Бывшие люди Часть 1

БЫВШИЕ ЛЮДИ

Арест отца перевернул жизнь Наталии в один день и навсегда. Крупный советский чиновник, замминистра, он жил на широкую ногу, ни в чем себе не отказывал, а единственную дочь просто избаловал. Собственный автомобиль, отдельная квартира, престижный вуз, после которого открыты все дороги… На простых трудящихся советская принцесса посматривала свысока, да и где она могла бы их встретить? Разве что из обслуги. Они с отцом были прикреплены к совминовским поликлиникам, санаториям, распределителям, отдыхали на правительственной даче в Крыму или за границей.

Отца расстреляли за хищения в особо крупных размерах, имущество конфисковали по приговору суда. Из комсомола выгнали за «отсутствие общественной работы», из вуза пришлось перевестись в обычный пединститут. Сразу перестали узнавать подруги, друзья отца, соседи. Телефон молчал, почтовый ящик опустел. Работать направили по распределению сельской учительницей.

Гардероб тоже пришлось сменить. Модные вещи одна за другой изнашивались, денег не было, следить за модой Наталия перестала. Изо дня в день она ходила на работу в строгом брючном костюме, за который ее со временем прозвали «Ангелой Меркель». Застегнутая на все пуговицы, она сторонилась мужчин, несла свой крест гордо и молча, работу свою полюбила и была на хорошем счету.

Шли годы. Ей перевалило за сорок. Наталия превратилась в Натальпетровну. Когда ей торжественно вручали удостоверение заслуженного педагога республики, к ней подошла незнакомая очень ухоженная женщина. Бывшая модница Натальпетровна с одобрением взглянула на безупречный макияж, аккуратно уложенную прическу платиновой блондинки, отложной воротничок блузки поверх стильного бежевого жакета, очень идущего к волосам собеседницы. Вежливо извинившись, женщина представилась как Элеонора, и спросила, не с дочерью ли Петра Кондратьевича Прохорова она разговаривает. Наталия заторможенно кивнула: много лет никто не говорил с ней о ее прошлой жизни. Элеонора пояснила:

- Видите ли, в нашей женской гимназии весь педагогический коллектив подобран из бывших людей. Ну, вы понимаете… У кого-то жизнь не сложилась, кого-то муж бросил. А воспитание, умение держаться – это никуда не девается. Я подумала, может быть вам комфортно будет общаться и работать в коллективе людей с судьбой, похожей на вашу. К тому же весь коллектив женский. Предлагаю вам должность учительницы литературы. У нас всего семь классов: мы принимаем девочек с 11 лет только из самых обеспеченных семей. Представляете, никаких детей алкоголиков, с родителями общаться вообще не придется – администрация школы берет это на себя. Проживание, питание, форменная одежда – всё бесплатно. Летний отдых тоже бесплатно и вместе с детьми. Срок контракта – 7 лет. Для того, чтобы вы могли вести классное руководство весь цикл обучения. Выпустите своих девочек – и сразу получите аккордную выплату за 7 лет. Хватит и на новую квартиру, и вообще на новую жизнь…

Счастливая Наталия так и не смогла заснуть в ту ночь. О таком можно было лишь мечтать! Закончив учебный год и подписав контракт, уволившись и отгуляв отпуск, она с трепещущим сердцем прошла через открывшиеся перед нею металлические ворота в четырехметровой стене закрытого пансиона. Внутри было тихо и безлюдно. Волнуясь, поправляя то и дело рукой прическу, она вошла в кабинет директора Любови Григорьевны, как значилось на вывеске, и робко поздоровалась.

Директором оказалась худенькая ясноглазая милашка лет 25 в бордовом блейзере с эмблемой школы. С ней в кабинете находилась и сидевшая поодаль в кресле завуч примерно того же возраста – рыжая и с зелеными глазами, отчего напоминала хищненькую рысь, на ней был темно-синий жакет и того же цвета юбка чуть ниже колен, с черными колготками. Наталия Петровна, хорошо знавшая обычаи светского этикета, удивилась, что ей не предложили сесть. Директриса и завуч переглянулись. Оглядев Наталию Петровну с ног до головы, директриса оценивающе бросила:

- Ничё так…

Гостья растерялась.

- Меня зовут Наталия Петровна, - начала заслуженный педагог республики. Но директриса ее оборвала:

- Натальпетровна осталась дома. Здесь ты обслуживающий персонал. Прислуга. Ты никто, поняла? Скажу сразу, один раз: захочешь расторгнуть контракт – валяй, но внеси сначала штрафную неустойку в полмиллиона евро, а пока не внесешь – будешь отрабатывать. Или служи здесь полный срок 7 лет и служи хорошенько! С правилами поведения тебя ознакомит моя заместитель Ларочка, для тебя – Лариса Дмитриевна. За нарушения будешь получать по заднице…

Тут у Наталии округлились глаза, и директриса насмешливо пояснила:

- Для прислуги у нас тут практикуют телесные наказания. Если будешь фордыбачиться – будем драть как сидорову козу. Для начала переоденься в форменный костюм – Ларочка, передай ей.

Завуч достала пакет и небрежно бросила его на стол перед Наталией. Директриса, ни о чем не спросив, нажала кнопку электрического звонка. Почти сразу в дверях появилась приземистая, с квадратной фигурой и мощными, как у мужчины, плечами, тетка в черной рубашке и той же ткани черных брюках. На поясе у нее висел хлыст и рядом внушительная резиновая палка.

- Проводи новенькую и покажи где она будет жить. А ты переоденься там, свою одежду потом сдашь. И учи правила поведения. Чтобы завтра сдала их Ларочке. Всё, иди.

Онемевшую от растерянности, неприятно взволнованную Наталию Петровну крепко взяли за локоть и повели какими-то лестницами в подвал. Огромным ключом охранница со скрежетом открыла дверь и жестом показала входить. Едва Наталия вошла, как дверь с лязгом захлопнулась за ней. Оглядевшись в комнате, Наталия увидела зеркало, подошла к нему. Посмотрела на свое отражение пока еще в своей одежде. Ну что ж, надо бы переодеться, порядки тут, судя по всему, строгие. Ее удивил стоявший рядом с зеркалом пластиковый бочонок, до середины заполненный водой. Рядом с ним зачем-то лежала пачка соли, а на нем красовалась надпись белой краской: «Розги».

Наталия взяла в руки пакет с форменной одеждой. На нем было написано: «Одежду стирать вручную, чистить только губкой, трусы и бюстгальтер, а также средства личной гигиены, использовать только со штампом Гимназии, носить неуставные вещи запрещено, украшения, колготки и чулки запрещены, хранить бережно, складывать аккуратно, о порче или утрате докладывать незамедлительно». Наталия Петровна медленно сняла пиджак, потом блузку, затем, спохватившись, вынула из ушей запрещенные сережки, сняла кольца с пальцев, кулон. Вздохнув, сняла и аккуратно повесила брюки, оставшись в колготках.

Запрет носить чулки и колготки показался Наталии странным. «Что же они тут носят? – думала она, - в рейтузах жарко, в лосинах педагогу неприлично, трико какое-нибудь? » Поразмыслив, сняла запрещенные колготки. В пакете оказалось несколько пар белых трусов, бюстгальтеров – все это со штампом Гимназии - и красивых белоснежных гольфов. Переодев нижнее белье, натянув гольфы (они оказались высотой под колено), Наталия Петровна расправила коричневое гимназическое платье и, надев, повернулась к зеркалу. Оно было с короткими рукавами, глубоким декольте, шнуровкой спереди, поднимавшей грудь и выталкивающей ее в декольте, обтягивающее по фигуре, с красивым кружевным воротничком (придется отпарывать, застирывать и пришивать, предусмотрительно сообразила Наталия) и с небольшим белым фартучком спереди.

