Великий Дом Свен Часть 1

Все изменилось в 2010 году. Глобальное потепление, эпидемия ВИЧ, мышиная возня с террористами, даже проблемы в "России без Путина" - все отошло на второй план. На Землю вторглись пришельцы.

Они называли себя Великим Домом Свен (злые языки тут же стали кликать их свинами, за что вскоре были лишены своих владельцев) и внешне были очень похожи на людей. Позже, впрочемвыясниось, что и внутри они почти ничем не отличаются от землян, даже набором ДНК. Этот факт произвел революцию в земном естествознании; для пришельцев же он был чем-то самим собой разумеющимся.

Бои на орбите шли двадцать минут и три секунды. Двадцать минут разогревались русские и американские засекреченные боевые спутники, и за три секунды они были уничтожены. А вот наземная фаза операции длилась целых три недели вместо запланированной одной. Дом Свен в войне на поверхности планет привык полагаться на превосходство в воздухе, используя космос лишь для подвоза подкреплений, но на Земле их ждал неприятный сюрприз. Разрозненные армии великих держав (Объединенный Штаб был создан, но полноценно функионировать так и не начал) никак не желали уступать свое родное небо и выпускали против захватчиков необычайно эффективные атмосферные истребители. ПВО землян также оказалось как минимум не хуже, чем у пришельцев. И хотя пехотинцы Дома Свен были оснащены по последнему слову галактической техники и даже американцам казались киборгами, наша бронетехника неприятно их удивила, так же как и последние достижения земной военной науки в микроэлектронике и РЭБ.

Через три недели адмирал Труа, граф Дома Свен, командовавший захватчиками предложил начать переговоры. Тут-то и пригодился Объединенный Штаб - фактически, это было единственное, для чего он понадобился. Хотя на переговорах граф честно сознался, что тех сил, которые ему выделили, не хватит для захвата всей планеты, тем не менее он потребовал безоговорочной капитуляции. Землянам предоставили для анализа записи уничтожения непокорных планет. Военные уже познакомились с орбитальными ударами ("свинам" пришлось применять их для поддержки своих войск, так как аэрокосических истребителей у них почти не осталось), но то, что было на записях, превзошло все, виденное ранее. "Мы понимаем, что записи можно подделать, поэтому готовы продемонстрировать мощь своего флота... скажем на Марсе. Вам нужен еще один пояс астероидов?" Объединенный Штаб отказался. Война войной, она рано или поздно закончится, а вот Марс может пригодится в будущем...

Но неужели Великий Дом Свен пойдет на такое и готов целиком уничтожить населенную планету? Граф Труа заявил, что если бы они нашли Землю хотя бы сотню лет назад, этого бы ни в коем случае не произошло. Но сейчас у землян сшиком мощная армия, как по численности так и по вооружению, и они очень близко подошли к межпланетным полетам. Дом Свен не желает, чтобы в космосе воникла еще одна империя, и потому ему проще уничтожить Землю. Посудите сами, чтобы на равных сражаться с объединенной земной армией, адмиралу Труа понадобилось бы в несколько десятков раз больше войск, чем у него было с самого начала. И это без учета производственных мощностей Земли - чтобы вести долгую кровопролитную войну на поверхности Дому Свен пришлось бы постоянно слать огромные подкрепления... Проще уж разбомбить планету в пыль. Труа, однако, кровно заинтересован в том, чтобы этого не произошло, но нужно встречное движение от земных властей... Позже выяснилось, что граф блефовал, но в тот момент земным правительствам показалось, что он очень серьезен.

И все же условия сдачи были очень тяжелыми. Капитуляция означала, что земляне полностью отдают всю свою планету, свое имущество и даже самих себя во власть Дома Свен. И хотя Труа уверял, что правление наместников Дома будет разумным, решиться было непросто. Рабство! Нарушние прав человека! Конец всей демократии!!! Земные страны (из тех, что позначительнее) каждая на свой лад пыталась договориться с графом, чтобы смягчить условия (как минимум получить гарантии сохранения неприкосновенности частной собственности и свободы личности). Конец всем переговорам положило уничтожение Плутона. Флот Труа не просто взорвал планету, но и распылил все крупные обломки, могущие в будущем причинить вред Земле.

Первой сдалась Япония. Вслед за ней белый флаг подняли Росиия и Объединенная Европа. Но Китай и США встали в жесткую позицию - не сдадимся и все. "Отлично, - потирал руки Труа, - нам понадобится полигон для тренировки своих солдат. Китай и Соединенные Штаты как раз подойдут. А когда их армии будут разбиты, китайцы и американцы станут людьми третьего сорта. Рабами рабов." Китай покорился после личной встречи председателя КПК и графа. США уговаривали сдаться уже всем миром - все понимали, что если они заупрямятся Землю ожидаетТреться Мировая Война, может и короткая, но чрезвычайно жестокая. К счастью, амерканцы согласились на условия Труа буквально в последние минуты до истечения срока ультиматума.

Первым делом Труа создал Временное Планетарное Правительство, в котором представители Земли получили место советников с совещательным голосом. В свою очередь это правительство прежде всего начало расформировывать огромные земные армии. Процесс был трудный, мучительный, сопровождаемый трагическими эксцессами, когда некоторые генералы и адмиралы отказывались сдаться и вели своих людей в последний бой. Тем не менее захватчики не стремились уничтожать земное оружие, они лишь брали его под свой контроль. Через год Земле было уже нечего противопоставить Дому Свен - боеспособными остались лишь несколько полицейских формирований и карательных отрядов для борьбы с партизанами (да, они были).

Земля окончательно стала колонией Дома Свен, а ее жители - гражданами колонии. На Земле не действовали законы Дома, и Планетарному Правительству пришлось выдумывать новые. Уважая традиции жителей Земли, на ней было запрещено рабство, хотя на самом деле это означало, что граждане колонии не могли иметь рабов. На приезжих граждан Дома Свен это ограничение (как и многие другие) не распространялось. И не надо забывать, что вся колония вместе со всеми ее гражданами принадлежала Дому Свен и лично Великому Князю. Не всем понравились новые порядки, но лишь малая часть землян активно выразила свое несогласие. Однако, в первые лет десять вывоз рабов за пределы колонии не принял еще промышленных масштабов. В основном вывозили как раз тех, кто "активно выражал свое несогласие".

В своей политике на Земле Дом Свен использовал старые как сама Вселенная принципы. Разделяй и властвуй, метод кнута и пряника, а также постепенная ассимиляция и прививание землянам культурных ценностей Дома. Например, если девушки вывозились только как рабыни, то большая часть вывезенных мужчин рекрутировалась в армию Дома. Десять лет службы - и ты гражданин Дома. Можешь остаться на любой планете, а можешь вернуться на Землю. Возвращались немногие, хотя свои сертификаты на любую земную девушку использовали почти все. Граждантво Дома можно было также купить, однако скопить нужную сумму было очень сложно, ведь на Земле использовались свои деньги, а свободное хождение официальной валюты Дома было запрещено. Мало было купить "свинок" на черном рынке - надо было еще представить справку о том, где ты их получил. Причем дать взятку чиновникам Дома было практически нечем, а земных чиновников купить было очень трудно - никто не хотел рисковать и терять свое место, ведь оно гарантированно защищало самих чиновников и их семьи от "вывоза". Даже промышленные магнаты и богатейшие торговцы не все имели гражданство Дома, ведь их богатство ничего не стоило за пределами Земли. Что можно продать Великому Князю, если вся Земля и так принадлежит ему? Лишь через сотню лет после порабощения, когда на Земле наконец стали строить заводы, производящие товары для экспорта, а земные верфи получили лицензию на производство межзвездных кораблей, земляне начали в массовом порядке получать гражданство Дома...

Но это все в будущем, пока же Дом Свен рассматривал Землю как источник рабов (в основном рабынь) и солдат. Мощная бюрократическая машина определяла регламент и объемы "вывоза", выдавала концессии торговцам живым товаром и продавала сертификаты "на девушку" туристам. Современнейшая медицина Дома взяла под свой контроль демографическую ситуацию на Земле. Чтобы родить ребенка надо было теперь получить разрешение. Это было вовсе не трудно, однако вместе с разрешением потенциальные мать и отец получали как бы заказ от Дома, кого им родить - мальчика или девочку (солдата или рабыню), а также специальный набор ДНК-прививок для будущего ребенка, определяющие практически всю его судьбу (Дому нужны были красивые рабыни и сильные солдаты).

На двенадцатый год после вторжения, когда система была наконец-то отлажена, с Земли были вывезены пятьсот тысяч рабынь. На следующий год – почти два миллиона. Впоследствии масштабы вывоза только росли, правда, не так быстро. В 2040-х годах Домом вывозилось по пять-шесть миллионов девушек в год. К концу двадцать первого века эта цифра достигла пятидесяти миллионов в год. Мужчин вывозили гораздо меньше – несколько десятков тысяч, из которых процентов девяносто пять – солдаты. Надо ли говорить, что согласно демографической политике Дома девочек на Земле рождалось намного больше чем мальчиков…

Был, впрочем, у Земли и еще один товар, кроме рабов, заинтересовавший Великого Князя. Раздробленность жителей Земли на многочисленные племена и страны стала одновременно и сильной стороной планеты и причиной ее падения. Многочисленные междоусобные войны закалили земных солдат (вот почему их ценил Дом) и подняли военную науку на невиданную высоту (для незнающей межзвездных полетов расы). Особенно заинтересовался Дом авиационной промышленностью и разработками в сфере высоких военных технологий. Например, если истребители четвертого поколения сражались с аэрокосмическими машинами Дома на равных, то последние разработки российского и американского авиапрома били пришельцев и в хвост и в гриву. Вот почему расформировывая земные армии, Планетарное правительство не трогало военные институты и конструкторские бюро. И нет ничего удивительного, что первыми землянами, получившими гражданство Дома, стали академики, профессора и конструкторы военной техники.

Но хватит предыстории. Итак, наш рассказ начинается спустя 30 лет после начала вторжения...

. Повестка

Увидев "повестку", я поначалу совсем не испугалась, а скорее удивилась. Ведь я уже проходила "инвентаризацию" всего месяц назад, в мае. Помню, пришла тогда на медкомиссию, молодая студентка первого курса Московского Аэрокосмичекого Института, гордая своей красотой и неприкосновенностью... Хотя я и была одной из последних "настоящих" девочек (сейчас уже все дети рождаются только с разрешения докторов Дома), и потому обошлась без всяких ДНК-прививок, матушка природа меня не обидела. Красивые глаза зеленого цвета, маленький остренький носик, точеные губки, длинные темные волосы, ниспадающие волнами, идеальной формы высокая упругая грудь второго размера, украшенная маленькими малиновыми сосками, тренированный плоский живот, стройные сильные ноги – все при мне. Когда я надевала короткую юбку, то прямо таки кожей чувствовала на себе чужие взгляды. И еще – я почти не пользовалась косметикой.

На всех "инвентаризациях"начиная с пятнадцати лет я неизменно получала высшую оценку. И хотя в первый год это не приносило беспокойства, так как за все тридцать лет оккупации Дом не предъявлял права ни на одну рабыню младше шестнадцати лет, я рано начала задумываться о том, как бы "откосить" от вывоза. А в том, что меня рано или поздно вывезут, я не сомневалась. Потому и пошла в МАИ на профильную аэрокосмическую кафедру. Дом ценит наших, земных конструкторов, и если я смогу доказать, что мои мозги стоят больше, чем мое тело, то меня оставят на Земле.

Я два года готовилась к вступительным экзаменам. Справив шестнадцатилетие, я каждый день ожидала пресловутую "повестку". Девять месяцев липкого страха и неопределенности... Поступив-таки в МАИ, я по-королевски отпраздновала это событие и стала собираться в Москву в полной уверенности, что самое страшное позади... Училась я хорошо, и перед очередной осенней "инвентаризацией" специально взяла в институте справку и положительную характеристику. С каким превосходством смотрела я на других девушек, дрожащих от страха и заикающихся от волнения! Снова комиссия особо отметила редкий цвет моих глаз и присвоила мне оценку "А+", однако характеристика из института надежно защитила меня от вывоза. Это был день моего триумфа! Не зря я просиживала ночи за учебниками, вместо того чтобы ходить по дискотекам и гулять с мальчиками! Еще погуляю, уверяла себя я.

Крепко уверившись в своей неприкосновенности, я устроилась на подработку. Переехала из общаги на съемную квартиру. На отлично сдала первую сессию. Начала наконец-то гулять по дискотекам... Весной я впервые ни капельки не боялась очередной "инвентаризации" и снова свысока смотрела на других девушек чьи позиции были не так прочны, как мои. Сами виноваты, дурочки. Даром, что столичные...

Но вот у меня в руках стандартный конверт с эмблемой Дома - такие используют для извещений. Итак, поначалу я удивилась. Мне уже шесть раз приходили подобные извещения с "приглашениями" на медкомиссии, причем последнюю я прошла всего месяц назад... Потом я испугалась, но тут же успокоила себя - мало ли о чем Дом может извещать свою подданную? Например, мне наконец-то пришел ответ на запрос, посланный еще полгода назад, в котором я испрашивала разрешение на изучение Общего Языка, официального средства общения между Домами. Конечно, нижний язык, который мы все учили в школе, тоже можно использовать, как общий, но ведь это язык рабов, и если хочешь хоть чего-то добиться, нужно учить Общий – с большой буквы О… Дрожащими от предвкушения руками я распечатала конверт и вынула листок гербовой бумаги.

"Уважаемая Александра Селиверстова, сим документом извещаем Вас о том, что 3 июня 2041 года в 9:00 по местному времени вам надлежить прибыть в Центр Учета Имущества Дома в городе Москве по адресу такому-то. Напоминаем вам, что за невыполнение указаний Дома ответственность несете не только Вы, но и Ваша семья.

Рекомендуем Вам легко позавтракать, надеть минимум одежды и не брать с собой личных вещей.

Дом Свен

P. S. В конверт вложены двадцать пять кредитов на транспортные расходы. По прибытии предъявить использованные билеты и сдать в кассу Центра остаток"

Даже теперь я не испугалась, хотя прекрасно знала, что означают эти формулировки. Это ведь просто ошибка... Правда, у студентов МАИ нет никакой официальной защиты от вывоза. Более того, с моей группы уже вывезли двоих. Но насколько я знала, за всю историю после вторжения Дом не затребовал ни одного студента, которому Институт дал положительную характеристику. Конечно же это ошибка, иначе и быть не может... А я не зря столько промучилась, поступая в МАИ, чтобы в конце концов меня вывезли по чьей-то оплошности!

Погодите, 3 июня... это ведь завтра! У меня меньше суток!

…

До института я добралась на такси, еле успев до закрытия. К декану стояла небольшая очередь, но я показала повестку, и меня пропустили. Декан, противная морщинистая старушенция, всегда казавшаяся мне вредной стервой, теперь предстала передо мной в совершенно ином свете. Решая мою проблему, она до девяти вечера задержалась на работе и не побоялась позвонить директору Института. Тот тоже принял активное участие в моем деле. Четыре часа я просидела в деканате, балансируя между надеждой и отчаянием. Меня поражали связи, которые на моих глазах задействовал Институт. Но все было напрасно. Единственное, чего я добилась, это объяснения. "Александра, вы обладаете экзотической по понятиям Дома красотой, не запрограммированной их ДНК-наборами. Дом ОЧЕНЬ хочет вас вывезти..."

Не помню, как вернулась домой. Когда ужинала, была уже половина одиннадцатого. Настька, моя соседка, с которой мы вместе снимали квартиру, все спрашивала, где я пропадала допоздна, а я что-то отвечала невпопад. Надо пораньше лечь спать, кто знает, когда мне удастся выспаться в следующий раз...

ЗАВТРА Я СТАНУ РАБЫНЕЙ!!!

Меня голой выставят на всеобщее обозрение. Продадут с аукциона. Какой-нибудь изращенец меня купит, и я буду его собственностью!.. Больше никогда я не буду распоряжаться сама собой; мне придется выполнять все приказы своего хозяина, любые его желания, потому что иначе... иначе он накажет меня! И никто, никто меня не защитит!

Я была слишком возбуждена, чтобы заснуть. Может, можно жить и в рабстве? Учиться, развиваться... заработать как-нибудь свободу... О боже, Сашка, кого ты обманываешь? "Вы обладаете экзотической красотой..." Тебя будут ТРАХАТЬ!!! Любой, кто купит тебя, купит только твое тело. И уж он им воспользуется, будь уверена. Тебя будет иметь тот, кто заплатит деньги, и у тебя даже не будет права сказать "нет"...

Заткнись, ну пожалуйста!

…

Проснулась я около шести утра, за три минуты до звонка будильника. Протянув руку, выключила его чтобы не будить Настю. Встала... Когда я приехала в Москву из Саратова, то первое время была очень стеснительной, но моя соседка приучила меня спать обнаженной и не стеснятся своего тела. Надеюсь, мне это поможет. Хотя одно дело спать в своей кровати без одежды, и совсем другое оказаться нагой перед чужими людьми…

Настя спала на соседней кровати, как всегда без одеяла. Ну почему Дом затребовал меня, а не ее? Я тихонько вышла из спальни и направилась в ванную комнату. Быстро приняв душ, обсушившись и обернувшись полотенцем, я пошла готовить завтрак. Пара бутербродов с колбасой и сыром и чашка кофе... Хватит.

Минут пять я инспектировала свой гардероб, пока не выудила короткое легкое платье-сарафан на тонких бретельках. Пожалуй, подойдет... Сашка, ты чего?! Сдаешься? Ради этого ты так измывалась над собой, поступая в Институт? Ты боролась до конца, и что в итоге? "Легкий завтрак и минимум одежды", так что-ли?

Скинув полотенце на пол, я натянула платье. Что я могла поделать теперь, когда все уже решено?

На часах была половина восьмого. Лучше, конечно, прийти в Центр на час раньше, чем опоздать хотя бы на минуту, но...

Я вернулась в спальню. Настя мирно спала на своей кровати, уткнувшись лицом в свою черную готическую подушку. Она была красива - как и все девушки, которые родились с готовыми ДНК-наборами. Почему Дом забрал не ее, она ведь даже не учится?.. Я подошла к тумбочке и вынула из нижнего ящичка наручники - частый атрибут наших с Настей сексуальных игр. Моя соседка любила подчиняться.

Что я хотела сделать? Каждый по разному проводит свой последний день на Земле. Я, например, потратила его на бесполезную борьбу с бюрократической машиной Дома. Но у меня остался еще час, и я могу... Ведь после девяти я буду уже рабыней, а значит, никакой ответственности... Меня останавливала только жалость. Сегодня суббота, Настька наверняка хочет выспаться часиков до десяти-одиннадцати. Днем она будет гонять балду или бегать по магазинам, а вечером наверняка зависнет в каком-нибудь клубе... А я... Сегодня вечером я, обнаженная и униженная, буду сидеть в какой-нибудь клетке, или загончике, или где там они держат новеньких рабынь... Меня вдруг наполнила ярость, она и решила дело.

Осторожно, чтобы не разбудить Настю, я свела ее руки за спиной и сковала их наручниками. Когда я защелкивала второй браслет на ее запястье, Настя все же проснулась.

- Саша, ты чего, ну не надо, - лениво прогундосила она.

Я достала из тумбочки кляп. Настя это увидела.

- Сашка! Я спать хочу! Тебе чего, приспичило? Убери немедленно!

Больше она ничего сказать не успела. Усевшись на ее спину, я приставила кляп к Настиному рту и принялась давить. Это подействовало безотказно - моя соседка не хотела ранить губы и открыла рот. Я туго затянула ремешок кляпа, настолько туго, что Настя замычала от боли, прося меня ослабить хватку. Но я лишь зафиксировала кляп и слезла с нее. Достав из тумбочки вторую пару наручников, я стала ловить Настины ноги. Моя соседка сопротивлялась отчаянно, но в конце концов мне удалось сковать ее лодыжки.

Отступив на пару шагов, я полюбовалась своей работой. Настя извивалась, пытаясь избавиться от наручников, и мычала, чтобы привлечь мое внимание. Схватив свою пленницу за волосы, я стащила ее на пол. Больно ударившись грудью, Настя замычала еще громче. Я подождала, пока она перевернется на спину, и поймала ее взгляд... В нем были удивление и боль, недоуменое и страх. Страх! Никогда раньше во время наших игр я не видела его в Настиных глазах. И тут я поняла, что хочу с ней сделать...

Стащив с подушки наволочку, я натянула ее Насте на голову. А вдруг моя пленница все же видит что-то сквозь плотную темную ткань? На всякий случай я натянула ей на голову свою наволочку, а затем затянула на Настиной шее веревочный узел, чтобы вся конструкция не слезла.

Из второй веревки я сделала скользящую петлю и тоже накинула ее на Насте шею. Другой конец я привязала к ее наручникам, так что Насте теперь приходилось высоко поднимать руки за спиной, чтобы не удушиться. Напоследок я еще раз затянула кольца наручников на ее запятьях и лодыжках, и вышла из спальни, не произнеся ни слова. На кухне я подошла к окну и выбросила ключи от наручников на улицу.

Выпив кофе, чтобы успокоиться, я посмотрела на часы. Без четверти восемь. Пора...

Уже обувшись, я напоследок заглянула в комнату к Насте. Привалившись спиной к тумбочке, она шарила скованными руками в нижнем ящике. Ключи ищет. Она не знает что я их выбросила...

- Ключи я бросила на полу в одной из комнат. Все двери оставляю открытыми - ползай, ищи... Вернусь вечером. Если к моему возвращению не освободишься, продолжим нашу игру...

Ответом мне было лишь мычание.

…

В метро я думала о Насте. Как она там... Обнаженная, скованная по рукам и ногам, лишенная возможности позвать на помощь и ослепленная наволочками, ползает, бедная, по квартире, натыкается на углы, ищет ключи...

По крайней мере я не думала о том, что ожидает меня.

2. Центр

В Центр я вошла без десяти минут девять. Сдав в кассу двадцать пять кредов, присланных Домом (на метро я ехала по проездному), я прошла в вестибюль. Здесь уже собралось десятка два девушек. Две были знакомы мне по весенней “инвентаризации”, но имен их я не знала.

Девушки, которым вскоре предстояло стать рабынями, потерянно бродили по просторному вестибюлю. Кое-кто тихонько плакал, другие рассматривали плакаты (или делали вид, что рассматривают), но большинство просто смотрело перед собой невидящими глазами. Я заметила, что большая часть оделась, как и я, по минимуму, но одна дурочка приперлась в джинсовых брючках и с сумочкой. Она что, ничего не понимает?

В вестибюле было полно плакатов, но большинство из них посвящались юношам, которых Дом призывал в свою армию. С пропагандистских фотографий на нас глядели увешанные оружием молодые здоровые ребята в военной форме. Для тех, кому наглядной агитации недостаточно, рядом с фотографиями были в текстовой форме изложены все преимущества военной службы… Черт ну почему Дом не берет в армию девушек?

Нам было посвящено совсем мало плакатов. В основном на них мелким убористым шрифтом были приведены выдержки из уголовного и гражданского кодексов – там, где и про обязанности перед Домом, и про коллективную семейную ответственность… Фотография была только одна – непокорная рабыня, посаженная на кол. Ноги полметра не достают до земли, на столько же окровавленное острие вышло изо рта. Руки бедняжки скованы за спиной, а ноги в предсмертной судороге обвили пронзившую ее насквозь железку. Рядом приписка: “Уголовный кодекс не определяет наказания беглым рабыням. Помните, вы во всем зависите от своих хозяев”…

Я не знала, куда себя деть, и тупо бродила от плаката к плакату. Последние минуты тянулись бесконечно. Никто после меня не пришел – я была последней…

Наконец, в вестибюль вошла молодая женщина в короткой тунике, которую обычно носят рабыни на Земле, и рабском ошейнике.

- Так, девочки, минуту внимания, - начала она на нижнем языке. Языке рабов. - Подойдите все сюда. Уже девять ноль-ноль, и если кто опоздал, то будет примерно наказан…

Мы собрались вокруг рабыни Дома. Я постаралась встать за спинами других девушек… Из двери вышел мужчина лет тридцати в официальной гражданской одежде Дома Свен. Его короткие черные волосы, цепкий оценивающий взгляд и презрительное выражение лица сразу мне не понравились.

- Так, внимание, - снова раскомандовалась рабыня, - это господин Галлов, инспектор Центра. Он будет за вами присматривать, пока длится акт приема. Запомните, на это время вы целиком зависите от него, поэтому выполняйте все его приказания быстро и точно. Если он позволит вам обращаться к нему, не забывайте называть его господином…

Повернувшись к инспектору, рабыня скрестила руки за спиной и поклонилась ему.

- Это всё. Они ваши, господин…

- Свободна! – тоже на нижнем бросил ей инспектор и повернулся к нам. Мне стало не по себе от выражения его лица. – Вы все слышали. На всякий случай повторю… Слушать меня внимательно и сразу выполнять все, что я скажу. И первым делом я запрещаю вам разговаривать! Ни одного слова не должно вырваться из ваших глоток, пока я не разрешу, ясно? Молчать, чтобы ни случилось!.. А теперь – марш в ту дверь.

Все, экивоки кончились. Отсюда я выйду только в ошейнике и с клеймом на бедре…

Через дверь, в которой скрылась рабыня Центра, мы прошли во внутренний дворик. Там уже были двое помощников инспектора, один из которых держал список с нашими фамилиями. Он их зачитывал, а мы молча выстраивались в шеренгу. Я насчитала двадцать две фамилии… Пришли все.

Перекличка закончилась. Галлов ходил вдоль нашего строя, заложив руки за спину. От его взгляда у меня мурашки побежали по коже…

- Не поднимать глаз! Смотреть на землю, в точку, удаленную от ваших ног не более чем на три метра!

Я подчинилась и опустила взгляд. Уверена, так поступили и остальные девушки. Моя соседка всхлипнула.

- Не реветь!!!

Утренняя прохлада ощущалась сквозь легкое платье. Опустив взгляд, я заметила, что мои соски напряглись от холода и выпирают под тонкой тканью… Впрочем, какая уже разница?

- Раздевайтесь, - вдруг негромко скомандовал Галлов. В первую секунду, естественно, никто не подчинился. Потом боковым зрением я заметила, как некоторые девушки начали поднимать руки… - Быстрее! Мне некогда с вами возиться, в двенадцать пойдет вторая партия!

