Учитель Глава 3. Страшная месть (Секс с учителем)

В субботу на обратном пути из школы он зашел в магазин, купил все к чаю и стал ждать. Лена пришла вовремя, но без Вики. С ее приходом в квартире стало вдруг как-то очень уютно. Ей стоило слегка передвинуть на столе приборы, как все, что на нем стояло, стало выглядеть гораздо более аппетитно.

- Я помогу помыть посуду! - сказала Лена и встала из-за стола. Иван Яковлевич встал и сказал:

- Посуду… потом! - он принялся нежно целовать ее в лицо. Шею, губы… Одновременно прижался к ней так, что она почувствовала его возбуждение.

Не надо, - шептала Лена, когда он отнес ее на диван и залез к ней под кофточку. Его руки легко и нежно скользили по ее телу. Она вся задрожала. Он почувствовал эту дрожь и ее отрывистое дыхание. Она тихонько застонала. Его ласки стали настойчивее. Он покрывал ее шею, лицо, тело поцелуями, лаская его своим языком и губами. Потом капнул масла на ладонь и приступил к "работе". Иван Яковлевич довольно быстро разогрел спинку, Лена разомлела, и Иван Яковлевич перешел на массаж попки, думая о том, что неплохо бы и этим восхитительным половинкам отведать ремешка. Как Иван Яковлевич удержался и не шлепнул ее... Далее Иван Яковлевич спустился к ножкам, быстро, нежно и ласково сделал икры... Теперь настала очередь бедер... Особенное внимание Иван Яковлевич уделял внутренней стороне...

Школьный учитель неплохо разбирался в женской анатомии и эрогенных зонах. Иван Яковлевич слегка поглаживал и разминал их, и, как бы случайно, доходя совсем до верха, касался кончиками пальцев того, что до сих пор пряталось под трусиками... Лена уже не сопротивлялась. Расслабившись под ласковыми руками, каждый раз она слегка вздрагивала и постанывала, чувствуя его прикосновения... Иван Яковлевич уже чувствовал, что трусики увлажнилась, но не прекращал своих действий и не пытался сорвать их с Лены.

"Плод должен созреть!" - подумал он и почувствовал, что его дружок тоже порядком потвердел, и ему стало тесно в трусах... Иван Яковлевич переменил позу, сел так, чтобы удобно было целовать ее шею, спинку, и спускался все ниже и ниже...

Наконец, Иван Яковлевич достиг ее попки, и посмотрел на Лену.

Она вздохнула, улыбнулась, и сама стянула с себя трусики. Его взгляду предстали пушистые волоски...

- Ну, что же ты, давай!

Иван Яковлевич раздвинул ее ножки и стал целовать и ласкать язычком великолепные губки... Она стонала и вздрагивала от удовольствия... Иван Яковлевич ввел язык к ней в щелку.

- Еще! - она подалась ему навстречу, чтобы он смог глубже проникнуть в нее, издав при этом долгий сладострастный стон... Потом присела на кровати, сняла с учителя трусы, и взяла его орудие в свой бархатный ротик, провела по нему языком от основания и до головки, провела вокруг нее... Иван Яковлевич просто задохнулся.

- Давай, ляжем! - он первым лег на кровать, а она села ему на лицо.

Иван Яковлевич ввел язык в ее пещерку до самого конца, а она нагнулась и стала с таким остервенением сосать ствол, что Иван Яковлевич был готов кончить моментально...

Она стонала, насаживалась на язык... Иван Яковлевич почувствовал, как из ее пещерки истек сок, который всегда предшествовал ее оргазму... Волна пробежала через все ее тело, и она затряслась, не выпуская изо рта сладкую добычу... Он тоже уже был на грани, и когда она в очередной раз провела языком по головке, Иван Яковлевич истратил весь свой запас спермы. Она все вобрала в себя и проглотила...

Некоторое время они еще лежали; Иван Яковлевич слегка ласкал ее киску, а она гладила и посасывала его дружка. Потом переместились, она положила голову ему на грудь…

За чаем разговор зашел о том, как трудно сейчас работать учителем и о строгом воспитании подрастающего поколения.

- Лена, извините за нескромный вопрос, сам я вдоволь пробовал ремня в детстве и считаю, что это только пошло мне на пользу. А тебя дома драли?

