаловались родителям, а те считали, что принимают адекватные воспитательные меры. Вместо того чтобы показать девочку врачу и выяснить причины такого поведения, родители брались за ремень и ошейник.

– Как тебе не стыдно, – начинала поучение мама, изучив дневник дочери, – такую взрослую девушку приходится пороть по голой попке, как маленькую девочку! И когда ты поумнеешь? – Продолжения фразы Светка не вспомнила.

Став взрослее, Светка уже не просила пощады, а просто стояла, прикрывая руками грудь и низ живота.

– Ложись! – без особых церемоний отец заставлял ее лечь животом на табуретки и подкладывал под попу диванную подушку.

Удары по-прежнему заставляли Светку дергаться всем телом и вырывали из горла односложные вопли. Но самое главное – ошейник. Только он мог навести ужас на злобного подростка. После первой серии шлепков следовала небольшая пауза. Теперь не дочке, а папе требовалось перевести дыхание: к сорока годам у него появилась одышка.

Правда, проку от такого воспитания было немного: не проходило и недели, чтобы дневник не украсило очередное замечание. Все эти воспоминания проносились в Светкином мозгу, переплетаясь с реальностью в причудливом калейдоскопе.

Ночью к ней в изолятор пришел доктор.

– Как дела? – спросил он. – Привыкаешь на новом месте? Ну, тогда вставай и снимай больничные тряпки! Надо тебя осмотреть. Халат и так лежал на спинке стула, вслед за ним отправилась ночная рубашка с уродливым синим клеймом и казенного образца трусы. Лифчиков пациенткам не полагалось.

Девушка стояла на гладком линолеуме. Доктор откровенно любовался обнаженным телом.

– Так-то лучше! – доктор подошел ближе и взвесил в ладонях груди пациентки. Крупные и очень чувствительные соски мгновенно затвердели под пальцами, и она почему-то улыбнулась.

– Будь умницей! И все будет хорошо! – левая рука доктора продвинулась дальше по гладкому животу и пупку к кустику коричневых волосков, легко прикоснувшись к коже еще ниже.

Светка, не сопротивлялась и не возражала. По приказу врача она легла спиной на кровать. Доктор на всякий случай завел Светкина руки за голову, продел их сквозь прутья в кроватной спинке и сковал наручниками. Кто знает, что выкинет новенькая пациентка, пока доктор снимет мужское напряжение…

Часть четвертая. Разборка на сеновале

Доктор не торопился приступать к исполнению задуманного. Вся ночь впереди, думал он, а женщина, что была его постоянной любовницей, теперь медленно превращается в растение…

«Этот вроде бы бить не собирается! » – Светка смотрела в больничный потолок и вспоминала… Сдав еле-еле на тройки школьные экзамены за десятый класс, Света поехала поправлять здоровье. За прошедший год в деревне все изменилось. Заброшенную много лет назад ферму купил какой-то предприниматель, и в деревне появился уже забытый запах навоза. От парного молока или от еще чего другого она похорошела, повеселела и округлилась.

В первый же вечер Света увидела, как в деревню приехали москвичи на джипе:

– Девки, кто хочет трахаться – лезьте!

В машину набилось столько желающих, что дверь не могли захлопнуть. Мужики быстро увезли девушек в ночь.

Деревенские парни сразу стали посматривать на девушку из города с нескрываемым мужским интересом. Не раз она слышала предложения типа: «Что нам, кабанам, пое… – в лесу не надо нагибаться», «Как курочка понесла, отряхнулась и пошла», «Надухариться, напиться – и к девкам подрядиться! » Она считала выше своего достоинства даже огрызаться на глупые шуточки.

Летним вечером Света вместе с лучшей подругой Катей, собрались на местную дискотеку. В одиннадцать вечера деревня уже спит, только светятся только окна клуба, да сонную тишину режет: «На белом-белом покрывале января! Любимой девушки я имя написал... » и «Белая роза – в объятьях мороза... »

– Девушка, у тебя такой носик, – услышала Света за своей спиной пьяный голос, – картину надо писать. Да я твоей бабке за тебя двух коров отдам, жену и детей своих...

