Моника Глава 11

К тому времени, о котором я буду сейчас рассказывать, вся моя собственность, то есть дом, машина, все счета были переведены на имя Госпожи. У меня не осталось ничего своего, кроме счёта в банке, на который мне переводили зарплату за работу в нашей фирме. Когда я получил очередную кредитную карточку, я, не распечатывая конверт с пинкодом, вечером, стоя, как обычно, на коленях, вручил карточку и конверт Госпоже, у которой отныне она и находилась. И теперь наличные деньги я мог получить лишь из рук Госпожи. Конечно, я мог написать заявление об утере карточки и потребовать её аннулировать и выдать мне новую. Но, во-первых, мне такой вариант даже в голову не пришёл. А во-вторых, Госпожа всё же приказала мне написать расписку, согласно которой я отдаю карточку с указанием номера ей на хранение. И я уже не мог сказать, что карточка утеряна. Теперь реально во власти Госпожи было, когда ей этого захочется, выгнать меня на улицу и лишить всего. Конечно, и в этом случае я не умер бы с голоду. Моя голова, мои руки, мой опыт, знания, силы оставались при мне и в этом случае. Оставалась и моя работа, с которой меня никто пока не собирался выгонять. Но моя бывшая супруга решила идти до конца в том, чтобы стать моей реальной Госпожой. И её острый аналитический ум, который ещё так недавно, возможно, спас меня от тюрьмы, теперь сработал в противоположную сторону. Она приказала мне подписать несколько документов, из которых неопровержимо вытекала моя причастность к крупным финансовым афёрам, в том числе и той, о которой шла речь в начале этой повести. И окажись эти документы в судебных инстанциях, мне неминуемо грозило бы долгое тюремное заключение. И уже ничто меня бы не спасло.

Эти документы Госпожа положила на хранение в банк.

О таких своих действиях Моника (тогда ещё Моника) предупредила меня ещё до подписания Договора.

– Это необходимо, – сказала она. – Лишь в этом случае я могу почувствовать себя реальной и действительно полновластной твоей Госпожой, а ты – моим абсолютно бесправным рабом. И ты должен пойти на это с открытыми глазами.

И я не мог не признать её правоту.

Это она сказала до подписания Договора. А сейчас она просто, без всяких объяснений и напоминаний приказала мне подписать бумаги. Что я беспрекословно и сделал.

Что и говорить, теперь в моей душе поселился страх. Реальный страх утратить всё. И полное осознание того факта, что теперь вся моя судьба, всё моё будущее зависит только от Госпожи. Могу ли я быть уверенным, что она не использует таких своих возможностей? Она не дала мне никаких успокоительных соображений на этот счёт. Наоборот, после того, как я подписал эти документы, Госпожа стала со мной обращаться намного строже. В её отношении ко мне я, пожалуй впервые за всё время, почувствовал глубокое презрение. И несколько раз были моменты, когда мне казалось, что она вот-вот выгонит меня вон.

Особенно ёкнуло моё сердце, когда я случайно услышал её разговор по мобильному телефону. Она явно разговаривала с мужчиной. Причём мужчиной, которого я не знал. Госпожа была весела, часто смеялась. Затем прозвучало:

– Ты хочешь завтра? Так скоро?

Затем после паузы.

– Ну, я не знаю. Возможно, я перезвоню тебе.

И ещё после паузы.

– Нет, его нет. И завтра не будет.

И потом.

– Ну, если ты этого так хочешь, я не против.

На этом разговор закончился. Внутри меня всё оборвалось. Неужели это всё? Я поймал себя на том, что, если бы я был по-прежнему мужем Моники, а не рабом строгой Госпожи, я бы обязательно спросил, кто это звонил. Но теперь я этого не мог сделать. Более того, я теперь не имел права проявить даже малейшего намёка на неудовольствие. Скажу честно, никогда мне это не было так трудно, как сейчас. Но с другой стороны эта ситуация как нельзя лучше подчёркивала моё теперешнее положение.

И всё же, как я ни старался, моё состояние не ускользнуло от внимания Госпожи.

– В чём дело? – строго спросила она, когда я, стоя перед ней на коленях, мыл её ноги в душевой.

– Ни в чём, Госпожа, – еле слышно пробормотал я.

Оглушительная пощёчина была мне ответом.

– Ты что, врать мне вздумал? Я же вижу твою морду.

– Нет, нет, Госпожа, – всхлипнул я.

– Ах нет? Мне показалось, что ты чем-то недоволен.