- Меня! Еще как! Офицерским ремнем! У нас был очень строгий отец - настоящий мужчина, глава семьи! Мы его слушались беспрекословно. Не только нам с сестрой от него попадало, но и матери. Но мы никогда на него не злились, потому что он был справедлив. Очень больно, но - по заслугам. Я не помню ни одной незаслуженной, несправедливой порки. Хотя не сразу приняла душой его строгость. Когда была маленькой - часто долго плакала после порки. И от боли, и от обиды. Не хотела просить прощения, благодарить за наказание. Тогда отец добавлял мне еще несколько "горячих", чтобы научить благоразумию. Последний раз он меня очень жестоко высек в 17 лет.

Иван Яковлевич почувствовал, как от ее рассказа он снова начинает возбуждаться. Представив себя на месте ее папы, представив как прекрасно ее обнаженное тело, Иван Яковлевич решился перейти к активным действиям. Он принялся поглаживать ее тело, повернулся, и они слились в поцелуе, во время которого она водила рукой по малышу, а Иван Яковлевич ласкал ее сосочки, они быстро увеличились и стали твердыми...

- Входи! Входи же в меня скорее!

Он вошел в нее одним движением и замер на мгновение, но она потребовала активных действий... Иван Яковлевич не заставил себя упрашивать, штурмуя ее то с маленькой, то с большой амплитудой, то быстрее, то медленнее, а она гладила его по спине, перекатывала яички у себя в руке, доставляя учителю неописуемое блаженство... А когда Иван Яковлевич возобновил мужские старания, она ввела ему палец в анальное отверстие...

От такой стимуляции Иван Яковлевич оказался просто на седьмом небе...

- Ну что, - тихо спросила она, - ты еще жив? - Она перевернула его на спину, уселась сверху и начала скакать, как на родео... Иван Яковлевич ласкал ее груди, а потом уложил Лену на кровать и заставил под его ласками забыться и лишь постанывать от удовольствия и наслаждения.

Поздно ночью Лена собралась домой. А всю ночь Иван Яковлевич вспоминал Лену, а утром нашел многочисленные пятна застывшей спермы на своей простыне.

- Тьфу. Напасть! - подумал Иван Яковлевич.- Слоников наловил, как мальчишка!

Пока он варил себе кофе, в дверь позвонили.

- Кто бы это мог быть? - подумал он, открывая замок. За дверью никого не было, но дымилась и горела скомканная газета. Разумеется, Иван Яковлевич принялся затаптывать пламя, и тут оказалось, что в газету завернуто дерьмо.

- Гадость!- выругался Иван Яковлевич.

Присмотревшись к газете, он вспомнил, что этот выпуск "Смены" он видел вчера в квартире Лены, и понял, что это месть за порку.

- Ну что же, - подумал Иван Яковлевич, - я тоже умею шутить.

Фантазия Ивана Яковлевича тут же стала рисовать планы наказания. Ему страстно захотелось снова взять в руки ремень. Или, на худой конец, послушать рассказ Лены о там, как вела себя Вика после порки. Он взял заветную тетрадь и продолжил писать рассказ о приключениях в деревне, но уже воображая на месте Нади Вику. Творческое вдохновение не мешало ему думать и о реальных планах наказания непослушной Вики за ее выходку.

Из тетради Ивана Яковлевича.

…Через две недели Надя вновь пыталась обмануть меня. Дело было так. Не имея возможности из-за работы дать ей очередной урок, я написал Наде записку с перечнем дополнительных задач. Что-то около дюжины. На другой день вечером случайно обнаружил эту записку в мусоре, приготовленном для растопки плиты. Оказалось, моя плутовка переписала задание в тетрадь, но не все, а только часть. Бумажку же выбросила, надеясь, что бабушка сожжет улику, когда будет растапливать плиту. В срок она предоставила мне ополовиненное задание, а на мой вопрос, почему мало задач, отвечала, что больше не было задано, и показывает свои записи. Надо было видеть ее личико, когда я положил перед ней улику. Тут же состоялся суд, на котором я и бабушка были и адвокатами, и судьями, и обвинителями. "Подсудимая" признала свою вину полностью и всячески просила о снисхождении. Однако, исходя из того, что проступок был сделан явно умышленно, и того, что фактически проступок, точнее его характер, повторился через короткое время после первой порки, было признано необходимым наказать более строго, чем в первый раз.