– Мутный, не втирай много, лучше сразу в койку! – чьи-то руки как бы случайно ухватили Свету сзади.

Она вывернулась и пошла вон из прокуренного помещения. Вслед за ней вышла глубоко беременная девушка с высоко задранным животом. Будущая мама обернулась, показала всем «фак» и ускорила шаг.

Спать еще не хотелось, и подружки решились прогуляться перед сном. Девушки шли по дороге, наслаждаясь вечерней прохладой, и беседовали. Сплевывая после дешевых сигарет, появилась стайка местных девиц. Все как одна с шестимесячной завивкой, с красным облупленным лаком на грязных ногтях и в черных юбках по колено, с кокетливым разрезом сзади.

– У вас, наверное, в Москве такого и не бывает. Вчерась Людке скорую вызывали: приступ аппендицита. А у нее вместо аппендицита мальчик родился. Мать в шоке, кинулась к ее ухажеру. Вроде согласился замуж взять.

– А что, вы не предохраняетесь?

– А зачем? Это только у вас в городе бывают всякие СПИДы и гонореи, а аборт – все равно, что насморк вылечить.

Разумеется, разговор зашел и о мальчиках.

– У нас во всей округе, – рассказывала подружка, – занимаются здесь двумя вещами: пьют и трахаются. Сосед – с соседкой, учительница – с учеником, и даже мать – с сыном. Здесь это норма!

Как правило, родители не таятся от детей, да и наблюдать за домашними животными приходится часто… Однако наши деревенские секс-гиганты не блещут разнообразием. Поцеловать в губы, помять грудь (изредка – живот), возвратно-поступательные движения и... собственно говоря, все!

Когда Света рассказала, чем занимаются ее одноклассницы, чтобы сохранить девственность, Катя возмутилась:

– У нас можно смело вывешивать плакаты: «Нет оральному сексу! » или: «Наши бабы минетов не делают! »

– Чтобы я когда-нибудь взяла в рот?! Нет, это грязно! И вообще, Бог дал женщинам одно место, в которое можно принять мужчину. О других в Библии не говорится. Остальное – грех! Что касается меня, – смеялась Катька, – то, впервые увидев мужской орган и поняв, что он собирается воткнуть его в меня, я закричала, будто меня собирались резать. А уже через неделю моя норка без труда принимала в себя нехилых размеров орудия! Услышав, что он проделывает ту же работу над другими девушками, я поначалу переживала а потом плюнула! Мужик он и есть кобель!

– А что, родители вам разрешают?

– А кто их спрашивает, правда, за б…ство попадает по первое число! Это у вас в городе гуманизм, а у нас чуть что, так на скамейку и прутьями по ж… Вон, смотри, сколько срезано веток у кустов по берегам реки! Это не для корзинок!

Света честно рассказала про ремень и строгих родителей, правда, подробностей про ошейник не стала рассказывать. А еще, что она еще девочка, чем весьма развеселила подружку.

– Это дело поправимое! – весело сказала она.

Было уже довольно поздно и скучно, и они уже собрались разойтись по домам, как вдруг услышали грохот, и из-за поворота выехало трое мотоциклистов.

Света испугалась, решив, что это бандиты, и уже собиралась хватать подругу за руку и бежать, но Катя сказала:

– Не бойся, это местные из соседнего поселка, мои друзья.

Света познакомилась с ними, они постояли, поболтали.

– Хочешь, покажем тебе «Третий верх»?

– Нет, не хочу! – ответила Света.

Подружка успела рассказать, что это милое местечко находится в тридцати километрах от деревни. Возят туда, как правило, приезжих и неопытных. Предлагают «дашь на дашь»: либо ты занимаешься сексом, и тебя отвозят домой, либо добирайся, как хочешь.

– Ну, не хочешь, поедем ползуниху собирать или на хутор теляток смотреть?

