Моника Глава 32

В ту ночь я не спал. С разрешения Госпожи я вышел в сад и там прогуливался взад и вперёд, пытаясь привести в порядок свои мысли, выстроить их в стройную систему. Итак, что же произошло. Произошло видимо то, что рано или поздно должно было произойти, и то, что я должен был предвидеть раньше. Госпожу заинтересовал другой раб. И не просто заинтересовал. Она нашла в нём нечто такое, чего ей остро не хватало, и чего она не могла найти со мной. Да и раб ли он был на самом деле? Мне было совершенно очевидно, что настоящим рабом Моники, как я, он никогда не хотел и не мог быть. Он был совершенно иного типа, нежели я. Мне известен был такой тип. По сути дела он был не рабом, а наоборот – Доминантом. Он виртуозно владел искусством подчинения себе своей Госпожи, которая в его умелых руках сама превращалась по сути дела в рабыню. В рабыню его желаний, фантазий. Но в то же время он умел дать этой Госпоже-рабыне совершенно невероятные ощущения. Чтобы взять власть над ним, его необходимо было подавить, сломать. И он предоставлял ей такую возможность. Заставляя её сворачивать на эту дорожку, он показывал, как по ней трудно идти, как трудно не повернуть обратно, не отказаться от дальнейшей борьбы с ним. Но вместе с тем он наглядно демонстрировал, какое наслаждение ожидает Госпожу, если она всё же пройдёт до конца этот путь, не отступит, не повернёт обратно, а доведёт начатое до конца, сломает этого неуступчивого раба полностью и окончательно. И тогда осознание власти над таким рабом во сто крат слаще сознания власти над рабом, который сам стелется под ноги.

И вот моя Госпожа оказалась пойманной в эти сети. Он сумел подарить ей такие мгновения, которые никогда не дарил и не сумел бы подарить ей я. Странные чувства я испытывал в связи с этим. Ещё пару лет назад я был уверен, что у меня немедленно возникла бы ненависть к этому непрошенному конкуренту. И досада на Госпожу, которая мне, с которым её столько уже связывает, вдруг предпочла этого проходимца. Но к своему удивлению я ничего такого не испытывал ни к Госпоже ни даже к нему. Более того, тот факт, что у Госпожи могут быть ещё другие рабы кроме меня, казался мне теперь совершенно естественным. Странно было бы, если бы такая Госпожа, как моя, довольствовалась только одним рабом. Я при всём своём желании не могу дать Госпоже всё, что она ждёт от своего раба. И если находится другой раб, который ей это компенсирует – это только радует меня.

И вот теперь я начал ловить себя на мысли, что испытываю к Колину даже чувство некоторой благодарности за те незабываемые часы, которые он доставил моей Госпоже. И ко мне пришло понимание того, что Госпожа в нём нуждается, по крайней мере сейчас он ей необходим. И без него она будет испытывать дискомфорт, возможно даже депрессию. Но ведь чем я занимался всё это время, что занимало все мои помыслы? Именно то, чтобы раз и навсегда исключить Ригена из жизни Госпожи, исключив его из жизни общества. И я был совершенно убеждён в своей правоте, когда раскручивал вместе с Уилкинсоном и своими помощниками хитросплетения финансовых операций, когда ездил в Брикмилл и выяснял там детали явных махинаций. Но теперь во мне поселился червь сомнения – а вправе ли я всё это теперь делать после того, как узнал, какую роль играет Риген в жизни Госпожи? Мне вдруг пришло в голову, что Госпожа могла бы мне просто запретить заниматься делом Ригена или даже заставить меня повести дело так, чтобы оправдать его. Для этого ей достаточно было сказать только одно слово, и я бы повиновался ей. Но она этого не сделала. Она нисколько не препятствовала мне заниматься этим делом, не препятствовала моей поездке в Брикмилл, хотя теперь только я понял, как ей было тяжело это. Теперь только я понял, в чём была причина депрессивного состояния Госпожи. И она не хотела мне открывать истинную причину этого, чтобы это не помешало мне выполнить свой долг гражданина, специалиста. Она предпочла сурово наказать меня, но не открывать истинной причины своих переживаний. И молча наблюдать за тем, как её покорный раб последовательно и методично затягивает петлю на шее дорогого ей человека. И только моя беспрецедентная настойчивость, фактически отказ повиноваться Госпоже, вынудили её наконец быть со мной откровенной.

