Фогель Глава первая. Служба или Моя первая секс училка

Настало время рассказать эту историю. Не знаю, правильно, ли я делаю. Но с каждым годом держать ее в себе все труднее. Будет ли она для кого-нибудь уроком, неизвестно, а может это и не надо. У каждого из нас должны быть свои уроки.

У всякой истории есть начало. Начало этой положила мина. Калибр ее ствола я знаю точно: восемьдесят один и четыре десятых миллиметра, как никак, я – артиллерист. Хорошая мина, по любым армейским мерам. И миномет замечательный, наш немецкий марки W.34b. Много хорошего о нем могут рассказать запыленные трудяги передовой. Вот только разорвалась та трехкилограммовая мина в нескольких метрах от моего левого бока. Вы спросите, почему? Правильно спросите. Я сам не раз себя об этом спрашивал. Но это уже совсем другая, достаточно поучительная история, о ней, если позволите, в следующий раз. В тыловой флотский госпиталь под Висмаром я попал случайно, можно сказать, по странному стечению обстоятельств, но благодаря исключительно хорошему лечению, а, главное, прекрасному питанию (ну, за что у нас все так любят морячков?) встал через девять недель на ноги. На долгую память о той встрече остались неувядаемые рубцы и Медаль Ордена Немецкого Орла.

К строевой я был негоден сразу по трем показателям. Ограниченная подвижность левой руки, ослабление слуха и…, чуть не забыл, замечательная контузия. Отцы командиры учли мои боевые заслуги и знание польского. До войны моя семья жила в Даньциге, отец работал инженером в морском порту, мать была домохозяйкой. Польская речь сопровождала меня с самого детства, учить было не надо, все далось само. Посему мне было предписано явиться для дальнейшей службы на должность военного переводчика в Варшавское отделение Тайной Государственной Полиции, или попросту Гестапо. Не скажу, что это назначение огорчило меня, наоборот, взглянуть изнутри на это эпохальное сооружение Третьего Рейха означало вплотную приблизиться к его основам и может, наконец, что-нибудь понять в нем.

В ту пору отделение находилось в необъятно массивном прямоугольном здании на алее Шуха, что в двух минутах ходьбы от площади «На Роздражу». Если не знаете, это по-польски «На Распутье». Звучит весьма символично. До войны это здание принадлежало министерству национального образования Польши, но в сорок третьем здесь преподавали совсем иные науки.

Так я, двадцатичетырехлетний обер-лейтенант Вальтер Кнауф, поступил в подчинение к майору Зигфриду фон Фогелю, начальнику третьего следственного отдела и фактически сразу стал его первым помощником. Вообще-то, правильно его звание звучало как штурмбанфюрер СС, но вы же знаете, как мы, фронтовики, относимся к этим вычурным партийно-чиновничьим званиям. Думаю, никого не обижу, если я буду называть его просто майором. Кстати, он тоже был «за», майор – серьезное звание на фронте. На майорах стоят все батареи.

Родом он был из самого Мюнхена. Более типичного баварца трудно себе вообразить. Густые черные брови, бычья шея, пивной живот, властные манеры, все это – наш майор Фогель. Дом его семьи стоял почти в центре города на живописной набережной Исара – Ерхардштрассе.

Маленький Зигфрид рос в обеспеченной семье, его отец – Гюнтер фон Фогель был известным на весь юг кондитером. Вы, конечно, помните тонкий, ароматный и почти черный довоенный фогелевский шоколад. А разноцветные леденцы-монпансье в жестяных коробках? Почти в каждой немецкой семье хранились тогда эти разукрашенные цветами или альпийскими сюжетами былые хранилища сладостей. Девушки складывали в них свои первые любовные записки. Старина Фогель мудро использовал двойное назначение таких коробочек. Еще старший Фогель был заядлым охотником. Не один десяток благородных пятнистых оленей пал от его меткой пули в Швабишских лесах. В тридцатых годах он активно помогал НСРПГ и был связан с высшим эшелоном партии, включая Фюрера. Зигфрид говаривал, бывал его отец и в знаменитом «Орлином гнезде», но это, я думаю, уже семейная легенда. Конечно же, благодаря именно отцу сын так успешно миновал промерзлые землянки восточного фронта, и попивал свой любимый черный-черный кофе в тихой Варшаве. Кофе, понятно, был настоящий, его, а также кое-что из снеди, присылал с оказиями любящий папочка.