Света не знала, что местном сленге это означало приглашение к сексу, но, почуяв недоброе, отказалась, и уже собралась уходить. Подруга ее успокоила, сказав, что этих ребят нечего бояться, что это не столица, здесь все друг друга знают и уважают.

– Да поедем, – говорила Катя, – ты же никогда не видела телят!

– Еще бы, – обиделась Света, не зная второго смысла этих слов, – сколько лет ваша ферма стояла заброшенной, а на всю деревню и трех коров не наберется!

Свете стало немного стыдно за свой страх, ей не хотелось выглядеть трусихой в глазах подруги, и она решилась составить парням компанию.

До фермы ее довез Юра. Это довольно симпатичный усатый парень, лет двадцати, она сразу обратила на него внимание и села к нему на заднее сидение. Он был невысок, но хорошо сложен, видимо, занимался спортом.

Ребята весело подшучивали над ней, так как Катя сказала, что Света никогда не видела живых молоденьких телят, что на местном языке означало: девственница.

Когда все слезли с мотоциклов, Юра спросил:

– Света, ты, правда, никогда не видела маленьких телят?

– Да!

И они пошли на них смотреть. Когда парочка вошла в сарай, никаких телят там не было. Это был ангар с сеном. Света поняла, что дело пахнет керосином, и уже собралась убежать, как он, схватив ее одной рукой за пояс, другой, зажав рот, потащил на сено. Повалив девушку на спину, Юра сел верхом и стал срывать с нее одежду.

– Это для твоего же блага! – он несколько раз ударил ее по щекам и сказал, – если не заткнешься, позову ребят, а они тебя враз успокоят. – Светка отчаянно сопротивлялась, но силы были неравны.

– Кобылка невзнузданная! Ты вот как? – сорвав блузку и лифчик, он ремнем связал за спиной руки, правда, сам получил пару царапин на лице от острых коготков. Блузку скрутил жгутом и засунул ей в рот, чтобы не орала.

– Так-то лучше! – он снял со Светы оставшуюся одежду и разделся сам. Подобрав вилы и кусок капронового шнура, служившего для перевязки брикетов с сеном, Юра привязал одну лодыжку к зубцам, а вторую к краю ручки, – а ты боялась!

Девушке стало холодно и очень стыдно: она впервые увидела голого мужчину, так внимательно даже папа не рассматривал, что творится у нее между ног. Воспоминания вдруг пересеклись с тем, что вытворял доктор с ее телом. Бесстыдные руки гладили ее.

– Действительно, целка! – пальцы Юры раскрыли нижние губки и полезли между ног. Сейчас руки врача были там же, но перспектива оказаться в электрошоковой палате не позволила сдвинуть ножки. Из глаз несчастной потекли слезы. Тогда, на сеновале, Света тоже лежала и плакала, думала только об одном: «Черт с ней, с девственностью, пускай делает со мной все, что хочет, лишь бы только не убил».

Пока Юра развлекался на сене, Катя с приятелями развела костер. Из сумки появилась бутылка портвейна, которая пошла по кругу. Пили за здоровье Светы, курили, и прислушивались к звукам из сарая.

– Сейчас он покажет этой столичной штучке, где телятки зимуют, – весело сказала Катя, – Юрка человек с опытом. Борозды не попортит. По себе знаю! А, может быть, Светка угостит его городским удовольствием. Они там все сосут ловко!

– А зачем? Он и без этого обойдется. Я могу и руками так возбудить, что ей ничего больше и не захочется. Если городская захочет у меня отсосать, я ей это позволю, но утром разговаривать с ней не стану. Только проститутки могут этим заниматься!

Ребята стали обсуждать, кто из них попробует городскую назавтра:

– Наверно она ничего, вкусная, только вот немного костлявая! – весело шутили они, а потом стали петь под гитару:

Весной оживает плакучая ива,

И сок по березе струится ручьем,

Всё выглядит мирно, спокойно, красиво,

И думать не хочется здесь ни о чем.

Крапива растет и кусает за ноги

Девчонок, что кучкой сидят возле дров.

А если пойти вот по этой дороге,

К делянке придешь, накормив комаров.