Подол платья удивил своей длиной: платье оказалось всего на ладошку ниже линии бикини. Непристойно открытые суперкоротким платьем, немного толстенькие ляжки Наталии молочно засветились. Наталия зарделась при мысли, что девочки-ученицы будут обсуждать ее заголенные от колен и выше ноги. При этой мысли пробежали мурашки. Наталия обулась в черные, на высоком каблуке гимназические туфли и, снова глянув в зеркало, разглядела на платье бейджик с обидной надписью «Наташка, литература». Да, печально подумала она, жизнь Наталии Петровны закончилась, начинается жизнь Наташки.

До глубокой ночи Наташка, как школьница, зубрила многочисленные Правила поведения. Утром она, вытянувшись «смирно», руки по швам (так предписывалось Правилами) стояла перед Ларисой Дмитриевной и четко докладывала:

- Уважаемая Лариса Дмитриевна, училка Наташка к ведению занятий готова!

Лариса Дмитриевна брезгливо оглядела училку с ног до головы и, лениво размахнувшись, влепила ей звонкую пощечину:

- Гольфы подтяни вровень, неряха!

Наташка быстренько исполнила приказание.

- А что сказать надо?

- Простите! – Наташка жалобно захлопала ресницами – Надо было сказать «слушаюсь», я забыла!

- Забывчивость училке не к лицу. В коленно-локтевую.

Наташка, нервничая и боясь, опустилась на локти и колени, от чего зад оказался выше головы, а подол платья задрался. Понимая, что «засветила» трусами, Наташка покраснела от стыда.

- Трусы до колен!

- Слушаюсь! – отчеканила вышколенная Наташка и послушно спустила до колен трусы. Тут же голый зад вздрогнул от удара ремня. Наташку пороли первый раз в жизни.

- Считай удары!

- Слушаюсь. Раз!

Ремень хлестнул еще. Наташка снова дернулась.

- Два!

И еще удар.

- Три!

На глаза Наташки навернулись слезы.

- Ой! Четыре!

- Ааа! – зашипела от боли Наташка – Пять!

- Для начала хватит с тебя, одевайся. Пойдем представим тебя классу, но не забудь, что надо сделать после порки.

Наташка уже знала: в Правилах это расписано детально. Поспешно надев трусы, но не вставая с колен, она повернулась к завучу и покорно произнесла:

- Благодарю Вас за наказание, Лариса Дмитревна!

И тут же схлопотала пощечину.

- Не «Дмитревна», а Дмитриевна! Повтори!

- Простите! Лариса Дмитриевна!

- Больше не ошибайся, Прохорова. Плохо начинаешь. Ладно, пошли.

Они вошли в аудиторию, напоминавшую университетскую: столики для занятий возвышались рядами по сторонам широкой лестницы. В Правилах и это имело обоснование: это было сделано, чтобы гимназистки могли отвешивать прислуге пощечины, не вставая с места.

Одиннадцатилетних первокурсниц было дюжины две. В разнообразных джинсах и кофточках, они сидели в полоборота к двери, болтали между собой и по телефону. На вошедших завуча и училку едва взглянули.

- Здравствуйте, Госпожи!

Наташка присела в глубоком реверансе, придерживая обеими руками подол короткого платья и стараясь не «светить» трусами. Ей никто не ответил.

- Это Наташка, - представила ее завуч, - Будет вести у вас русский язык и литературу. Кроме того, она ваш классный руководитель. Будьте с ней построже! – завуч широко улыбнулась.

- Поди сюда и дай дневник! – распорядилась рыжая девица с некрасивым наглым лицом, едва завуч вышла.

Наташка почтительно подала свой Дневник поведения, как полагается, в раскрытом виде:

- Пожалуйста, Госпожа, возьмите.

- Становись в угол!

Наташка знала, что она должна вести урок стоя перед классом лицом в угол. Выходить из угла можно было по приказу гимназисток или с разрешения старосты класса. За спиной Наташка слышала смешки и шепот. В аудитории было довольно прохладно: как раз в том углу, где стояла Наташка, работал кондиционер. Бесстыдно обнаженные голые ляжки покрылись мурашками, Наташка сжала их поплотнее: стоять в углу полагалось по стойке «смирно».

Наконец, прозвенел звонок, и Наташка не поворачиваясь из угла и по-прежнему держа руки по швам, пятки вместе, а носки врозь, бодро, но почтительно выкрикнула:

- Уважаемые Госпожи! Позвольте начать ознакомительный урок! Меня зовут училка Наташка!

Никакого впечатления ее слова не произвели. Девочки продолжали заниматься своими делами. «Интересно, - подумала Наташка, - в чем же смысл такого образования? Они так ничего не усвоят! »

Но долго молчать было нельзя, и Наташка продолжила:

- Поскольку я должна составить учебный план, мне бы хотелось получить некоторое представление о вашем базовом…

- Ты что там лепишь? – раздался звонкий девчачий голос. Судя по тону, говорила жуткая воображала, привыкшая командовать. – Совсем страх потеряла?

Наташка непроизвольно вздрогнула от страха. Вопросы явно относились к ней. Что надо отвечать в таких случаях? Про это в Правилах, кажется, ничего не было… А отвечать на вопросы гимназисток Правила требуют быстро. Придав голосу почтительности, Наташка принялась объяснять:

- Уважаемая Госпожа, я хотела бы провести ознакомительный…

- Дура, тебя не об этом спрашивают. Ну-ка подойди сюда.

Наташка четко, как требовали Правила, повернулась на месте кругом и, стоя перед классом смирно, стала глазами искать кто ее вызывал. Оказалось, это староста класса, которая задумчиво смотрела в дневник и нетерпеливо махнула рукой, подзывая училку. Наташка быстрым шагом направилась к ней. Когда проходила мимо темноглазой девочки-шатенки с озорным личиком, та пребольно вытянула училку линейкой сзади по голой ноге.

- Чего у тебя ляжки такие жирные?

Правила требовали от училки вежливо и почтительно отвечать на любой вопрос гимназистки. Наташка обернулась к девочке, встала смирно, вытянув руки по швам и терпеливо ответила:

- Уважаемая Госпожа, такова конституция моего тела.

- Ха-ха, конституция! – рассмеялась девочка, – врешь ты, дурочка! Слово «Конституция» значит совсем другое, прислуге это знать не положено.

С другой стороны насмешливый девчачий голос задорно произнес:

- Девочки, а давайте Наташке дадим кличку «Конституция»!

- Проституция! – отозвалась, нехорошо улыбаясь, маленькая, но развязная девочка с короткой прической и хулиганистым лицом, - Наташка Проституция!

Девочки дружно рассмеялись, а Наташка вспыхнула от смущения.

Староста не улыбалась. Ей явно надоело ждать и, сердито насупив детские бровки, она пискляво выкрикнула:

- Бегом ко мне, дрянь!

- Слушаюсь, уважаемая Госпожа! – в две секунды, гигантскими прыжками Наташка подскочила к ее столику, вытянувшись «смирно» на ступеньку ниже. Слегка перегнувшись через стол, староста влепила училке звонкую пощечину:

- Когда я подзываю, подбегать надо сразу, дура.

Она развернула дневник поведения училки и ткнула пальцем:

- Читать умеешь?

Губы Наташки затрепетали от страха. Староста хлестнула по ним линейкой:

- Не тряси губами. Что ты мямлишь?

- Здесь написано, уважаемая Госпожа, что в начале урока я обязана встать перед классом на колени и четко доложить свои обязанности и ответственность! Переволновавшись перед уроком, я об этом забыла и… - Наташка судорожно сглотнула, но ответила, как требовали Правила: - и прошу Вас меня за это наказать!

Скривившись, староста смерила училку взглядом и коротко приказала:

- Подай указку.

В этот раз Наташка почти бегом, но почтительно метнулась за длинной и гибкой, как прут, учительской указкой и подала ее старосте. Та взмахнула, со свистом рассекла воздух и, не вставая, ткнула пальцем в столешницу перед собой:

- Укладывайся.

Наташка легла животом и грудью на стол гимназистки, стараясь не задеть разложенные на нем предметы, ноги расставила на ширину плеч, быстро спустила трусы до колен, подтянула кверху подол платья, обнажив голый зад с красными полосами от ремня.