Сейчас шла война, и охотиться здесь, в польских землях Третьего Рейха, Фогелю-сыну приходилось не на свирепых лесных кабанов, а большей частью на весьма худосочных, но хорошо законспирированных членов польской подпольной «Армии Крайовой» и ее немалых ответвлений.

Тогда, в уже совсем по-летнему жарком мае 1943 года в поле зрения наших широко расставленных осведомительных сетей попал некто Вацлав Кадминский. Выяснилось, что на его личном счету было несколько недобрых дел, включая громкую прошлогоднюю диверсию на станции Радом. Подпольщик, почуяв неладное, сумел в последний момент уйти. Неудачу службы надо было компенсировать. Была установлена слежка за его сестрой Ленкой Кадминской, работницей Отвотцкой мануфактуры. Слежка, как всегда, ничего не дала. Настало время решительных действий. Ленка была арестована и доставлена в наше ведомство.

В правилах начальника отдела расследований господина фон Фогеля было личное и самое непосредственное участие в допросах арестованных. Здесь он был непревзойденный мастер. Палитра его дознавательных приемов была необычайно широка: от утонченных психологических до тяжелейших телесных. Самые сложные пациенты направлялись к Фогелю. Практически всегда это давало результат, доктор Фогель не жалел себя в работе. За короткий срок он добивался небывалых успехов, этому способствовало чрезвычайное рвение и профессиональное знание предмета. И, я бы добавил, любовь к своей нелегкой работе. Служащих в управлении катастрофически не хватало, поэтому даже мне, переводчику, приходилось работать с полной отдачей. Хотя по моим предположениям, именно в сегодняшнем допросе ничего особенного не предвиделось. Ожидалась типичная процедура по схеме: следователь плюс помощник-переводчик.

Пристрастные допросы женщин частенько сопровождались изнасилованиями в той или иной форме. Вы понимаете, время было такое. Ожесточение и вседозволенность войны влияли на всех. Поэтому при хороших внешних данных допрашиваемой майор требовал от подчиненных еще специальной ее подготовки, на предмет личного интереса. И это был как раз тот самый случай, о чем меня предупредили накануне. Поэтому уже в восемь утра я получил по краснополосому, то есть безвременному ордеру от старшего дежурного охраны арестованную, чтобы подготовить ее к допросу, назначенному на десять.

При виде арестованной у меня сладко заныло внизу. Это была тонкая, красивая девушка, только вчера шагнувшая из подростковой нескладности в девичью гибкость. Выше среднего роста с неброско очерченной правильной грудью, узкой талией и стройными ногами. И если говорить о привлекательности вообще, то именно такой тип молодой женщины неизменно бередит самые глубокие и тайные чувства любого мужчины. На меня смотрели испуганные серые глаза, украшенные долгими темными ресницами и разлетистыми бровями. Высокий чистый лоб овевали пряди полупрозрачных светло-русых волос. Немного приподнятый носик и чувственный рот с ямочками в уголках неярких губ придавали слегка наивный и в тоже время благородный вид. По бумагам ей исполнилось 19 лет, но многое в ней еще было от вчерашней школьницы. О том же говорило простенькое синее платье с ремешком на талии. На ногах были бежевые чулки и туфли со средним каблучком. Вся она была какая-то светлая, легкая. Не на допрос, а на школьный вечер танцев под несбыточно-восхищенные взгляды парней надо бы идти такой красавице.

Но сейчас она шла впереди меня по гулкому тюремному коридору с заведенными за спину руками. На запястьях были наручники. Вороненая сталь нелепо выглядела на молодых тонких руках. Разглядывая ее сзади, я с удовольствием отметил ее неширокие бедра и аккуратную попку. Но главным достоинством в этом ракурсе были ее волосы. Они были стянуты заколкой в хвост и свисали богатым свитком ниже лопаток. Их концы закручивались и слегка подрагивали локонами при ходьбе. Поэтому на все вопросительные повороты головы, я молча подталкивал ее в спину, не без умысла касаясь рукой этой драгоценности.