Там сосны трещат, там трещат бензопилы,

Там с дымом мешается запах смолы.

Ревут трактора, напрягая все силы,

Трелюя огромных деревьев стволы.

Потом к лесопилке, потом к пилораме,

На доски пойдет этот лес деловой,

А ивы с березами, да с тополями

Всю жизнь простоят по-над тихой рекой.

А может быть, прутьев нарежут и сложат…

Однако же нравы суровее тут!

Девчонку разденут, на лавке разложат

И крики ее тишину разорвут…

[Стихи Игоря. Фамилии и отчества не знаю – прим. авт.]

Правда, на группу Лесоповал получилось не очень похоже.

Светка, услышав песню, поняла, что подруга просто-напросто заманила ее в ловушку. Парни стали обсуждать, а почему бы завтра не перенести на сегодня, тем более что сегодня уже наступило. Портвейн подогревал фантазии, и разговор становился все более неприличным.

Если бы они знали, что происходит там, в сарае…

«Взнуздал, хуже, чем папа! Он хотя бы ноги не раздвигал», – когда у Светы прошла истерика, Юра лег на нее, начал целовать сначала лицо, потом шею, потом начал тискать и покусывать груди.

– Гладенькая городская штучка! – еще немного погладив, он схватил длинные волосы и накрутил на руку, выгнув девичью голову назад.

– В общем так, лежи смирно, – Юра подкрепил свои слова двумя крепкими затрещинами, – или я сделаю очень-очень больно!

Света послушалась и перестала сопротивляться. Потом почувствовала что-то горячее и твердое между ног, и в следующий миг замычала как теленок скорей от страха, чем от боли. Она почувствовала, что между ног что-то разорвалось.

– Так-то лучше! – Юра понял, что порвал целку, и стал двигаться нежнее, посыпая тело Светланы поцелуями. От него пахло табаком и дешевым вином. Вдруг Света почувствовала какое-то странное тепло внизу живота, у нее начало покапывать внизу, начали подергиваться коленки, и стало очень приятно.

От страшной догадки у нее похолодело внутри, снова началась истерика. Когда Юра это заметил, резко пригнулся и укусил жертву за мочку уха, от этого, против своей воли, Света возбудилась еще сильнее. Связанная, обреванная, Света не могла больше сопротивляться и расслабилась.

Он увидел, как ей хорошо, задвигался быстрее и начал постанывать. Кончили они почти одновременно. В тот момент Света ненавидела себя. Юра поднялся, все еще голый, сел рядом и сказал:

– Сейчас я развяжу тебе рот и ноги. Только без фокусов. Неподалеку сидят двое ребят и твоя подруга. Если я сейчас свистну, представляешь, что они с тобой сделают? Если ты поняла меня, то кивни!

Света, конечно, кивнула, да и что ей оставалось делать? Он развязал путы и лег рядом. «Только угла не хватает за плохое поведение! » – подумала Света, чувствуя боль между ног.

Юра крепко обнял девушку, так как от шока, от всего пережитого ее сильно трясло. Потом он снова начал ласкать девушку и овладел ею еще раз. Пока он пыхтел над телом, Света, повернув голову в сторону, увидела вилы. В этот момент девушка ненавидела себя за то, что ей хорошо, его за то, что он сделал. Света вдруг увидела их как бы со стороны и в этот момент поняла, что навеки опозорена и обесчещена. «Завтра вся деревня узнает о его победе! – Светке стало стыдно и очень противно. – Гадина! »

– Курка нетоптаная! – Юра долго не мог закончить, а, разрядившись, несколько минут лежал неподвижно.

– Развяжи меня! Я не буду больше сопротивляться, развяжи мне руки! – попросила Света.

– Ну ладно! Только без глупостей! – он согласился и освободил ее.

– Ты не дашь мне сигарету? – Света растерла затекшие руки.

– Ты что, дура? На сене курить нельзя: пожар будет!

Свете почему-то мысль о пожаре очень понравилась. Она стала одеваться.