Вот и все. Отступать некуда, сопротивляться бесполезно. Они сильнее и заставят меня подчиниться. Я видела, что делают с непокорными рабынями…

Расстегнув пуговицу на спине, я опустила бретельки. Платье скользнуло вниз, обнажив мою грудь, и собралось складками на бедрах. Краснея от стыда, я руками помогла ему сползти, пока оно не превратилось в бесформенную тряпку у моих ног… Древние инстинкты взяли верх, и я чисто по-женски прикрыла одной рукой гладко выбритый лобок, а другой обхватила грудь. Глаза почему-то стали мокрыми от слез…

- Обувь тоже снимайте! Все снимайте! – донесся до меня голос инспектора. Присев на корточки, чтобы спрятать свою грудь за коленями, я принялась расстегивать босоножки. Покончив с этим, снова выпрямилась, прикрывая руками наготу.

- Шаг вперед!

И я шагнула босыми ступнями на холодный бетон. Мое платье и босоножки остались позади, как и вся моя прежняя жизнь…

Дождавшись, пока все разденутся и разуются, Галлов приступил к следующему этапу. Один из его помощников собрал нашу одежду в большой мешок, в то время как сам инспектор со вторым помощником, начав с противоположных концов строя, принялись надевать на нас наручники. Девушки по разному воспринимали это, но в основном держались. Наконец, Галлов подошел ко мне и встал за моей спиной. Обхватив меня, словно обняв, он крепко схватил мои запястья, мимоходом коснувшись моей груди и бедра, и начал заворачивать мне руки за спину. Если я и сопротивлялась, то совсем чуть-чуть, в самом начале… Холодные стальные кольца наручников плотно сжали сначала левое запястье, потом правое, надежно сковав мои руки за спиной. Из глаз тотчас потекли слезы – от обиды, унижения и внезапно возникшего острого чувства беспомощности. Теперь я не могла ни прикрыть свою наготу, ни защититься… ни даже вытереть слезы.

Впрочем, я пережила это еще нормально. А вот с моей соседкой случилась истерика. С криком “Нет, не надо! Не хочу!” она вырвалась из объятий Галлова, но далеко не убежала. Первый помощник, тот, что собирал одежду, быстро перехватил ее и бросил на землю. Два заряда шокера быстро успокоили истеричку, и помощник сковал ей руки за спиной.

Инспектор медленно подошел к лежащей на бетоне обнаженной беспомощной девушке, тихонько поскуливающей от боли, холода и страха. Сначала он с размаху пнул ее в живот, а потом минуты две или три избивал шокером. Бедняжка, со скованными руками она могла лишь корчиться и извиваться под ударами шокера, не в силах ни защититься, ни увернуться, ни хоть как-то ослабить боль… Второй помощник продолжал деловито надевать наручники на оставшихся девушек.

Закончив, инспектор наступил ногой рабыне на голову, прижав ее к земле, и повернулся к нам.

- Это урок для вас. Чего она добилась своим протестом? На нее все равно надели наручники!.. А за то, что она ослушалась моего приказа и заговорила, теперь ее ожидает наказание!

С этими словами Галлов достал из кармана кляп в виде тонкой палки и присел на корточки рядом с измученной рабыней. В этот раз она не сопротивлялась и покорно позволила надеть на себя уздечку. Тем временем второй помощник принес веревку, и вдвоем с инспектором они повели рабыню к П-образной виселице. Несчастная громко замычала от ужаса, и на какое-то время я тоже поверила, что ее будут вешать у нас на глазах. Но нет, сделав скользящую петлю, Галлов повалил рабыню на землю и надел петлю ей на ноги, после чего вместе с помощником вздернул бедняжку. Несчастная повисла в тридцати сантиметрах от земли вниз головой, так что ее волосы мели пыль.

- Она будет висеть здесь до двенадцати, и пройдет процедуру приема со второй группой. Как видите, тут есть еще место, так что надеюсь, эксцессов больше не будет…

Никто из нас не ответил.

- Ну, тогда приступим…

И началось… Организационно “акт приема” походил на “инвентаризации”, на которых я уже бывала раньше. Все те же врачи по кабинетам, экспресс-анализ крови, рентген. У нас померили объемы груди, талии и бедер, сняли мерки с запястий, лодыжек и шеи… В общем, все как всегда. Если только не принимать во внимание наготу и скованные за спиной руки. Раньше раздеваться донага надо было только на последнем этапе, у оценщика, и всего-то минут на пять. И наручники на нас, конечно, никто не надевал…

Ну, и отношение и к нам было совсем другое. Нам так и не разрешили разговаривать – только тихо отвечать на редкие вопросы врачей. “Стоя” в очереди, мы должны были тихонько сидеть у стенки, подогнув под себя ноги и уставившись на свои колени. Спина – непременно прямая; Галлов и его помощники следили за этим. Добравшись до очередного врача или члена комиссии, мы должны были снова встать на колени и ждать, пока он не обратит на нас внимания. И наконец, каждой из нас надели простенький пластмассовый ошейник даже без защелки – на него врачи вешали свои заключения… В общем, с нами обращались, как со скотом. Не понимаю, как я сама не впала в истерику. Может, меня удерживало воспоминание о судьбе той несчастной, что висела сейчас вниз головой во дворике, а может то, что все вокруг как-то держались.

В начале двенадцатого я добралась до оценщика. Я не знала, как себя вести. Раньше я охотно позировала, играла со своими волосами, стараясь показать все свои козыри. А теперь, со скованными за спиной руками… Но ничего, я просто тупо выполняла команды оценщика и снова получила “А+”.

Наконец, я подошла к приемщице. Она сняла с меня пластмассовый ошейник и собрала все прикрепленные к нему ярлычки. Затем взяла другой ошейник, стальной, с замочком, и внесла в него регистрационную информацию и биометрические данные с ярлычков. Этот ошейник будет моим “паспортом”… Я знала, что он тоже временный, настоящие ошейники неразъемные, безо всяких замочков; их можно снять только распилив. Тем не менее я вздрогнула, когда холодная сталь стиснула мое горло, и в деловитой тишине приемного центра громко щелкнул замок.

Ошейник был немного мал мне и чуть-чуть сдавливал шею. Впрочем, избавиться от него мне уже не удастся – только поменять на другой, постоянный. Приемщица закончила со мной, и ее помощник пристегнул к моему ошейнику короткую, всего в полметра длиной, тонкую цепь. Потянув за свой конец цепи, он заставил меня встать и повел за собой. Делать нечего, как собачка на поводке, я вышла из комнаты. У стены, повернувшись к ней боком, уже сидели одна за одной мои сестры по несчастью. Их ошейники были скованы друг с другом, образуя маленький караван, а во рту у каждой был кляп-уздечка. Я села в самом конце, подобрав под себя ноги, и конвоир пристегнул мою цепь к ошейнику сидящей впереди меня девушки. Потом достал из кармана кляп и приказал мне открыть рот. Стараясь не впасть в истерику, я подчинилась и аккуратно сжала зубами теплую гладкую деревяшку, почувствовав отпечатки чьих-то зубов на ней. Помощник приемщицы застегнул ремешок у меня за затылком и удалился. Не удержавшись, я попробовала языком вытолкнуть кляп, но конечно ничего не вышло – ремешок был достаточно туго затянут, а деревяшка глубоко вошла в рот.

Кляп и ошейник затрудняли дыхание. Короткая цепь не оставляла никакой свободы – мои коленки упирались в пятки впередисидящей девушки. Чтобы хоть чуть-чуть ослабить натяжение, я слегка нагнулась вперед, но когда сзади меня посадили очередную рабыню и пристегнули ее ко мне, пришлось выпрямиться. Скоро я поняла, почему несмотря на приказ Галлова все девушки подняли головы вверх, а не смотрят на свои колени – из-за кляпа было трудно сглатывать и слюна, скапливаясь в уголках губ, капала вниз, прямо на голое тело. Лишь приподняв голову можно было заставить ее течь в горло.

Боже, за что мне все это… Перед глазами все плыло. Стыд из-за собственной наготы давно ушел, отступил перед более реальными, физическими страданиями. От холодного пола ныли ноги, а руки давно затекли из-за наручников. А тут еще эти проклятые ошейник и кляп… Каждый глоток скапливающейся в горле слюны превращался в маленькую пытку; я задыхалась. Натужное сопение других девушек показывало, что им не легче, чем мне. Поскорее бы все закончилось…

Словно для того, чтобы усилить мои страдания, к нам подошел Галлов.

- Дышать через нос, спину держать прямо! – напомнил он. – Вы теперь рабыни, и чем лучше вы сможете себя подать, тем лучше с вами будут обращаться, не забывайте это!.. Головы склонить, сучки!!! – Стек в руках инспектора противно свистнул, рассекая воздух, и тут же послышался приглушенный кляпом визг; по цепи я почувствовала рывок получившей удар девушки. – Кляпы, это не предмет для гордости, нечего так задирать подбородки!

Это что, была шутка? Видимо, одна из его дежурных фразочек… Что бы это ни было, я опустила голову и уперлась взглядом в свои колени. Слюна тут же потекла вниз, и вскоре я почувствовала противную холодную струйку на моей груди.

Тем временем, Галлов ходил вдоль нашегокараванчика и внимательно осматривал каждую рабыню. Остановившись рядом со мной, он провел концом стека по моей спине.

- Прямо, я сказал!

Я попробовала выпрямиться еще сильнее, хотя это было сложно. Даже в самых далеких уголках моего сознания не было ни единой мысли о неподчинении или, не дай бог, сопротивлении.

- Вот так, - стек Галлова уткнулся в мою грудь. – У тебя великолепная грудь. Держись прямо, чтобы показать ее во всей красе, поняла? – Я постаралась изобразить кивок. – Если не найду никого получше, возьму тебя к себе на ночь.

Инспектор убрал стек, взмахнув им перед моим лицом. От неожиданности я моргнула, и долго сдерживаемые слезы поползли по щекам.

- Плачешь? – Мне показалось, или голос Галлова действительно стал мягче? – Поплачь, попрощайся со свободной жизнью… Только не реви громко, меня это раздражает.

И ушел поторапливать оставшихся рабынь. Однако, мы не расслаблялись, так как рядом с нами остался один из его безымянных помощников.

Мало-помалу я успокоилась. Слова Галлова о том, что он хочет взять меня на ночь, я постаралась забыть. Может, у него нет такого права? Может, он найдет кого-то получше? Или забудет про меня, в конце концов? Лучше думать так, чем ждать и трястись от страха.

Струйка слюны на моей груди стекала все ниже, пока не начала капать на бедра. Впрочем, вряд ли это могло унизить меня еще больше…

3. Покидая Землю

Итак, я рабыня. Нагая, беспомощная, лишенная даже права голоса… Пока я сидела у стены, скованная общей цепью с дюжиной других рабынь, а Галлов поторапливал врачей и оставшихся девушек, у меня было время подумать.

Я ожидала другого? Нет, конечно, но мне было непонятно, зачем эти унижения, цепи, уздечки? Разве мы стали бы сопротивляться? Почему бы не оставить нам одежду? Как-то раз я смотрела фильм про то, как живут рабыни на тех планетах, которые Дом считает цивилизованными. По общепринятым нормам, рабыням запрещено носить одежду, пользоваться мебелью и даже разговаривать. Ужас, хотя, как я знала, на самом деле не все хозяева следуют этим дурацким правилам… В том фильме еще говорили, что такое жестокое обращение с девушками Земли в приемных Центрах необходимо, чтобы они заранее привыкали к тому, что их ждет в неволе. Чтобы мы знали, что нас ожидает…

Как будто мы не знали! И ведь ни у кого не возникло и мысли о сопротивлении. Все пришли, как коровки на убой. Нет, я конечно пыталась сопротивляться неизбежному, обращалась в Институт, просила положительный отзыв, но когда ничего не помогло… я сдалась. А что делать? Идти к партизанам? Бред. Во-первых, зачем я им? Наверняка ведь подумают, что я шпионка. Во-вторых, что делать с родителями и сестрой, которых заставят отвечать за меня? В-третьих, я видела в новостях публичные казни повстанцев. Нет, я не хочу так кончить, не хочу, чтобы с меня сдирали кожу, заживо поджаривали на медленном огне или сажали на кол.

Но альтернативы партизанам нет. Я бы не смогла скрываться в Москве без электронного паспорта, да и покинуть город мне бы не удалось. В магазине ничего не купить, комнату не снять, в Институт обратно не пустят. Меня даже искать специально никто не станет. Буду бродить по городу до первой проверки документов, а тем временем папу с мамой казнят, как бунтовщиков, а сестру продадут в рабство вместо меня… Выходит, куда ни кинь, всюду клин.

Вот такие грустные думы одолевали меня. Не знаю, что творилось в головах у других девушек, может они со страхом представляли, что ждет их в будущем, но я думала о прошлом. Если бы вернуться часа на три назад, что бы я сделала? Пришла бы сюда? Или подалась в бега? По всему выходило, что пришла бы, только с более тяжелым сердцем. У меня не было выбора. Терпеть не могу, когда нет выбора. Ненавижу быть беспомощной.

* * *

Наконец, к нашему каравану прицепили последнюю девушку. Вскоре пришел Галлов с ворохом каких-то матерчатых мешков в руках и раздал их помощникам. Те принялись надевать мешки нам на головы. Одна из девушек впереди меня возмущенно замычала из-под уздечки, но получив увесистую затрещину, успокоилась.

Дошла очередь и до меня. Помощник инспектора сноровисто натянул мне на голову непрозрачный мешок из грубой материи и затянул ременную петлю на шее, чтобы мешок не спадал. Сквозь ткань перед глазами пробивалось немного света, но я не видела даже очертаний сидящей впереди себя девушки. Зато слюна больше не капала на голое тело, а скапливалась у шеи, впитываясь в материю. Черт, теперь понятно, что чувствует сейчас Настя. Ей, наверное, еще хуже… Ничего, так ей и надо; мне было нисколько ее не жаль.

- Встать! – скомандовал Галлов, когда последняя рабыня получила свой мешок.

Неловко, мешая друг дружке из-за коротких цепей и опираясь плечом об стену, мы выполнили приказ.

- Идите аккуратней, если кто-нибудь упадет, все получите шокером, - пригрозил нам инспектор и приказал идти.

И мы пошли. Куда – я естественно, не видела. Меня направляли рывки цепи от впередиидущей девушки. Кто направлял первую рабыню, я не знала; наверное Галлов. Несколько раз я тыкалась лобком в скованные руки моей соседки спереди; еще получала такие же тычки от соседки сзади. И зачем нам надели эти мешки?

- Спину прямо держите! – разорялся Галлов, раздавая удары направо и налево. Парочка досталась и мне, только это было совсем не больно, скорее неожиданно. – Чего плететесь, словно убитые? Давайте пошевеливайтесь, мне уже пора следующую партию принимать!

Попробовал бы сам идти в таком “строю”, да еще и с мешком на голове, урод. Но ничего ответить я ему, конечно же, не могла. Да если бы и могла, не стала бы…

Больше всего я боялась, что нас в таком виде поведут по городу. Хоть по земным законам запрещено выпускать рабыню без одежды в публичные места, всем известно, что Дому закон не писан… Но нет, нас затащили в какой-то длинный автобус – уж не буду описывать, как мы поднимались в него по трапу, скажу лишь, что это было ужасно. Естественно, никто не разрешил нам сесть на сиденья – мы устроились между ними прямо на грязном полу, снова поджав под себя ноги, как в центре. Рельефный узор резинового коврика жестоко впился в мои колени и икры, и к концу дороги я беззвучно плакала от боли. Галлов с нами не поехал; остался в Центре принимать следующую партию, наверное. А я вот все думала, если нас прямо сегодня отправят на учебный корабль, то как он собирается провести ночь со мной?

Вместо Галлова с нами отправился кто-то другой. Кто – я не знаю, так как не видела его лица. Разговаривал сопровождающий совсем мало, гораздо больше тыкал в нас своим электрошокером, когда ему казалось, что мы недостаточно прямо держим спину или слишком высоко поднимаем головы. В том же фильме про рабынь я действительно отметила, что осанку они держат очень красиво, но неужели это достигается такими варварскими методами? Мне досталось три или четыре удара. Я готова была удавить засранца! Но вместо этого лишь сильнее выгибала спину и ниже опускала голову. Сидя на общей цепи, со скованными за спиной руками и мешком на голове особо не повоюешь. Такова политика Дома – сначала лишить любой возможности сопротивления, а потом издеваться вволю. И если хочешь избежать наказания, то единственный способ – переступить свою гордость, смириться и выполнять все их приказы…

Я вдруг вспомнила повестку. “Уважаемая Александра…” Козлы. Ненавижу.

Так, спокойнее, спокойнее, Сашка, лучше держи равновесие. Это было нелегко – ехали мы неудобно, спиной вперед, да еще заносило в сторону на поворотах.

Весь этот ужас продолжался часа два, наверное. Мне было трудно следить за временем… Потом нас снова по трапу вывели из автобуса и минуть пять куда-то вели. Успевший нагреться бетон жег босые ноги, в мешке было душно, и хотя слюнотечение почти прекратилось, возле шеи стал скапливаться пот. Короткая цепь постоянно дергала меня то взад, то вперед; вдобавок этот сопровождающий постоянно подгонял нас своим шокером.

Снова трап, только широкий и более пологий, и мы, в брюхе челнока. Наверное. Нас провели куда-то вглубь и снова приказали сесть на колени в затылок друг к другу. Затем я услышала характерный стальной звук закрывающегося замка – сначала спереди, потом сзади. Видимо, к полу приковали переднюю и заднюю девушку из каравана.

Сопровождающий ушел, а мы еще с полчаса (а может час? или пятнадцать минут?) сидели, как положено. Потом я почувствовала, что девушки впереди меня ложатся на пол. Сначала я сопротивлялась, опасаясь наказания, а потом подумала – пошли они все на хер – и тоже легла. Конечно, лежать на жестком полу со скованными за спиной руками было не очень удобно, но это казалось просто раем после пережитого в Центре и в автобусе. Я с наслаждением вытянула ноги. Только бы не простудиться – в трюме было довольно прохладно.

Не знаю, был ли открыт трап, и видно ли нас было снаружи, но меня это совершенно не заботило. Хотелось лежать вот так и ничего больше не делать. Я понимала, что это лишь короткая передышка, но молилась, чтобы она затянулась подольше.

Я совсем было успокоилась и даже начала засыпать, когда мои соседки вдруг зашевелились и принялись вставать. На всякий случай я последовала их примеру, и уже встав на колени, поняла, что случилось. Привели следующую партию девушек.

- Да вы, сучки, совсем охуели?! Разлеглись, как на курорте! Да я вам…

Снова раздался треск разрядника. Одна из девушек позади меня завыла от боли сквозь свою уздечку и повалилась на пол, увлекая за собой соседок. Цепь натянулась и стала тащить меня назад, но я кое-как удержалась, уперев руки в пол, и не упала. Избиение продолжалось секунд двадцать – за это время врезавшийся в горло ошейник чуть не придушил меня.

- Быстро встать! – закричал сопровождающий, выключив разрядник. Девушки позади меня зашевелились, выполняя приказ. Давление на мою шею ослабло. – В позу, твари безмозглые! Не понимаете слов, буду разговаривать шокером…

Когда мы более мене успокоились, лишь избитая девушка тихонько всхлипывала, сопровождающий принялся приковывать рядом с нами следующую партию. Судя по звуку, их цепь протянулась параллельно нашей.

- Сейчас я уйду, а когда вернусь со следующей партией, вы должны вот также стоять на коленях, ясно? И попробуйте только прилечь – я дух из вас вышибу…

Стало страшно. По всему выходило, что сопровождающий вернется со следующей партией через три часа. Нам что, все это время тут на коленях стоять? А когда пойдет последняя партия? Если они начнут в шесть вечера, то окажутся здесь… три часа на обследование, еще час или два на дорогу… к десяти-одиннадцати!..

Зато теперь ясно, почему в повестке мне советовали легко позавтракать.

Мы держались еще минут десять или двадцать, а потом снова начали укладываться на пол. Избитая девушка мычала и не хотела ложиться, но я была слишком далеко, поэтому не почувствовала ее сопротивления.

Попытавшись вытянуть ноги, как в прошлый раз, я уперлась в бедро сидящей рядом девушки из второго набора. Пришлось немного умерить свои аппетиты… А когда наши соседки тоже плюнули на дисциплину и стали укладываться, мне пришлось вообще подтянуть к себе ноги, чтобы не топтаться по их головам. Комфорта заметно поуменьшилось… Они что, не моги лечь валетом? Я слышала какое-то шевеление и мычание, может быть, кому-то слишком поздно пришла в голову эта идея, но уже было поздно – большинство остались лежать так, как лежали.

В этот раз мы вели себя еще тише, прислушиваясь к звуками космопорта. Надо было не пропустить возвращения того садиста-извращенца и успеть встать. Тишина убаюкивала. Я пыталась расслабиться, но неудобная поза держала тело в напряжении. Из-за уздечки уже сводило челюсть, а соленый пот разъедал глаза под душным мешком. Раз за разом я ощупывала свои наручники, но освободиться, конечно, не могла. Начало урчать в животе, но вряд ли нас покормят в течение ближайших часов десяти, если не больше…

Наконец, я снова начала задремывать, и опять проснулась только тогда, когда пришла третья партия. Быстро-быстро мы все встали и приняли нужные позы, однако этот скот нас заметил.

- Ну все, бляди, готовьтесь. Сейчас вы у меня попляшете, никого не пропущу. Пиздить буду, пока не уссытесь…

“Урод, козел, дебил”, - думала я, слушая этого садиста. А еще: “Дура, зачем легла. Неужели постоять немного не могла?” Сердечко громко ухало. Не буду говорить про других, а мне было страшно. Я не хотела, чтобы меня били. Как избежать наказания? А очень просто – надо было выполнять приказ, другого способа нет. Теперь уже поздно, нас накажут, чтобы в следующий раз мы слушались.

- Сейчас я вам всыплю, сучки безмозглые, - приговаривал сопровождающий, приковывая новую партию девушек параллельно первым двум. – Сейчас проведем воспитательные работы. Будете слушаться, как шелковые. Запомните, рабыня должна выдерживать в позе самое меньшее двадцать часов…

Двадцать часов?.. Но я тогда его не слушала. Я была в панике. Как, КАК избежать наказания? Я вдруг почувствовала себя тупой безмозглой блондинкой, а не студенткой-отличницей МАИ. Мысль усиленно работала, но ничего путного в голову не приходило. То есть, приходило, конечно, но ничего, кроме “еще сильнее выпрямится и склонить голову”, я не могла осуществить. Бежать, драться, умолять – ничего я не могла. Неужели меня будут бить?

- Оставь их, Федька, - внезапно сказал кто-то на чистом русском.

Это еще кто? Все это время их было двое?!

- А что? – спросил Федька совершенно другим, глупым голосом, и тоже по-русски. – Тебе их жалко, что ли? Я ж им лучше делаю, воспитываю. Там с ними церемониться не будут.

- А тебе что, Дом за воспитательную работу доплачивает? Поехали давай, Галлов опять ругаться будет, если опоздаем.

Федька был явно недоволен. Он некоторое время громко сопел, но потом согласился.

- Ладно, хер с ними. Воспитают еще. – И затопал прочь из трюма.

- Отдыхайте, девочки, - вдруг заговорил с нами безымянный спаситель. – Устраивайтесь поудобнее. Там вам уже не дадут отдохнуть… И простите Федьку, он здесь всего вторую неделю работает. Не перебесился еще…

И ушел. Девчонки тут же зашевелились, следуя его совету. Чувствуя облегчение, я тоже начала укладываться. В этот раз соседние девушки оказались умнее и легли “валетом”, так что я смогла спокойно вытянуть свои уставшие ноги и расслабиться. Все было прекрасно… Только почему слезятся глаза и будто комок стоит в горле? Нет, это не пот, и вовсе не ошейник с новой силой стиснул мою шею. Просто мне вдруг стало понятно – только что меня пожалели. В последний раз.

4. Учебный корабль

Выплакавшись как следует, я успокоилась. В этот раз сон никак не шел ко мне, и я думала о том, что меня ожидает. Воображение рисовало картины одну страшнее другой. Просмотренный пару лет назад документальный фильм о рабынях на других планетах лишь подливал масла в огонь. Слишком уж все зависело от того, к кому я попаду… Если меня купит какой-нибудь холостяк, буду жить в его маленькой квартирке, как животное – вечно нагое и бессловесное. Буду стирать, готовить, убираться и, естественно, служить постельной игрушкой. Вряд ли хозяин даст мне одежду, и будет просто счастьем, если он оставит мне язык и разрешит ходить на двух ногах в его присутствии. А ведь может и извращенец попасться, как тот же Федька…

С другой стороны, у меня неплохое образование. Конечно, за плечами у меня только первый курс, но и в школе и в институте я имела неплохие отметки. Если договориться с продавцом, то он может указать это моим главным достоинством. И тогда, может быть, меня купят в какой-нибудь богатый дом для обучения хозяйских детей. Тогда у меня будет и одежда, и свободное время, и хоть какое-то чувство собственного достоинства.

Размечталась, Сашка, очнись! Как ты будешь репетиторствовать, если не знаешь ни свенского, ни Общего? Лучшее, на что ты можешь рассчитывать – это участь наложницы в каком-нибудь гареме. Богатый, чтобы ничего не надо было делать, но не слишком большой, чтобы не скучать без внимания хозяина… Не хочу быть наложницей, я отупею в гареме. Но может быть куда хуже. Например, ферма, где придется с утра до ночи стоять по колено в воде или жариться голышом под солнцем. Мотыгой, конечно, махать не придется, скорее всего обучат управлять чем-то механизированным… Черт, кажется, в том же фильме я видела, как рабыни вручную пололи сорняки. И на них были цепи…

Когда наконец-то привели последнюю партию, мы даже не вставали. Новеньких закрепили так же, как и нас всех, после чего все тот же безымянный спаситель объяснил, как удобнее лечь, чтобы ослабить перегрузки при взлете.