По дороге, в коридоре встретился мой знакомый – обер-интендант Эрхард из хозвзвода. Остановились, перекинулись приветствиями. Так, обычный разговор ни о чем. Он понимающе кивал и с интересом разглядывал конвойную. Конечно же, она заинтересовала его гораздо больше нашей беседы. Результат не заставил себя долго ждать. Не утруждая себя объяснениями, он нагнулся и приподнял подол ее платья, сразу оголив ее ногу выше кромки чулка. От такой неожиданности девушка растерялась. Она вскрикнула и попыталась поворотом и полуприседанием вырвать материю из непрошеных рук. Бесполезно. Эрхард, ехидно смеясь, по-паучьи цепко держал брыкающуюся мушку, это была его законная добыча. Ленка бросала на меня умоляющие взгляды, ища хоть какую-то защиту. Ее бедра засверкали белыми резинками с никелированными застежками, что подтягивали чулки.

– Не надо! Я прошу вас! Не надо…

Укрыть это неприличие ей хотелось как можно скорее. Но лабазник не спешил, наоборот, он еще выше задрал ей подол, со здоровым, в общем-то, любопытством разглядывая ее стройные ноги и облегающие светлые трусы. Конечно, можно так позабавиться с заключенной, тем более та со скованными руками. Я в свою очередь тоже успел отметить неплохие очертания бедер и опрятность ее белья. Девушка покраснела и продолжала безуспешно вырываться. Вряд ли она сейчас догадывается, что это самая невинная забава из тех, что ее здесь ожидают. Эрхард оценивающе поцокал языком и мужественно изрек, что сегодня он готов поменяться со мной местами. Но мое место меня устраивало, и особенно сегодня. В каждой работе есть будни, а есть ведь и праздники. Я думаю, тут вы согласитесь со мною. Ленку он отпустил с нескрываемым сожалением.

Через два длинных прямых коридора, пост охраны и каменную лестницу я привел арестованную в полуподвальное хозяйство Фогеля, а точнее в небольшие тюремные душевые рядом с ним. Наручники были сняты. Она со страхом оглядывала мрачную обстановку. У стены стояла деревянная некрашеная лавка со спинкой, чуть поодаль несколько вертикальных шкафов, один крепкий стул и широченный стол, обтянутый рыжей медицинской клеенкой со следами нескольких разрывов. Было видно, он напугал ее больше всего. Словно пыталась разглядеть в нем свою судьбу, она вглядывалась в его поверхность. Ни один звук не долетал сюда через толстые стены. Мы были одни.

– Раздеться! – скомандовал я и почувствовал небывалое наслаждение от произнесенной фразы. В тишине подвала она прозвучала просто выстрелом.

– Пожалуйста, я прошу Вас, не надо … – девушка сделала шаг назад, скрестила руки на груди. Она со страхом и мольбой смотрела на меня, готовая заплакать. В камере она провела всего одну ночь. Поэтому, думаю, она еще не до конца представляла, куда она попала, и что ее ждет.

Я подошел и молча врезал арестованной хорошую пощечину. Она даже не пыталась защититься. Потом еще одну. Так было надо для ее же пользы. Мой небольшой опыт говорил, что лучше сразу все расставить по местам, чем заниматься объяснениями. Костяная заколка звякнула на пол и раскололась на две половинки. Волосы разметались, а из глаз брызнули слезы. Девушка безудержно зарыдала. Ее всю трясло. Боль, страх, накопившееся напряжение – все выплеснулось в этих горючих слезах. В таком состоянии она была трудноуправляема. Я выждал, когда закончится шквал эмоций, постучал носком сапога по каменному полу.

Наконец дрожащие ладони опустились от красного лица. Глаза искали спасения. Как хорошо бы это все оказалось ночным кошмаром. К сожалению, кошмар был дневной. А, точнее, утренний. Мой грозный вид и черная форма с серебристыми регалиями подтверждали ей это лучшим образом. Кстати, должен заметить, черная форма мне была не положена, формально я не являлся служащим СС, но как всегда в дело вмешался случай, и в порядке исключения мне выдали ее, другой тогда просто не оказалось. Не знаю почему, но этот мундир имел какую-то свою внутреннюю особенную харизму, видимо заложенную еще его отцами.