- Смотрите-ка! – удивленно сказала староста, звонко шлепнув свободной ладошкой по заду училки, - нашу хабалку сегодня уже выпороли!

И совсем другим тоном, кривляясь, как будто она взрослая, потребовала:

- Наташка, расскажи всем, за что тебя сегодня выпороли.

- Уважаемые Госпожи, - Наташка отвечала, лежа туловищем на столе и не смея поднять голову, - меня наказали за плохое знание Правил. Лариса Дмитриевна выпорола меня ремнем.

- Правильно сделала, - подвела итог староста. Девочки одобрительно зашумели. – Ну, хватит болтать. Перейдем к делу.

И, размахнувшись, она хлестко ударила указкой по голому телу училки.

- Раз! – голова Наташки дернулась вперед. Одна из девочек подошла к ней и дала пощечину:

- Смирно стой, коза!

- Да, уважаемая Госпожа, простите… ой! Два!

От следующего удара спина Наташки выгнулась дугой:

- Три!

- Терпи, дура, сама виновата! – отозвалась староста и, размахнувшись, влепила еще.

- Четыре!

Староста отвела руку и сильно ударила, дернув уголком рта.

- Пять!

Девочки, собравшись вокруг, чтобы лучше видеть наказание, улыбались.

Еще удар.

- Шесть!

- А ты привыкай, - посоветовала староста. – Чувствую, что мне придется ча-асто тебя наказывать.

Все засмеялись, а староста, размахнувшись, ударила еще.

- Семь!

«Когда же это кончится! – пронеслось в голове у Наташки, - сил нет терпеть! »

И тут же почувствовала обжигающий хлесткий удар.

- Восемь!

Староста молча продолжала порку.

- Девять!

Непривычная рука старосты начала уставать. И все-таки она вытянула училку еще разок.

- Десять!

- На первый раз хватит с тебя. В другой раз будешь умнее. Одевайся и отнеси указку на место. В дневник я пишу тебе замечание. Записываю, что тебя выпороли указкой, а наказание от администрации тебя еще ждет, – сладко пропев последние слова, староста начала вносить запись. Наташка поспешно надела трусы, поправила платье, встала на колени:

- Уважаемая Госпожа, благодарю Вас за наказание!

Староста нетерпеливо махнула пальцами – уйди, мол, Наташка подхватила указку и бодрым шагом понесла ее на место. На обратном пути она получила линейкой по другой голой ноге, но от той же проказницы.

- Девочки! – объявила та. – Вот смотрите. О том, что Наташку сегодня выпороли, мы узнали случайно, так? И о том, как ее сейчас в классе наказали, тоже мало кто узнает: она трусы надела и как ни в чем ни бывало. Как бы нам сделать, чтобы все видели, что она наказана?

Наташка тем временем положила указку на место и встала перед классом на колени, чтобы исправить оплошность и доложить всем о своих обязанностях и ответственности.

- Ладно, начинай, а я пока подумаю, - девочка с важным видом подперла щеки кулачками.

- Слушаюсь, уважаемая Госпожа! – вежливо отозвалась наказанная Наташка, - итак, мои обязанности…

Она перечисляла их наизусть долго, но четко и с выражением. Стоять голыми коленями на холодном твердом полу было неприятно, но Наташка старалась держаться ровно, чтобы не наказали. Сначала все на нее смотрели, но потом девочкам надоело и они опять стали заниматься своими делами.

- Каждая гимназистка вправе решать, - докладывала Наташка, - наказать меня самостоятельно или пожаловаться школьной администрации. За один проступок я могу быть наказана как самой гимназисткой, так и администрацией. О своих проступках я обязана докладывать незамедлительно. Попытка скрыть проступок с моей стороны наказывается…

- Придумала! – выкрикнула озорная шатенка. – Эй, Наташка, тебя разве только по заднице можно наказывать?

- Нет, уважаемая Госпожа, не только, - на Наташкином лице отразилось непонимание: куда девочка клонит? Ответ последовал сразу же:

- Давайте отстегаем Наташку по ногам выше колен! Тогда все будут видеть свежие следы и будут знать, что Наташку сегодня выпороли!

Девочка довольно улыбнулась и задрала с видом всезнайки нос кверху:

- Наташка-то у нас голыми ляжками сверкает, ей же запрещено колготы одевать!

«Не колготы одевать, а колготки надевать», - мысленно поправила учительница литературы, но вслух сказала другое:

- Уважаемая Госпожа, но ведь я уже наказана!

- Я имела в виду наказать тебя по голым ляжкам в следующий раз, когда провинишься, - парировала девочка, - а ты, дура, стала со мною спорить и препираться! Девочки, заслужила она порку?

- Конечно! – закричали все. Идея отстегать взрослую женщину по голым ногам показалась озорным ребятам интересной, они сразу загорелись новой шалостью.

«Наташку по ляжкам! » - весело выкрикивали они новую дразнилку. Упавшим голосом Наталия, как требовали Правила, не вставая с колен попросила прощения за свое препирательство – тут голос дрогнул, но как опытный педагог она взяла себя в руки и вежливо попросила девочек в наказание выпороть ее по голым ногам.

- Вставай! – распорядилась шатенка.

- Слушаюсь! – училка поднялась с колен и замерла, вытянув руки по швам.

Девочки, наконец, угомонились и перестали кричать, но улыбки с лиц не пропали. Каждая деловито взяла свою линеечку, лежавшую на парте среди других канцелярских принадлежностей, и шумной гурьбой, прыгая от нетерпения через ступеньку, скатились к стоящей перед ними училке, голые ноги которой предательски подрагивали от страха перед предстоящим наказанием. «Хорошо, - подумала Наташка, - что на этот раз хоть платье задирать и трусы спускать не надо». Стоять перед девочками нагнувшись, со спущенными до колен трусами было невыразимо стыдно, и повторять этот опыт крайне не хотелось. Училка послушно ждала приказаний.

- Гольфы можешь не снимать, - великодушно разрешила заводила, - руки подними за голову!

- Слушаюсь, уважаемая Госпожа! – тихо проговорила училка и сложила руки за головой, растопырив локти. От движения рук кверху платье немного приподнялось и девочкам стал виден из-под подола краешек белых трусиков, что вызвало новый взрыв веселья и шуток. Но ведущая этой новой игры не отвлекалась. Она ткнула линейкой в голую коленку стоявшей перед нею навытяжку училки:

- Ноги на ширину плеч!

- Слушаюсь, уважаемая Госпожа! – Наташка отвечала уже привычно, как автомат. Обступив ее с разных сторон, девочки принялись в разнобой лупить по широким голым ногам от колен до поднявшегося подола платья. Голые бедра сорокалетней женщины, вздрагивая от боли, быстро покрывались красными длинными полосами. Девочкам это нравилось, будто они создавали рисунок. Наташка с ужасом думала о том, как будет идти по школьному коридору с таким веселеньким боди-артом, не имея возможности спрятать свой позор. Из глаз непроизвольно катились слезы.

Наконец, девочкам игра наскучила и они стали одна за другой расходиться по своим местам. Мелко трясущиеся обнаженные ноги училки были от колен и до трусов покрыты сплошь пересекающими друг друга красными следами и спереди, и сзади. Красные наказанные ляжки и коленки, натертые перед этим об пол, красиво контрастировали с белоснежными гольфами, безупречно и ровно подтянутыми под коленки. Когда экзекуция, наконец, закончилась, училке разрешили встать обратно в угол и продолжить урок. Выпоротая и униженная, она не забыла еще раз встать на колени и, борясь со слезами и всхлипывая, плачущим голосом поблагодарить девочек за наказание. Большинству девочек это показалось забавным, но сидевшая вдалеке тихоня, которой не удалось протолкаться и принять участие в коллективном наказании, очень обиженная этим, капризно крикнула:

- Ты что там блеешь, овца?

Ей хотелось как-то поднять свое положение среди сокурсниц, чтобы не прослыть «серой мышью». Она решила прилюдно унизить училку и подозвала ее.