Минут через пятнадцать, наверное, челнок начал разгоняться по взлетной полосе. Если бы мы взлетали по нашим старым технологиям, то точно бы погибли – прикрепленные к полу только за ошейники, мы бы удушились или сломали себе шеи. Но у свенов другие технологии, и если бы я доучилась до третьего курса и получила вторую степень допуска к секретным документам, то смогла бы объяснить, почему во время старта мы хоть и испытывали неприятные ощущения, но не более. По инопланетным технологиям наш Институт уже давно сконструировал земной прототип челноков, обогнав американцев на три месяца. Зато у янки в челноках есть спасательные капсулы, это правда.

Полет до корабля занял полчаса, хотя я бы не стала клясться в этом своим здоровьем. По всем прикидкам выходило, что сейчас уже около полуночи по Москве.

Челнок замер. Я напряжено прислушивалась к происходящему и ничего не могла уловить. Либо снаружи ничего не происходило, либо корпус челнока звуконепроницаем. Скорее всего второе, но… сколько же можно здесь лежать? Когда нас отпустят?

Загудев своими моторчиками, начал опускаться трап. Я запоздало поняла, что мы должны сделать, и стала вставать на колени, таща за собой своих соседок. Они мычали и сопротивлялись, но потом поняли, что лучше им последовать моему примеру. Судя по звуку, также начали вставать другие связки девушек.

Наконец, нашу цепь отстегнули от пола (уж не видела, к чему она там крепилась), и приказали встать. Несмотря на то, что мы остались в мешках и накоротко прикованные друг к другу, я радовалась. Хоть какое-то разнообразие, мне уже надоело здесь валяться. Ограничение подвижности – очень суровое наказание, и про себя я решила, что буду очень стараться, чтобы в будущем меня больше не сажали на цепь.

Опять нас куда-то повели – в этот раз всем скопом, все четыре каравана один за другим. Прохладный металлический пол, гулкие коридоры, встречные люди, что-то говорящие на незнакомом языке… Может, они обсуждали нас? Мне вдруг снова стало неловко за свою наготу.

Нас остановили в какой-то комнате с гремящими стенами и снова приказали сесть на пол. Черт, я уже ненавижу эту позу! Занимая привычное место возле стены, я поняла, почему она гремит – она вся была увешана цепями. Девушек стали отцеплять по одной от каравана и куда-то отводить. Работающие с нами свены говорили на своем языке, и я ничего не понимала, отчего чувствовала себя немного ущербной. Что они делали с девушками, мне было неясно, но видимо ничего плохого, если не слышно криков. Прислушиваясь, через некоторое время я решила, что на девушек надевают какие-то цепи, предварительно снимая, как мне показалось, наручники и мешок, а может быть еще и этот долбанный кляп, от которого челюсть вот-вот отвалится.

Я ощутила эмоциональный подъем. Наверное, нас скоро накормят. Может, еще и одежду дадут?! Хотя бы простенькую тунику, наподобие той, что мы видели на рабыне в Центре… Слава богу, свены работали с нами в порядке очереди, начиная с нашего, самого первого каравана, значит, и до меня скоро доберутся. Когда мою цепь отстегнули от ошейника впередисидящей девушки и ее увели, я уже вся сидела, как на иголках. Поскорей бы…

Но вот подошла и моя очередь. Меня отстегнули от каравана; чья-то рука взяла мою цепь и резко потянула ее, грубо принуждая меня встать. Меня отвели буквально на несколько шагов и первым делом сняли мешок с головы. Распаренное лицо тут же обдало свежим воздухом, а яркий свет заставил зажмуриться. Я ничего не видела, даже когда через силу открывала глаза. Впрочем, от меня и не требовалось ничего видеть…

С меня сняли наручники, но кто-то сильный продолжал удерживать мои руки за спиной, пока на меня надевали цепи. Я не сопротивлялась, чувствуя, как на мои запястья и лодыжки прилаживают какие-то браслеты. Свены обращались со мной, как со скотом, что-то отмеряя, примеряя, прилаживая… Чувствуя на своем обнаженном теле их руки, я совсем не ощущала заинтересованности во мне, как в женщине. Как мне казалось, эти работяги хотели только поскорее выполнить свою норму и отправиться куда-нибудь выпить…

Закончилось все тем, что мои руки снова оказалисьскованы за спиной, а меня выставили в какой-то коридор и шлепком по мягкому месту оправили вперед. Мешка на мне не было, да и глаза уже пообвыкли к свету, хотя все еще болели. Зато кляп остался, а вместо наручников я приобрела какую-то громоздкую конструкцию из цепей. Одежды, даже самой завалящей тряпки – вокруг бедер обернуть, – я, похоже, так и не дождусь.

Что ж, мне указали направление… Я попробовала сделать шаг и обнаружила, что мои ноги тоже скованы – браслеты на лодыжках соединяла тонкая стальная цепочка длиной сантиметров тридцать пять – сорок. Да будь они прокляты, как я теперь буду ходить?.. Но делать нечего, кандалы мне не снять, а если не хочу получить плетей, надо идти туда, куда велят. Осторожно переставляя ноги, я пошла вперед по коридору.

Коридор был вовсе недлинный, буквально метров десять, и выходил в большую комнату с высокими потолками, которая своей пустотой и размерами вызывала уменаассоциации со спортзалом. Тут уже располагались девушки, прошедшие впереди меня. Кто-то потерянно бродил из стороны в сторону, кто-то лежал прямо на полу. У всех были кляпы-уздечки, надетые еще в Центре и цепи, как у меня. Глядя на эту конструкцию со стороны, я так и не смогла ее понять – помимо ножной цепи были еще две, идущие от каждой лодыжки к скованным за спиной рукам. Получался этакий треугольник, но зачем? Чтобы я не поднимала слишком высоко руки? Глупость какая.

Я решила полежать немного. Если нас не будут трогать до тех пор, пока все не пройдут через руки тех “слесарей”, а это еще около шестидесяти девушек, у меня в запасе часа полтора, а то и два… Здесь, в “спортзале”, было просто шикарно. Добротный теплый деревянный пол, относительная свобода и никаких надсмотрщиков. Если бы освободили руки, я бы наверное спокойно заснула, несмотря на наготу. Хоть я и подремала немного в челноке, это нисколько не освежило меня, лишь дико устало все тело из-за долгого лежания в неудобной позе. Сейчас, конечно, было посвободнее, я не сидела на одном месте, прикованная к нему общей цепью, но все равно… Вот никогда не думала, что так трудно просто лежать со скованными за спиной руками, не то что спать. Теперь ясно, почему у Насти были по утрам мешки под глазами, если я оставляла ее на ночь в наручниках…

Тем не менее, я все же смогла хоть как-то отдохнуть, пока на остальных девушек надевали эти несуразные цепи. От нечего делать я принялась всех считать – всего к концу в зале собралось восемьдесят две девушки, включая меня. Стало тесновато, и я еще раз порадовалась, что оказалась в первой партии и успела занять более-менее удобное место у стены, а не в углу или в центре.

Ох, поскорее бы дали поесть.

Когда последняя девушка вошла в зал, вслед за ней появилась женщина лет тридцати в брюках и длинной, до середины бедер, светлой блузке навыпуск, перетянутой в талии широким черным поясом. По некоторым еле уловимым чертам я поняла, что вошедшая не с Земли. Вместе с ней пришли еще две рабыни – такие же нагие, как мы, со сковывающей лодыжки цепочкой, но без уздечек и со свободными руками. Эти две рабыни были явно не из наших, и тоже инопланетянки.

Так как я намеренно наблюдала за входом, считая вошедших, то одной из первых увидела свободную одетую женщину, и сразу поняла, что отдых закончился.

- Так, рабыни, - громко обратилась к нам вошедшая на нижнем языке и похлопала в ладоши, привлекая к себе внимание; акустика в зале была превосходной, – хватит валятся на полу, пачкая его своими немытыми телами. Быстро вставайте и стройтесь. Вот линия. В первой шеренге пусть встанут рабыни из первой партии. В следующей – из второй. И так далее. Сразу становитесь в позу ожидания, которой вас должны были научить в Центре. Давайте, быстро-быстро-быстро!!!

Быстро не вышло. Пока мы нашли линии, пока разобрались по шеренгам. Торопясь, мы мешали друг другу, толкались, уздечки не позволяли договориться голосом, а короткие ножные цепочки ограничивали шаг. Несколько девушек упали, а быстро встать не получалось… В конце концов, нам это удалось, и мы даже более менее равномерно распределились по длине зала, используя пометки на полу для ориентирования.

Заняв свое место, я села на пол, подобрав под себя ноги, и склонила голову, направив взгляд на свои колени. И спину выпрямила, как в Центре учили… Так это называется “поза ожидания”? В цепях эта поза ощущалась совсем по-другому – браслеты на лодыжках больно впечатались в бедра.

Когда все нашли свое место, одетая женщина вышла на середину строя, а ее две рабыни уселись справа от нее – в той же позе, что и мы.

- Итак, рабыни, давайте знакомиться. Я буду вашим инструктором, мое имя вам знать необязательно. Будет достаточно, если вы будете называть меня “госпожой” или “госпожой инструктором”. Эти две рабыни будут моими помощницами. Это не значит, что они могут вам приказывать или еще что-то в этом духе; главная их задача – служить вам примером образцовой рабыни… Так, что еще… Вы находитесь на корабле торгового флота Дома Свен “Стефани”. Это учебный корабль, специально построенный для вывоза разумных животных с Земли. На орбите мы пробудем еще неделю, принимая припасы и другие группы рабынь, а потом отчалим. Полет до столицы Дома займет полтора месяца; все это время я буду дрессировать вас, чтобы сделать покорными, приветливыми и предупредительными. Слышите, рабыни, вам повезло, вас продадут на столичных рынках! Так что учитесь хорошо, жители столицы требовательны к своим рабыням.

Произнося эту маленькую речь, инструктор расхаживала перед нами взад и вперед. Я вдруг представила, как это выглядит – строй из восьмидесяти с лишним коленопреклоненных обнаженных девушек в цепях слушает единственную одетую женщину… Как она нас назвала? Разумными животными?

- Теперь немного о порядках на борту. Самое главное – беспрекословно слушаться моих приказов. Вы должны также проявлять почтение к другим людям – членам экипажа и пассажирам, а если я прикажу, то выполнять любой их каприз… Большую часть времени вы будете проводить на занятиях. Прием пищи – два раза в день и только по моему приказу. Если я вдруг забуду вас покормить, или буду занята, или решу, что кто-то из вас этого не заслуживает, придется вам поголодать… Душ – вечером перед сном, и тоже по моему приказу… Разговаривать тоже будете только с моего разрешения…

Инструктор сделала какой-то знак рукой своим помощницам, те встали и направились к нам.

- Сейчас мои помощницы освободят ваши руки и вынут кляпы. Однако, это не значит что вы тут же можете распускать свои языки. Разговаривать будете только с моего разрешения! Я буду определять вам специальное время, например – полчаса перед сном. Рабыня, открывшая рот в любое другое время, будет примерно наказана – до конца полета она будет носить “узкий” кляп… Теперь о чем, вам можно разговаривать, а о чем нет. Перво-наперво, забудьте свой язык, свои имена и свое прошлое. Я знаю, что на вашей дурацкой планете десятки различных стран и сотни языков. Так вот, мне абсолютно все равно, откуда вы и кем были раньше. И ваших будущих хозяев, может быть за редким исключением, это тоже не будет интересовать… Поэтому, это не должно интересовать и вас тоже… Знаю, как вам трудно будет все забыть, поэтому немного помогу. Вам СТРОГО-НАСТРОГО запрещается, во-первых, сообщать кому-либо свое имя любым способом – устно, письменно, языком жестов или еще как-то. Также нельзя придумывать друг другу клички или как-то еще идентифицировать себя и других при общении. Во-вторых, запрещается обсуждать или делиться с кем-нибудь воспоминаниями о своем прошлом до того момента, как вы вошли в эту комнату. В-третьих, запрещается общаться на каком-либо языке, кроме нижнего… Кстати, кто из вас знает Общий язык, встаньте?

В этот момент до меня добралась одна из помощниц. Расстегнув ремешок у меня за затылком, она вынула из моего рта опостылевшую палку. Я облизнула языком пересохшие губы и с трудом закрыла рот – особенно жутко ныли те зубы, на которые пришлось давление уздечки. Затем рабыня расцепила браслеты на моих запястьях, но дала мне понять, что я все равно должна держать руки скрещенными за спиной.

- Что, никто не знает Общего? Ну что ж, я посмотрю на досуге ваши дела, и если кто-то из вас обманул меня, их ждет наказание… Так, вернемся к нашим правилам… Что вам запрещено, вы уже знаете. Теперь о наказании. Я знаю, что вы не сможете удержать свое прошлое в себе, у вас прямо-таки языки чешутся. Поэтому я и тут вам помогу – вы все можете нарушить эти правила один раз, а потом вам просто вырвут язык, ясно?.. А вот, чуть не забыла. Драться вам тоже запрещено. По опыту знаю, что вам просто не терпится выяснить отношения. Будьте терпимей друг к другу, если окажетесь слишком драчливы, из вас быстро выбьют дурь или отправят на арену, где вы долго не протянете. Так что не распускайте кулаки, иначе длина ваших цепей будет уменьшена вдвое, и полет станет для вас гораздо менее комфортным – вам придется буквально ползать по полу…

- И напоследок, распорядок на сегодня. На корабле сейчас утро, но зная, как вы устали, я дам вам возможность отдохнуть. Сейчас вы направитесь в душ – мойтесь тщательно, я не хочу, чтобы вы пачкали свое жилище. Затем я проведу вас в столовую. После завтрака вы отдохнете немного и сможете поспать или поговорить. Перед ужином немного позанимаемся, а потом сразу отбой.

Закончив наконец свою вводную, инструкторша приказала нам встать и идти за ней. До душевой было далеко, и я много раз успела проклясть свои короткие ножные кандалы. Неужели теперь придется носить их постоянно? Вон у помощниц тоже ноги скованы цепочкой. Я должна сделать все возможное, чтобы попасть в “хорошие руки”… Черт, вот я уже сама начала думать о себе, как о домашнем животном.

Душевая была довольно большая – мы поместились в нее все разом. Нам дали сорок пять минут, чтобы справить естественные нужды и помыться… О, в душевой я по достоинству оценила показавшуюся мне нелепой связку цепей! Помимо ножной горизонтальной цепи были еще две, вертикальные, которые сковывали лодыжки и запястья – левую с левым, правую с правым. Вся конструкция позволяла нам довольно свободно владеть руками, но длина цепей была отрегулирована таким образом, что мы не могли поднять ладони выше лобка. Хотя если стоять на одной ноге и максимально подтянуть вверх другую, то пальцами можно дотянуться до груди… Дьявольское изобретение. Короткая ножная цепь не дает убежать, а вертикальные цепи не позволяют драться. При этом, как я уже отмечала, руки остаются достаточно свободными, чтобы выполнять ими различные достаточно сложные действия. Хотя, конечно, голову неудобно мыть – приходится на пол садиться, чтобы до нее дотянуться.

Еще я испугалась, как же мы в столовой-то есть будем, ведь из-за цепей руки до стола не достанут… Наивная. В столовой мы тоже сидели прямо на полу, а в таком положении цепи совершенно не стесняли. Каждая получила плошку с какой-то безвкусной кашей, небольшой сухарик и стакан с каким-то кисло-сладким напитком, фруктовым, как мне показалось. Я умяла все в момент, и все же осталась немного голодной. Позже я узнала, что это нормально, когда рабыня немножко недоедает. Помереть нам никто не даст, а вот рацион строго рассчитан: в каше есть все необходимые питательные вещества, а фруктовый напиток по сути – наполненный витаминами тоник. О вкусовых качествах, конечно, никто специально не заботился, но сок мне понравился…

В свой жилой зал мы вернулись часа через полтора. Инструкторша сказала, у нас будет время отдохнуть и поговорить… Не знаю, как другим, а мне говорить не хотелось. После еды, пусть и такой скромной, меня клонило в сон. Наконец-то смогу нормально поспать. Да, конечно, на голом полу, ничем не укрываясь, совершенно обнаженной на виду у других… В любом случае лучше, чем в наручниках и с уздечкой во рту.

Я уже улеглась возле стены, когда ко мне подсела какая-то девушка с прямыми светлыми волосами и пронзительно черными глазами.

- Привет, ты не против, если мы будем спать вместе?

Признаться честно, меня этот вопрос удивил. Я еще раз осмотрела девушку. Приятное личико, небольшая аккуратная грудь, тонкие руки и чуть выпуклый над лобком животик…

- Э-э-э… что ты имеешь ввиду? – спросила я.

- Здесь довольно прохладно, а одежды или покрывал нам, по-видимому, не дадут. Если мы будем спать вместе, будет теплее…

Черт, а сама я не догадалась.

- Вряд ли мы замерзнем. Если нам не дадут одежду, значит будут поддерживать здесь приемлемую температуру… Впрочем, если хочешь, пристраивайся.

- Спасибо, - улыбнулась моя собеседница, и я вдруг вспомнила, что это та самая девушка, которую Галлов вешал вверх ногами в Центре.

Черноглазка, как я решила ее называть, осторожно легла рядышком, прижавшись к моему боку и устроив свою голову на моем плече. Мы обнялись, насколько позволяли цепи… И вдруг в вспомнила, что эта та же самая девушка, которую Галлов в центре вешал вверх ногами! Как бы ее разговорить?

- Послушай, мне рассказывали, будто свены непокорных рабынь вверх ногами вешают. Ты случайно не слышала, что при этом чувствуешь?

Я почувствовала, как тело Черноглазки напряглось от неприятных воспоминаний.

- Нет, не слышала…

Логика понятна. Нам запретили делится своими воспоминаниями, но я предложила Черноглазке выход – притворится, будто кто-то рассказал ей… Но кто, если я первая, с кем Черноглазка заговорила на борту?

- Давай спать, - попросила она.

- Давай, - согласилась я и закрыла глаза. Вот так, согретая теплом нежданной подруги, чувствуя ее дыхание на своей груди, я провалилась в сон.

* * *

Начались обычные будни.

Дни на учебном корабле были похожи один на другой и сливались в длинную беспросветную череду, редко прерываемую каким-нибудь событием.

Каждое утро начиналось одинаково. По команде инструкторши мы выстраивались в колонну и шагали по коридорам корабля, скрестив руки за спиной и не смея поднять глаза. Я быстро привыкла не обращать внимания на встречных свободных людей и их взгляды в нашу сторону. Я рабыня и должна смириться.

Сначала туалет, где мы справляли свои надобности и умывались. Потом завтрак – та же каша, сухарик и сок. Изредка нам давали маленький кусочек мяса… В первый такой раз в нашем потоке тут же обнаружились вегетарианки. Инструкторша раскричалась и приказала забыть “свои старые привычки”, с таким намеком, что вегетарианство относится к числу “запрещенных воспоминаний”. Почти все сразу отказались от своих предубеждений, лишь две рабыни продолжали упорствовать. Их заковали в колодки на сутки, и бунтарки смирились и в следующий раз все съели…

Потом были занятия… Ужас. Они шли с самого утра часов десять-двенадцать почти без перерывов. Школа и институт – детский лепет по сравнению с тем, что мне пришлось пережить на учебном корабле.

Занятия были двух видов – физические и… и психические, так наверное будет правильно. На “физкультуре” мы разучивали разные позы и тренировали выносливость. Для “позы ожидания”, к примеру, норматив был двадцать часов… Несколько раз за время обучения нам не давали спать, заставляя сдавать эти нормативы.

Еще нас учили следить за своим телом и движениями. Как правильно ходить с короткой цепью на ногах, как все время держать спину прямо, как дышать только грудью, не раздувая каждый раз живот… Старые земные традиции советуют применять для этой цели корсет, но свены оказались жестче. Рабыням, которым не удавалось следовать их правилам, надевали на живот тонкую полоску прорезиненной ткани. И если эта полоска слишком расширялась при вдохе, специальныйшокер, закрепленный на ошейнике рабыни, наказывал ее. Это было не электричество, нет, и совсем не больно. Просто внутри головы вдруг раздавался противный звон, от которого кости вибрировали… Почти все прошли через это. Я тоже носила такую штуку недели две не снимая, днем и ночью. Зато теперь при каждом вдохе и выдохе моя грудь очень соблазнительно движется…

Такими варварскими способами нас учили всему – красиво держать позу, ходить, даже лежать. Не справлявшихся рабынь жестоко наказывали, чаще всего колодками.

Но психические тренировки были еще хуже. Мы садились перед одной из стен, которая превращалась в проектор, и нам показывали фильмы. Просмотр мог длиться до нескольких часов, и все это время мы должны были выдерживать позу, правильно дышать и смотреть не отрываясь. Заснувших ждали плеть и колодки.

Показывали нам сцены из нашей будущей жизни. Как мы будем служить своим хозяевам и хозяйкам. Как нас будут содержать. Что мы должны будем делать. Как мы будем счастливы. Чем нас будут наказывать… Последние сцены были особенно впечатляющи. Хотя, как и другие, они явно были постановочны, но рабынь в них наказывали или казнили по-настоящему. Однажды нас заставили два часа подряд смотреть, как медленно прожаривается на вертеле несчастная девушка. Все это время в голове не стихали ее дикие вопли…

Кстати о звуке. Во время просмотров нам в уши вставляли какие-то желеобразные штуковины, которые заползали глубоко внутрь. Ощущения не из приятных, да, но звук, рождаемый ими, шел, казалось, изнутри головы. Особенно эффектно получалось, когда действие на экране подкреплялось комментариями от первого лица. Типа “Я рабыня, я должна служить” и т. п.

Но это еще цветочки. Иногда нам завязывали глаза, впускали в уши «наушники» и затыкали их специальными пробками. Мы оказывались наедине со «своим» голосом, и он начинал вещать… «Пиявки» в ушах могли регулировать громкость и тембр. Когда мы смотрели фильм, легко было отличить их голос от собственных мыслей. Но во время таких «слепых» сеансов «пиявки» говорили шепотом, приходилось прислушиваться к ним. Собственные мысли заглушали чужеродный голос. Казалось бы раздолье… ан нет – нас заставляли повторять вслух то, что мы услышим. Вот и приходилось прислушиваться изо всех сил, подавляя свои собственные мысли…

Все тексты, нашептываемые «пиявками», шли от первого лица, от лица рабыни – покорной и счастливой служить своим хозяевам. Вот представьте… «Я слышу, как в прихожей открывается входная дверь. Ура! Бросив все дела на кухне, я иду встречать хозяина. Короткая цепь на ногах ограничивает шаг, иначе я бы побежала. Эту цепь на меня надел мой господин, но я не жалуюсь. Это его право, он мой владыка, а я должна подчинятся… В прихожей я опускаюсь на колени и застываю в позе покорности. Бросив мимолетный взгляд на господина, я встречаюсь с ним взглядом и тут же опускаю глаза. Мне радостно от того, что хозяин любуется мной, и страшно одновременно, ведь я посмела посмотреть на него без разрешения… Из приоткрытой входной двери дует холодом. Мое нагое тело ничем не защищено. Повелитель запрещает мне одеваться, и я не смею ослушаться… Разувшись, хозяин протягивает мне руку. Счастливая, я тыкаюсь лицом в его ладонь. Я ласкаюсь, словно кошка, целую хозяйскую руку, согреваю ее своим дыханием. У меня нет языка, и я не могу словами выразить свою любовь и покорность, поэтому я вкладываю всю свою нежность в эти нехитрые ласки… Убрав свою руку, хозяин приказывает мне вернутся на кухню. Прильнув к его ногам, я целую их, встаю и быстро возвращаюсь к своим делам. Мне не терпится поскорее приготовить ужин, чтобы прислуживать за столом господину…»

Иногда такие повествования растягивались на несколько часов. Сопротивляться в таких случаях невозможно – сначала начинаешь сопереживать героине, а потом отождествлять себя с ней. Рано или поздно впадаешь в транс, и все – пиши, пропало. Мне ни разу не удалось противостоять такому гипнозу.

Однажды нас заставили почувствовать себя наложницами в гареме… В повествовании описывались несколько дней из жизни низшей наложницы. Мелкая работа по гарему, подковерные интриги фавориток, скука… Постоянное неудовлетворенное желание видеть своего господина и притупившаяся месяцами ожидания надежда, переходящая в полную уверенность, что хозяин давным-давно забыл про меня… И неуемный восторг, буря эмоций, когда меня все-таки вызвали к повелителю! Правда на самом деле вызвали одну из фавориток, а я вместе с двумя другими низшими наложницами буду всего лишь «украшением спальни», усладой для взора господина… Но я все равно была по-настоящему счастлива.

Занятия заканчивались вечером – то ли в шесть, то ли в восемь, то ли в десять. Часов в нашем зале не было, и я не могла определить время. Скорее всего, каждый раз было по-разному.

Вечером нас обязательно водили в душ – всегда. После душа был ужин: два сухарика и сок. И если без завтрака нас оставляли очень редко, то без ужина – довольно часто, если мы плохо занимались или нашей инструкторше не терпелось поскорее закончить свой рабочий день.

После ужина нас возвращали в жилой зал и обычно разрешали поговорить час или два. Время, опять же, определить было трудно – звуковой сигнал командовал отбой, после которого любые разговоры тут же прекращались. Впрочем, многие засыпали до него.

О чем мы могли поговорить? Да не о чем. Запретив нам делится воспоминаниями, свены ловко ограничили темы наших бесед тем, что мы узнали на корабле. А что мы узнали? Только рабство, цепи, фильмы и «пиявочные» нашептывания.

- Помнишь, что нам вчера показывали?

- Ага. Мне ее так жалко было… неужели с нами будут так же обращаться?

- Наверное, если мы будем плохо себя вести…

Ужасно. Когда ко мне приставали с такими разговорами, я отмалчивалась. Мне вполне хватало отупляющих «пиявочных» рассказов, а от этих идиотских бесед меня просто воротило.

К счастью, у меня была Черноглазка. Когда мы экспериментальным методом выяснили, что заниматься любовью нам не запрещается… Секс в цепях, конечно, неудобен, но это было единственное наше развлечение. Черноглазка восхитительно умела целоваться и была очень напористой и настойчивой. И хотя в наших с Настей играх я всегда доминировала, на корабле в паре с Черноглазкой я чаще играла пассивную роль.