– Снять платье! – таким нехитрым приемом я разбивал процедуру раздевания на части. Воистину, раздевай и властвуй!

Как бы не зная, с чего начать, кулачки прижались к горлу, затем передвинулись на ворот, где находились четыре пуговки. Еще надеясь на какое-то чудо, пальцы медленно перебирали маленькие кружочки. Я сделал ленивое угрожающее движение вперед. Она отпрянула, плечи дернулись вверх, движения ускорились. Урок не прошел даром. Бить ее больше было не надо, теперь она послушно выполняла все мои команды.

Слезы катились по щекам, но она, уже не вытирая их, расстегнула пуговицы воротничка, освободила поясок и сняла через голову платье. Поправила растрепавшиеся волосы. Взору предстало стройное девичье тело. Его еще скрывали светлые облегающие трусы, нехитрый бюстгальтер на узеньких бретельках и чулки телесного цвета, подтянутые белыми резинками пояса. Она снова замерла в прежней позе, почему-то прикрывая ладонями грудь. Я стоял перед ней на расставленных ногах и смотрел в упор.

Чулки были довольно тонкие. Они отменно подчеркивали стройность ее бедер. Прекрасно в них смотрелись и занимательные коленки. «Фогелю понравится, можно оставить», – решил я. Остальное подлежало обязательной замене. Майор был патологический чистюля и не переносил несвежего белья и тюремных запахов.

– Снять все! – про себя же подумал, что и в таком полураздетом виде она представляет не меньший интерес. Провести бы ее так по коридорам, порадовать часовых.

Арестованная сняла туфли и поставила их у деревянной лавки. Продолжая всхлипывать, принялась отстегивать резинки от чулок. В ее движениях было все так женственно, что я поневоле залюбовался ей. Стоило ей приподнять бедро и опустить голову, как русые волосы струились с плеча нескончаемым потоком. Тонкому чулку было легко сбегать по такой же гладкой коже. Пояс, чулки легли поверх платья. Остановкой в движении она как бы робко спросила меня, можно ли прекратить этот унизительный процесс.

«Нет! » – диктовало мое молчание.

После короткой, но максимально длинной – до наказания – паузы, она завела руки за спину и расстегнула лифчик. Две замечательные грудки зайчиками выпрыгнули из плена и разбежались в стороны маленькими сосочками. Оставался последний, самый привлекательный рубеж женской обороны.

Она затравлено взглянула на меня, ища малейший шанс, но и его не было. Тонкие пальцы поддели резинку трусов на впадинках живота и разошлись по бокам. Снова мучительная пауза, снова молчание. Я решил не торопить события и лишь любовался уже поставленным зрелищем. Поверьте, оно того стоило. Нет для мужчины представления интересней, чем раздевающаяся перед ним молодая девушка. А если она еще красивая, испуганная и к тому же сильно стесняется…. Наконец, ткань трусов, собравшись в несколько складок, неизбежно заскользила вниз по жемчужным бедрам. Ее долгий путь окончился белым комочком на ворохе одежды. Теперь на девушке не было ничего. Красная от стыда и страха, она стояла передо мной, скрестив на груди красивые тонкие руки. Тело подрагивало, ладошки старались лучше укрыть мягкие округлости.

Вид впечатлял. Под простой одеждой было сокрыто прелестное тело. В меру длинные, почти на половину ее роста, стройные ноги завораживали своими линиями. Гладкий ровный живот отменно узкой талии заканчивался внизу выпуклым кустиком русых волос. Сквозь них угадывались половые губки. Как у всех по-настоящему фигуристых девушек у нее даже при сомкнутых коленях между бедер оставался тонкий прерывистый просвет с треугольником вверху. Каждый квадратный сантиметр ее по-юношески нежной кожи пробуждал немедленное желание. Под напором моего взгляда ее бедра скрестились, а правая ладошка опустилась на лобок, чтобы хоть как-то прикрыть эту сверкающую наготу. Вот она – непроизвольная классическая поза Венеры. Неужели они, девы, не знают, что такие движения и позы полусокрытия еще больше заводят мужчину? Моему ефрейтору становилось все теснее в черных суконных галифе. Но служба есть служба.