Училка, уже привычными шагами, быстро подошла и замерла по стойке «смирно» перед ее партой. Тихоня была очень рассержена – на сокурсниц, на себя, на то, что девочки не взяли ее в свою игру. На глазах ее блестели сердитые слезинки. Она размахнулась и ударила училку по щеке. Потом другой рукой. Обе щеки зарделись. И еще. И еще. Получая пощечины, женщина только растерянно моргала. Влепив около десятка оплеух, девочка немного успокоилась. Все смотрели на нее. Она и сама не могла толком объяснить, за что отхлестала по щекам негодницу Наташку. Тут ей в голову пришла спасительная мысль. Глядя прямо в глаза оторопевшей училке, она металлическим голосом проговорила:

- Ты поняла, дрянь, за что я тебе надавала пощечин?

- Вы, уважаемая Госпожа, дали мне пощечины в дополнение к Вашему замечанию, что я нечетко поблагодарила за наказание! – быстро выпалила училка первое, что пришло ей в голову.

- Пшла вон! – отмахнулась девочка и, поддавшись внезапному порыву, подскочила и дала удаляющейся училке пинка под зад. Все засмеялись, и девочка, довольная, наконец-то улыбнулась и села на место.

Когда бывшая Наталия Петровна заняла свое место, уткнувшись носом в угол, девочки заерзали: хотелось на переменку. Будто откликаясь на их желание, прозвенел звонок. Бывшая заслуженная учительница республики, а ныне бесправная прислуга слушала звонок, стараясь успокоиться, чтобы от слез лицо не стало безобразным и не нарваться на еще одно наказание за неопрятный внешний вид. Девочки одна за другой вылетали мимо нее в коридор, шлепая сзади стоящую в углу училку-русичку по еще горячим, покрасневшим, выпоротым голым ляжкам.

Униженная и заплаканная, Наташка простояла в углу всю перемену. Ей стыдно было выйти в коридор показаться в таком виде коллегам и гимназисткам. По расписанию следующих двух уроков у нее не было. Когда прозвенел звонок и топот ног за дверью прекратился, Наташка взяла свой дневник и тихо, крадучись, вышла в коридор. Нашла туалет, умыла заплаканное лицо. Сейчас посидеть бы в буфете, выпить стакан чаю, успокоиться, прийти в себя. Наташка вышла в коридор и подошла к окну. Оно выходило во внутренний двор – огромный, как поле, он весь зарос высоким ивовым кустарником. Сзади раздался приятный голос: «Ты новенькая? » Наташка обернулась. Перед нею в точно такой же форменной одежде стояла очень милая женщина и по-доброму улыбалась. Вблизи было видно, что она на несколько лет старше Наташки, но, что называется, следит за собой, очень ухожена и с нескольких шагов, конечно, выглядит моложе своих лет. У нее были стройные ноги, аккуратный маникюр, тщательно уложенная прическа. Она протянула руку:

- Я Софка, а ты, как я вижу по бейджику, Наташка.

Наташка благодарно улыбнулась: наконец хоть кто-то заговорил с нею по-человечески. Она смущенно спросила:

- А кем вы, то есть… а кем ты была… ну, раньше?

- Как и все здесь. Между прочим, бывший депутат Киевского горсовета. Софья Николаевна меня тогда звали. А теперь просто Софка-математичка, - и Софка грустно улыбнулась.

- Здесь так всё странно… Ты тоже преподаешь?.. – Наташка замялась, подбирая слова.

- … стоя в углу спиной к классу и лицом в угол? – подхватила Софка. – Да, разумеется, правила одни для всех. И ты привыкнешь.

- Но зачем? Я хотела сказать, как же им преподать свой предмет?

- А это совершенно никому не нужно. Всю информацию, какая им интересна, дети получают из интернета, в аттестатах им поставят «пятерки», а знания этим девицам не нужны – они же работать не пойдут после гимназии. Здесь их обучают обращению с прислугой, то есть с нами. От нас требуется послушание, а от них – наоборот, навыки командования, стремление к лидерству. Поэтому мы обязаны делать глубокий реверанс каждой встречной гимназистке, а они запросто, мимоходом, отвешивают нам пощечины. Любая гимназистка имеет право заставить тебя встать на колени и расцеловать ее обувь, это даже поощряется. К счастью, они прежде всего дети, им всё быстро надоедает. Ну и проказничают, конечно. Я вот уже сколько лет здесь, но всей моей вышколенности и почтительности не хватает, чтобы избежать наказаний.

- Так что же, здесь вообще нет обучения, просто ставим всем «пятерки», и всё?

- Как бы не так! Существует строгая система оценки знаний учащихся. Завышать оценки запрещено, за этим следят. А за низкие баллы гимназисток даже не ругают, а нас наказывают и на педсовете – по итогам триместра, и перед всем классом после контрольных и сочинений. Да еще классный час раз в неделю. Там тебя в присутствии детей разбирают и прорабатывают, а затем… ну, это ты сама скоро увидишь.

- Слушай, Софка, а зачем у меня в комнате бочка с водой?

- Розги там держать между педсоветами. Добавляй соль в воду, чтобы держались свежими, гибкими и хлесткими – это тоже проверяют. Если наберешь негибких прутьев, выдерут хлыстом, это больнее.

- Где наберу?

- Да ведь ты только что на них смотрела. В окошко. Ивовый кустарник – это десятки тысяч веток, раз в неделю нас выпускают туда и каждая из нас обязана нарезать не менее ста розог: тридцать держишь у себя в комнате, ты их должна приносить с собой на педсовет; а еще семьдесят ставишь в классе, где преподаешь свой предмет: в среднем по десятку на день. Обычно после каждых десяти ударов розгу меняют, а получаем мы в среднем по сотне ударов в день…

- Да на вас же живого места нет тогда!

- Привыкаешь постепенно, кожа на заднице грубеет. Розгами можно бить только по заднице, к счастью. По спине – хлыстом, но это сильно провиниться надо, и делают это специально обученные охранницы. По ногам обычно стегают ремнями или разными подручными средствами вроде провода; еще девочки, кто поменьше, лупят нас своими скакалками. Ну а по груди только шлепалками, чтобы ничего там не повредить: за здоровьем здесь следят. Твое счастье, - Софка снова улыбнулась, - что за розгами нас отправят только в воскресенье. До этого тебя ими сечь не будут. Ох, - спохватилась она, - заболталась я с тобой что-то, а ведь долго разговаривать между собой нам не разрешают – она показала пальцем на камеру видеонаблюдения, - Могут всыпать. Ну еще увидимся, – и Софка, развернувшись, направилась в сторону туалета.

Оттуда, пнув дверь ногой, вышла размалеванная девица лет пятнадцати. Софка, а вслед за ней спохватившаяся Наташка присели в глубоком реверансе. Деваха, размашисто влепив пощечину стоявшей рядом Софке, брезгливо пробормотала: «служи, сука старая, служи» - и, презрительно взглянув на испуганную Наташку, шаркающей походкой направилась вглубь коридора.

Через несколько минут Софка из туалета вышла. Тут же раздался со стороны лестницы чей-то свист, и хрипловатый голос девочки-подростка выкрикнул, будто пролаял: «Софка, бегом ко мне! ». Софка с неожиданным для ее возраста проворством бросилась на зов. Через минуту со стороны лестницы показалась бледная худощавая гимназистка в кроссовках, спортивных штанах и куртке с капюшоном. За волосы она втащила за собою в коридор Софку. Наташка вновь присела в реверансе. У гимназистки было совершенно тупое, безо всякого выражения, заспанное лицо. Грязно сплюнув, она пригнула голову Софки к полу: «Слижи». Софка, проговорив «Слушаюсь, уважаемая Госпожа! », опустилась на колени и выполнила приказ. Гимназистка пнула ее кроссовком под зад и направилась к замершей Наташке.

- Ты кто? – грубо спросила она.

- Уважаемая Госпожа, я Наташка, училка литературы и русского языка.

- Нет. Ты грязная сука. Повтори.