Но насколько умела была моя подруга в сексе, настолько тупа была в разговорах – как и большинство рабынь в нашем «потоке». Обсудить с ней было нечего. Я пыталась поговорить с ней на отвлеченные темы, насколько вообще это было возможно. «Как ты думаешь, зачем с нами так ужасно обращаются? » - задавала я наводящие вопросы, надеясь разговорить Черноглазку на какую-нибудь философско-аналитическую беседу. Но чаще получала ответ: «Не знаю. Наверное, им так хочется». Лишь однажды она сама меня спросила: «Неужели и дальше все будет так плохо? ». И я полчаса строила логические цепочки, доказывая, что нас специально мучают на учебном корабле, чтобы оказавшись у хозяина мы тут же полюбили его хотя бы за то, что он не будет совать нам в уши эти противные «пиявки»… Если, конечно, мы не попадем в руки к какому-нибудь извращенцу… Или на ферму… Или… Черноглазка слушала и со всем соглашалась. Больше вопросов она не задавала.

* * *

А что по «особым», запоминающимся событиям… Их почти не было. Ну… вызвали меня на третий день к инструкторше. Уже наученная, я вошла в кабинет нашей начальницы, встала на колени перед ее столом и приняла позу покорности (руки скрещены за спиной, корпус наклонен немного вперед, так что голова находится прямо над коленям; зад отставлен назад, прямо над пятками, но на них не опирается – трудная поза, ноги быстро устают).

- Зачем ты обманула меня, маленькая дрянь? Почему не призналась, что знаешь Общий?

Я сделала непонимающее лицо, но ничего не сказала. Нас уже научили, что даже отвечать на вопросы нельзя без специального разрешения.

- Чего ты боялась дурочка? В столице ты устроишься гораздо лучше со знанием языка… А пока придется тебя наказать… Вырвем тебе язык, чтобы другим неповадно врать было.

Я запаниковала. Надо было объяснить начальнице, что это все ошибка, но как? Я постаралась выглядеть напуганной и ничего не понимающей, и как можно жалостливее заглянула инструкторше в глаза, хотя это тоже не приветствовалось.

- Чего вылупилась? Есть что сказать в свое оправдание?

Если не сейчас, потом будет поздно.

- Госпожа, это ошибка. Я посылала запрос на изучение Общего, но Дом не ответил мне…

Инструкторша нахмурилась и вновь уткнулась в бумаги.

- М-м-м-да… Запрос действительно пришел месяц назад… Ты точно его не получала?

Я отрицательно помотала головой.

- Хм. В любом случае ты не успела бы выучить язык… Но не отпускать же тебя просто так… Постоишь три часа в колодках, ладно?

Я тогда не знала, насколько это страшно и страшно ли, но очень испугалась. Но в то же время понимала – вот он, мой шанс! Другого такого может не быть!

- Госпожа, - очень робко начала я, понимая, что нарушаю главное правило молчания, - могу я попросить вас…

И замолчала, не смея продолжать. Несколько секунд ожидания, а потом инструкторша сама спросила:

- О чем?

- Если мне пришло разрешение… могу я выучить Общий? Я способная, я справлюсь, я быстро…

Хоть я и не смотрела на начальницу, но всей своей кожей, уже пятый день не знающей никакой, чувствовала ее взгляд. Потом зашуршали бумаги.

- Хм, отличница, значит… способная… верю… М-м-м, вот оно что… Нет. Все равно, тебе незачем. Тебя, оказывается, уже купили. Там, куда тебя определили, Общий тебе не понадобится…

Я хотела еще спросить, куда меня «определили», но не успела.

- А за то, что открыла рот без разрешения, быть тебе в колодках шесть часов. Также запрещаю рассказывать кому-либо о том, что ты здесь узнала. И учти, в следующий раз накажу по полной строгости…

Аудиенция закончилась. Безмолвные рабыни-помощницы потащили меня обратно в зал. Там стояли несколько станков-колодок, которые пока ни на ком не опробовали. Мне предстояло стать первой…

Колодки были вполне обычными – две доски с углублениями для шеи и рук. Когда мы подошли ближе, у меня сердце ушло в пятки. Тем не менее я сама встала на колени и положила шею на прорезиненное углубление. «Образцовые» рабыни стали тянуть мои руки к предназначенным для них выемкам по бокам. Но не тут-то было – цепи оказались слишком коротки… Думаете, меня расковали на время? Ха! Мне пришлось подтянуть ноги; фактически, я стояла не на коленях, а на корточках, согнувшись при этом в три погибели.

А потом сверху опустили вторую деревяшку.

Я оказалась в ловушке. Ни вырваться, ни поменять позу. В довершение остальным унижениям, мне вставили в рот глубокий кляп, из-за которого слюна ручьем потекла изо рта.

Шесть часов…

Это сейчас я знаю, что три часа, которые мне хотела назначить инструкторша, вовсе не считались наказанием. Шесть часов – ОЧЕНЬ легкое наказание. За среднюю провинность ставят в колодки самое меньшее на сутки… Но тогда шесть часов показались мне сущим кошмаром. Очень быстро начала ныть спина. Я как могла двигалась, чаще меняла позу, но цепи и бездушное дерево оставляли мне слишком мало свободы. Начались судороги. Чтобы унять их, я приседала и поднималась – со стороны это выглядело, будто я махала задницей вверх и вниз. Так оно и было… Я слышала смешки других рабынь, но мне было все равно. Мышцы ног начали задеревенели, и вскоре их тоже начали схватывать судороги. Я беззвучно заплакала. Прошло всего полчаса…

* * *

Когда меня освободили, я еще долго без сил лежала возле страшного орудия и плакала. Инструкторша казалась мне порождением ада… Но в тот же день я поняла, что легко отделалась.

Потому что увидела «узкую» уздечку.

Это была совсем молоденькая рабыня. Неужели Дом начал вывозить пятнадцатилетних?.. Ее первую и единственную наказали за нарушение разговорной дисциплины – надели «узкую» уздечку. Что это такое? Ну… неужели из названия не ясно? Гибкий узкий пластиковый шнур, туго затягиваемый вокруг головы так, чтобы проходить через рот. Специальные утолщения берегут губы, но от долгого ношения они все равно уродуются. А той рабыне уздечку надели до конца всего полета.

И что обидно, разговаривать-то эта уздечка почти не мешала! Членораздельные слова вполне можно произносить… но нельзя, запрещено – до самого конца полета. Главная цель уздечки – унизить рабыню. Вы бы видели, как она ела в столовой! Бедняжка, мне ее так жаль… Уж не знаю, как строго остальные придерживались «разговорной» дисциплины, а я соблюдала все ее правила.

Эта молодая взнузданная рабыня стала среди нас отверженной, парией. Хотя никто не применял к ней насилия – боялись, - многие просто так командовали ею. Иди туда, сиди здесь, стой так, спинку мне почеши, массажик сделай… И она подчинялась! Лишь смотрела грустными покорными глазами на своих мучительниц и изредка плакала.

На ее примере я увидела, как «разумные существа», если их лишить права говорить, быстро тупеют, становятся забитыми и послушными. Этого от нас и добивались, установив драконовские правила «разговорной» дисциплины. Ведь по сути нам разрешали поболтать всего час-два в сутки, да и то не каждый день. И большинство из нас не использовало и половины этого времени, предпочитая спать.

Надо было найти повод поговорить.

- Как ты будешь вести себя с хозяином? – прошептала я на ухо Черноглазке однажды, когда мы, разомлевшие после ужина и секса, уже собирались спать.

- В каком смысле?

- Ну-у-у… что ты будешь делать? Как будешь ставить себя?

Моя подружка фыркнула.

- Глупый вопрос. Я буду рабыней, что мне еще остается? А у тебя есть другой план?

Я не сразу ответила.

- Да. Надо сразу поставить себя. Показать другие свои достоинства, кроме красивого тела… Знаешь, если хозяева будут видеть в нас еще что-то, кроме бессловесных тварей, будет гораздо легче.

- И как ты собираешься это сделать?

- Для начала, попробовать вести себя с ними на равных. Слушаться, конечно, но показать, что у тебя есть чувство собственного достоинства…

- Как? Это здесь не приветствуется! Конечно, если тебе попадется добрый хозяин, все может быть. Свой шанс надо ловить, я не спорю… А если нет? Ты можешь разорвать свои цепи? Нет. Можешь открыть замок, чтобы выйти отсюда? Нет. А если тебя будут бить шокером? Будешь терпеть? Фигушки, ты пойдешь туда, куда тебя погонят! И нет у тебя выбора! Под плетьми, твоя гордость долго не протянет, и будешь ты ползать на брюхе лишь бы тебя больше не били, так?

Я молчала. Ай да Черноглазка! Верно ведь говорит…

- А если будешь упорствовать, в чем я сильно сомневаюсь, тебя спишут, как тех рабынь во вчерашнем фильме. Очень простой у нас выбор – подчиняться и делать все, что нам говорят, или долго страдать, а потом умереть. И никому ты плохо не сделаешь. Дом извлечет выгоду даже из твоей смерти.

Видимо, повисев вверх ногами в Центре, она набралась немножко ума…

* * *

Вот так, день за днем проходила рутина на учебном корабле. Кому-то, может быть, запомнились другие события, но у меня отложилась в памяти только монотонная повторяющаяся последовательность сменяющих друг друга занятий и сна… Ах да, однажды меня еще раз заковали в колодки, на сей раз по-настоящему – на сутки. Уж и не помню за что. Да и запомнилось это стояние не так ярко, как первое…

Наш полет близился к концу. Мы все стали покорными рабынями, выносливыми и умеющими себя подать. Ну, почти все. Две истерички не выдержали и их увели. Что с ними стало, нам не сказали, но инструкторша намекнула, что ничего хорошего. Мозги, мол, им вправят, но свое будущее они окончательно испортили.

Будущее… Какое у нас может быть будущее? Пресмыкаться до конца жизни? Хотелось бы верить, что нет… Интересно все же, кто меня купил? И куда меня определили?..

Часть II.

Гл. 1

Последний день прошел празднично. На завтрак нам дали ту же кашу, но с фруктами, и сладкие сухарики. Весь день мы отдыхали и смотрели фильмы – не про рабынь, а обычные, документальные, о разных планетах Дома Свен и других великих Домов.

Вечером, пред сном, инструктор прочитала нам последнюю лекцию – как вести себя на аукционе. Я слушала вполуха. Ведь меня же «определили», аукцион мне не грозит…

* * *

К вечеру следующего дня я стояла в позе покорности перед своей новой «начальницей» - красивой женщиной лет тридцати в соблазнительных прозрачных шелках и ошейнике. Рабыня? Может быть, но она – главная, и я должна ее слушаться… Вместе со мной были Черноглазка и еще одна рабыня, не из нашего потока. Я была очень рада, что нас с Черноглазкой не разлучили, хотя, конечно, даже не надеялась на это.

На корабле нас учили хорошо, так что «принимающая» осталась довольна тем, как мы держим позу.

- Итак, девочки, - начала она, - добро пожаловать в придворный гарем нашего любимого Великого Князя, да хранит его вечная тьма многие и многие леты. Давайте знакомиться. Я смотрительница гарема, зовут меня Зейна. Как и вы, я рабыня и принадлежу Князю, пусть царствует он в Доме до скончания времен… Но несмотря на это вы должны беспрекословно слушаться меня и других смотрительниц, а также главную распорядительницу гарема. Попробуете показать норов… ну, в общем ничего хорошего не добьетесь. Теперь про вас. Ты, как тебя зовут?

Краем глаза я уловила движение в мою сторону. У меня спрашивают имя?!

- Александра, госпожа, - ответила я. Собственное имя показалось мне чужим и незнакомым.

- Алек-сандр-р-ра? Ты в своем уме? Разве это имя для рабыни? Вот представь: А-лек-сан-д-р-р-ра, к ноге, А-лек-сан-д-р-р-ра, лежать… Хочешь, чтобы я язык себе сломала?.. Будешь Иви.

Я покорно кивнула. Прощай, Сашка. Тебя больше нет…

- А ты?

- Ирина, госпожа, - ответила моя соседка.

- И-рина… - попробовала на слух Зейна. – Тоже слишком длинно. Будешь Айрой… Ну, а ты? Только давай попроще…

- Аня, госпожа, - это уже Черноглазка.

- Аня, Аня, Аня… Мне нравится. Пускай будет Аня. Откуда вы?

- С Земли, госпожа, - ответила за всех Черноглазка, то есть Аня.

- О-о-о… с Земли… - Зейна казалась чем-то расстроенной. – Варварки, вы даже не знаете, что значит быть рабыней… Впрочем, в последнее время учебные корабли стали более менее справляться со своей задачей… но если что, мы вас подучим. А теперь, идите за мной. Вам нужно поменять ошейник и цепи.

Смотрительница отвела нас к «кузнецу», если только так можно назвать человека, у которого нет ни молота, ни наковальни. Тем не менее, именно он заведовал всеми цепями, ошейниками и прочими оковами. Позже я узнала, что он же ставил клейма и вырывал языки – к счастью, только из разговоров.

Кузнец начал с меня. Ключом, который передала ему Зейна, он отпер мои браслеты и ошейник. Буквально на несколько минут я стала свободна – впервые за последние два месяца… Но все это время я тихонько сидела в позе ожидания, не пытаясь сопротивляться, но наоборот – выполняя все команды «кузнеца». Он измерил мои лодыжки и шею (зачем, если все это мерили на «инвентаризациях»?), после чего принялся подбирать новые оковы. Это были легкие, но прочные полукольца, вставляющиеся друг в друга и превращающиеся в цельное неразъемное кольцо. Когда на меня надели такой ошейник, я поняла, что легко снять его уже не получится – только если распилить или перекусить. У «кузнеца» есть специальный аппарат для «перекусывания», но готова поспорить, пользуются им нечасто.

Новый ошейник сидел на шее свободнее прежнего. Не успела я этому обрадоваться, как «кузнец» принялся прилаживать браслеты на мои лодыжки – такие же неразъемные, безо всяких замочков. И в самом конце он намертво соединил ножные браслеты короткой цепочкой – все по той же неразъемной технологии. Похоже, ближайшее время, если не всю оставшуюся жизнь, я буду носить эти ошейник, браслеты и цепь. Черноглазка, конечно, права, всякое может случиться, но отвыкать от короткого шага в скором будущем не придется…

Ах да, я ж забыла! Руки-то теперь были свободными!

«Кузнец», как мне показалось, был свободным человеком. Он все время перебрасывался фразами на Общем со смотрительницей. Я не понимала, о чем они говорят, но почему-то мне показалось, что он обсуждает с ней мои прелести. В который раз я пожалела о том, что мне не удалось выучить этот язык… Работая со мной, «кузнец» постоянно норовил облапать мое тело. За два месяца на корабле я думала, что привыкла к постоянной наготе и связанным с этим унижениям, но оказалось, что со мной просто еще не обращались, как с рабыней. К примеру, только надев на меня ошейник, «кузнец» взял на ладонь мою грудь, как бы взвешивая ее и проверяя упругость. При этом он отвернулся к Зейне и что-то ей говорил – ну точно оценивал. Я знаю, что у меня прекрасная грудь, и мне приятно, когда мужчина наслаждается ее красотой, но не таким же образом! Словно вымя у коровы щупал! Что я должна была сделать? Дать ему пощечину, тем более что руки у меня тогда были свободны? Я бы так и поступила – два месяца назад. Тогда я была свободной независимой девушкой. Я распоряжалась собой по своему усмотрению и сама решала, кто будет наслаждаться моим телом. Что же изменилось за эти два месяца?

О, я не только стала рабыней. Мне еще объяснили, что значит быть рабыней. Это значит – полностью потерять свободу, не иметь права даже решать, кому подарить свою красоту. Этим и отличается девушка от рабыни. Девушка может решать, кому отдавать свое тело, кто будет ее «хозяином». А рабыню выбирает сам хозяин, безо всяких кавычек. Рабыня плывет по жизни, как щепка, влекомая потоком. Тысячи мелочей и случайностей направляют ее судьбу. К кому прибьет, тот и приласкает. Кто захочет, тот и поимеет. И нету у рабыни права отказать.

Я рабыня. И потому я не сопротивлялась грубым ласкам «кузнеца», принимая их как нечто противное, но неотвратимое, как те «пиявочные» нашептывания на корабле. Не слушать невозможно, но даже выражением лица нельзя было показать, что тебе что-то не нравится.

Сразу после меня, Айре с Аней тоже надели такие же ошейники и ножные цепи. Затем мы построились в колонну, и смотрительница повела нас во внутренние покои гарема. Я шла впереди и с интересом разглядывала Зейну. Два месяца назад я бы ни за что не надела те бесстыдно-прозрачные шелковые лоскутки, которые носила старшая рабыня. Но теперь с удовольствием обернула хотя бы полоску ткани вокруг запястья, просто чтобы почувствовать на своем теле что-то еще кроме бездушного металла…

Цепочка на ногах была чуть короче прежней – на полсантиметра, не более. Казалось бы, мелочь, но я сразу заметила, как сбивается отточенный шаг у меня и у моих подруг (мы ведь будем подругами?). Зато руки были свободны, и это очень, ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ радовало.

- Теперь я расскажу вам о наших правилах, - Зейна шла довольно быстро, мы еле успевали за ней. - Во-первых, вам запрещено носить любую одежду или украшения. Даже когда ложитесь спать, ничем не прикрывайтесь. Но и не стоит без особой надобности раздвигать ноги. Хорошая рабыня должна быть скромной и в меру стыдливой… Во-вторых, никогда не пользуйтесь мебелью, даже если этого никто не видит. Кровати, столы, стулья – это не для вас. Есть и спать будете на полу. Если гость Великого Князя, пусть владеет он нами до нашей смерти, решит насладиться вами на своем ложе, это его право. Но сразу после секса вы должны тихонько сползти вниз и занять свое место на полу, если, конечно, гость не захочет ощущать тепло вашего тела во время сна… В-третьих, ни в коем случае не разговаривайте при свободных. Вы не знаете Общего? – Зейна повернулась ко мне, и я отрицательно помотала головой. – Вот и свободные не знают низшего. Если вы вдруг заговорите в их присутствии на низшем, в лучшем случае вас высекут. А если они подумают, что вы говорили о них, или смеялись над ними…

Смотрительница не договорила, но мы все поняли.

- Запомнили? Никакой одежды, мебели и разговоров при свободных. Болтать будете только среди своих подруг… но не сразу. В течение первого месяца вас будут учить, и на это время вам запрещено разговаривать вообще. Ослушаетесь, лишитесь языка… но это не страшно, язык жестов входит в курс обучения. После того, как вас возьмет к себе первый гость дворца или, если ОЧЕНЬ повезет – сам Князь, да не истощится его мужская сила, - вы станете низшими наложницами и сможете разговаривать. Все понятно?

Отвечать голосом мы не решились – просто закивали в ответ. Я хотела еще спросить Зейну, разрешат ли мне учить Общий, но поняла, что сделаю это самое раннее через месяц…

* * *

Придворный гарем Великого Князя, да отымеет его в рот ишак-сифилитик, - ужасное место. Я не зря хотела попасть в какой-нибудь маленький личный гарем. Хоть и отупею, зато жива останусь. Да еще и шансы выбиться какие-никакие есть… В придворном гареме нет никаких шансов. Это огромный комбинат по переработке молодых беззащитных девушек в удовольствия для правящей элиты. Удовольствия эти были разными, но в основном все сводилось к двум вечным наркотикам – сексу и насилию. Наложниц пороли ради забавы «гостей», загоняли собаками, сжигали живьем, заставляли драться друг с другом, на нас охотились, как на диких животных, и еще нас трахали, трахали, трахали… В среднем рабыни не задерживались в придворном гареме больше двух лет; я не встретила вообще ни одной низшей наложницы старше двадцати трех.

Все мы были низшими наложницами, подстилками и бессловесными куклами для жестоких игр друзей, приближенных и родственников Князя, чтоб он сдох. Сам хозяин пользовался нами очень и очень редко; у него был свой собственный, личный гарем. Наложницы из личного гарема носили одежду, свободно разговаривали и вообще, вели себя как свободные женщины (до определенных пределов, разумеется). Мы изредка им прислуживали, так эти стервы были пострашнее некоторых свободных. Эх, если бы я попала в личный гарем Князя, да обратит он на меня свой божественный взор…

Однако, обо всем по порядку. Сначала нам надо было выучиться.

* * *

С первого же дня нам дали понять, что церемониться с нами не будут. Дисциплина в гареме поддерживалась теми же драконовскими методами, что и на учебном корабле. И хотя свободы у нас стало намного больше, а правила в целом были мягче, за малейшее их нарушение неумолимо следовало строжайшее наказание.

Первым делом Зейна повела нас в дальний дворик с грубым каменным полом и одиноким аккуратно постриженным деревом, растущим из оставленной для него дыры. Камень был холодный, я сразу это почувствовала. В других помещениях, где мы были, пол был из теплого мрамора, ноги ничуть не мерзли. А тут…

Другой достопримечательностью дворика, кроме каменного пола и дерева, была большая круглая дыра в полу диаметром метра три. Сверху ее закрывала железная решетка с крупными ячейками. Нога, пожалуй, провалится, но целиком сквозь нее не пролезть.

- Это у нас «яма непокорных», - сказала Зейна. – Подходите ближе, не стесняйтесь. Присаживайтесь…

Спасибо за приглашение, блин… Я подошла к самому краю и встала в позу ожидания, упершись коленками в решетку. Холодно… Айра и Аня встали рядом.

- Внутрь смотрите. Ни у кого нет расстройств зрения?

Мы дружно замотали головами, вытягивая шеи и вглядываясь во тьму. Ничего не видно. Хотя… что-то там белеется… и запашок какой-то странный…

Зейна стояла за нами и рассказывала.

- Как я уже сказала, это яма для непокорных. Мы применяем ее как самое страшное наказание для слишком гордых рабынь, которым не нравятся наши порядки или которые не хотят быть наложницами. Фактически, это не наказание, а казнь. Покинуть эту яму глупые твари смогут только мертвыми. Главное правило нашего гарема, да и любой рабыни – либо ты со всем соглашаешься, покорно выполняешь все приказы, либо мучительно умираешь… Понятно?

Запуганные, мы закивали… Глаза постепенно привыкали к темноте, царящей на дне жуткого колодца, и я уже четко различала силуэт лежащей на животе нагой девушки. Кажется, ее руки были скованы. Я, конечно, не могла утверждать это на сто процентов, но согласитесь, никто не станет валятся на полу лицом вниз, добровольно скрестив руки за спиной… И еще кажется, у нее были скованы или связаны ноги. Тоже крест накрест.

Зейна продолжала.

- Мы не церемонимся со строптивицами. Некоторым свободным, может, и нравится укрощать девушек, но нам нужны только покорные рабыни. Поэтому судьба гордых тварей в нашем гареме незавидна… Сначала их пытают и насилуют. После этого предлагают стать низшей рабыней – посудомойкой, полотеркой, кухаркой, и конечно же – игрушкой для дворцовых рабов. По правде сказать, редко кто соглашается…

Привлеченная звуками ее голоса, девушка на дне перевернулась на спину. Но ее лица все равно было не различить.

- Тогда гордой дуре выжигают клитор и вырывают язык. В ее лоно, честь которого она так берегла, вставляют толстую болванку, а половые губы сшивают стальными кольцами. Чтобы еще больше унизить, рот перетягивают стальным узким кляпом. Знаете, что это такое?

Мы снова закивали. На корабле нам показывали.

- Затем им сковывают руки и ноги – намертво, безо всяких замочков, как ваши цепи на ногах. Руки сковывают за спиной, а ноги крест накрест в лодыжках – так, что они даже не могут встать. И опускают в эту яму… Обычно там всегда бывает кто-то из обреченных строптивиц, а еды, которую бросают в яму, хватает только одной девушке. Им приходится драться… Можете представить, что это такое? Руки скованы за спиной, встать можно только на колени. Драться можно лишь зубами, да и те нельзя сжать полностью из-за уздечки… Порой они барахтаются там несколько часов. Побеждает обычно новенькая – пока у нее свежие силы. Чаще, правда, они не убивают друг друга, а дерутся лишь за еду. Но и тогда одна из них погибает от голода…

Я смотрела вниз на бедную обреченную девушку, не смея отвести взгляда, пока Зейна не прикажет… Больше всего меня поразили три больших амбарных замка, которые удерживали решетку. Будто бы рабыня могла сбежать из ямы… Да это бедное исхудавшее существо даже встать не сможет. Не говоря уже о том, чтобы со скованными за спиной руками подняться по гладкой отвесной стене. Ну а если она вдруг взлетит – то через толстую решетку, надежно запертую на стальные замки, ей никак не просочиться…

Простой цельный ошейник на моей шее (наверняка напичканный электроникой – я знала об этом из фильмов) уже лишал меня всех надежд. А эти оковы, выкручивающие твои руки и ноги, глубокий колодец с гладкими-прегладкими стенами, на дне которого ты оказалась, и запертая решетка – это тройной удар безнадежностью по психике жертвы. Еще момент с убийством предыдущей девушки – ведь ты сама убила ее. И с тобой будет то же самое…

Ну кто, КТО может предпочесть ЭТО вполне сносной жизни в гареме?! Нет, я не хочу так умирать. Я согласна на все.

- Страшно? – голос Зейны напугал меня. – Не пугайтесь. Мы показываем яму всем новеньким, но ваши шансы оказаться там стремятся к нулю. Вы же не будете бунтовать? Вот и отлично. Вам надо боятся совсем других наказаний… Вставайте, пойдемте.

* * *

И впрямь, оказаться в яме обычной рабыне почти не светит. Можно даже иногда показать норов. Высекут, ну, язык вырвут… но в яму не отправят, если в принципе ты послушна и не противишься судьбе.

Бояться нам следовало совсем другого.

Наказания в гареме были не в пример разнообразнее, чем на учебном корабле. Розги, кнут, плеть – относились к самым простым. Били еще палками и нейрохлыстом. Эти наказания считались «легкими», потому что были разовыми.

Ко второй категории относились «наказания временем». Главное тут – «дать рабыне подумать». Никакое наказание не длилось менее двух суток, и этим они были особенно страшны. Провинившихся подвешивали по всякому, ставили в колодки, сажали в тесную клетку. Причем если подвешивали все же обычно на два дня (если не хотели убить рабыню), то в клетку запирали и до двух недель!