– Руки за спину! – давайте вместе посмотрим, что же будет происходить дальше с обнаженной Венерой «в подвалах Гестапо».

Снова в огромных мокрых глазах мелькнул испуг, но команда была выполнена. Я обошел вокруг и без церемоний защелкнул на узких запястьях тяжелые наручники. Это требовала инструкция. О ней позже. Кроме инструкции еще существовало темное щемящее чувство полной власти над нагой девушкой. Теперь даже самые малые попытки прикрыться или защититься становились невозможны. Давно замечено, как сильно наручники усмиряют человеческую волю. По отношению же к девушке это было просто полным подавлением, она вся дрожала. Ее красивые грудки от этого чуть заметно колыхались. Ну, что? Изнасиловать эту стройненькую сероглазую польку – такую дрожащую, такую голую и беззащитную – прямо сейчас? А? Нет, это будет неинтересно. Коту захотелось поиграть еще с беспомощной мышкой. Я намеренно сильно сжал ее локоть и подвел к деревянному столу.

– Лечь поперек!

Неловко взобравшись наверх, она легла на бок и поджала ноги. Ягодицы округлились, между ними пролегла интригующая складка. Ей хотелось сжаться и укрыться от этого кошмара. Но командовал здесь я.

– На спину! – рявкнул я и крепко шлепнул ее по бедру. Какое же оно гладкое!

Ленка жалобно вскрикнула. Чтобы повернуться, ей пришлось сильно выгнуться вверх на лопатках и развести локти, иначе кольца наручников больно резали спину. Наконец это получилось. Плотно сомкнутые стопы лежали передо мной на краю стола, пальчики ног загнулись по-птичьи вовнутрь. Я полюбовался грациозным изгибом ее стана и видом распахнутых молодых грудей с горошинами светлых сосочков. На белой коже живота и бедер еще розовели следы резинок от недавних трусов. Между старательно сомкнутых ног проглядывала полоска легкой поросли. Пряди ее русых волос живописными волнами расплескались по шири стола. Великолепная картина! Ну, посмотрите, какое замечательное полотно может нарисовать военный художник из приличной одетой девицы всего за несколько минут вдохновения. Кистей всего две: власть и сила. А какая экспрессия! Чем не Сандро Боттичелли? Не хотите что-нибудь добавить? Напомню, здесь можно все. Придумали? Нет?? Мне кажется, я сейчас угадаю ваше желание. Хорошо, нанесем еще один яркий мазок с нашей палитры нескромных фантазий.

– Раздвинуть ноги!

Коленки дрогнули и сжались плотнее.

– Ну!!! – и только через пару секунд, движимые страхом неминуемой расправы, они стали робко расходиться. Стопы сделали несколько шажков, приоткрыв самое сокровенное.

– Не так! Шире! – мне не составляло большого труда сделать все своими руками и даже привязать ее и ее ноги в любом удобном положении. Для этого и сделан стол. Но, поверьте, насколько интереснее наблюдать, как она сама, преодолевая муки жгучего стыда, раздвигает перед вами эти стройные бедра. Ленка отвернула голову вбок, обнажив тонкую белую шейку. Румянец залил ее щеки.

– Еще шире! – разве не приятно отдавать такие команды красивой голой девушке и наблюдать за послушным их исполнением? Знаете, это намного лучше, чем гонять по плацу тупых новобранцев. Под русым кустиком волос размыкались волнующие дольки. Стопы поднялись на цыпочки.

– Шире, я сказал!!!

Вот оно – упоение властью! Какая мощная кисть! Из-под ресниц показались слезы. Закусила губу. Длиннющие ноги, развернувшись почти в линию, образовали самую красивую в мире заглавную букву «М».

– Еще шире!

Вот это вид! Только молодые гибкие девчонки могут до такой степени владеть своим телом. Хо-хо-хо!! Пах открылся до предела, складки растянулись, и между долек губ красиво распустился овал двух тонких розовых лепестков, приоткрыв очаровательную тайну. Девушка тихонько захныкала. Очевидно не только от унижения, но уже и от боли. Ну, ладно, действительно хватит, шире уже некуда.

– Лежать так! Не двигаться!

Теперь следы резинок от трусов и бюстгальтера на ее коже выглядели особенно смешно. То, что еще минуту назад целомудренно скрывалось под девичьим бельишком, сейчас находилось на самом виду.