– Нет, нет, Госпожа, – чуть не плача, повторил я.

Вторая пощёчина.

– Читай Договор. Наизусть!

И я начал читать Договор. Когда я прочитал пункт 6, Госпожа остановила меня.

– И ты сейчас смеешь мне врать, что не проявляешь неудовольствие?

На этот раз я молчал, глотая слёзы.

– Ноги раздвинуть! Быстро! – крикнула она.

Дрожа от страха я раздвинул ноги, и нога Госпожи врезалась мне в пах. Я с воплем упал на каменный пол душевой.

– Мразь! – с невыразимым презрением сказала Госпожа и плюнула на меня. – Живо говори, в чём дело, иначе изобью до полусмерти.

Я должен был признаваться своей Госпоже во всех посещающих меня мыслях. И у меня не было иного выхода, как сознаться ей в том, какое убийственное впечатление на меня произвёл её разговор по телефону.

– Так ты что же, тварь мерзкая, из-за этого возомнил, что имеешь право на недовольство?! Быть может, я у тебя разрешения должна была спросить, с кем и как мне разговаривать?

Наказание, которому меня Госпожа подвергла после этого, было более, чем суровым. Пинками ног она загнала меня в туалет. Затем приказала мне связать себе ноги, привязав лодыжки к бёдрам, после чего заставила меня встать на колени перед унитазом. Теперь я стоял на одних коленях, под которые заблаговременно была насыпана металлическая дробь. Затем связала мне руки за спиной и, наступив мне ногой на затылок, плотно прижала моё лицо к дну унитаза. В её умелой руке засвистела плеть, и вскоре всё моё тело содрогалось от жгучих нещадных ударов. Нанеся их несколько десятков, она встала надо мной, поставив свои ноги по бокам унитаза, и обильно помочилась мне на голову. Затем приказала задрать голову и вылизать её кисочку. После чего вновь прижала мою голову к дну унитаза.

– Будешь так стоять столько, сколько я сочту нужным. А потом я снова выпорю тебя плетью. Быть может, тогда поймёшь, какие у раба мысли должны быть.

И, пнув меня ногой, она вышла из туалета.

В таком мучительном положении я простоял три часа. Когда это время истекло, дверь туалета открылась, и на пороге появилась Госпожа. Я был вновь жестоко выпорот, и лишь после этого Госпожа освободила меня.

Я упал к её ногам и, заливаясь слезами, начал просить прощения за свои недопустимые мысли. Но Госпожа оттолкнула меня ногой.

– Молчать, скотина!

После этого она дала мне целый ряд приказаний по домашним делам. До поздней ночи я работал, не покладая рук.

Утром с тяжёлым сердцем пошёл я на работу. Таким униженным и опущенным я не чувствовал себя никогда. Но ещё тяжелее мне стало вечером, когда я вернулся с работы.

Госпожа встретила меня у входной двери.

– Раздевайся! Быстрее! Нормальные мужчины не должны видеть такую мразь как ты.

И когда я разделся догола и надел ошейник, она пинками погнала меня по коридору в чулан. Там, если читатель помнит описание наших с Моникой сеансов, стояла клетка для раба. Когда-то в этой клетке мне довелось провести целую ночь. И вот сейчас я вновь был в неё загнан. С лязгом захлопнулась дверь клетки, в замке повернулся ключ.

Перед тем, как выйти из чулана, Госпожа просунула сквозь прутья решётки руку и крепко взяла меня за волосы. Затем запрокинула мне голову. Я невольно взглянул на неё. И поразился тому безграничному презрению, которым был переполнен её взгляд. Никогда, никогда раньше, ни у Моники, ни даже у Госпожи я не видел такого взгляда. Это был совершенно незнакомый мне взгляд, нисколько не похожий на взгляд той, во власть которой я отдавался.

Несколько секунд она смотрела на меня таким взглядом. Затем плюнула мне в лицо, попав в глаза.

– Мрааааазь, – не сказала, а как бы прошелестела она.

Оттолкнув меня таким жестом, будто она отряхивала с рук налипшую на них грязь, она повернулась и вышла из чулана.

Свет погас.

И, будучи не в силах сдерживаться, я горько заплакал. Только теперь я понял, как права была Моника, когда говорила, что одно дело фантазии, желания, и совсем другое – реальность.

И с ужасом я почувствовал, что во мне впервые с начала моего рабства шевельнулось желание освободиться от него. Но поздно. Обратной дороги уже не было.