И теперь течение моих мыслей приняло совсем иное направление. Я ощутил жгучее желание помочь Госпоже. Я очень хорошо себе представил, чего стоила Госпоже эта откровенность со мной, с человеком, от которого, как от гражданина, а не раба, она меньше всего могла ожидать помощи. И если раньше все мои усилия были направлены на то, чтобы изобличить Ригена и упрятать его туда, где ему и место, то теперь я стал думать о том, как его спасти. Спасти тогда, когда петля на его шее уже была почти затянута. И затянута в основном моими руками. Я задал себе вопрос: в качестве кого я хочу это теперь сделать? В качестве раба Моники? оказать ей очередную рабскую услугу? И, подумав, я понял, что это не так. Вернее не совсем так. Как рабом она и сама могла легко мной воспользоваться, но она не захотела этого делать. Значит ей не нужна была моя просто рабская услуга. И тем более она не была ей нужна, поскольку она бы вошла в противоречие с моим гражданским долгом. А этого Госпожа совсем не хотела. Мне вспомнилась последняя сказанная ею фраза: «Твоя первейшая задача довести это дело до конца».

Но смогла бы она отказаться от помощи близкого человека, который помог бы ей решить эту тяжёлую проблему? И тягостные мои раздумья привели меня к выводу, что такую помощь она могла бы от меня принять. Значит я здесь должен действовать не просто как её раб, бездумно выполняющий всё, что ему прикажет его Госпожа, а как близкий и беззаветно любящий её человек. Но одной любви здесь мало. Я должен был придумать способ, как сделать так, чтобы помочь Ригену выпутаться из мной же самим сплетённым для него сетей. Должен был найти выход из создавшегося положения. Но при этом сам не преступить закона и остаться в ладах со своей совестью гражданина. Ибо я был не только рабом Моники, но и гражданином своей страны. И хотя статус раба для меня давно уже был на первом месте, всё же до сих пор он не приходил в противоречие со статусом гражданина. И я знал, что Госпожа ни в коем случае не допустила бы такого противоречия, хотя его возможность и была зафиксирована в Договоре. Это подтверждалось всем её поведением во время эпопеи с делом Ригена. То есть я должен был проявить себя как профессионал своего дела. Что собственно я и делал до сих пор, работая по делу Ригена.

Таким образом, я для себя определил задачи. Теперь можно было подумать над их решением. И вот здесь проблема казалась мне совершенно неразрешимой. Если бы всё зависело только от меня? Но вместе со мной был Уилкинсон, был весь наш отдел. Как я им буду объяснять свой внезапный поворот. И как он будет воспринят нашим боссом? Я не знал этого. Тем не менее после долгого размышления у меня мелькнула искра надежды. Я вспомнил слова Госпожи о тех, кто желает падения Ригена, о его злейших конкурентах. Мне не нужно было долго думать, чтобы догадаться, кого она имела ввиду. Это была компания братьев Берреллов. Они были извечными соперниками и недругами Ригена и, откровенно говоря, я делал на них значительную ставку в борьбе против него. С младшим из братьев Берреллов Линдоном я был даже неплохо знаком, одно время мы вместе были в одном гольф-клубе. Впечатление у меня о них как о финансистах было благоприятным, да и личные качества мне опасений не внушали. Тем не менее Госпожа сказала мне, что они использовали нечистоплотные методы в борьбе против Ригена. Я не знал этого. И я решил, что первое, чем я должен заняться – выяснить всё, что только возможно о связи Ригена и Берреллов. Времени, правда в обрез, но я решил, что смогу убедить Уилкинсона в необходимости более тщательной проверки имеющихся у нас данных и тем самым выиграть некоторое время. К тому же я вспомнил о тех сведениях, которые должен был представить Грег Фишер. С ними я пока так и не ознакомился по вине Салли – приятельницы Грега. И таким образом некоторый план действий на завтрашний день у меня сложился. Оставался не совсем лёгкий для меня вопрос. Должен ли я посвящать в него Госпожу? И вообще, должен ли я рассказать Госпоже о принятом мною решении? Долгое время я не мог прийти к окончательному выводу по этому вопросу. И лишь под утро я решил, что пока посвящать её ни во что не буду. Конечно же не потому, что я хотел её обмануть. Никогда бы мне это даже в голову не пришло. А лишь потому, что не хотел давать ей несбыточных надежд. К тому же она приказала мне довести это дело до конца. Я и попытаюсь довести его до конца. Но вот до какого именно – это я и сам пока себе плохо представлял.

И лишь в 5 часов утра с тяжёлыми мыслями я отправился спать с тем, чтобы уже через два часа подняться навстречу новым неведомым испытаниям.