Наташка повторила. И тут же схлопотала такую крепкую пощечину, что искры из глаз посыпались, но шевельнуть руками, прижатыми, как положено, по швам, не посмела, только стиснула прижатые друг к другу коленки.

- Ты запомни это, - назидательно сказала гимназистка, - запомни, кто ты… - и она матерно выругалась. Потом вернулась на лестницу и затопала дальше.

Софка проворно поднялась с пола. Только теперь Наташка взглянула на ее голые коленки и увидела, что они все в синяках и ссадинах.

Софка проследила за ее взглядом и опять, как ни в чем ни бывало, улыбнулась.

- На коленях стоять часто приходится. Потому нам колготки и чулки не разрешают носить – все бы протирались, в дырках были, а у нас гимназия элитная, весь персонал должен быть с иголочки. И платья коротюсенькие у нас по той же причине: частенько гимназистки нас заставляют по полу ползать, чтобы подол платья не пачкался, его и сделали таким ультра-мини. А наши голые ноги ценности не представляют, вымыла наскоро в туалете – и стой, улыбайся.

Софка подмигнула, мол, живи бодро, подруга! И поспешила в свою аудиторию, оставив Наташку осмыслять увиденное и услышанное. Поразмыслить явно было над чем.

Тут Наташка спохватилась, что скоро звонок с урока, на лестницы и коридоры выбегут толпы барышень-гимназисток и не схлопотать бы от них на орехи.

Она неловко закрутилась на месте, ища куда бы спрятаться, чтобы переждать следующую перемену. Может быть, отсидеться у Софки-математички? А вдруг у нее урок после перемены?

Наташка рванулась на лестницу и наугад побежала вниз. Внизу, за дверью, стояла девочка лет тринадцати и тихо плакала. Наташка сочувственно присела рядом на корточки и ласково спросила:

- Тебя кто-нибудь обидел?

Девочка сердито, исподлобья, взглянула на Наташку и внезапно ударила ее по щеке:

- Не твое дело, дрянь! Ты как стоишь передо мной?

Спохватившаяся Наташка встала «смирно»:

- Простите, Госпожа!

Девочка судорожно всхлипывала, утирала зареванное лицо, явно ища к чему придраться, чтобы выместить обиду на бесправном существе.

- Встань ровно! – сердито крикнула она, больно ударив ботинком по голени Наташки. На белом гольфе отпечатался грязный след.

- Ага, - мстительно сказала гимназистка. – Ну-ка, дай дневник!

Наташка протянула в развернутом виде дневник пигалице. Вместе с дневником подала и ручку для записи замечания. Девочка вывела крупными каракулями: «Ниапрятный внешний вит гольфы грязныи» - и, закрыв дневник, хлопнула им Наташку по лицу:

- На, иди в учительскую и пусть тебя накажут.

Настроение девочки заметно изменилось. Повеселев, шалунья показала стоящей перед нею смирно училке язык и, подпрыгивая, убежала.

Наташка попыталась оценить ситуацию. В дневнике уже два замечания, а она еще ни об одном не доложила. Правила же требуют незамедлительного доклада. Наташка уже настолько ощущала себя послушной прислугой, что у нее и в мыслях не было как-нибудь схитрить, она боялась только одного: не нарушить бы Правила. Бегом поднялась по лестнице, зашла в туалет и наскоро застирала испачканный гольф. Заодно вымыла коленки, на которых собралось немного пыли.

Через минуту чуть полноватая сорокалетняя женщина, сверкая голыми трясущимися в движении бедрами в неприлично задравшемся коротком платье и с грудью, болтавшейся в декольте, подбежала, слегка запыхавшись, к учительской и постучала. Ей разрешили войти.

В учительской находилась одна Лариса Дмитриевна: развалившись в кресле, она пила кофе и смотрела телевизор.

- А, ты, Прохорова, - небрежно сказала девушка замершей перед нею женщине, - ты зачем здесь?

- Уважаемая Лариса Дмитриевна, докладываю Вам о двух замечаниях в моем дневнике, - и Наташка почтительно подала дневник поведения в раскрытом виде.

Наташка не торопясь прочитала и потянулась. Потом на юном лице девушки появилась усмешка:

- Говорила я тебе утром, Прохорова, что ты доиграешься! Эх ты, русичка хренова. Ладно, что с тобой делать, - как будто делая одолжение, роняла слова девушка, - подай ремень, накажу. Надо же, какая ты оказалась замухрышка!

Наказуемая взяла лежавший на полке широкий, с ладонь, кожаный ремень, встала перед Ларисой Дмитриевной на колени и, протягивая его, вежливо попросила о наказании.

Лариса Дмитриевна лениво взяла ремень, велела Наташке попросить прощения, дала поцеловать руку и сказала:

- Ладно, прощаю. Накажу несильно, все-таки ты у нас, Прохорова, новенькая. Становись раком!

И вновь оголенный зад Наташки оказался задран выше опущенной между локтями головы, а трусы спущены до колен. Ударяя по правой ягодице, Лариса Дмитриевна приговаривала: «Это тебе за то, что ты неряха! », а ударяя по левой – «за сорванный тобой урок».

Когда Наташка досчитала до тридцати, слезы текли по ее лицу в три ручья. Лариса Дмитриевна посчитала наказание начинающей прислуги достаточным. Велела одеваться. Наташка, надев трусы и поблагодарив за наказание, встала смирно. Лариса Дмитриевна брезгливо провела ремешком по ее голым ногам.

- А кто это твои окорока так разукрасил? – сердито и требовательно спросила девушка. – Ты от меня что-то скрыла, Прохорова?

-Уважаемая Лариса Дмитриевна, девочки из моего класса наказали меня за пререкания, - отчеканила наказанная.

- Ты смотри у меня, Прохорова. Ты мне начинаешь надоедать. Будешь так себя вести – заставлю перед классом догола раздеться, ты не думай! Может, хоть тогда соображать начнешь, лахудра! – рассердившаяся девушка влепила училке одну за другой три пощечины и выкрикнула, - вон отсюда!

С облегчением Наташка, прихватив дневник, быстрым шагом, аккуратно прикрыв дверь, вышла из учительской. На душе у нее, можно сказать, цвел май и пели птицы. Наконец-то она за всё наказана, как положено, а других нарушений у нее нет. Она будет теперь очень внимательной и послушной!! Счастливой походкой училка направилась к своей аудитории. Кажется, жить здесь можно!

Чуть ли не танцуя, она подошла к двери.

- Эй, ты! – раздался грубый окрик. Голос явно принадлежал юной девушке, скорее всего гимназистке, поэтому Наташка поспешила присесть в реверансе насколько могла глубоко. От стены отделилась девица в небрежно наброшенной на плечи «байкерской» косухе, в застиранных до белизны джинсах с разрезами, под косухой виднелась майка с надписью «Fuck you». Наташка, закончив реверанс, поспешно распрямилась и встала смирно. Гимназистка усмехнулась:

- Ты новая русичка, что ли?

- Да, уважаемая Госпожа, мое имя Наташка.

- Коза долбаная твое имя. Повернись кругом.

Наташка проворно повернулась.

- Задери платье.

Наташка подняла сзади подол до пояса.

- Почему трусы грязные?

Наташка никак не могла сообразить, что ответить. Во-первых, трусы были чистые, но с гимназисткой училка пререкаться не должна – себе дороже выйдет. Во-вторых, Правила требовали отвечать на вопрос быстро, прямо и вежливо. Но внезапно гимназистка ответила сама:

- А вот почему! - и ударила сапогом точно в зад училке. Наташка устояла на ногах, держа руки по швам («сейчас потребует дневник! – мелькнула мысль, - запишет замечание, третье за день! »).

- Ты лохушка и чмошница, - продолжала рассуждать вслух воспитанница элитной гимназии, - значит, должна ходить в грязных трусах. Поняла, тварь?

- Да, уважаемая Госпожа, я всё поняла.

- Тогда пошли.

Девичья рука больно ухватила училку за ухо, вывернув его, и потащила в аудиторию. Там сидели несколько девиц. Как только Наташку вытолкнули на середину, она сделала реверанс и застыла смирно, не смея поправить подол сзади.