К третьей группе относились «наказания унижением». Самые страшные – потому что самые продолжительные. Ни одно из них не назначалось меньше чем на месяц, а некоторые вовсе не имели срока давности. К примеру, вырывание языка… Хотя это, как я поняла, не считалось чем-то ужасным. Язык жестов позволял общаться, а немые наложницы почему-то ценились выше.

В принципе, месячное (как минимум) молчание, которое на нас наложили, тоже относилось к таким наказаниям. Оно считалось самым легким из этой группы. Куда хуже, например, было «правило трех конечностей». Рабыне, на которую наложили это правило, строго настрого запрещалось отрывать от пола больше одной конечности одновременно. То есть, ей приходилось ползать на четвереньках… Еще могли сковать руки за спиной. Так и живешь несколько недель – питаясь с пола тем, что бросят тебе подруги, и надеясь, что смотрительница смилуется когда-нибудь. А наручники все же снимают – когда исполняешь обязанности наложницы.

Конечно, я перечислила не все наказания, лишь самые распространенные. Четкой системы не было. Главная распорядительница гарема и ее смотрительницы определяли кого, когда и как поощрить или наказать. А они были большими выдумщицам в этом вопросе…

Ну и наконец, была еще и яма. ЯМА. Ужасное место, куда пару раз меня посылали бросить несчастной узнице еду. Я, конечно, к тому времени уже не боялась этого колодца, и даже пыталась попасть фруктом в голову бедняжке. Но в первые недели яма не шла у меня из головы.

* * *

Свободного времени у нас было мало. Если мы не спали и не развлекали гостей дворца, мы занимались. Ну а для всех новеньких первый месяц сплошь состоял из тренировок.

В первый же день ко мне подошла наложница с каким-то хлыстом с шариком на конце.

- Ты Иви? – спросила она.

Я кивнула, ведь теперь это мое имя…

- Отлично. А я – Уми. Зейна приказала мне учить тебя языку жестов. Поэтому ты должна беспрекословно меня слушаться, ясно?

Я оглянулась на других наложниц поблизости, к которым успела прибиться. Они вроде были добрые и рассказывали мне, как себя вести. Как жаль, что нас с Черноглазкой, то есть с Аней, разлучили, поселив в разных залах…

- На меня смотреть! – крикнула Уми. – В позу покорности, быстро!

Автоматически сработала привычка подчиняться. Руки за спиной, корпус прогнут вперед, подбородок над коленями… Взгляд уперся в щиколотки Уми, скованные такой же цепью, как у меня. Тоже ведь нагая и бесправная рабыня, а командует…

- Видишь, что это? – Уми ткнула мне под нос свой хлыс. – Это нейрохлыст. Хочешь попробовать его в деле?

Я отрицательно замотала головой.

- А мне все равно, чего ты хочешь…

С этими словами она ткнула шарик на кончике хлыста в мое плечо… В глазах потемнело, кожу будто охватил огонь, и сквозь безумную боль я услышала собственный крик. Инстинктивно я отшатнулась, но Уми не дала мне убежать от хлыста. Забыв о покорности, я попыталась оттолкнуть ужасную штуку рукой, но ничего не вышло – боль передавалась и через руку.

Не в силах избежать боли, я повалилась на бок, свернулась в позу эмбриона и визжала сквозь зубы. Вроде, она стала терпимее?.. Нет, это Уми убрала хлыст. Постепенно меня отпустило.

- В позу покорности, быстро, – снова скомандовала она.

Тут уже я не сомневалась – подчиняться или нет. Всхлипывая, снова встала в позу и уткнулась взглядом в ее скованные щиколотки.

- Целуй мне ноги, - приказала Уми.

Лишь мгновение поколебавшись, я подалась вперед и аккуратно, пытаясь сохранить равновесие, прикоснулась губами к ее ступне. Солоновато на вкус…

- Лижи. Тебе ведь не вырвали язык?

Высунув язык, я принялась облизывать ее ступню со всех сторон, куда могла дотянуться. Потом перешла на другую. Такого со мной еще не было… К горлу подкатил ком, а глаза стали мокрыми от непролитых слез. Конечно, я рабыня, подчинение и унижение мой удел… но каждое унижение бывает в первый раз. Вот как сейчас… Я была готова вылизывать чьи угодно ноги сколько понадобится времени, лишь бы меня больше не наказывали.

Почему-то вспомнился завтрак на учебном корабле, когда однажды нам в наказание сковали руки за спиной.

- Прекрасно. Думаю, мы сработаемся, и бить тебя придется только за нерадивость… В позу!

Я оторвалась от ее ног и в третий раз встала в позу покорности. Уми достала откуда-то цепь и защелкнула карабин на моем ошейнике. Получился поводок.

- Запомни – на моих уроках всегда держи руки сжатыми в кулачки и скрещенными за спиной. Даже когда буду бить тебя, не смей защищаться руками. Представь, что они скованы. Только непосредственно усваивая материал и повторяя за мной жесты или отвечая на мои вопросы, ты можешь пользоваться руками. И последнее – не смей расстегивать карабин, даже если от этого зависит твоя жизнь. Все понятно? Пошли.

И она дернула поводок, так что я полетела на пол. Естественно, попыталась опереться на руки…

- Убери руки, дура… - зашипела Уми. Я подчинилась, а эта тварь потянула поводок вверх, «помогая» мне встать. Скрипя зубами от боли в шее и не смея помогать себе руками, я наконец оказалась на ногах. Уми повела меня в другой зал, как собачку на поводке…

Моя учительница была очень жестока. Она наказывала меня за малейшую ошибку. Впрочем, язык жестов был не очень сложен, и училась я быстро… чему, правда, весьма способствовал шокер. Хуже всего было то, что Уми нарочно унижала меня. Время от времени она специально сильно дергала поводок, чтобы я падала на пол. И тут уж либо набивай шишки, либо пытайся смягчить падение руками – а за это злобная сучка меня била… Новые подружки из числа сочувствующих наложниц рассказывали, что из-за жестокости Уми, ей специально дали ослабленныйнейрохлыст, чтобы не калечила рабынь.

Слава богу, власть Уми надо мной была непостоянной – всего два-три часа в день. Много времени я проводила и на других занятиях. Там тоже наказывали за нерадивость, но не так сильно. И не унижали… По крайней мере я уже не считала это унижением. Сношение с тренером-евнухом – нормальная вещь для рабыни… когда привыкнешь

Нас учили грации и пластике. Как правильно ходить, двигаться, как красиво встать в позу или поменять ее. Еще учили танцам. Трудно танцевать с цепью на ногах? Конечно! Но можно. Плавные движения, ничего резкого – работают в основном руки, живот и бедра. Будто волны по всему телу ходят… Профессиональные танцовщицы цепей не носили, а мы были так, на подтанцовке.

Еще был психологический курс. Там нас учили улыбаться, веселиться и «излучать позитив». Этим свинам, оказывается, нравится мучить и насиловать веселых наложниц, а не грустных… «Помните, - рассказывала наставница, - как бы плохо вам ни было, что бы ни случилось, улыбайтесь. Дружите с соседками, дарите улыбки мужчинам, ищите хорошее во всем. За вами постоянно наблюдают. Чем лучше будет ваше настроение, чем легкомысленнее вы будете казаться окружающим, тем дольше вы проживете».

Я спросила ее – когда достаточно изучила язык жестов – а как же Уми? Она злая и вокруг себя сеет только зло. Она явно подрывает моральное состояние остальных наложниц. «Такие рабыни до определенной степени полезны, – ответила наставница. – Они прививают другим покорность, показывают новеньким их место, как они должны себя вести. Но Умидура – она слишком жестока. Если бы она была сдержаннее, то со временем, может быть, стала бы смотрительницей гарема. А так выше обычной наложницы она не поднимется. »

Еще она давала советы, как вести себя с гостями дворца. С мужчинами, которым нужно только наше тело… «Самовнушение – великая вещь. Даже про себя называйте ЕГО господином, повелителем или владыкой. Внушите себе, что выполнять ЕГО желания – высшее ваше счастье. ОН – высшее существо, разумное существо. Вы – маленькое дрессированное животное, с нетерпением ждущее приказа. Каждый ЕГО приказ для вас, как чудо, как дар свыше… И не пытайтесь понять приказы, предугадать их – просто выполняйте. Понять господина вы никогда не сможете…»

«Вот ОН сидит в кресле или на стуле, допустим, работает. Вы сидите на полу рядом и ждете, пока ОН обратит на вас свой царственный взор. Пожирайте господина глазами – ненавязчиво, конечно же; не поднимайте голову выше дозволенного – и возбуждайте в себе желание прикоснуться к НЕМУ, поцеловать ЕГО…»

«Вот ОН приказал вам танцевать. Что вы должны почувствовать? Во-первых, радость оттого, что господин обратил на вас внимание и хочет вами полюбоваться. Во-вторых, легкое волнение потому, что вы можете не справиться, что ваш танец ЕМУ не понравится. В-третьих, неодолимое желание сделать все возможное, чтобы понравится повелителю. Вы знаете свое тело, знаете его прелести, знаете, что любят мужчины, и вы будете двигаться так, чтобы ОН наслаждался вашим танцем. Чтобы ОН захотел вас…»

«И помните. Вы можете наплевать на мои советы. Но мужчины тонко чувствуют разницу… Если будете фригидны, что ж, кол станет вашим последним любовником. Если будете притворятся… все равно долго не протяните, ОНИ не любят фальши. А если сможете забыть свое прошлое, стать рабынями, даже в мыслях думать о себе, как о коврике под ногами хозяина… тогда проживете долго. Таких здесь ценят. »

Ненавижу.

Еще нас тренировали. И впрямь, как животных каких-то. Это был не язык, а именно команды – «лежать», «сидеть», «имя», «танец», «сосать» и много других. Нам под страхом жестокого наказания запрещалось их произносить. В самом деле, собака, орущая «апорт» выглядела бы странно…

Наконец, нас учили сексу. Как правильно «подмахивать», как стонать. Насколько заглатывать член при минете… Уроки давали опытные рабы-евнухи. Кончить они не могли, но «инструментом» своим все чувствовали. И строго оценивали. Это было, наверное, самое унизительное в наших занятиях. Но я, как уже говорила, привыкла…

* * *

Спустя месяц Уми от меня отстала. Я достаточно выучила язык жестов, и к тому же скоро мне должны были позволить говорить. Надо было только обслужить «гостя дворца»…

Однажды меня вызвала к себе Зейна.

- Ох и везучая ты, Иви. Великому Князю, да не забудет он о нас, надоели придворные потаскухи и его личные гламурные наложницы. Он приказал сегодня ночью отправить к нему кого-нибудь из придворного гарема. И главная распорядительница выбрала тебя! Смотри, не оплошай.

Гл. II. Великий Князь

Спальня Великого Князя, да преумножится его богатства, шикарна. Широкая кровать с балдахином, шелковые простыни, камин, изящная резная мебель. Ковры с толстым ворсом и затейливым узором. В углу – терминал дворцового компьютера, а рядом – кресло и прозрачный стеклянный столик. На стенах какие-то драпировки и картины. И как деталь интерьера – я.

Я сижу, как мне сказали, рядом с камином на голом полу. Пол, впрочем, теплый, паркетный… Руки скрещены сзади, спина прямая, ноги подобраны под себя, взгляд опущен на колени. Поза ожидания… я выучила ее еще на Земле.

Нет, забудь о Земле. У тебя нет прошлого, рабыня.

Из «одежды» на мне – ошейник и ножная цепь. Из «украшений» – пара капель почти неслышных духов на гладких-прегладких подмышках и лобке…

Я рабыня, и мне нечего скрывать от своего повелителя.

Скоро придет хозяин. Господин и владыка. Великий Князь, да останется он доволен мной в эту ночь… Скоро, скоро… Или не скоро. Я жду, наверное, уже полчаса и могу прождать хоть всю ночь. Может, он занят на каком-нибудь совете? Может, сегодня ему будет некогда?..

О, я не вынесу этого…

Сидеть в позе ожидания совсем легко – после стольких-то тренировок! Мне даже не скучно – я читаю про себя «молитвы хозяину», как учила психиатр. Медленно, с чувством. Когда «молитвы» надоедают, я верчу головой по сторонам. Конечно, так делать запрещено, поза подразумевает неподвижность, но я уже выучила, когда можно нарушать правила, а когда нельзя… К тому же, в спальне много интересного.

Вдруг – как же я ждала этого момента! – открывается дверь. В спальню входит… он? Не знаю. Я не смею поднять голову, чтобы рассмотреть вошедшего… Так и сижу, замерев в позе ожидания.

Вот ОН проходит мимо. На мгновение я вижу только ЕГО ноги. Сапоги, штаны из дорогой материи, складки плаща. Меня обдает волной воздуха… А сразу за НИМ – какая-то девушка или женщина в зеленом платье до пят. Наверное, платье очень красивое – я-то вижу только нижнюю часть, расшитую золотом и драгоценностями. Женщина остановилась рядом со мной – так, что полы ее широкой юбки ласкают мои колени. Как хочется поднять голову и полюбоваться…

Они о чем-то спорят. Судя по голосу, это все же молодая девушка…

Уходи, уходи, пожалуйста! Сегодня я буду служить Князю…

Я ничего не понимаю из их разговора. Голос у девушки становится просительным. Мужчина отвечает спокойно, повторяя одно и то же короткое слово. «Нет»?

Рядом с ними я вдруг снова начинаю остро чувствовать свою наготу. Вот они – свободные… Как я выгляжу рядом с их красивыми одеждами? Обнаженная, неподвижная… тоже ведь красивая, наверное. Мебель. Предмет роскоши. Пустое место… Ни на корабле, ни в залах гарема невозможно понять, что значит быть рабыней! Для этого обязательно, строго необходимо побыть рядом со свободными и почувствовать на себе… нет даже не презрение, а отсутствие внимания.

Но я не завидую им, это только мешает.

Они свободные. Они хозяева. Я – голое бесправное животное. За ними власть и сила. Любой мой бунт будет тут же подавлен. Что я могу им противопоставить? Вот накинусь на девушку, а она позовет стражу… Чем я буду защищаться отихшокеров? У меня есть только ошейник и цепь на ногах – и те принадлежат не мне. Я сама себе не принадлежу… Я рабыня и должна быть покорной. У меня нет выбора. Они внимательно следят за тем, чтобы у меня не было выбора…

Наставница права – надо внушить себе, что ты вещь, и тогда не будешь страдать из-за этого.

Девушка вдруг срывается на крик, разворачивается и быстро уходит. Истеричка… Я остаюсь наедине с НИМ.

Нагая, покорная, выдрессированная. Наедине с мужчиной, который считает меня вещью, игрушкой для наслаждения.

Так это все-таки Князь или нет? Наверное, да…

Я слышу, как ОН раздевается, бормоча что-то под нос. Сбросил плащ. Что-то расстегивает… Мне так хочется взглянуть на него украдкой, но не смею… Вот ОН роется в баре. Что-то наливает. Проходит мимо меня – я опять вижу только ноги – и устраивается в кресле напротив терминала. Делает несколько глотков из бокала и звонко ставит его на столик…

«Ко мне»

Это команда! Не помогая себе руками, я встаю и иду к НЕМУ.

Да, это он… Князь… мой повелитель и владыка… мой… мой хозяин.

Человек, которому я принадлежу.

Я шагаю аккуратно, на полную длину цепи. Ступни утопают в толстом ковре. Руки по бокам, кончики пальцев касаются бедер… Хозяин смотрит на меня! Его взгляд поднимается по моим бедрам, скользит по безволосому лобку и плоскому животу, задерживается на полной упругой груди… Оценивает!

Шесть коротких шагов, и я мягко опускаюсь на колени перед креслом повелителя в позу покорности…

Чувствую себя голой. Безумно хочется прикрыться руками, но я сдерживаюсь. Словно и не жила последние три месяца без одежды … Стоило одетому мужчине оценивающе посмотреть на мое тело, как во мне проснулась древняя женская стыдливость.

К счастью, повелитель отвлек меня от этих вредных мыслей. Его рука взяла меня за подбородок и подняла мою голову вверх. Наши взгляды встретились. Ах, какие красивые у него глаза… смотрит прямо в душу… я интересна хозяину!.. Нет. Всего лишь посмотрел, какого цвета у меня глаза. И теперь вертит мое лицо то влево, то вправо.

Мне приятно, что повелитель любуется мною. Прикосновение его пальцев – ласка для меня. По телу разливается приятное тепло и я улыбаюсь…

Владыка что-то говорит. Ничего не понимаю. Как собачонка, чувствую, что голос добрый, а смысл понять не могу… И как собачонке, мне остается только преданно-преданно смотреть на хозяина и улыбаться.

«Имя? »

Эту команду я знаю.

- Иви, - откликаюсь я. Это все, что мне позволено произносить…

Повелитель улыбается, он доволен. Я тоже рада.

«Ждать», - командует хозяин и убирает руку. Я снова усаживаюсь в позу ожидания – как возле камина – и… и жду.

Сижу неподвижно. Хозяин работает – стучит по клавишам, что негромко надиктовывает… Я вслушиваюсь в его голос.

Интересно, когда он закончит? Как бы привлечь его внимание?

Опасаясь вертеть головой и даже менять ее наклон, я внимательно рассматриваю то, что попало в поле зрения. Мой взгляд падает на сапоги Князя…

А если поцеловать их?

Я представила, как мой язык скользит по теплой, чуть запыленной черной коже… Повелитель так близко, что я чувствую его запах… Я бы вылизывала его сапоги, как его самого… Мое тело уже непроизвольно тянется вперед…

Внезапно в горле пересыхает.

Он приказал ждать. Он занят. Если бы он хотел моей инициативы, то дал бы другую команду. Нет, Иви, даже не пытайся.

Я снова беру себя в руки и жду. В конце концов, не так уж сложно… Нет, сложно! Права была наставница, утерпеть, когда сидишь у ног хозяина, очень трудно. Но все терпят… Терплю и я.

Князь берет со столика бокал, допивает – опять же, я только слышу все это – и сует мне его под нос…

«Неси. »

Чего он хочет?!

Я в недоумении. Нас к такому не готовили! Принеси? Отнеси? Или…

Я беру бокал из рук повелителя, причем успеваю озорно поцеловать его пальцы. Аккуратно встаю и иду к бару, шагая «на всю цепь». В баре одна бутылка явно выделяется – уже откупорена и стоит отдельно, а не в ряду. Ага…

Беру бутылку и вытаскиваю пробку. Ай, не вытаскивается! Зубами ее, зубами… Наконец, проклятая деревяшка поддалась. Наливаю в бокал… вина?.. или что там?.. и сколько наливать?!

До половины хватит, наверное… Тут мой взгляд падает на поднос. Стеклянный или хрустальный – не пойму. Абсолютно прозрачный. Не думая, ставлю бокал на поднос, беру в руки и поворачиваюсь к хозяину.

Куда он смотрит – на бокал или на мою грудь?

Нагота не должна меня смущать. Наоборот, мне должно быть приятно, что повелитель смотрит на меня… Разученной «походкой рабыни» возвращаюсь к Князю. В каждом шаге чувствую, как натягивается ножная цепь.

Возле кресла снова опускаюсь на колени. Только руки – не за спиной, а протягивают поднос с бокалом вверх, к повелителю. Лицо спрятано между плечами. Называется «поза служения».

Поднос же прозрачный. Хозяин все видит сквозь него…

Мой владыка делает всего один глоток и возвращает бокал на поднос. Что ж, поработаю вместо столика. Мне даже радостно, что хоть так могу послужить хозяину. Я улыбаюсь…

Но через пару минут мне не до улыбок. Руки каменеют, и держать их неподвижно над головой все труднее. А бокал с подносом предательским звоном выдают малейшую дрожь… Кусаю губы, благо – никто не видит. Наконец решаю, что лучше уж тихонько качать поднос из стороны в сторону, чем надоедать любимому хозяину своей неуклюжестью… Руки все еще ноют и потихоньку наливаются свинцом, но больше ничто не звенит.

Хочется плакать, но я терплю. Сколько прошло времени? Пятнадцать минут? Полчаса? Повелитель увлечен работой, и всего два раза пригубил из бокала. Ну конечно, у него целый Дом на плечах. А у меня, подумаешь, всего поднос с полупустым бокалом.

И вдруг становится тихо. Не слышно ни щелканья клавиш, ни голосовых команд… Кожей чувствую, что хозяин смотрит на меня. Поднос стал легче – он взял в руки бокал…

«Танцуй»

А откуда-то уже доносится знакомая мелодия… Поднос в сторону, встаю. Руки за голову, ладони прячу под волосами. Локти свожу вместе над головой. Правой ногой, чуть согнутой, прикрываю лобок. И жду нужных аккордов…

БАМ! Руки взмывают вверх, за ними, будто взрываясь, устремляется копна моих иссиня-черных волос. Правую ногу – вперед, докуда пускает цепь. Я вся устремляюсь навстречу повелителю. Первое движение…

Как на тренировках, музыка проникает внутрь меня, рождая непонятный огонь, который заставляет тело двигаться. Но тут к нему примешивается что-то еще.

Хозяин смотрит на меня.

И каждое движение подчинено общей цели – показать себя, то есть свое тело, с лучшей стороны. Порой я даже импровизирую. То взмахну головой, демонстрируя свою роскошную гриву, то повернусь боком и подниму вверх руки, чтобы повелитель по достоинству оценил мою грудь и напряженные от возбуждения соски, то вильну бедрами в опасной близости от кресла… И по глазам Князя вижу, что мой танец ему нравится!

Наготы я уже не стесняюсь. Ну и что, что передо мной мужчина? Ну и что, что я вижу его в первый раз? Многие девушки танцуют стриптиз для своих парней… А я не девушка, я рабыня, о чем излишне часто, при каждом слишком вольном па, мне напоминает цепь на лодыжках. И нагота для рабыни – обычное состояние. И танцевать я буду не тогда, когда сама захочу, а когда этого захочет мой хозяин. Ибо его желание для меня – закон, а его слово – приказ. Потому что иначе…

А иначе и быть не может.

Хозяин захотел – и вот я танцую. Как приятно ловить его восхищенные взгляды! Я уже давно оставила заученные движения и импровизирую. Благо, мелодия мне знакома. Цепь на ногах конечно мешает, слишком уж коротка… Но я, вопреки советам наставниц поменьше двигать ногами, акцентирую на цепи больше внимания. Пусть звенит!

Интересно, он видел танец живота? Скоро как раз будет подходящий фрагмент.

И мне абсолютно не важно, что танец живота скорее всего относится к запрещенным воспоминаниям, и что скорее всего Князю показывали земную диковинку. Движения мне диктует моя страсть…

Вдруг музыка затихает. Я прекращаю танец и опускаюсь в позу ожидания перед хозяином – так близко, что чуть не касаюсь коленями носков его сапог. Спина прямая, руки скрещены сзади, взгляд опущен… Шумно и часто дышу после танца, отчего грудь так и ходит вверх и вниз.

«Ко мне»

Вновь непонятная команда… недоуменно смотрю на повелителя и вижу, как он похлопывает себя по коленям. Прыгай, мол, сюда, детка… Счастливая, я быстро вскакиваю и бочком пристраиваюсь на коленях у хозяина. Его богатые одежды ласкают мою кожу, сквозь тонкую рубашку я чувствую стальные мышцы повелителя, прижимаюсь к по-мужски крепкому телу… Одной рукой повелитель обнимает меня за талию, другой ласкает мои бедра. В ответ я обвиваю своими тонкими ручками его могучую шею. Лицо Князя оказывается в считанных сантиметрах от моего, но я пока не смею приблизиться.

Широкая и грубая мужская ладонь скользит по моей гладкой коже, рождая во мне бурю эмоций. Чуть-чуть задержавшись на моем животике, она ползет выше и полностью накрывает левую грудь. В сосках сладко ноет, между ног разгорается пожар… Не выдерживаю и легонько целую хозяина в губы. Для этого мне приходиться немного приподняться – даже сидя у князя на коленях, я ниже его.

Внезапно повелитель опрокидывает меня на спину. Я не сопротивляюсь и откидываюсь назад – прямо на подставленную под мою спину руку. Расслабленно полулежу в объятиях своего владыки… Его свободная рука возвращается к моим бедрам. Сам хозяин склоняется над моей грудью и целует ее. Я вся млею и выгибаюсь, подаюсь навстречу его губам… Настойчивая ладонь князя изучает плавные изгибы моих бедер и талии, губы проверяют нежную упругость моей груди. Язычком играет с каменными от вожделения сосками, зубами слегка покусывает их…

Запустив пальцы в мои волосы, хозяин поднимает мою голову и целует меня в губы. Я с готовностью отвечаю, приоткрывая рот и прижимаясь к повелителю, буквально вешаясь на него. О, это вовсе не целомудренный поцелуй, какой показывают по телевизору, когда губы лишь касаются друг друга… Сильный, уверенный, царственный язык князя легко проникает в мой покорный рот. Повелитель целует меня властно и глубоко. У меня захватывает дух, но я не смею оторваться от этих жестких колючих губ, немного пахнущих вином и каким-то ароматным дымком.

Хозяин отстраняет меня сам. С сожалением подчиняюсь, с озорной улыбкой глядя ему в глаза. Мне нельзя разговаривать, да и вряд ли князь знает нижний язык, язык рабов… Поэтому глаза, лицо – мое единственное средство общения, и я изо всех сил стараюсь выразить взглядом и мимикой свою рабскую любовь и бесконечную покорность…

Князь мягко, но настойчиво сталкивает меня со своих колен.

«Сосать»

Ура-ура-ура-ура…

Я становлюсь на колени между ног князя и сначала робко, с оглядкой, но потом все смелее расстегиваю его брюки. Наконец, добираюсь до его члена… Скрещиваю руки за спиной – ими пользоваться нельзя, если господин не пожелал иначе. Наклоняюсь вперед, подцепляю языком и втягиваю в рот пенис владыки. Мягкая и безвольная сосиска… однако ж, длинная и толстая, уже заполнила весь мой рот… Дразню ее язычком, старательно вылизываю и согреваю дыханием, как учили.