Ну и как вам теперь наша картина? Не правда ли, стала несколько лучше? Полюбуемся творением. Потрогаем это напряженное девичье бедро, коснемся заинтересованным пальцем ее бесстыже вытороченных лепестков. Вздрагивает! Не бойся, дурочка, это просто палец. Пока палец. Хотя, и он может похулиганить в такой соблазнительной ситуации.

Волнующий момент, не так ли? Что же так возбуждает нас, мужчин, заглядывающих в святая святых – открытую женскую или, еще лучше, девичью промежность? Что ожидаем мы там увидеть? Что влечет нас снова и снова к этой манящей тайне, к этому загадочному источнику появления человеческой жизни? Может так генетическая память напоминает нам об утробном комфорте пребывания в теле матери? Или это Природа по-отечески добро подпускает нас к своим тайнам, предлагая поиграть в непостижимую игру-загадку полового влечения? Как же все-таки устроен этот вечно-бесконечный механизм продления сущего?

Вот вам неполный перечень вопросов, которые в тот момент я себе точно не задавал. Вообще-то мне надо было в целях гигиены предстоящего допроса выбрить ей лобок и губки, чем я практически сразу и увлекся. Было в этой процедуре что-то вызывающее. У девушки снималось последнее, самое интимное покрывало ее девичьей скрытности. Причем, снималось насильно и цинично. С помазком и опасной солдатской бритвой я быстро собирал легкие курчавые волоски. Их было немного. Ленка, продолжая всхлипывать, испугано наблюдала за моим занятием. Забавы ради я проводил иногда намыленной кистью помазка у нее между губок, отчего все тело еще раз запоздало вздрагивало, ягодицы сжимались. Когда я закончил и протер все полотенцем, вид был замечательный: без единого пореза чистый розовый цветок желания под бугорком Венеры. Младой плененной Венеры, лежащей с широко раскинутыми ногами и скованными сзади руками. Нагота и белизна кожи просто ослепляла. Интересно, почему-то у нее между ног почти не было обычного затемнения. Может возраст еще такой? Кстати, у блондинок этого может не быть совсем, что делает, на мой взгляд, их вечно юными. А, посмотрите, какие совершенные формы молодого тела! А? Шедевр налицо. Такое полотно не стыдно предложить и национальной галерее. Где ты, Эрхард? Вот на что надо смотреть!

Из шкафчика я достал свою любимую «Лейку», включил еще одну мощную осветительную лампу и стал выбирать пикантные ракурсы. Я и раньше фотографировал с любезного разрешения господина Фогеля наших «клиенток» в душевой или на допросах, но такой молодой длинноногой и длинноволосой красавицы у нас еще не было. Был шанс снять отличные кадры.

Ленке было приказано не закрывать глаза и смотреть в объектив. И даже после всех действий с ней, чувство стыда не отпустило ее. Она снова залилась краской. Нет, вы посмотрите, какая скромница попалась. Оно и понятно, трудно придумать позу для девушки бесстыднее этой. Все ее прелести и интимные подробности представлены для обозрения максимально наглядно. Даже кустика волос и того уже нет, совсем голая. Как это заводит! Но еще больше заводит чувство полной власти над подавленной беззащитной девушкой. Можно как с манекеном играть с ней, меняя положение ног, то, сдвигая их, то, снова широко раздвигая, поправлять волосы, поворот головы. Или вот, она уже поставлена на коленки, оперта щекой о стол, невольно демонстрирует красивый прогиб спины под скованными руками. И снова, по приказу, нескромно широко расставлены ножки. Неплохой, знаете, вид получается сзади и так чуть-чуть снизу. Скажу честно, такой красоты я до этого не встречал, истратил больше полпленки. Кадры обещали быть замечательными. Замечу, что подобные фотографии имели огромный успех у знакомых офицеров, тем более что фотограф я, по отзывам, неплохой.

Ну, Вальтер, говорил я себе, попользуйся-ка этой девочкой как следует. На всю катушку. Чтобы было, что вспомнить. Куда она пропадет потом, и что с ней сделают, неважно. Главное, сейчас она полностью твоя, позабавься с ней вволю.