- Вот, девушки, полюбуйтесь. Педагог элитной гимназии. Первый день преподает, а уже ходит на уроки в грязных трусах, извращенка! – совсем другим тоном проговорила давешняя гимназистка, - а ведь чистота, девушки, залог здоровья!

Затравленно глядя на всемогущих мучительниц, Наташка выдохнула:

- Уважаемые Госпожи, пожалуйста, простите!

Девицы засмеялись, но не зло, а, пожалуй, по-доброму.

- Да ты не хнычь, старуха, - байкерша добродушно шлепнула ладошкой по спине, - думаешь, мы тут оторвы? А вот и нет! Скучно просто, тоска тут смертная, вот и бесятся девчонки. Особенно малолетки. Ты с ними поаккуратней, они вечно придумывают чего-нибудь. Мы выпускницы, последний курс, через год на волю выходим. По традиции, девушки с последнего курса делают новенькой училке посвящение. Становись, девки!

Девушки стали в ряд, сунув руки в карманы.

- Не боись, тетка, это не больно. Проползи перед нами на четвереньках, и всё, посвящение состоялось. Ну, давай, пошла.

Неуверенно озираясь и опасаясь какой-нибудь каверзы, училка подошла к краю девичьей шеренги, встала на колени, потом на четвереньки. Натертые на коленках синяки стали неприятно саднить, но что поделаешь, Софка же объяснила, что голые коленки училок для того и предназначены, чтобы протирать ими полы. Неуклюже передвигаясь, стараясь не запылить гольфы, женщина пошла вперед, поощряемая смешками и шлепками. В конце шеренги стояла добрая байкерша и великодушно улыбалась: «Ну, смелей, еще чуть-чуть! » Наконец, училка уперлась головой в ее сапоги.

- Целуй на память! – торжественно объявила гимназистка. Училка поочередно поцеловала оба сапога. – Ну вот и облобызались, тетка! Теперь ты полноправная училка, давай, сей разумное, доброе, вечное. Да вставай ты!

Наташка неуверенно поднялась и встала смирно. Прозвенел звонок на перемену, после которой у нее здесь должен быть урок русского языка.

- Да не стой столбом, вытри доску! – улыбнулась девушка.

- Слушаюсь, уважаемая Госпожа! – и привычными за двадцать лет педагогического стажа руками Наташка принялась усердно вытирать доску, ужасно стесняясь, что подол платья при этом задирается и все видят, что трусы у нее испачканы следом от сапога. Когда доска заблестела чистотой, байкерша велела:

- Открой окно, комнату проветри.

Наташка удивилась странному приказанию, ведь есть же кондиционер, но не посмела возражать и послушно направилась к окну. Едва она залезла на стул, как убедилась, что окно глухое и не открывается.

- Вот так и стой, на стуле, к окну лицом, к входной двери задом. Чтобы входящие девушки видели по отпечатку на твоей заднице, что посвящение ты уже прошла.

- Слушаюсь, уважаемая Госпожа.

В аудиторию заходили всё новые девушки, громко обсуждали русичку, смеялись над ее толстыми ляжками и красными следами порки на них и рассаживались по своим местам. Наташка успокоилась, поняв, что ничего страшного с ней делать никто не собирается и вообще, учатся здесь в общем-то нормальные, психически здоровые девушки, а не бешеные садистки, как ей показалось после разговора с Софкой.

Прозвенел звонок, перемена закончилась. Наташка поправила подол, сделала уже привычный для нее почтительный реверанс, приветствуя гимназисток-старшекурсниц, опустилась уже немного ободранными коленками на холодный пол, выпрямилась на коленях и стала перечислять девушкам свои обязанности и ответственность, хотя они всё это знали и без нее. Почувствовалась рутина.

Новая жизнь прочно вошла в свою колею.

Закончив перечислять свои обязанности семикурсницам, Наташка уже не допуская ошибок, встала в угол и начала, наконец, вести урок. Ей удалось закончить его без наказаний. В большую перемену, когда гимназистки ринулись в столовую, Наташка направилась проведать Софку-математичку. Выяснилось, что у той сдвоенный урок, поэтому всю большую перемену она должна была простоять в углу: между сдвоенными уроками выходить из угла училкам не разрешалось.

Девочки решили проветрить помещение, включили кондиционер на полную мощность и ушли обедать. Голые руки и ноги Софки мелко дрожали от холода, поскольку стояла она прямо под кондиционером. Зябко поежившись, Наташка спросила у нее:

- А зимой тут как?

- Ззимой хоррошо, - стуча зубами отозвалась, глядя в угол, Софка. – Во-первых, топят. А во-вторых, на зиму выдают теплое шерстяное платье с рукавом почти до локтя, под него разрешают надеть уплотненную майку и плотные трусы, гольфы выдают тоже теплые, шерстяные, а за розгами, когда выпадает снег, разрешают выходить в полусапожках. Коленки, конечно, красные от мороза, но это терпимо: там же, в кустах все время двигаешься, смирно стоять не заставляют…

- А что, зимой на улицу нельзя хотя бы тонкие чулки надеть?

- Ты что, даже не думай! – испуганно сказала Софка и терпеливо объяснила: коленки училок всегда должны быть голыми и открытыми, по ним с первого взгляда видно, давно ли училку последний раз ставили на горох или крупу, а отсюда директриса и инспектора сразу делают вывод о поведении училки.

Наташку еще ни разу на крупу коленями не ставили, и думалось о такой вероятности как-то отстраненно. Замерзшая русичка пошла к себе в аудиторию ждать пятикурсниц. Рядом с аудиторией какая-то девочка лет двенадцати прыгала через скакалку. Наташка присела перед ней в реверансе и вежливо попросила разрешения пройти. Девочка не обратила на нее никакого внимания. Наташка постаралась протиснуться вдоль стенки, была больно задета по открытому локтю скакалкой, и, выругавшись, девочка еще хлестнула училку сложенной скакалкой сзади по ногам прежде, чем та успела прошмыгнуть в аудиторию.

Вымыла доску и подумала, что, кажется, уже ко всему привыкла. Во всяком случае, когда пятикурсницы вошли, она уже привычно приветствовала их реверансом и встала смирно, как будто делала это всю жизнь. Училка поймала себя на мысли, что стать прирожденной прислугой, оказывается, можно довольно быстро. По сути, все ее мысли вертелись вокруг двух явлений окружающей действительности – соблюдения Правил и наказаний за их нарушение.

Встав перед пятикурсницами на колени и изложив свои обязанности, Наташка уже привычно направилась в угол. Заученно стала объяснять урок. В это время одна из девушек, затейница и хохотушка, преувеличенно крадучись и корча рожицы, подошла к ней сзади и внезапно ущипнула за бедро. Наташка продолжала как ни в чем ни бывало вести урок. Тогда та же девушка ущипнула ее за бедро другой ноги, словно приглашая остальных поиграть в какую-то неизвестную Наташке игру. Нашлось несколько желающих, которые подошли и стали щипать Наташку за оголенные ноги, а Наташка должна была угадывать, кто из девушек это сделал: для этого ей разрешили отворачивать лицо от угла. Когда Наташка угадывала, девушка из игры выбывала – и так до тех пор, пока не определилась победительница. Эта игра несколько сбила Наташку, которой приходилось для угадывания прерывать объяснение урока. Так она начала знакомиться с незатейливыми играми, которыми гимназистки скрашивали свою жизнь в пансионе.

К концу урока от долгого стояния в углу ноги с непривычки стали затекать. Наташка поочередно немножечко сгибала их в колене, стараясь делать это незаметно. Одна из девушек это увидела, но дружелюбно сказала: «эй, корова целлюлитная, стой ровно, а то еще разок окорока отхлестаем! », притом замечание в дневник ей писать не стали и даже не били. Наташка извинилась и с благодарностью подумала, что первокурсницы непременно воспользовались бы таким поводом для наказания, взрослые же девушки намного добрее и снисходительнее.