Чувствую, как член повелителя растет, набухает и твердеет, вытягиваясь в жезл. Конечно, он уже не помещается в мой рот… Обхватив верхнюю часть губами, язычком дразню самый кончик. Наконец, появляется головка; орудие моего князя стоит во всей красе. Губами прикрываю зубы и нанизываюсь ртом на него. Зажимаю головку между языком и небом, и – вперед-назад, вперед-назад… Сначала медленно, чутко отвечая на любую судорогу нежного органа. Движения широкие – головка князя то оказывается в кольце моих губ, то упирается в мое горло. Сглотнуть я не могу, и постепенно член повелителя покрывается моей слюной. Губы скользят легко, и я двигаюсь все быстрее и быстрее…

Наградой мне становится участившееся дыхание хозяина и его ставший совершенно твердокаменным член.

Но долго так продолжаться не может… Устав, я выпускаю пенис изо рта и принимаюсь целовать его и дразнить губами и язычком. Захожу и слева, и справа, и снизу. Языком вдоль ствола вверх… поцеловать, подразнить головку, чтобы член весь напрягся… и вниз, посасывая нежнейшую кожу своими губками…

Отдохнув, я снова беру орудие князя в рот и начинаю «работать головой». Хозяин кладет руку на мою голову и запускает пальцы в волосы. Может, он хотел просто поиграть ими, но я поняла этот сигнал по-своему… Уперев головку хозяина в свое горло, я принимаюсь заглатывать член. Все глубже и глубже, не обращая внимания на боль. Как хорошо, что нас так долго тренировали, подавляя рвотный рефлекс… Останавливаюсь, только когда нос упирается в покрытый колючими волосиками лобок повелителя.

Могучий пенис владыки никак не желает покориться изгибам моего горла, норовя выпрямиться, отчего мне немножко больно. Однако эта боль приятна… Нежнейший орган хозяина в твоем рту – высшее доверие для рабыни. Его рука, покровительственно треплющая твои волосы – высшая награда…

Оральный массаж – тонкое искусство. Головой то влево, то вправо, то по кругу… короткие, всего на пару сантиметров, фрикции… безуспешные, но такие приятные для хозяина, попытки сглотнуть… Часы тренировок, когда ценой ошибки было жесточайшее наказание нейрохлыстом, не прошли даром. Стоны повелителя красноречиво говорят об охватившей его сладкой муке.

В ушах шумит, воздуха уже не хватает. Аккуратно выпускаю пенис князя из сладостного плена. Хочется тут же втянуть в себя воздух, но я не тороплюсь. Нельзя прерывать ласку… Губы колечком – и по кругу, чтобы головка владыки скользила по внутреннему ободку. Медленно выдыхаю и снова втягиваю воздух, подразнивая хозяина язычком. Нужно аккуратнее, такой лаской можно легко вызвать разрядку.

Внезапно член напрягается. Пальцы князя вцепляются в мои волосы, и он начинает «натягивать» меня. Я не сопротивляюсь, торопливо подстраиваясь языком и горлом. Хозяин задал высокий темп, и я стараюсь; чувствую, что развязка близка.

Стон повелителя вдруг переходит в приглушенный хрип. Член пульсирует в моем рту, выбрасывая вязкие капли. Струя спермы бьет прямо в горло – раз, второй, третий… Рот наполняется спермой, и я плотно обхватываю ствол владыки губами, чтобы ни одна драгоценная капля не пропала. Запрокидываю голову и, обсасывая обмякший пенис, аккуратно выпускаю его изо рта. Преданно глядя в лицо хозяина (он, впрочем, не смотрел на меня), глотаю его теплое и вязкое семя…

Возвращаюсь к члену и тщательно, словно кошка, вылизываю его. Он должен быть чистым… Никакой реакции. Вновь превращается в большую сардельку, будто и не ласкает его ртом умелая наложница…

Зато чистая сарделька.

Я готова «чистить» хозяина хоть всю ночь, если он пожелает. Да что там, с той же любовью я бы вылизывала и его ботинки, даже если бы он их перед этим снял! Но у князя другие планы.

«Неси»

И бокал мне протягивает.

Ага, еще выпить хочет.

Беру в руки бокал и осторожно поднимаюсь на ноги. С солоноватым жжением во рту и двойственным чувством в душе «отмеряю цепь» к барному столику. Да, я удовлетворила хозяина, понравилась ему. Но в то же время я боюсь, что этим он и ограничится. У князя куча дел, и ему просто некогда всю ночь забавляться с рабыней… Просто спать тоже надо.

Снова вожусь с пробкой. Наконец, вытаскиваю… Слышу, как князь хлопает в ладоши – зовет меня. Испуганно оборачиваюсь, неужели я заставила его ждать?! Нет, он просто показывает пальцами букву «V».

Два? Два чего? Две дозы? Два бокала?! Показываю хозяину на его бокале сначала обычную мерку, потом двойную. Он смеется моей сообразительности и отрицательно мотает головой. Показывает сначала на себя, потом на меня, и снова букву «V»…

Ага, два бокала! Ему и мне!

Второй беру из целой грозди, висящей над столиком. Осторожно наливаю вино в оба – столько же, сколько в прошлый раз. Подноса нет…

По бокалу в руки, и оборачиваюсь к хозяину. Он уже разделся, сидит в кресле, смотрит на меня… Бокалы в ладонях чуть в стороны, чтобы не мешали князю любоваться моей наготой, и иду к нему походкой зовущей и всегда покорной наложницы. С открытой улыбкой гляжу ему прямо в глаза. Нельзя, конечно… но не на его орудие же мне смотреть, в самом деле! Однако хозяин с одобрением встречает мой взгляд. Оказывается, ему и впрямь приятно видеть веселую наложницу.

Проклятая цепь на ногах! Если бы она не звенела так при каждом шаге, я бы в самом деле поверила, что мы просто любовники, а не покорная рабыня и всемогущий господин.

Опускаюсь на колени перед креслом, целую бокал хозяина и протягиваю его ему. Князь забирает бокал… чокнемся? Еще чего, размечталась… Обожающе гляжу на повелителя и подношу бокал к губам одновременно с ним. Вино прохладное, чуть сладковатое, алкоголь приятно согревает горло. Я пью залпом, мелкими глотками, стараясь, чтобы чудесный напиток побывал в самых дальних уголках моего рта. Хозяин у меня хитрый, после оральных ласк нарочно дал мне выпить ароматного вина, чтобы я прополоскала рот… Не буду его расстраивать.

Допив, ставлю бокал на столик и усаживаюсь поудобнее в позу ожидания. Только взгляд – преданный-преданный - направлен не вниз, а на повелителя. Он тоже допивает и убирает бокал… Протягивает мне руку. Хочу ткнуться в ладонь лицом, лизнуть ее, но не успеваю. Хозяин подхватывает пальцем кольцо, намертво прицепленное к моему ошейнику, и встает, утягивая меня за собой. Я покорно встаю следом. Это даже приятно – когда тебя за ошейник тянет не бездушная цепь, а хозяйская рука…

Князь намного выше меня. Я запрокидываю голову и встаю на цыпочки, чтобы встретить его губы. Целуемся, как ошалелые от долгой разлуки любовники. Своими слабыми ручками я обнимаю хозяина; со священным трепетом провожу ладошкой по широкой спине и могучим плечам. Повелитель, конечно же, никакого трепета не испытывает. Он крепко прижимает меня к себе за талию, а свободной рукой пускается в чувственное путешествие по моему телу. Голова кружится, в ушах шумит, тело предательской дрожью отвечает на ласки хозяина.

А потом вдруг… потом происходит то, о чем мне никто не рассказывал, не предупреждал… к чему я совсем не была готова. Князь подхватывает меня под колени и поднимает на руки. Меня! На руки! Никто никогда до этого, а тут… Меня, бесправную нагую рабыню для удовольствий! Сам князь! На руки!!! Отказываясь воспринимать этот факт, мое сознание стремительно соскальзывает в небытие…

Прихожу в себя уже на кровати. Хозяин просто бросил меня на нее – от удара я и очнулась. Широкая, мягкая, теплая – для меня, рабыни, три месяца спавшей на полу, кровать уже была бы чудом, если не был так прекрасен сам вечер… А князь уже надо мной. Покорно раздвигаю ноги – у нас в гареме такая поза называется «колесо» из-за того что колени раздвигаются, а скованные цепью лодыжки нет. Не самая удобная для рабыни поза… но нас ведь не спрашивают.

Хозяин входит в меня. Твердый горячий член проникает в меня не грубо, но настойчиво, медленно, но неотвратимо. И останавливается, только войдя до упора…

Лежу под повелителем. Гляжу на него с улыбкой сверху вниз. Его член в моем лоне рождает восхитительное чувство наполненности. Внизу живота рождается и расползается по всему телу сладкая истома… Приподняв мою голову на своей ладони, хозяин снова целует меня в губы – медленно, но властно и глубоко. Я обнимаю князя и с готовностью отвечаю на поцелуй, впуская его настойчивый язык в свой покорный рот. Свободной рукой повелитель наслаждается податливой упругостью моей груди, и одновременно начинает двигаться бедрами… О, нет, это еще не полноценные фрикции. Медленные, осторожные движения; владыка словно пробует меня – то вверх, то вниз, то по кругу… Изредка его твердокаменный член чуть-чуть выходит из меня, но тут же снова устремляется в нежную теплоту моего лона.

Сладкая пытка продолжается несколько минут. Князь запрокидывает мне голову и целует мою шею, поднимается выше и вторгается языком в ухо. Потом отстраняется чуть-чуть и смотрит сверху вниз, любуясь маской покорности и похоти на моем лице. И снова целует меня в губы. Наше дыхание опять смешивается.

Движения становятся быстрее и размашистее. Неужели… кажется, да… Нет. Хозяин внезапно покидает мое лоно и соскальзывает с меня на бок. Я пока не понимаю, чего от меня хотят, а он уже поднимает мои ноги. Но от меня не требуют понимания – только послушания… Мои ноги задраны, колени прижаты к груди. Щиколотки вместе со сковавшей их цепью оказываются где-то за головой. Лоно открыто и ничем не защищено от вторжения, чем хозяин тут же пользуется. Его член входит в меня быстро, решительно, словно кинжал в ножны, я даже охнуть не успеваю…

Владыка вновь оказывается сверху, мои ноги оказываются в ловушке между моей мягкой и нежной грудью и его могучим торсом. Своим весом он подавляет меня; даже если бы я захотела, то не смогла бы вырваться. Лоно беззащитно и открыто для любых атак…Собственно, в этом и вся прелесть такой позы. Хозяин имеет меня, как хочет и сколько хочет, а я не в силах ему помешать, и вообще никак не могу вмешаться в процесс.

В этот раз князь не нежничает. Долбит и долбит меня сверху вниз часто и размашисто. Он сам задал темп и регулирует глубину. А мне остается лишь раз за разом покорно принимать в себя его член и беспомощно стонать… Но хозяин не обращает на это внимания. Я рабыня для удовольствий, и мой удел – принадлежать хозяину в постели… Вот он и использует меня по предназначению… владеет мной.

Но как же приятно принадлежать такому мужчине… Даже не думала, что так приятно не отдаваться, а принадлежать, когда от моей воли ничего и не зависит.

Движения владыки ритмичны и неотвратимы, словно меня имеет бездушный автомат, а не живой человек. Я растворяюсь в этом ритме и теряю контроль над собой. Оргазм подступает, больше нет сил противиться… Перед глазами вдруг все взрывается. В измученном лоне распускается цветок удовольствия и захватывает все тело. Наверное, я кричу и впиваюсь ноготками князю в плечи… Хорошо, что они у меня аккуратно подстрижены.

А что сам владыка? А ничего. Будто и не дергается под ним несчастная рабыня… Даже сильнейший оргазм, придавший мне сил, не помог вырваться из железной хватки хозяина. Он по-прежнему жестко контролирует меня и не дает никакой свободы. Темп не меняется ни на йоту. Член князя, твердый, как скала, все так же раз за разом врывается в мое покорное лоно. Ну точно, машина… А оргазм не отпускает. Я проваливаюсь в сладостную истому, и каждое движение хозяина вызывает во мне маленький взрыв удовольствия. Прилив сил отступает. Я превращаюсь в слабую безвольную куклу в руках князя. Кажется, кричу…

Нет, точно кричу! И хозяин кричит вместе со мной! Точнее, рычит, словно злобный зверь… Его член налился новой силой, набух. Движения все резче и глубже. Наконец, и силам владыки приходит предел… Орудие хозяина пульсирует, и у меня внутри бьется тугая мощная струя. Второй оргазм, опустошительное чувство удовлетворенности и тяжелое тело князя обрушиваются на меня одновременно…

Меня только что поимели.

Прихожу в себя рядом с хозяином. Если бы он не слез с меня, то наверное придушил бы… А сейчас лежит рядом, закинув руку под голову и уставившись в потолок, и тяжело дышит. Я переворачиваюсь и тесно прижимаюсь к его боку. Класть на него голову не осмеливаюсь, только легонько целую его мускулистую грудь и ласкаю ладошкой. В ответ князь треплет мои волосы.

«Воды»

Послушно слезаю с кровати и иду к бару, прислушиваясь к своим ощущениям. Лоно ноет… измученное и довольное… впрочем, как и я вся.

У бара я замираю. Вряд ли вода в одной из бутылок… Зато есть два краника. Выбираю наугад левый, плескаю немножко из него в бокал. Принюхиваюсь, пробую на язык… Вода! Беру другой бокал, наполняю на две трети и иду к хозяину. У кровати опускаюсь на колени в позу служения. Холодная ножная цепь прижимается разгоряченному лону.

Хозяин забирает бокал и жадно пьет. Потом возвращает бокал мне.

«Место»

Одна из самых недвусмысленных команд, пожалуй. И уж точно самая противная.

Встаю. Бокал отношу в бар и возвращаюсь на «свое место». Цепь позвякивает при каждом шаге, а я прислушиваюсь, не позовет ли хозяин… Нет. Уже сопит. Засыпает…

Возле камина ложусь на голый, но теплый пол и сворачиваюсь калачиком. Можно спать, но я не могу. В душе борются девушка и рабыня. Чувствую, что хозяин доволен мной, и потому счастлива. Но как он мог отослать меня? Воспользовался мной и отложил в сторону… Ну да, я же рабыня. Вещь. Меня ведь не волнуют чувства зубной щетки.

Также и князь. Поимел меня, и больше я ему не нужна. Лежу на полу, как использованная вещь. Безмолвный сосуд для его семени… Это нормально, это в порядке вещей. Так и должно быть. Я рабыня, а не свободная девушка, и князя не должны волновать мои чувства. Не должны.

Но почему? Ведь я все же чувствую!

Гл. III. Живая статуя

Утром сказка продолжилась. Меня тихонько разбудила рабыня-прислужница – низшее существо во дворце; ниже даже, чем мы, простые наложницы. Она прикатила столик с завтраком, разбудила меня и ушла. Сонная, я все же верно уселась в позе ожидания и принялась неподвижно ждать.

Князь дрых еще минут пятнадцать, пока не прозвенел будильник. Потом принял душ – я встретила его с полотенцем и счастливой улыбкой. Уселся перед своим завтраком – я умело, как учили, прислуживала ему. Позавтракав, князь сунул мне в рот конфетку-тянучку, потрепал меня по голове, оделся без моей помощи и вышел.

Я осталась одна перед недоеденным завтраком. Глотая слюнки, я размышляла – стащить пирожное или бутерброд с сыром? А может, вообще не стоит рисковать? Сомневалась я слишком долго. Через пару минут в комнату маленьким смерчем ворвались несколько слуг – свободных, кстати, – и рабынь-прислужниц. Они быстро и ловко укатили столик, поменяли напитки и посуду в баре, убрали смятые простыни и постелили свежую постель, повесили в душе новое полотенце и увели меня. Правильно… Все-таки князь достаточно могущественный человек, чтобы не использовать «расходные материалы» по два раза. Ему нужны только чистые и свежие вещи. Наложницы, например…

Мне снова стало горько и захотелось плакать.

* * *

Плотный завтрак в гареме несколько успокоил меня. Вкусная еда и ставшие привычными за месяц стены привели мои нервы в порядок.

После завтрака меня вызвала к себе Зейна.

– Поздравляю! Далеко не каждая наложница удостаивается личного внимания самого Великого Князя, да не иссякнут его богатство и здоровье.

«Можно мне теперь разговаривать? » - спросила я языком жестов.

– Да. Теперь можно.

– К-к-князь… он… – после месячного молчания слова давались с трудом. – Он остался доволен мною?

– Если бы это было не так, ты бы уже знала.

– Он сказал что-нибудь обо мне?

Зейна пожала плечами.

– Спроси у Дэйры, это она предложила тебя. Мне она ничего не говорила.

Я кивнула и опустила глаза. Дэйра – старшая распорядительница в гареме, и она была последним человеком, с кем я хотела разговаривать. Ей лучше лишний раз на глаза не попадаться – она и так знает все обо всех.

– Что такое? Ты плачешь?

Сама не заметила, как такое получилось.

– Нет-нет, все в порядке.

– Я же вижу. Расскажи.

Последнее слово прозвучало, как приказ. Отмолчаться я не могла. Собравшись духом, я выпалила:

– Зачем вы говорите, будто Князь удостоил меня своим вниманием, будто это честь? Ведь это Дэйра подложила меня под него, и моей заслуги тут нет. А Князь… он просто использовал меня, а назавтра уже забудет. Какое же тут внимание? Зачем так лицемерить?

– Замолчи, дура! – зашипела Зейна. Я вся сжалась от страха. Её притворные искренность и радушие пропали. Я снова почувствовала себя нагой беспомощной рабыней перед всесильной смотрительницей гарема, могущей наказать меня или даже казнить, как ей угодно.

Зейна огляделась и продолжала.

– Безмозглое неблагодарное животное! Ты даже не представляешь, какое счастье выпало на твою долю! Я вот, например, ни разу… А ты, тупая скотина… Радуйся тому, что было, и не думай о том, что будет. Дольше проживешь.

* * *

В тот день меня освободили от занятий. Я выспалась и потом бродила по гарему, дожидаясь, пока освободятся Аня и Айра. Мы болтали весь вечер – они, конечно, языком жестов, а я нормальным голосом. Мои подружки, конечно, были удивлены, что мне теперь позволено говорить. Я им все рассказала, и про Князя тоже, но они до конца так и не поверили. Ну и пусть их.

Спросить у Зейны или Дэйры они, понятное дело, побоялись.

* * *

На следующий день, точнее вечер, у Аньки и Айры тоже представилась возможность заслужить право говорить. Зейна решила, что наша подготовка закончена, и мы готовы к «использованию по предназначению».

Каждый вечер во дворце Князя продолжался нескончаемый праздник для великовозрастных дебилов из элиты Дома. Эти мероприятия устраивались в основном для поддержания престижа Князя. Редко кто из по-настоящему влиятельных свенов бывал на них – если только свободный вечер у них накладывался на желание развлечься.

Ну а мы, дворцовые наложницы, были одним из главных «блюд», расходных материалов и украшений для подобных вечеров.

* * *

Я – статуя. Живая деталь пейзажа.

Меня приковали спиной к фонарному столбу. Руки завели за голову, за столб и плотно зажали в стальных браслетах, вмонтированных вертикально в столб на уровне затылка. Ноги остались относительно свободными – ножную цепь просто скрепили замочком с кольцом у основания столба, но не стали укорачивать.

Фонарь надо мной вынесен вперед, чтобы ни одна тень не скрадывала изгибов моего тела. Не для того рабынь держат обнаженными, чтобы какая-то тьма скрывала их прелести.

Смотрительница решила, что ночи с Князем было для меня достаточно для начала, и потому в мой первый рабочий вечер меня определили на непрестижное место живой статуи. Айру и Аню, например, отправили в танцевальную группу, где шансы «поймать гостя» были гораздо выше. Но я не обижалась. Мне-то уже можно разговаривать, а моим подружкам это право еще надо было заслужить.

До чего я дошла – желаю своим подругам по несчастью, чтобы их трахнули. Неважно кто, неважно как… Причем искренне желаю, от всего сердца. Потому что так будет лучше. Потому что…

Усилием воли заставила себя не думать об этом.

Напротив меня, под таким же фонарем, прикована еще одна «живая статуя». Я знаю ее, видела в гареме. Жеси ее зовут, мы перемигиваемся, когда никто не видит… Слева от меня аллея уходит вглубь сада, и метров через двадцать я вижу еще пару фонарей и пару рабынь, незнакомых мне. Интересно, по всему саду к каждому столбу прикована нагая девушка? Вряд ли, в гареме просто нету столько наложниц. Хотя, к столбам вполне могут поставить обычных рабынь-прислужниц. В столичном мире таких можно покупать сотнями.

Справа – «главная площадь», место основных «торжеств». Я мельком поглядываю в ту сторону. Нельзя, но… главное – «не светить глазами». «Золотая молодежь» развлекается. Гуляют парочки. Парни что-то обсуждают. Девушки блистают украшениями и шикарными вечерними платьями. На их фоне особенно жалко выглядят голые наложницы, с вечно опущенными взглядами и по-рабски услужливой улыбкой. Мелко семеня скованными ногами, они разносят напитки и закуски, внимательно ловят малейший знак внимания и спешат исполнить любую прихоть хозяев.

Играет музыка. Где-то танцуют Айра и Аня. Я вижу далеко не всю площадь.

За моей спиной кричат две девушки… Зверем воют, рыдают в голос, надрываются, связки срывают. Я, конечно, привыкла к таким представлениям за последние три месяца. И я орала, когда меня наказывали, и других послушать пришлось… Но тут было что-то другое. В каждом крике – дикая боль, мольба, отчаяние и страх перед смертью. А еще – нечеловеческие попытки вырваться из оков, убежать от боли, спастись от смерти. Я прямо слышу, как трещат суставы и рвутся мышцы в бесплодных усилиях… И уже наяву, а не в воображении, я слышу веселые разговоры и взрывы хохота, сопровождающие каждый новый крик умирающих девушек.

Мурашки идут по коже… Но я ожидала чего-то другого? Каждый день в гарем привозят новеньких. Почти каждый вечер кто-нибудь не возвращается… И все-таки, дико страшно. Я надежно прикована к столбу – не вырваться, не убежать. Заскучает кто-нибудь, захочет поразвлечься – и уже я будут рыдать, умолять о пощаде, тщетно бороться с бездушным металлом и заходиться в крике. Пока не умру.

Пока не умру.

Я так и не узнала, кто были те две девушки – свободными, наложницами из наших, или низшими рабынями. Их убивали часа три, наверное. И все это время они кричали.

* * *

Стоять возле столба было легко – сказывались драконовские тренировки. Чтобы не было так скучно, мы с Жеси строили друг дружке забавные рожицы, когда рядом никто не гулял. К тому же, мы не должны были стоять неподвижно, как в рабских позах. Наоборот – нам вменялось в обязанность плавно пританцовывать, насколько позволяют оковы. Вот я и переминалась с ноги на ногу, крутила бердами, приседала и потягивалась на цыпочках. Куда труднее было с руками. Они были жестко зафиксированы вертикальными браслетами, никаких цепочек, дарующих хотя бы призрачную видимость свободы. Кроме того, поднятые вверх и заведенные за голову, руки быстро онемели от слабого притока крови.

Я сцепила пальцы в замок, чтобы ослабить давление на кисти… и, пожалуй, больше ничего сделать нельзя было. Когда зачесалось за ухом – пришлось извернуться и почесаться об столб. Пальцами не дотянуться было никак.

Было уже за полночь. Половина гостей разошлась, и веселье поутихло. Оставшиеся, однако, продолжали отрываться на полную катушку. Вот, например, парочка на скамейке слева от моего столба. Пришли со стороны сада. Он весь расфуфыренный, она в скромном узком коротком платьице. Он недвусмысленно обнимал ее за бедра и шептал что-то на ушко, она глупо хихикала, скромно спрятав руки за спиной. Уселись на скамейку и принялись целоваться… Через минуту уже платье девушки было спущено до талии, обнажив грудь, но за подробностями я не приглядывалась. Боялась.

А вот другая парочка. Вышли со стороны площади. На девушке шикарное платье до пят и с открытыми плечами. Да и держится она с достоинством, хотя и позволяет парню обнимать себя за талию.

Мне сразу не понравились эти двое. Я уже привыкла не к гуляющим передо мной гостям дворца – они почти не обращали внимания на безымянных нагих рабынь, прикованных под фонарями. Но эта парочка как раз нами интересовалась. А конкретно – мною.

Они остановились прямо передо мной. Я продолжала тихонько танцевать, не смея поднять глаза, но чувствуя на себе их взгляды. Девушка подошла ближе и положила руку на мое бедро. Провела вверх и вниз… Я, как учили, сделала пару движений навстречу ласке, потершись бедром о нежную ладонь госпожи.

«Вот замечательно, – еще подумала я, прогнав свои страхи, – Они возьмут меня к себе на ночь. Уж лучше прислуживать этой паре, чем торчать здесь всю ночь».

Девушка прервала мои мысли, вдруг подняв вторую руку и пребольно, ногтями, ущипнув мой беззащитный сосок. Я взвизгнула и дернула руками (с таким же успехом я могла бы попытаться сдвинуть скалу), но тут же успокоилась и снова заулыбалась. Тем более, что госпожа больше не мучила меня, а нежно ласкала мои груди. Я подалась вперед, подставляясь под ласковые ладони.

Взяв меня за подбородок, девушка подняла мое лицо и заставила посмотреть ей в глаза. Высокомерные, холодные, жестокие… На меня словно вылили ушат презрения. Я вдруг поняла, что им вовсе не нужна ни наложница, ни служанка на ночь. И почему-то стало ужасно страшно, и захотелось убежать. Но как я могла, намертво прикованная к столбу? Все что я могла, я делала – подчинялась рукам этой злой аристократки, смотрела ей в глаза, приветливо-покорно улыбалась и старалась не дрожать от страха.

Обернувшись к своему кавалеру, который в это время занимался Жеси, девушка что-то ему сказала. Он ответил. Она снова что-то произнесла. Они вроде начали спорить… Не понимая ни слова, я в который раз почувствовала себя ущербной.