– Собирайся, а завтра я заеду за тобой! – Юра сел и стал натягивать брюки.

Пока он путался со штанинами, Света схватила вилы, и изо всех сил ткнула парня в грудь. Зубья с хрустом провалились.

– Су… – он упал и дернулся.

– Гад! – Света навалилась на рукоятку, зубья полностью вошли в тело.

Взгляд насильника стал стекленеть, изо рта пошла кровь. Он дернулся, как червяк на крючке, и умер. В этот момент Света опять испытала наслаждение, более сильное, чем от секса.

Ей захотелось человеческой крови. Света встала на колени и стала слизывать ее с его губ. Она была соленой и очень вкусной…

«А у доктора должно быть кровушка не хуже! – мелькнула нехорошая мысль. – Вот и шея его рядом. Стоит только чуть-чуть повернуть голову…»

Доктор как будто почувствовал ее мысли, приподнялся и закинул Светкины ноги к себе на плечи.

– А так ты еще не пробовала? Это называется пятками вверх!

Теперь и в потолок не посмотришь! Светка закрыла глаза, мечтая лишь об одном – чтобы все мучение поскорее кончилось.

Тогда, на сеновале, Светка не знала, что ребятам тоже захотелось развеселиться. Так и не поделив, кому достанется Катя, они решили сыграть на нее в карты. Захмелевшая Катюшка была совсем не против, и вскоре оказалась в объятиях победителя.

– Ты будешь моей собачкой! – он повернул Катю на живот и поставил на четвереньки. Девушка замерла, не дыша, не в силах думать и говорить. Катя выпрямила руки и почувствовала, как сильные ладони нежно сжали набухшие соски. Любовник начал ритмично двигаться. Вскоре сдавленный стон сорвался с ее губ, когда судорога неповторимого наслаждения заставила замереть обнаженные тела.

Женя, единственный парень, оставшийся не у дел, решил не мешать парочке и посмотреть, что делает Юра со Светой на сене, а при случае и продолжить обучение городской недотроги искусству сельской любви. То, что он увидел, привело его в ужас. На залитом кровью сене лежал Юра. Долго смотреть ему не пришлось: сзади в шею воткнулись вилы.

Тем временем обессилевшая Катя упала на живот, и вздрагивала от крепких объятий своего кавалера, который продолжал с усердием работать. Наконец, она почувствовала, как он наполняет ее своим мужским семенем, и находилась на вершине блаженства. Краем глаза она увидела подружку, всю в крови, выходящую из телятника.

Она закричала от ужаса. В руках у Светы были вилы, с концов которых капала свежая кровь. И сейчас, лежа под доктором, Светка дернулась и закричала. «Бурно реагирует! – подумал врач, не прерывая приятного занятия. – В другой раз наколю ее аминазином как следует! »

– Сейчас твой черед! Предательница! – заорала Света и подняла свое страшное оружие. Как бы ей сейчас хотелось, чтобы руки были не связаны и вилы стояли рядом. Она попыталась сбросить с себя врача, но не тут-то было. Осталось только вновь смотреть в потолок и вспоминать.

Катя сбросила с себя кавалера, а тот не успел понять, что происходит, замешкался и получил страшный удар в живот. Катя, как была голышом, бросилась бежать, а Света, выдернув вилы из еще вздрагивающего тела, ткнула ими еще раз.

Подругу она преследовать не стала. Взяв из костра горящую головню, она вернулась в ангар, и бросила ее на сухое сено.

Телятник загорелся так быстро, что она едва успела выскочить.

– Что я наделала! – говорила она, присев на остывающее тело Катиного любовника, и как завороженная смотрела на разгорающееся пламя…

Смотреть на пожар сбежалось полдеревни: как всегда пожарный гидрант не работал, а носить воду ведрами – пустое дело.

Но страшнее чем пожар было зрелище городской полуодетой девочки с вилами в руках. В безумных глазах Светки светилось пламя, а лицо было выпачкано кровью. Сельчане долго не могли решиться подойти к ней близко.