В этот раз Наташка на перемену выходить не стала, чтобы не получать пощечин от гуляющих по коридору гимназисток. Оставался всего один урок, с четвертым курсом. Многострадальные коленки училки вновь соприкоснулись с полом. Стоять в этот раз на коленях пришлось дольше, потому что четверокурсницы оказались любопытными и задавали много вопросов, например: «Тебя здесь уже пороли? » или «Свинья жирная, у тебя какой размер сисек? » Наконец, Наташке разрешили встать в угол и объяснять урок. Вроде бы всё шло как обычно, но вдруг в класс вошла завуч.

- Как идет урок?

- Всё в порядке, Лариса Дмитриевна! – почтительно отозвалась, стоя в углу, Наташка. И получила пощечину:

- Не тебя, дуру безмозглую, спрашивают!

Сверху, из аудитории послышались голоса гимназисток:

- Да нормально всё у нас, Ларисдмитрьна!

- Не волнуйтесь, всё хорошо!

Девушка покивала головой, оглядела класс, повернулась к Наташке:

- А ну-ка, Прохорова, повернись! Я хочу проверить твой внешний вид.

- Слушаюсь! – училка мгновенно развернулась и замерла смирно.

Лариса Дмитриевна окинула ее взглядом с ног до головы:

- поверни голову… покажи ногти… задери платье, покажи трусы спереди… теперь сзади… это что за след, посвящение? Ладно. Ну, молодец Прохорова, исправляешься на глазах, значит, хорошо я тебя сегодня выдрала. Так! – внезапно голос девушки сделался строгим и грозно зазвенел: она указывала рукой на гольф с едва заметным подсыхающим мокрым пятнышком на месте застирки. – А почему ты, Прохорова, после наказания гольфы не переодела? А? Отвечай!

Разгневанная тем, что училка ей не отвечает, Лариса Дмитриевна влепила ей две звонких оплеухи по обеим щекам.

- Указку!

Наташка подала указку, на коленях просила прощения, затем попросила ее наказать. Лариса Дмитриевна жестом велела ей перевалиться через стул, Наташка спустила до колен трусы и задрала подол платья. Когда началась порка, гимназистки почти не обращали на это привычное им зрелище внимания и болтали между собой. Но выкрики непривычной к порке Наташки вскоре стали их раздражать. Считая удары, Наташка каждый раз взвизгивала, чего более опытные училки себе не позволяли. Девушки все громче стали просить Ларису Дмитриевну бить посильнее, называли Наташку трусихой, неженкой и еще разными обидными словами.

Лишь после двадцать пятого удара девушка, немного успокоившись, остановила порку.

- Ладно, Прохорова, одевайся и благодари за наказание. Может, начнешь наконец своими куриными мозгами что-то соображать.

С покрасневшим лицом и растрепанными волосами, наспех приведя себя в порядок, училка поспешила на коленях поблагодарить Ларису Дмитриевну, после чего встала в угол и продолжила урок. Голос ее прерывался: выпоротая Наташка пришла в себя не сразу. Девушкам из этого класса новая училка не понравилась.

Первый учебный день закончился для Наташки насмешками и даже обещаниями ей «морду намылить». Бывшему заслуженному педагогу опять пришлось призадуматься о своем поведении.

Когда все девушки вышли, Наташке впервые за долгий учебный день удалось присесть. Она знала, что на этой неделе вводно-ознакомительные уроки подойдут к концу, девочки получат учебные пособия, училки составят учебные планы и конспекты, а на следующей неделе 1 сентября, в День знаний, начнется учебный процесс, где она постарается проявить навыки педагога.

Размышления прервала вошедшая Софка:

- Наташка, пойдем! Нам пора на развод.

Развод производился в канцелярии школы. Заведовала ею секретарь Евгения Васильевна – девушка лет двадцати в черном пиджаке с эмблемой школы и черных брюках. Она же по совместительству руководила школьными охранницами – мужеподобными и неразговорчивыми. Евгения Васильевна уселась за стол, а училки выстроились вдоль стены. Все они были женщины с умными, интеллигентными лицами разного возраста – примерно от сорока до пятидесяти пяти лет. Телосложение и прочие внешние данные у них, конечно, были разные, но форменная одежда совершенно одинаковая – коричневые платья с белыми фартучками, белые гольфы и черные туфли на высоком каблуке. Видно было, что поблажек по возрасту тут не делают. Единственным исключением была училка физкультуры Машка – седая, но моложавая женщина с короткой стрижкой, одетая в зеленую майку-топ со школьной эмблемой без рукавов и с открытым поджарым животом, такого же цвета плиссированную черлидерскую короткую юбку, белые носки и кроссовки. Открытая часть спины у нее между топом и юбкой вся была иссечена и покрыта рубцами от порки. Наташка скользнула взглядом по голым коленям училок – действительно, Софка оказалась права: по вмятинкам от стояния на крупе, по количеству синяков и ссадин сразу было видно, к кому школьное начальство снисходительно, а кто в последнее время не вылезает из наказаний и простаивает на коленях больше других.

Евгения Васильевна, сверяясь с расписанием вводно-ознакомительных занятий, стала назначать училок в наряды на завтра: кого на кухню, кого в прачечную, кого на мытье полов и стен. Длилось это недолго.

- Всем всё понятно?

Училки хором ответили:

- Всё понятно, Евгения Васильевна!

- Тогда марш переодеваться. Да, у нас Прохорова в наряды не записана. Пойдешь помогать Соловьевой.

- Слушаюсь, Евгения Васильевна!

Училки, не задерживаясь ни на минуту, отправились в раздевалку, где у каждой оказался свой шкафчик. Там они быстро переоделись в оранжевую рабочую одежду – майку с коротким рукавом, резиновые перчатки, мини-шорты, носки и балетки – и разошлись по рабочим местам. Наташка пошла вместе с Соловьевой – миниатюрной брюнеткой лет 45, на бейджике которой было написано «Настюха»; колени у нее были разбиты и ободраны так, будто их долго тёрли наждаком – видно было, что наказывают ее постоянно. По дороге познакомились. Это оказалась Анастасия Владимировна Соловьева, в недавнем прошлом вице-губернатор одной небедной области. С мужем она развелась и, когда стала подрастать дочка, ушла с госслужбы, возглавив строительную фирму. Между прочим, ее дочка училась в этой же гимназии и окончила ее года три назад. Анастасия Соловьева входила в Попечительский совет гимназии. От дочери она узнала, что огромные деньги, которые гимназия регулярно переводит клининго-консьержерской компании, на самом деле директриса Любовь Григорьевна делит между собой и своими приближенными, а всю работу дворников, уборщиц, а также на кухне и в прачечной без доплаты выполняют училки. Соловьева добилась проведения ревизии. Но у Любови Григорьевны связи тоже оказались немаленькие. На бизнес Соловьевой волной пошли проверки – налоговая, прокуратура и прочие фуражки с погонами чуть не ежедневно изымали документацию, выдавали немыслимые предписания, арестовывали счета - и вскоре от компании ничего не осталось, кроме долгов. Чтобы погасить задолженность за последний год обучения дочери в гимназии, Соловьева согласилась пойти сюда работать училкой и, как нетрудно догадаться, сразу же была взята Любовью Григорьевной в ежовые рукавицы. Настюха, единственная из всех училок, обязана была каждый урок вести со спущенными до колен трусами.

Любовь Григорьевна и ее помощницы не только клевали Настюху на каждом шагу, но еще и натравливали на нее самых отвязанных гимназисток, которым поручали контролировать ее работу. На сегодня Настюхе достался наряд на мытье лестниц. Он считался самым унизительным: гимназистки любили бегом скакать по лестницам и часто, потехи ради, ударом ноги опрокидывали ведро с водой, после чего училке приходилось поспешно собирать воду тряпкой.

Настюха и Наташка подошли к Евгении Васильевне и стали перед нею смирно. Евгения Васильевна поставила перед ними два ведра с двумя тряпками. Швабра для уборки здесь не полагалась.

- Смотрите у меня, лахудры, чтобы пол блестел и стены отмойте как следует! – и уткнулась в айфон.