Видимо, аргументы парня были весомее. Девушка быстро сдалась, и бросив меня, разозленная вернулась к нему и Жеси. Парень, не будь дурак, тут же обнял ее и поцеловал. Его подруга вроде успокоилась…

А дальше… Дальше галантный кавалер достал из кармана кляп в форме вытянутого яйца и приблизился к Жеси. Наложница с готовностью взяла его в рот и сама склонила голову, чтобы гостю дворца было удобнее застегнуть ремешки. Я успела подумать «Вот блин, они выбрали Жеси, а не меня, торчать теперь здесь…», однако через несколько секунд мои волосы встали дыбом от ужаса.

Надев на Жеси кляп, парень достал откуда-то прозрачный пакет и быстро накинул его на голову наложницы, ловко затянув у нее на шее ремень-липучку. Пакет тут же сжался, облепил лицо рабыни, когда она попыталась вдохнуть, а потом раздулся, приняв из легких отработанных воздух.

Поняв, что попала в ловушку, Жеси вся заметалась, пытаясь стянуть пакет. Но как?! Пальцами просто не дотянуться. Я уже пробовала, когда чесалось за ухом… Присев и наклонив голову, бедная рабыня попробовала подтянуть вверх ноги. Наверное, чтобы коленями обхватить голову и стянуть пакет… Не вышло, конечно же; ножная цепь, прикованная к кольцу у основания столба, была слишком коротка. Я только морщилась, глядя на эти безуспешные попытки и представляя, каково сейчас запястьям Жеси, ломающимся под весом ее тела.

Сообразив, что самой ей не спастись, Жеси успокоилась. Встала ровно, медленно задышала. Пакет мерно раздувался и сжимался в такт ее дыханию. Экономит кислород… Надеется, что скучающие гости дворца пощадят ее… Больше-то ей не на что надеяться.

Раскрыв рот, я с ужасом смотрела на эту смертельную игру. Как-то не сразу до меня дошло, что наложницу напротив меня убивают. Просто так, от нечего делать… А уж когда я поняла, что девушка в длинном платье выбрала меня для своих жестоких развлечений, и только настойчивость ее ухажера спасла меня и обрекла Жеси на мучительную смерть… Ноги задрожали, в груди похолодело, перед глазами все поплыло. Только резкая боль в запястьях привела меня в чувство. Не хватало еще шлепнуться в обморок и переломать себе руки.

А «гости дворца» с интересом смотрели задыхающуюся наложницу. Парень осмелился обнять свою девушку за бедра, та склонила свою головку ему на плечо. Время от времени они поглядывали на часы и о чем-то переговаривались… Парочка на скамейке перестала целоваться и тоже подошла к бедняжке Жеси. Девушка из этой пары даже не пыталась поправить сползшее на талию платье. Когда она встала ко мне спиной, я поняла почему – она не просто так держала руки за спиной; они были скованы тоненькими наручниками на короткой цепочке. Сквозь длинные волосы блеснул ошейник. Рабыня! И одетая?! Впрочем, ненадолго. Ее хозяин приспустил платье еще ниже, и оно мягко сползло по ногам. Теперь рабыня осталась нагой, если не считать ошейника, наручников и туфель.

Девушка в длинном платье, наверняка аристократка и уж точно свободная, обернулась к подошедшей парочке, поприветствовала парня и бросила короткий взгляд на рабыню. Та мигом упала на колени, встав в позу ожидания у ног хозяина. Только меня не обманешь, я-то видела, что рабыня украдкой, исподлобья поглядывает на умирающую Жеси…

Тем временем кислород в пакете явно подходил к концу. Жеси теперь часто дышала, покрытая капельками пота грудь судорожно поднималась и опускалась. Бедная наложница тихонько и жалобно мычала сквозь кляп, но ее палачи не обращали на это внимания.

Вдруг Жеси завыла сквозь кляп и принялась метаться из стороны в сторону, насколько позволяли оковы. Без толку… Тогда, зажав голову локтями, задыхающаяся рабыня принялась стаскивать ими пакет. Давно бы так! Однако, и вся поза у столба, и жесткие оковы оставляли слишком мало свободы для движений. Напрягаясь изо всех сил, используя все отпущенные ей сантиметры, Жеси все же не могла создать достаточное натяжение, чтобы порвать пакет.

Близость и страх смерти придали наложнице сил. Но силы быстро сгорали в углекислом газе, наполнившем легкие и кровь. Движения теряли ловкость и осмысленность. Заметив это, свен что-то сказал, его девушка рассмеялась… В бессильной злобе Жеси рванулась на своих мучителей, но столб не отпустил ее ни на сантиметр от себя. Жестокие палачи лишь снова посмеялись над агонизирующей наложницей.

Опять завыв, Жеси принялась биться головой о столб. Но силы быстро покинули ее, и она осела вниз, насколько позволили ей браслеты, жестоко впившиеся в запястья. Все? Конец?

Я не могла поверить тому, что увидела. От нечего делать, за просто так убили…

НЕТ-НЕТ, ОНА ЕЩЕ ЖИВА! Грудь Жеси слабо трепетала, пакет тоже шевелился. Быстрее же, снимите его! Ну снимите же!!!

Но я молчала. Оправдывала себя, что они не знают нижнего языка, но тут же проклинала – наверняка рабыня в наручниках знает и может перевести. И все равно молчала, глотая слезы. Боялась. Лишь бы про меня забыли, лишь бы ушли поскорее…

Жеси вдруг привстала из последних сил, пакет плотно облепил искаженное судорогой лицо, рабыня вся мелко-мелко затряслась и резко обмякла, повиснув на руках. Никто не смог бы так висеть, причиняя себе нестерпимую боль в переломленных запястьях. Но Жеси было уже все равно. Она умерла.

Ее убийца смотрел на часы. Он казался мне чем-то расстроенным… Его девушка, напротив, хлопала в ладоши и чуть не прыгала от радости. Наконец, парень пожал плечами, снял с руки кольцо и отдал его девушке. Кольцо исчезло в складках ее платья.

Они что, спорили? Спорили на то, как долго продержится Жеси?! Видимо, да. Спорили, и девушка выиграла. Что ж, я ошиблась. Жеси умерла не просто так…

Больше я ни о чем подумать не успела. Сняв с умершей наложницы пакет и кляп, парочка спорщиков пошла ко мне, о чем-то переговариваясь. О новом пари, наверное… А я должна была разрешить их спор.

Что делать?! Жестокие браслеты словно сильнее впились в запястья. Холодный металл держит надежно. Не вырваться, не убежать. Сердечко гулко ухает, голова кружится от избытка адреналина, маленький глупый мозг ищет пути спасения… Я не смогла придумать ничего умнее Жеси. Испуганно глядя на свенов, я пыталась взглядом вымолить себе жизнь. Бесполезно. Плевать им на меня; им интересно только, как долго я продержусь в пакете.

Только в глазах рабыни, скованной наручниками, я увидела что-то похожее на жалость, все равно мешающееся с жестоким интересом к моей смерти. Но рабыня права голоса, естественно, не имела и спасти меня не могла… Я смотрела, как хозяин обнимает ее, как она тесно прижимается к нему всем телом, и завидовала. Если бы у меня был свой хозяин, я бы тоже так к нему прижималась и любила бы его. Хотя бы потому, что только он мог бы защитить меня в этом сумасшедшем царстве скучающих маньяков.

Кавалер аристократки предложил мне кляп. Не имея другого выбора, я взяла его в рот и склонила голову, пока мой палач застегивал ремешки. Глубокий, продолговатый кляп, склизкий от слюней Жеси, заполнил весь рот, плотно прижал язык и достал до самого горла. Сразу потекли мои собственные слюни… Они боятся, что я буду кричать? Нет, скорее кляп нужен для того, чтобы я не прогрызла пакет.

Свен крепко держал меня за волосы, не давая поднять голову, чтобы легче было надеть пакет. Пуская слюни и обмирая от страха, я ждала своей участи. Сейчас на меня наденут пакет… И после пяти мучительных минут я умру от удушья. Что делать? что делать? что делать?.. Ужасно хотелось жить. И еще – до головокружения противно было осознавать свою беспомощность и понимать, что я никак не могу спастись. Я НИЧЕГО НЕ МОГЛА СДЕЛАТЬ.

А мой палач о чем-то спорил со своей девушкой. В разговор вмешался второй парень. Спор разгорался. Исподлобья, краем глаза я увидела, как аристократка в платье указала на рабыню в наручниках. Ее хозяин согласился. Свен с пакетом, все еще держащий меня за волосы, запротестовал, но его девушка была непреклонна. Отпустив меня, он, раздраженный, отошел в сторону. Сдался.

Другой парень, хозяин рабыни, принялся снимать с меня кляп. Я беззвучно плакала, пытаясь удержаться на слабеющих ногах и не веря своему счастью. Рабыня в наручниках о чем-то жалобно просила, но ее никто не слушал.

Хозяин поставил свою рабыню на колени, зашел со спины, проверил наручники и надел на нее тот же кляп, который только что был на мне. Затем присел на корточки и другими наручниками сковал ей лодыжки. Пластиковой лентой обвязал колени. Чтобы не стащила ими пакет.

Со смешанными чувствами я глядела на эти приготовления. Снова моя жизнь куплена чужой смертью… Хотя я не обманывалась. После этой бедняжки может наступить и моя очередь. Но наплевав на то, что сейчас опять умрет невинная девушка, я благодарила небо за подаренные мне несколько минут надежды.

Обездвижив свою рабыню, свен взял пакет, надел ей на голову и спокойно затянул липучку. Толкнул ее в спину, прямо выложенную плиткой дорожку. Ослепленная, оглушенная пакетом, вдруг понявшая, что воздуха ей требуется гораздо больше, чем она думала, и что в пакете его совсем-совсем мало, рабыня сразу принялась бороться.

Молодое, стройное, гибкое тело извивалось у моих ног в напрасной попытке разорвать наручники. С виду тоненькие, декоративные, они прочно удерживали руки рабыни за спиной. И напрасно она выкручивала себе руки. Цепочка наручников слишком короткая и почти не оставляла свободы. Хотя бы до шеи не дотянуться никак.

Но как еще ей спастись, если ни руками, ни ногами до пакета не достать?.. С нарастающим волнением я смотрела, как рабыня мечется на дорожке то к свенам, то ко мне. Если я протяну ногу… пальчиками ухвачу пакет… А можно ли мне?.. Дура! Какая разница?! После нее настанет твоя очередь! А если ты порвешь пакет…

Набравшись смелости, я протянула ногу к рабыне.

- Место! – тут же скомандовала свенка в длинном платье.

Команда явно не подходила к обстановке, но я верно ее поняла и отдернула ногу. Уткнулась лицом в локоть и беззвучно, без слез зарыдала… Минуту назад я дрожала от страха и проклинала судьбу за свою беспомощность. А теперь, когда та же судьба дает мне шанс хоть в чем-то пойти наперекор хозяевам, спасти несчастную рабыню и возможно спастись сомой… Одной команды, одного короткого слова, даже звука хватило, чтобы я и думать забыла о бунте… чтобы я вспомнила свое место. В кого я превратилась?!

Хотелось просто взять и умереть на месте.

Я все же заставила себя открыть глаза, когда услышала, что несчастная рабыня затихла. Ее нагое тело, скрученное наручниками, придушенное пакетом, еще подергивалось, но сил для борьбы уже не осталось. Через полминуты оно застыло неподвижно…

Хозяин умершей рабыни праздновал победу громким кличем и показывал девушке часы. Свенка закусила губу, поняв, что проиграла. Однако, она не казалась особо расстроенной… Нахально обняв девушку пониже талии и крепко поцеловав ее в губы, победитель увел ее вглубь сада.

Бывший ухажер девушки, хотя и старался не показывать виду, все же был расстроен и зол. Переступив через мертвое тело, он взял меня за подбородок и поднял мое лицо. Не в силах смотреть ему в глаза, я зарыдала, не жалея уже ни слез, ни глотки. Еще больше расстроившись, свен отвесил мне хлесткую пощечину, которую я даже не почувствовала, и ушел.

А я рыдала до тех пор, пока не пришли рабыни из обслуги, не убрали мертвые тела и не расковали меня.

Гл. IV Наказание и второй выход

Уже больше суток я стою в колодках. Твердое лакированное дерево крепко сжимает мою шею и запястья, пригибает голову к полу, в то время как моя попка призывно торчит вверх. Рот перетянут узким кляпом-проволокой. Я впервые попробовала эту штуку, и вынуждена признать ее бесчеловечность. Стянутая проволока заталкивает губы и щеки между зубов, и я просто не могу закрыть челюсть, чтобы не откусить себе чего-нибудь. Я еще подумала «а каково было той рабыне, которая два месяца носила эту дрянь на учебном корабле? ».

О , у меня было много времени подумать… Меня наказали на двое суток. За ненадлежащее поведение ув саду столба, как сказала Зейна. Ну, расклеилась, разрыдалась… А что я должна была делать? Попробовала бы сама постоять там, дура.

Во рту давно пересохло. Резкая колющая боль в спине стала привычна, но при каждом неловком движении колет так, что перед глазами идут круги. Руки и ноги уже устали болеть, но ноют так пронзительно, что слезы наворачиваются, и я не могу их остановить. Соленые капельки стекают вниз по щекам, и по проволоке-кляпу – прямо в рот, где я собираю их языком. Эта скупая влага ничуть не помогает, и к ощущению сухости в рту прибавляется противный вкус соли, отчего еще больше хочется пить.

Безумно хочется уже встать, размяться, или лечь и вытянуться – что угодно, лишь бы прекратилась эта навязчивая неотступная боль! Но колодка надежно держит меня скрюченной в три погибели. Ни вырваться, ни встать, ни даже поменять позу. Мне остается только терпеть боль и ждать, пока Зейна не прикажет освободить меня.

Все-таки, я сама виновата. Если бы держала себя в руках тогда, не мучилась бы сейчас… Возможно, тот оставшийся без пары свен даже взял бы меня к себе на ночь… Ну да! А может быть потрахал бы меня с полчасика, а потом придушил или прирезал ради собственного удовольствия! И все равно, Зейна права…

Я рабыня, и мне остается только терпеть – что там, у столба, что здесь и сейчас, зажатой в колодку. И улыбаться, такие уж тут правила. Даже сквозь страх, даже когда рядом с тобой убивают твоих подружек – всегда нужно глупо улыбаться, казаться веселой и беззаботной. Не сейчас, конечно, когда больно, разрешается плакать. Но тогда, у столба, я должна была улыбаться, а не реветь и истерить.

В следующий раз буду обязательно улыбаться. Потому что вместо колодки Зейна может назначить что похуже. В придворном гареме всегда нужны наложницы для смертельных забав гостей Князя, да не истощиться его гостеприимство. И смотрительница вполне могла определить меня в эту группу смертниц за мою несдержанность и, прямо скажем, глупость.

Предупреждали же нас, как надо вести себя со свенами, с хозяевами, что нельзя показывать свои эмоции, что нужно всегда казаться веселыми и беспечными, а еще лучше на самом деле такими быть – дольше проживешь… За провинность внутри гарема, за ослушание, за нерадивость на занятиях всегда следуют наказания, порой весьма тяжкие. А «неправильное», нестандартное поведение перед гостями дворца – это пятно на гарем, на его способность воспитывать наложниц. Дворец и гарем в нем – единое целое. Ковры должны быть чистыми, а рабыня должна носить ошейник и ножную цепь. Кусты в саду нужно аккуратно подстригать, а рабыням запрещается носить одежду и пользоваться мебелью. Правым вентилем всегда подается холодная вода, левым – всегда горячая, а наложница – всегда красивая, послушная, веселая и беззаботная, если ее не бьют, конечно. Это все вещи одного порядка. Психованная истеричная рабыня – это как покосившаяся труба, грязный палас или облезшая краска со стен дома. Тут сразу задевается престиж всего дворца, а значит и его хозяина! За такое сразу пускают в расход.

Так что Зейна еще пожалела меня. Из-за моей неопытности, наверное, она ведь не зверь какой, тоже все понимает… А может просто испугалась главной распорядительницы, Дэйры. За меня как бы сама Зейна и отвечает, и если я сплоховала на первом своем выходе, значит где-то она не доглядела… Еще может мне припомнили ночь с Князем, когда я все сделала отлично, и самих Зейну и Дэйру не наказали, а может даже поощрили, кто знает…

Да, у меня было много времени, чтобы подумать обо всем – о своей ошибке, о положении, в котором я оказалась, и о своем будущем.

* * *

Прямо напротив меня стоит еще одна рабыня в колодках. Ее привели утром. Какой срок назначили и за что – не знаю. Поговорить мы не можем. Я меня кляп-проволока, у нее – глубокий кляп-фаллос. Внешне он похож на обычный шаровой кляп, но судя по тому, сколько было слюней – это точно глубокий фаллос, давящий на самое основание языка. Потом во рту у моей соседки пересохло, слюнотечение прекратилось, зато обильно потекли слезы… Для меня это пройденный этап. Скоро она начнет подвывать, а потом устанет, да и слез будет все меньше.

А личико у нее приятное. Темные волосы, как и у меня, завязаны на затылке простым тугим узлом – заколки и всякие гребешки нам запрещены, но внутри гарема заплетать волосы можно. Похоже, моя ровесница. Ее колодка, как и моя, прикручена к самому полу, отчего голенькая попка забавно торчит вверху, над маленькими головкой и кулачками, зажатыми толстыми деревяшками. Головка вертится по сторонам, кулачки беспомощно сжимаются и разжимаются… Я в ее глазах наверное выгляжу так же нелепо и смешно. Даже еще нелепее, наверное, из-за дебильного кляпа-удавки.

Но ощущение новизны быстро проходит, и я снова остаюсь наедине со своей болью и невеселыми мыслями. Вокруг оживает после ночного сна гарем. Наложницы умываются, завтракают, расходятся на занятия. Те, кто в эту ночь развлекал гостей – либо продолжают дрыхнуть, либо еще только укладываются… Нас заперли в колодки на центральном дворике, в назидание остальным. Тут всегда кто-то бегает. Но на нас внимания не обращают. Подумаешь, колодки, обычное дело. Вот если б в клетку заперли, да шокеры рядом положили… Это всегда забавная игра, для тех, кто не в клетке. Я пару раз видела, правда мне, как новенькой, не дали поучаствовать.

Ближе к обеду вдруг начинается мельтешение. Наложницы, смотрительницы, евнухи и низшие рабыни-служанки снуют туда-сюда. Из обрывков фраз я понимаю, что Князь решил устроить праздник, как его называли здесь – мальчишник или по грубому «ночь траха». Свободные свенки на такие события не допускались, а смысл действа был в том, чтобы изнасиловать как можно больше наложниц. Именно изнасиловать – наложницы по правилам должны были сопротивляться изо всех сил.

В общем, к «ночи» готовились основательно. Я ее пропускала, но даже не знала, радоваться мне или нет. Потому что после праздника раздавали «призы» и вполне можно было вытянуть какую-нибудь ужасно смертельную казнь.

После обеда, который я тоже пропускала, мельтешение вроде успокоилось. Роли на «празднике», наверное, уже распределены, и остались последние приготовления… Мне тоже осталось совсем недолго – продержаться до вечера, там покормят, а потом только ночь простоять.

На самом краю глаза что-то привлекает мое внимание. Мало ли, кто там бегает, но я сквозь боль в шее все же поворачиваю голову. Вот он, идет! Евнух! И идет к нам!!! Зачем? Что-то не нравится мне все это. Увидев мой взгляд, евнух довольно лыбится мне в ответ. Моя соседка тоже с трудом поворачивает к нему голову и снова начинает хныкать…

Так, стоп. Если его послали наказать нас, то он будет наказывать не меня – ведь Зейна уже определила мое наказание, и кроме колодок в нем ничего не было. Если же евнух здесь, чтобы поразвлечься с нами с позволения Зейны или еще кого – то он может выбрать любую из нас! А если смотрительница решила утяжелить мне наказание?

Я даже не успеваю подумать о том, что ему могли приказать освободить одну из нас. От страха и усталости я соображаю медленно, и пока все варианты прокручиваются в моей голове, евнух уже обошел сзади мою товарку по несчастью и нежно гладит ее по заднице. Не имея возможности наблюдать за ним, но в прямом смысле жопой чуя его присутствие, моя соседка широко раскрыв глаза жалобно смотрит на меня. Но я хоть и вижу, что делает евнух, но ничего сказать не могу.

А он скидывает набедренную повязку, оставшись в одном ошейнике (тоже ведь раб!), и большущими ладонями мнет ягодицы моей соседки, поглаживает ее бедра, обхватывает узкую талию, как бы примериваясь к будущему соитию. Член его при этом неудержимо наливается силой и принимает боевую стойку. Он явно наслаждается своей властью над беспомощной, полностью открытой перед ним девушкой. Я уже все поняла, но помочь ей не могу. Не в моем положении помогать кому-то.

Не знаю, включено ли это в наказание моей соседки, или евнуха за что-то поощрили. Знаю только, что кончить он по понятным причинам не может. Зато он тренирован и получает удовольствие от процесса. Он будет насиловать раскоряченную перед ним девушку, пока сам не свалится от изнеможения.

Евнух тем временем достаточно возбудился. Тридцатисантиметровый член торчит колом. «Слуга гарема» встает точно над жертвой, поставив ноги по бокам от нее, и начинает садиться. Раздвинув ладонями ягодицы жертвы, словно раскрыв персик, и тщательно прицелившись, евнух сверху вниз входит в анус бедняжки и быстро погружается до самого основания. Не останавливаясь на достигнутом, он тут же чуть подается вверх, и снова опускается на свою беззащитную цель, двигаясь уже быстрее. Потом снова. И снова. На пятом движении экзекутор берет нужный темп и двигается без остановки.

Кулачки моей соседки беспомощно сжимаются и разжимаются. Ее ноздри широко раздуваются, втягивая в себя воздух. Она не может сопротивляться насилию, остается только приспособить свое дыхание и ограниченные движения под темп мучителя… Я смотрю, как сотрясается под мощными ударами зажатое в колодку тело, и гадаю, что будет дальше. Анальный секс, даже жесткий – обычное для наложницы дело. В колодках, конечно, тяжелее, но не смертельно. Но вот продолжительность изнасилования превращает его в наказание.

Минут через двадцать в глазах моей бедной соседки появляется боль. Евнух грубо трахает ее, даже дыхание не изменилось. Еще через столько же бедняжка уже плачет. Торчащие из колодки кулачки плотно сжаты, запястьями рабыня пытается опереться, чтобы немножко приподняться. Безостановочные удары сзади и сверху вдалбливают ее вниз и вперед, так что тут либо стирай себе запястья до крови, либо задыхайся, елозя горлом по деревяшке. Евнух же, словно машина, даже темп не замедлил. Прошел уже час, наверное; из-под запястий моей соседки течет кровь. Когда член ее мучителя на полсекунды покидает свою жертву, я вижу, что он тоже покрыт кровью. Сам же евнух впервые на пару секунд останавливается, ставит ноги чуть пошире и продолжает с новой силой. Точно обкололся чем-то, скот кастрированный… Еще примерно через полчаса несчастная наложница рыдает навзрыд, не обращая внимания на глубокий кляп во рту. Слезы смешиваются с соплями и вновь потекшими слюнями. Она отчаянно пытается то вырваться из колодки, то повертеть попкой, чтобы от нее отстали, но и бездушная деревяшка, и безжалостный евнух крепко держат ее. Евнух к тому же продолжает ее насиловать, только дыхание стало чуть тяжелее…

Наблюдая за чужими страданиями, я забываю о своей боли. Мне страшно видеть, как мучается моя соседка, я понимаю, что на ее месте бы быть я, а может и не могла бы, но я никогда этого не узнаю, а раз не узнаю – значит остается гадать, что могла бы… Еще мне страшно, что после нее евнух примется за меня. Я не выдержу. Я не хочу. С острым чувством беспомощности я понимаю, что если захотят – и меня вот так выебут, и от этого страх удваивается.

Вдруг движения евнуха резко замедляются. Через пару-тройку фрикций он оставляет измученную наложницу в покое. Отходит в сторону, берется рукой за сердце и ложится на пол. Устал, придурок, тяжко дышит. Бедная рабыня все плачет, не понимает, что все закончилось. Минут через пять евнух встает, забирает свою повязку и уходит.

Моя соседка затихает, изредка всхлипывая. Я вспоминаю про свою боль…

* * *

Вечером меня накормили, сводили в туалет, и опять бесконечно длинная ночь в колодках… Даже не слезы не оставалось сил.

Наконец наступило утро. За точным временем наказания никто, конечно же, не следил. С напрасной надеждой я провожала взглядом каждую проходящую мимо рабыню. Наконец, пришла Зейна. Я мычала сквозь кляп, стучала ногами об пол, но быстро прекратила из-за стреляющей боли в пояснице. Однако распорядительница даже не посмотрела на меня – она устраивала возвращавшихся после «мальчишника» наложниц. Когда она ушла, я зарыдала от бессилия.

В итоге меня освободили часа на три позже положенного.

Не обращая внимания на слезы, меня заставили сделать зарядку и размяться. Только потом накормили. Глядя на возвращавшихся с «праздника» рабынь, я приходила в ужас. Причем пока приходили лишь те, кому не требовалась серьезная медицинская помощь… Вымывшись и позавтракав, они укладывались спасть прямо на полу. Я последовала их примеру и продрыхла шесть часов кряду.

* * *

А вечером разыгрывали «призы» за «ночь траха». Я пока только слышала, как это бывает, а теперь сама смотрела. Хорошо еще, что не участвовала.

Я уже говорила, что на «мальчишнике» наложниц жестоко насилуют, а они в ответ должны изо всех сил этому сопротивляться? Говорила. А как нас заставить?

Очень просто. За всем действом внимательно следят, и наложницам начисляют очки. Сколько раз тебя поимели – столько очков ты получила. Если насильников было двое, счет удваивается. Если трое – утраивается. И так далее… А после подсчитывают очки, и отбираются «финалистки» – 8-12 девушек, набравших больше всех штрафов. Между ними и разыгрывают 5 «призов»: 4 жестоких наказания и главный приз – мучительная смерть.