По настоянию бабушки, с которой я не спорил, было решено дать Надюшке три десятка "горячих". Мольбы и слезы не помогли. На этот раз я, уложив Надю, со спущенными ниже колен трусиками и завернутым до подмышек платьицем, вытянул вперед ее руки и туго привязал их к скамье своим брючным ремнем. За две недели следы от первой порки прошли, а тело под трусиками стало заметно светлее, чем ноги и спина. Видимо, загорать ей пришлось в трусиках, чтобы не попасть снова под розги или не показывать следов наказания подругам. Бабушка взялась держать ей лодыжки. Теперь наказывать стало гораздо удобнее, так как не нужно было тратить силы на удержание. И к тому же, если в первый раз я сек, стоя слева от скамьи, так как левой рукой левой рукой нужно было держать Надю за спину, то теперь я мог чередовать удары справа и слева, обходя вокруг скамьи так, чтобы обе половинки получили свою долю наказания.

Теперь можно было сечь не торопясь, и экзекуция от первого удара до последнего заняла почти полчаса. Я давал ей время проораться между ударами. Думаю, и Наде было легче терпеть, да и это время не прошло даром - мы по очереди с бабушкой читали ей мораль, а под розгами сказанное легче запоминается. И уж конечно, если после полутора десятков Надюшка побоялась сесть, то после тридцати - и подавно. После этих экзекуций Надя упорно занималась, но ее отношение ко мне, раньше очень дружественное, переменилось. Она замкнулась, ни о чем, кроме уроков со мной не говорила, избегала меня. Я думал, что она оскорблена или обижена. Но впоследствии оказалось, что я ошибался: ей было просто очень стыдно за свое поведение, и она глубоко переживала. Выяснилось это вот как.

В конце лета пришел срок сдачи экзамена. Конечно, сдавать она должна была не мне, а школьной учительнице. Как раз в эти дни приехали ее родители. И когда Надя собралась идти в школу, мама сказала ей: "Ну, Надька, смотри! Не сдашь, получишь двойку - всю шкуру сдеру!". Отец тоже пригрозил чем-то. Но я обнял испуганную девчонку и сказал, что уверен в ее успехе, но если даже что-то случится, и учительница ее "засыплет", то не дам ее в обиду. И добавил: "Иди спокойно, ты все хорошо знаешь, и ничего не бойся". Она убежала в школу на другой конец деревни. Спустя час еще не вернулась, я стал уже беспокоиться - не подействовали ли на нее угрозы родителей. Может быть, занервничала и "провалилась".

Пошел в школу. На полпути на меня налетела бегущая домой сияющая Надя. Бросилась на шею, расцеловала, благодарила… наконец, выпустила и помчалась домой. Я решил зайти в школу и узнать о причинах задержки. Учительница рассказала мне, что Надя, ответив на все поставленные вопросы, буквально умоляла спросить ее еще и еще. Ей так хотелось показать, что она все хорошо знает.

- И как вам это удалось? - спросила учительница, - у нас и учебные пособия есть и приборы, а вот не вышло так хорошо, как у вас.

- Видите ли, - ответил я, - мы применили физический метод для изучения физики. А учебное пособие, которым я пользовался. Вы не применяли. Это всего-навсего обыкновенная розга!

Мы долго смеялись вместе над этой историей. А потом я подумал, что наверно, не следовало вот так, без согласия Нади выдавать ее секрет. Но учительница пообещала никому не рассказывать о моем опыте.

Вот после этого экзамена Надя и призналась, что ей до сих пор стыдно за все, и она просит простить ее дерзкие выходки. Лукаво посмотрев на меня, она сказала, что если я не согласен ее простить, то она снова готова получить наказание.

"Да, только Вика не такая девочка, чтобы просить меня о таком одолжении!" - подумал Иван Яковлевич, закрывая тетрадку. Однако то, что случилось на самом деле, превзошло самые смелые его фантазии.

Он, не откладывая, позвонил Лене и рассказал о Викиной выходке. Вечером в дверь позвонили. Перед ним стояла Вика.

- Мама велела попросить у вас прощения и… И… вы можете… наказать меня, - с трудом выдавила она из себя.

Тут Иван Яковлевич понял, что судьба посылает ему экзамен. Если он накажет девочку, то потеряет Лену. Навсегда.

Они помирились, но Иван Яковлевич пообещал, что строго накажет Вику в другой раз, если она этого заслужит.

- А завтра приходите с мамой ко мне! - повторил он свое приглашение.