Евгения Васильевна не любила, чтобы училки на нее «пялились», и приказала им повернуться лицом к стене.

После продолжительного ожидания без стука вошла гимназистка в небрежно накинутой навыпуск поверх джинс, застегнутой на половину пуговиц рубашке. На вид ей было лет 16, на рукаве красовалась повязка с надписью: «дежурная». Настюха и Наташка одновременно повернулись к ней лицом, присели в реверансе и вежливо поздоровались. Евгения Васильевна вручила ей короткую плётку и сообщила задание подконтрольных училок на уборку.

- Ну пошли, мымры старые! – бросила им гимназистка, и училки, подхватив вёдра с тряпками, поспешили за ней.

Когда зашли в туалет, училки стали наполнять вёдра из специального крана с ледяной водой, а гимназистка объявила:

- Повезло вам, дуры. Нет у меня желания возле вас топтаться. Над душой стоять не стану, радуйтесь. Буду подходить каждый час. Если будете халтурить, медленно шевелиться или не дай бог сырость разведете – выдеру.

Гимназистка сплюнула мимо урны и вышла, громко хлопнув дверью. Настюха присела, вытерла с пола плевок и весело улыбнулась напарнице: «ну, пошли! »

Мытье ступенек и пролетов Настюха, как более опытная, взяла на себя, а Наташке досталось тереть тряпкой стены и перила. Ей же достался баллончик бытовой химии для стирания надписей. Надписей и неприличных рисунков гимназистки оставляли на стене довольно много. Когда Наташка увидела надпись «Любка стерва», она с ужасом подумала, что речь идет, кажется, о директрисе и, если не удастся стереть ее полностью, то последствия для нее будут ужасны.

Примерно каждый час приходила недовольная гимназистка, ругалась, что «мымры» работают недостаточно быстро, пинала ногой, один раз хлестнула Наташку плеткой сзади по голым лодыжкам, но к мелочам не придиралась и выполненную часть уборки проверяла нестрого. Понаблюдав несколько минут за работой, уходила.

Постепенно накопилась усталость. Измученные женщины все медленнее таскали ведра с водой, чаще приходилось делать небольшие перерывы, чтобы перевести дыхание. В третий приход гимназистка это заметила, выбранила «хабалок» и, вытащив из ведра мокрую грязную тряпку, поочередно отхлестала обеих по лицу. Как только она ушла, пришлось идти умываться.

Наконец, уборка была закончена. Когда пришла дежурная, она повертела головой туда-сюда, подробно смотреть не стала, но предупредила, что если Евгении Васильевне качество работы не понравится, излупит плеткой «как сук драных». Как только она удалилась, Настюха повернулась к Наташке и с широкой улыбкой, будто говорила о чем-то приятном, тихо сказала:

- Вот увидишь, Евгения Васильевна точно найдет к чему придраться. Лучше ей сразу сказать, что я мыла лестницу, а ты стены и перила, чтобы тебе заодно не влетело.

Так они и поступили. Как и следовало ожидать, Евгения Васильевна едва взглянула на вымытые стены, а ступеньки принялась разглядывать чуть не под лупой. Наконец, повернулась к стоящей смирно Настюхе и недовольно выкрикнула:

- Ты когда работать научишься, дрянь такая! – и, размахнувшись, закатила две пощечины.

- Простите, пожалуйста, Евгения Васильевна!

- Не меня, шлюха старая, проси, а её, - Евгения Васильевна кивнула на гимназистку и, уходя, через плечо бросила:

- Ступеньки и площадки – еще раз и как следует.

- Ах ты сука! – бешено выкрикнула Настюхе в лицо гимназистка, - Живо нагнулась, взялась руками за перила, шорты и трусы спустить до колен!

- Слушаюсь, уважаемая Госпожа! – не пытаясь оправдаться, ответила Настюха и исполнила приказание, выпятив оголенный зад, щедро покрытый подживающими рубцами от розог.

Гимназистка стала с остервенением, без перерыва, пороть Настюху плеткой, так что та едва успевала выкрикивать:

- Раз!

- Два!

- Три!

- Четыре!

Злобно взглянув на застывшую руки по швам Наташку, гимназистка крикнула ей:

- А ты что тут встала, тварь! А ну, пошла отсюда на… - и присовокупила ругательство.

Наташка пошла переодеваться. На ее шкафчике лежало задание на сегодня – подготовка учебных планов к первому триместру. В столовой ей долго пришлось ждать перед окошком раздачи, поскольку то по одной, а то и группами все время заскакивали гимназистки, которых обслуживали вне очереди.

Наконец, взяв поднос с едой, Наташка подсела к другой училке, на вид лет на десять постарше ее, то есть лет пятидесяти, но с утонченным парфюмом и с роскошными длинными каштановыми волосами. Бейджика на ней не было, да и вообще никакой одежды. Хотя у стола стоял ряд высоких стульев, но она не сидела, а стояла перед столом и была абсолютно голой. На вопросительный взгляд Наташки пояснила:

- Ах да, ты же новенькая. Я училка Ленка, преподаю биологию и химию. Знаешь сеть магазинов и салонов «Елена Делькур»? Химию-то я с тех времен хорошо знаю, пригодилось. Ведь я и есть бывшая Делькур, теперь просто прислуга и, как говорят девочки из моего класса, гумозница.

А голая потому, что меня Евгения Васильевна наказала – зашла к нам в прачечную и увидела, что я болтаю с подругой. Сначала, конечно, выпорола, а потом приказала обеим раздеться догола и ходить так до конца рабочего дня. У подруги сейчас месячные, так что для нее наказание отложено. У нас иногда откладывают наказание по уважительной причине. И имей в виду: когда прикажут ходить голой, в столовой ты должна будешь есть стоя, чтобы все видели.

Наташка решила воспользоваться случаем и проконсультироваться у более опытного товарища по несчастью:

- Слушай, Ленка, меня сегодня Лариса Дмитриевна наказала за испачканные гольфы, а потом еще раз за то, что я их не переодела. А разве я имею право в учебные часы уходить к себе в комнату переодеваться?

- Нет, конечно, ты что! Нельзя! А запасные гольфы и трусы носи с собой, когда утром выходишь на работу. Понимаешь, - Ленка дожевала бутерброд, вытерла пальцы салфеткой и стала объяснять, - эти чертовы гольфы – самая засадная часть нашего костюма. Посмотри, они белые как снег, на них любая соринка сразу заметна! На них смотрят в первую очередь – гольфы должны быть ярко-белоснежными, совсем новыми или свежевыстиранными. Вот мы и носим с собой запасную пару. А когда пойдешь за розгами, не забудь еще и сменную обувь прихватить – туфли изгваздаешь, особенно когда дождь. А при входе, когда с розгами пойдем обратно, стоят дежурные гимназистки и особо тщательно проверяют наш внешний вид. Чуть что не так – сразу порка в фойе у всех на виду и замечание в дневник.

Поблагодарив за информацию и пожелав приятного аппетита, Наташка направилась к выходу: кусок в горло не лез, слишком многое надо было обдумать и запомнить. Она заметила, что гимназистки ставят подносы с грязной посудой рядом с раковиной и бодренько выскакивают из столовой. Поступив также и подходя к двери, она присела в реверансе перед развалившейся на стуле дежурной гимназисткой. Когда ее лицо в глубокой присядке оказалось на одном уровне с лицом девушки, та коротко, без замаха, влепила Наташке пощечину.

- Ты далеко, выдра, направилась? А посуду кто будет мыть? Живо становись к раковине – и давай.

- Слушаюсь, уважаемая Госпожа!

Наташка встала возле раковины и на виду у всей столовой мыла за всеми посуду, пока ее не сменила закончившая обедать Ленка-биологичка. Опасливо посматривая на дежурную, Наташка прошла мимо нее и со вздохом облегчения направилась поскорее в свою комнату – немного передохнуть и садиться за подготовку учебных материалов. Восстанавливая в памяти картины прошедшего дня, бывшая гордость педколлектива пришла к выводу, что учить и воспитывать тут будут скорее ее.