Еще мне рассказывали, что для свенов, участвующих в «мальчишнике» тоже подсчитывали очки, но победитель там был только один, и ему сам Князь дарил любую свою личную наложницу на выбор. Не какую-нибудь гаремную рабыню, из нас, а личную наложницу! Не знаю только, правда это или нет, среди скучающих невольниц ходит столько слухов…

Я сидела на главном дворе в позе ожидания и всем своим видом изображала интерес. Тут была, наверное, половина гарема! Девять «финалисток» усадили в центре в ряд. Среди них я увидела и Айру! Одна из распорядительниц прошла вдоль ряда, доставая из мешка шары и раздавая их по одному каждой девушке. По команде все девять открыли шары. Айра и еще трое, в чьих шарах оказались метки наказаний, протянули их смотрительнице, смиряясь с судьбой… Пятая, видимо вытянувшая казнь, вдруг завизжала. К ней тут же подскочила пара евнухов-стражников. Они уткнули ее носом в пол, быстро и жестко заломили ей руки за спину, вывернули ладонями наружу и сильно стянули запястья пластиковой лентой, глубоко врезавшейся в кожу. Распорядительница присела рядом и заткнула визг глубоким кляпом.

Несчастливую наложницу увели. Оставшиеся, с облегчением вздохнули.

* * *

После ужина тех, кто остался без наказания, снова собрали на главном дворе. Наложницы рассаживались вокруг невесть откуда взявшейся Г-образной уродины. На самый конец длинной лапы была намотана веревка, свободный конец которой заканчивался петлей.

Виселица.

Увидев Аньку, я безумно обрадовалась. Мы обнялись и сели рядышком. Ей уже разрешили говорить. Еще бы, после «ночи траха»… Но нет, она рассказывала, ее «распечатали» раньше – в наш первый выход, когда я истерила у столба, а они с Айрой танцевали для гостей дворца.

– Он до самого утра меня драл. – рассказывала Аня. – Худощавый такой, но высокий и сильный. С усиками такими, смешными…

Я смотрела на свою голенькую подругу, и не могла представить это красивое хрупкое тело, распластанное под «высоким, сильным, усатым»… Однако, почему? Она такая же рабыня, как и я. Тем не менее, от осознания того, что мою подружку «жарили» всю ночь напролет, мне почему-то не по себе. Ей, впрочем, это похоже даже понравилось. Наверное, мне и было немножко дико оттого, что Аня рассказывала об этом так естественно, будто все это в порядке вещей. Будто мы две свободные девушки и сидим в каком-нибудь московском кафе, обсуждаем парней, а не две бесправные нагие наложницы…

Стоп, забудь о прошлом. Аня права, все что с ней случилось – это нормально. Я должна радоваться, что мы теперь можем разговаривать.

– А что на «мальчишнике» было? – шепотом спросила я.

– Ужасно… Без шансов… Я пробовала сопротивляться, но… С этой проклятой цепью на ногах далеко не убежишь. А догонят – сразу бьют. Пробуешь драться в ответ или хотя бы защищаться – руки за спиной сковывают. Еще специально могут избить, уже беззащитную, некоторым это нравится. Мне тоже связали локти за спиной… Мне повезло, меня один толстяк схватил, связал и уже никому не отдавал, сам насиловал. Я еще пробовала укусить его, чтобы убежать. Не то чтобы я была сильно против, но ведь правила… Так он вставил мне в рот кляп-кольцо и насиловал прямо в рот! Тут такому не учат. Ой, а я тебя в колодках видела! За что тебя?!

Я не сразу ответила.

– Той ночью меня поставили у столба «живой статуей»… И пришли два свена. То есть, свен и его девушка…

Дорассказать я не успела. Вошла Дэйра, старшая распорядительница. Мы с Анькой тут же выпрямились и скрестили руки за спиной. Наложницы вокруг тоже поспешили изобразить позу ожидания.

Привели приговоренную. Теперь я смогла получше ее разглядеть. Молодая, лет шестнадцати, вся тоненькая, с небольшой округлой грудью. Кляпа не было, но с уголка рта стекала струйка крови. Вырвали язык? Пластиковая лента все еще стягивала ее запястья за спиной, и видимо ее не снимали. Ладони распухли и стали пунцовыми. Ни ошейника, ни цепи с ног не сняли даже перед смертью… Два евнуха-стражника вели ее под руки.

– Мне рассказывали, перед повешением тебе колют какую-то гадость для укрепления сосудов, – зашептала Аня. – Поэтому петля их не пережимает, мозг не отключается, и ты в полном сознании умираешь от удушья…

– Т-с-с…

Только сейчас я обратила внимание, что мы с подружкой не успели отодвинуться, и наши бедра и плечи соприкасались. Черт, меня это в самом деле волновало. А ведь с тех пор как мы попали в гарем, у нас с Черноглазкой даже не было времени поцеловаться… Я незаметно постаралась придвинуться ближе к ней.

Когда несчастная рабыня увидела виселицу, последние силы оставили ее. Но евнухи-стражники даже не заметили этого. Не замедляя шага, они просто понесли приговоренную, выворачивая ей руки. Под виселицей двухметровый евнух, настоящий великан, одной рукой взял наложницу под промежность, другой вцепился в кольцо ошейника, поднатужился и приподнял легенькую девушку к петле. Два евнуха помельче помогали ему с боков. Увидев петлю прямо перед собой, несчастная принялась извиваться, как уж, но слабая и связанная, она конечно не могла вырваться из цепкой хватки трех пар сильных мужских рук.

Четвертый евнух, стоящий на низеньком табурете, надел на рабыню петлю и с силой затянул узел под правым ухом. Полупридушенная, наложница сразу успокоилась. Ее аккуратно поставили на тот же табурет, с которого сошел четвертый палач. Порхающие в поисках опоры пальцы ног, казалось, вцепились в шаткую поверхность. Вытянувшаяся на цыпочках рабыня шаталась, но стояла.

Высоту табурета и длину веревки заранее подобрали так, что приговоренная наложница могла стоять только на цыпочках, изо всех сил пытаясь сохранять равновесие. Стройная, юная фигурка, связанная и нагая, немилосердно растянутая собственным весом и опутавшей шею удавкой – смотрелась как-то… мило. Я глядела на нее, и не могла понять, отчего же у меня затвердели соски и стало мокро между ног? Может, это из-за Аньки, сидящей так близко? В любом случае, казнь этой рабыни не вызвала во мне тех же чувств, что убийство Жеси. Во-первых, я не была с ней знакома. Во-вторых, не было эффекта неожиданности. Я с утра знала, что кого-то убьют. В-третьих, мне лично опасность не угрожала… И в четвертых, рядом все же сидела Аня, милая Аня с такой нежной кожей, что даже мимолетное прикосновение – плечом к плечу, бедром к бедру – сбивало мое дыхание.

К виселице подошла Дэйра. Ее речь была краткой:

– Что ж, не повезло бедняжке. Помните, когда в следующий раз попадете на «праздник», чем активнее вы будете сопротивляться гостям дворца, тем меньше у вас шансов оказаться на ее месте.

Дэйра отошла. Тут же к приговоренной подошел сзади евнух – тот самый двухметровый великан – и по-простому, буднично, без всяких приготовлений выбил табурет у нее из под ног.

Повешенная задергалась в петле. Ее глаза зажмурились, зубы оскалились в чудовищной улыбке. Такое бывает, когда терпишь боль, а закричать не можешь… Наверное, ей больно. И уж точно, с удавкой на шее при всем желании не покричишь.

Гримаса боли до неузнаваемости исказила некогда симпатичное личико. Стянутые за спиной руки тщетно силились разорвать ленту. Ноги то подтягивались к самой груди, то с силой летели вниз. Но с удавкой спорить невозможно. Веревка надежная, проверенная, не порвется. Плотно перетянула она тоненькую шейку, как ни дергайся, не выскользнешь.

А что еще оставалось? Повиснуть неподвижно, втягивая в себя крохи воздуха и с трудом выталкивая из легких отработанный углекислый газ? Как ни старайся все равно умрешь от удушья, только чуть позже. Вот и дергалась бедняжка, ставя на кон все оставшиеся силы и самую жизнь в игре, которую ни за что не выиграть.

Движения повешенной замедлились, и вот она вовсе замерла. Склоненная набок головка смотрела на двор, и я отлично видела широко распахнутые удивленные глаза и открывающийся-закрывающийся рот, как у выброшенной на берег рыбы. Похоже, удавка совсем перетянула горло, и бедняжка не может вдохнуть ни глоточка воздуха. Поняла, наконец, что напрасно дергалась… и что счет пошел уже на минуты!

Тонкое тело юной рабыни вдруг все напряглось. Ноги переплелись, прижались друг к дружке, вытянулись к земле. Взгляд устремился во двор, за наши спины, губы слиплись в тонкую линию. А за спиной в последней попытке разорвать ленту задергались руки. Сначала показался и пропал один локоточек. Потом другой. Потом оба сразу. Вся напряженная поза и сосредоточенный взгляд говорили о последней, отчаянной попытке сорвать ленту с запястий, освободить руки… Ну же! Еще рывок! Еще! Еще разок попробуй – вдруг твоя лента чем-то отличается от других, какой-то незаметной трещинкой, браком! Дерни ее еще раз!

Не-а, не выходит. Обычная пластиковая лента, в гареме такую применяют не реже наручников. Универсальная, легкая и невероятно прочная. Слабой девушке ни за что не порвать такую – по себе знаю. Можно стащить ее, если неплотно затянута, но я сама видела, как врезалась лента в запястья повешенной и как потом распухли ее ладони. Учитывая, что в гареме я ни разу не видела ничего похожего на нож – связанной таким образом наложнице ни за что не освободиться от пут без посторонней помощи.

Но задыхающейся в петле рабыне никто не поможет, и ее положение воистину безнадежно. Отчаяние, страх перед смертью и углекислый газ в крови затуманили ее разум, и она вновь задергалась всем телом. Но сил уже не было, и беспорядочные рывки походили скорее на судороги, да и они постепенно сходили на нет. Жесткий узел под ухом сломил последнее сопротивление, и голова повешенной легла на бок. Широко распахнутые глаза без всякого выражения смотрели на нас. Длинный язык вывалился изо рта; кровь и слюна с него стекали на еще колышущуюся грудь. Но петля из тонкой веревки врезалась глубоко в шейку, и было понятно, что ни капли воздуха не поступает в измученные легкие.

Я так и не поняла, когда она умерла. Рабыня просто повисла как-то расслабленно, покачиваясь на веревке из стороны в сторону. Да подрагивали чуть-чуть ноги. Я еще думала, что она жива, но потом стало ясно, что это последние судороги уже мертвого тела. А потом и они прекратились.

* * *

Айра, как мы позже узнали, вытянула в своем шаре «вырывание языка». Черт, мне так и не удалось с ней поболтать…

* * *

В тот же вечер у меня был второй «выход».

Когда я рассуждала о нагих послушных воспитанных наложницах, как всего лишь об одном из признаков богатства дворца, я ничуть не лукавила. Но скажите, что делать, если жадные до чужого добра гости побили посуду и выпили все дорогое вино? Приходится доставать старые сервизы и подавать к столу напитки попроще…

Сразу после «мальчишника», гарем смог выставить на ежевечерний праздник лишь пару десятков наложниц. Однако, и гости предъявляли к качеству обслуживания гораздо меньшие требования… Пресытившиеся вчерашним свены, сегодня отдыхали. В парке гуляло, наверное, вчетверо меньше народу, чем обычно, и почти все из них были девушками. Парней можно было по пальцам пересчитать.

Но двадцати наложниц было мало, чтобы обслужить всех, и недостаток восполнили низшими рабынями-прислужницами – теми самыми «напитками попроще». На первый взгляд, такая рабыня отличается от, например, меня только выжженным на бедре клеймом. Но не путайте, «низшая наложница» и «низшая рабыня-прислужница» – совсем не одно и то же! Условия жизни клейменных рабынь были гораздо хуже. Нас, как я поняла, еще очень баловали. Мы вкусно ели, мягко спали, много общались друг с другом… Простые рабыни были лишены этих радостей. Пока мы учились танцевать и заниматься любовью, они вкалывали, как лошади, по 14-16 часов в сутки, выполняя всю черную работу. Кормили их не лучше, чем нас на учебном корабле. Спали они на голом полу. Им поголовно вырывали языки и запрещали общаться даже жестами… Если мы были бессловесными домашними животными, выдрессированными для секса, то они – бессловесной мебелью, «бытовой техникой», на которую никто не обращает внимания.

Зато они жили дольше.

Эти низшие рабыни стояли в этот вечер у фонарных столбов в саду. Самые ловкие из них – разносили вместе с нами закуски и напитки… Я сама могла оценить их неуклюжесть и скованность в сравнении с обученными наложницами. Эти затравленные существа даже не могли скрыть свой страх перед богатыми свенками, как это делали мы. Мной даже овладела некая гордость – я не зачуханная ломовая лошадь, а красивая, хрупкая и дорогая игрушка!

Когда я услышала про «выход», то сразу решила сделать все возможное, чтобы меня кто-нибудь… ну-у-у, взял к себе… то есть, на ночь… поимел, короче. Я многое обдумала за 50 часов в колодках, и очень хотела исправить свою ошибку. Узнав, что «наших» на вечере будет только двадцать, я высоко оценивала свои шансы, пока не увидела, как мало пришло гостей…

Меня назначили разносить напитки. О, тут тоже была своя иерархия. Напитки разносить сложнее, чем закуски, но и почетнее. Так что, из-за недостатка наложниц, я сразу перепрыгнула одну ступень. Хотя я предпочла бы стать в тот вечер танцовщицей. Я старательно училась и неплохо танцевала, если бы праздник был побольше, мне обязательно досталась бы эта должность. Но распорядительница, ввиду малого числа гостей, решила обойтись Малой площадкой и прилегающими аллеями, а значит нужны были всего три танцовщицы. Одной из них стала Аня. Я конечно радовалась за подругу, и немного завидовала.

Но хватит уже болтать.

Вечер тек неторопливо. Гости быстро разбились на группки и разбрелись по площадке и аллеям. Даже посаженная на кол рабыня-прислужница (я опознала ее по клейму на бедре) никого не привлекла. Лишь палач стоял рядом. Опытный мастер время от времени специальным шестом поправлял несчастную рабыню, чтобы кол входил ровно, не задел ничего жизненно важного, и чтобы он в конце концов вышел через рот. Этот же палач, видя что казнь никого не интересует, плотно заткнул бедняжке рот надувным кляпом.

Поначалу я все-таки стеснялась. Очень трудно забыть про собственную наготу, когда ходишь босиком по холодному камню. Когда прохладный ночной воздух окутывает твое ничем не защищенное тело. А от легкого свежего ветерка твои соски твердеют и в груди так сладко ломит. Наконец, когда подходишь к группе свенок в шикарных вечерних платьях… Кажется, что им больше нечем заняться, и они только на тебя и глазеют, обсуждают твою фигурку, надменно улыбаются, а то и смеются…

Я заставила забыть себя про собственную наготу. Важнее было держать ровную спину и плавную походку – да так, чтобы и цепь не слишком звякала, и напитки не проливались. Еще надо внимательно смотреть по сторонам. Последнее было особенно трудно. Нельзя слишком высоко поднимать взгляд, и в то же время нельзя ни с кем столкнуться. И надо замечать малейший намек в мою сторону, чтобы тут же метнуться с подносом к госпоже или господину! И еще – не забывать про улыбку :) Сиюминутные заботы – спина, походка, поднос, улыбка – все же вытесняют из головы посторонние мысли, и я вся растворяюсь в служении хозяевам.

Семеня скованными ногами, разношу напитки от одной группки гостей к другой. В такт шагам глухо звякает ножная цепь, натертая специальным маслом… Подхожу к очередной группке из пяти девушек. Делаю книксен, заискивающе улыбаюсь. Взгляд не поднимаю. Покорно жду… Через несколько секунд на меня обращают внимание, и две свенки меняют свои бокалы на полные. Короткий поклон, разворот на месте, ухожу. Как я могла перед ними стесняться? Они напиткам на моем подносе уделили больше внимания, чем мне! Следующей выбираю группу из двух свенов и трех свенок. Может, хоть парни на меня посмотрят?

Но им тоже нет до меня дела. Я не отчаиваюсь, и иду к следующей группе. Если меня заметит и возьмет на ночь девушка, я тоже не сильно расстроюсь… Конечно, мои шансы сегодня ничтожны, но эта слабая надежда выслужится перед хозяевами ведет меня вперед, поддерживает, помогает забыться. Без нее трудно быть рабыней.

Когда пустых бокалов больше, чем полных, я возвращаюсь к столам. Беру другой поднос, уже готовый – и по тому же маршруту. Проходя мимо танцовщиц, исподлобья любуюсь извивающейся у столба Аней… И так раз за разом, в течение всего вечера. Впрочем, вечер был коротким. Разочарованные отсутствием своих кавалеров, глупые свенки (умные сегодня остались дома!) постепенно расходились. Вроде бы даже забрали кого-то из наших, но в суматохе – спина, походка, поднос, улыбка – я не могла вычислить, кого.

И вот, возвращаясь в очередной раз к столам – хотя полных бокалов было еще две трети – я увидела ЕГО. И как раньше не заметила? Конечно же, сразу узнала… На Земле немногих свенов так часто показывают по телевизору. Этот был старшим сыном Великого Князя, да не прервется род его во веки веков. Наследный принц… Его отец уже поимел меня, и ему понравилось. Может у сына такие же вкусы? Вот если бы принц обратил на меня внимание…

Рядом с ним стояла свенка в узком красном платье. Даже не рядом с ним – она его обнимала… Но это меня конечно не могло остановить. Я с удовольствием буду служить и паре, если они возьмут меня на ночь. Вечером раздеть госпожу, утром помочь ей одеться – как приятно будет хотя бы прикоснуться к этому платью. Пока госпожа в душе – языком и губами подготовить принца, чтобы он во всей красе предстал перед своей избранницей. Потом они будут любить друг друга, а в перерывах я буду подносить им легкие вина и ртом делать то, чем побрезгует свенка. Обязательно станцую, если прикажут… Но как мне обратить на себя внимание?

Еще не подойдя к ним вплотную, я могла лучше их разглядеть. Принц любовался агонией посаженной на кол рабыни, одной рукой небрежно приобняв подругу за талию. Девушка, напротив, прижималась к своему кавалеру, положив ему руки на плечи, и что-то ему говорила, пытаясь заинтересовать. Но все внимание будущего Князя было приковано к умирающей. Кстати, в свободной руке он держал почти пустой бокал!

Больше я не сомневалась ни секунды. К принцу шла своей лучшей походкой, расправив плечи, подав грудь вперед. Впрочем, я и до этого старалась на все сто! Но что толку – принц даже не смотрит на меня. Ну а вдруг обернется?

Тридцать коротких, отмеренных ножной цепью шажочков, и я покорно замерла рядом с принцем, его девушкой и казненной рабыней… Кол был тонкий, и за два часа прошел худенькое тело насквозь. Опытный палач вовремя вытащил кляп, и теперь тридцать сантиметров окровавленной стали «канонично» торчали у рабыни изо рта. Однако бедняжка была еще жива! Я видела, как колышется ее развитая, но чуть отвислая грудь, как дрожат ресницы, как из зажмуренных глаз текут бессильные и беззвучные слезы. Стальные наручники, удерживающие руки несчастной за спиной, были затянуты чересчур плотно. От этого ладони распухли, стали пунцовыми и уже не двигались. Но тонкие локти и плечи еще подергивались в напрасной борьбе слабой девушки с бездушным металлом.

Вниз тело рабыни уже не сползало, напоровшись лобком на короткий поперечный ограничитель с острой верхней гранью. Спустилась бедняжка довольно низко, чтобы свенам не пришлось задирать голову, смакуя ее мучения. Однако ножную цепь палач закрепил на специальном крючке с задней стороны кола, поэтому казненная не доставала ногами до земли каких-нибудь десяти сантиметров.

Я вдруг поймала себя на мысли, что жду реакции слишком долго. Но ведь у принца пустой бокал, я же не могу уйти просто так! Почему не могу? Даже наоборот, я не должна надоедать своим присутствием. А принца прекрасно обслужит следующая подавальщица.

Но я все стояла, как дура, и пялилась, то на обреченную рабыню, то на принца и его девушку. И пропала бы я в тот вечер, а на следующий, может быть, так же корчилась бы на колу, если бы принц не сжалился надо мной. Так даже и не взглянув в мою сторону, он допил вино, не глядя поставил бокал на мой поднос и жестом отослал меня. Пристыженная, я побрела к столам, и даже сделала пару шажков, прежде чем взяла себя в руки и снова стала образцовой наложницей. Спина, походка, поднос, улыбка…

У столов Жана, распорядительница, злобно зыркнула на меня и поманила пальчиком. Вместо очередного подноса с полными бокалами мне вручили другой, чуть больше, с напитками и закусками.

– Отнесешь в беседку на пятой аллее, – скомандовала Жана.

Я на секунду замерла.

– А где это? – еле слышно прошептала я и добавила, видя ее недоумение, – это мой второй вечер…

– От кола отсчитаешь две аллеи и в третью свернешь налево. Дальше прямо, там увидишь.

Я кивнула, взяла поднос и отправилась исполнять приказ. Снова увидела принца. Теперь он со своей девушкой стоит возле Аниного шеста. Моя подруга, прикованная к шесту за шею, стоит в аукционной позе «покажи себя». Запястья скрещены над головой, правым боком чуть вперед, берда полускрещены в попытке скрыть лобок. Только взгляд не прямо-вниз, как полагается, а чуть в сторону… Девушка принца осторожно, будто драгоценность, ласкает грудь Ани своими тонкими ладошками. Сам наследник стоит ровно за своей избранницей, обняв ее обеими руки за талию и прижавшись к ней всем телом.

Вот точно, если бы мой поднос не предназначался для беседки в пятой аллее, я бы снова попробовала предложить им вина. А так, с сожалением иду мимо. Вижу, как принц оторвался от своей девушки и рукой взял Аню за подбородок, поднимая на себя ее взгляд. Слышу:

«Имя»

– Аня…

Вот чертовка! Она это специально! Нарочно нарушила позу, чтобы принц ее поправил! Но что было дальше не вижу. Я уже слишком близко, и боковым зрением деталей не углядеть.

В аллее лишь к половине фонарей были прикованы дешевые рабыни-прислужницы. И то, только в начале. Дальше от центральной площадки столбы стояли «голыми». В беседке меня, а точнее мой поднос, ждали свен и три свенки. Похоже, они играли в игру, то обмениваясь какими-то карточками, то пряча их друг от друга. Я расставила перед ними закуски и напитки, и хотела уже уйти, но мне не дали.

«Ждать»

С сожалением я уселась прямо на мозаичную плитку возле выхода из беседки и замерла в позе ожидания. Сильно хотелось узнать, чем там закончился осмотр Ани… но мне вообще много чего хочется, что недоступно в дворцовом гареме.

Минут двадцать или тридцать я сидела неподвижно и разглядывала носок от туфельки, выглядывающий из под платья свенки, сидящей ближе всех ко мне. Позади шевелилась прикованная к столбу рабыня. Над моей головой играли в карты хозяева жизни, болтали, над чем-то звонко смеялись, ели, пили. Наконец, мне приказали – «неси». Одна из свенок даже подала мне пустой поднос. Я вернулась к столам, но мне тут же вручили новый, с закусками и напитками, и послали в ту же беседку. По пути я заметила, что гостей на Малой площадке почти не осталось, и что вместо Ани к танцевальному шесту прикована другая рабыня. Принца нигде не было.

Вечер почти кончился, но я «подвисла» к беседке. Забирала пустые тарелки, бокалы, приносила новые явства. К игрокам присоединились еще две девушки и парень. Через час в парке не осталось, наверное, других гостей, кроме «моих». Рабынь отправили спать. Лишь распорядительница и пара рабынь-прислужниц оставались возле столов. И танцовщицы сидели возле своих шестов, ожидая пока их снимут с поводка.

Но «мои» игроки даже не думали уходить! Прошел час. Одна парочка начала целоваться и вскоре ушла. Прошел еще час… Я умело прятала усталость, поздравляя себя, что сегодня уж точно отличилась, пусть и не так, как это обычно бывает у наложниц.

Когда мне удавалось взглянуть на стол, я пыталась понять правила игры, но конечно это не удавалось. Видела горки фишек. На деньги играют? Главное, что не на меня.

И вот, сижу я снова у стола, жду когда меня пошлют за очередной сменой блюд. Третий час ночи. В принципе, большинство приемов примерно в это время и заканчиваются. А для некоторых наложниц, которым повезло, все только начинается. Буду считать, что мне повезло… Закончился очередной раунд игры, слышу как свен собирает карты тасует колоду. Одна из девушек встает из-за стола. Все закончилось? Нет, свенка становится напротив меня.

«Встать»

Грациозно поднимаюсь с колен. Руки держу за спиной. Сердечко бьется быстрее, но я себя успокаиваю. Неужели в этом раунде я ставка? Свенка глядит на товарищей по игре. Я не смею поднять взгляд от ее полной груди, лишь наполовину прикрытой тугим лифом длинного платья. Парень подбадривает девушку. Та наконец обнимает меня за талию и привлекает к себе. Я послушно придвигаюсь вплотную к молодой аристократке. Наши бедра, животы, груди соприкасаются, разделенные лишь легкой тканью ее платья. Несмело поднимаю взгляд, встречаюсь с ней глазами. Она чуть выше меня, может быть только из-за каблуков… В следующую секунду свенка проводит языком по моим губам, и я с готовностью раскрываю рот. Госпожа целует меня нежно, как умеет только девушка, и в то же время глубоко и властно. Я несмело обнимаю ее за голые плечи и осторожно прижимаюсь. Игроки что-то хором негромко скандируют. Считают?.. Губы у госпожи мягкие, теплые. Из ее рта чуть пахнет вином, а язычок острый и очень игривый. Я покорно впускаю его в свой рот и старательно отвечаю на его ласки. То дразню своим язычком, то посасываю, то чуть прикусываю. Одной рукой госпожа прижимает меня к себе за талию, другой поднялась по спине и поддерживает меня за затылок.

Наш поцелуй длится долго. Вдруг свены перестают считать и начинают аплодировать. Госпожа отстраняется, в ее глазах снова лед и презрение. Я поспешно опускаю взгляд и прячу руки за спиной.

«Место, сидеть»

Послушно выполняю приказ. Через пару раундов игра заканчивается и последние гости расходятся. Я возвращаюсь в гарем. По пути вытаскиваю конфетку изо рта, освобождаю ее от обертки и опять сую в рот. М-м-м, сладенькая.