Участковый милиционер, по служебному долгу первым приехавший на пожар, понял, что сейчас на карту поставлен весь его авторитет. Он медленно подошел к девушке и попросил:

– Дай сюда вилы!

Света выполнила приказ и даже не пыталась сопротивляться, когда ей вязали руки.

– Слушай мент, отдай ее нам! – кричали в толпе – Мы из нее котлету сделаем! Она же их всех порешила!

Милиционер спас Светку от самосуда, правда, пришлось выстрелить в воздух, чтобы успокоить разбушевавшуюся толпу.

Доктор, наконец, разрядился, встал и сделал укол Светке в плечо.

– Теперь тебе часто придется раздвигать ножки, а этот укол не позволит тебе залететь в течение трех месяцев. [Это гормональный препарат «депо-провера» – прим. авт.] А там посмотрим, что с тобой делать. Сама понимаешь, у нас тут не курорт, но послушные девушки имеют кое-какие поблажки…

Доктор вспомнил отрывок из сопроводительного листа Светланы:

«…Во время психиатрической экспертизы Света не проявила интереса к обследованию. О совершенных убийствах рассказывала без всякого волнения и беспокойства. В камере много времени проводила на нарах. В ответ на замечания становилась грубой, циничной и агрессивной. При беседе с судебным врачом говорила, что ей тяжело находиться с преступницами в одной камере, хотя она понимает, что ничем не отличается от них…»

Заключение психиатрической экспертизы: невменяема. Суд приговорил Свету к принудительному лечению от шизофрении в «больнице закрытого типа» для душевнобольных, так что мучения только-только начались…

Часть пятая. О чем Светка знать не могла.

Светка, пока сидела в изоляторе, не знала, что в тот же вечер Катя по просьбе и при участии матери получила от участкового жестокую порку. Ей еще раз пришлось устроить стриптиз, правда, для узкого круга зрителей из двух человек. В семнадцать лет Катя боялась наказания панически, а тут будет явно не мамина слабеющая рука.

– Я покажу тебе, как сводничать и телешом по деревне бегать! – говорила мама, выдвигая скамейку на середину комнаты. – Ты думаешь, что если твой папа в тюрьме, так тебя и наказать некому? Взгрей ее как следует! – обратилась она к участковому. – Позор на всю деревню!

Катька поняла, что на этот раз материнской трепкой она не отделается. Ей вдруг стало очень стыдно от того, что придется раздеться перед участковым, хотя еще вчера вся деревня могла видеть ее в чем мать родила.

– Ложись! – мент достал наручники и показал раздевающейся Кате пряжку.

Катины запястья оказались скованными под скамейкой. Мент, не торопясь, накрутил ремень на руку и показал девушке пряжку.

– Ну что, Катенька, пора начинать учить тебя уму-разуму!

Голая Катя выла и плакала, метаясь на скамейке. Она прекрасно понимала, что это только начало порки, и просить о пощаде совершенно бессмысленно. Катька брыкалась и вздрагивала всем телом, маме приходилось крепко сжимать лодыжки, чтобы та оставалась на скамейке.

– Простите! – девушка мотала головой и извивалась во все стороны. Но попа постоянно оставалась в пределах досягаемости медной пряжки.

– Продолжай! – Катина мама снова схватила дочку за лодыжки.

Девушка только тихонечко пискнула, когда ремень, на этот раз сложенный вдвое, вновь взметнулся над «звездной» задницей. Теперь мент стал стегать девушку частыми ударами. И хотя они были существенно слабее предыдущих, но у Кати не стало возможности перевести дух и дождаться того момента, когда боль начнет хоть чуточку стихать. Постоянно нарастающая боль заставляла девочку протяжно кричать, даже не такт ударам.

– Ты у меня как организатор пойдешь! – участковый вновь намотал ремень на руку, позволяя пряжке впиваться в покрасневшую попу. – Я что, не знаю, кто Светку подговорил кататься с кобелями!

Участие Кати в преступлении не было доказано…

Девушка отделалась легким испугом, если не считать звезд и полос на попе, которые не сходили целую неделю…