Life is pain Часть 1

— Значит ты мусульманка? — холодно поинтересовался я, окидывая ее оценивающим взглядом с ног до головы, — И при том мусульманка глубоко верующая, а потому до брака ни-ни и вообще девственница.

— Да, все верно. — под сидящая напротив смуглая, немного полноватая в бедрах, девушка с восточным разрезом глаз и волнующими ямочками на щеках покраснела под моим взглядом. — Я искренне верую в Аллаха, и мне очень не по себе то, что я делаю, это... это греховно очень, но эти желания... мечты они доводят меня до дрожи, я хочу этого, и да — секс исключен, только тема...

— Хорошо. — Кивнул я и поморщившись отхлебнул слишком горячий кофе, — Тогда У меня два вопроса... Хотя, пожалуй, только один: зачем ты мне такая нужна?

Девушку напротив, как будто палкой ударили — спина вытянулась в струнку, глаза заледенели:

— Вообще-то я читала, что для настоящего тематика секс — не главное! И если вас что-то не устраивает, то счастливо оставаться. — С этими словами она порывистой козочкой вскочила на ноги, мимоходом хлестнув меня по щеке длинной, заплетенной до попы смолисто-черной косой и бойко цокая набойками устремилась к выходу.

«А высота юбки и ажурные чулочки у нее совсем не подобающие для такой скромницы» — мельком подумал я, допивая кофе. Поставил чашку на стол и громко скомандовал:

— Я тебя не отпускал, вернись обратно!

Девушка замерла на полпути до двери. Немногочисленные посетители кафе замолчали и с жадным интересом дружно уставились на зарождающийся скандал.

— Я кому сказал — вернись назад и сядь, я с тобой не закончил. — холодно отчеканил я.

Девушка медленно повернулась и пронзила меня пылающим, полным жаркой ярости взглядом. Ярость так пылала во взоре, но под этой яростью я увидел зарождающуюся растерянность и какую-то еще, трудно уловимую эмоцию.

— Садись, не стой столбом. — мягче сказал я, кивая на стул напротив.

Девушка закусила губу сахарными зубками и сделала неуверенный шаг вперед, потом еще и еще. С каждым шагом выражение гнева на лице сменялось неуверенностью и растерянностью, как будто она сама не верила тому что делает. Осторожно опустившись на стул напротив меня, нагло разглядывая в упор. В черных глазах появилась паволока, высокая грудь высоко вздымалась от частого дыхания. Мариям открыла было рот чтобы что-то спросить, потом закрыла.

— Характер у тебя огонь — вспыхиваешь как порох. — усмехаясь поведал я девушке. — Люблю таких... воспитывать.

— Вы минуту назад сказали... — попыталась было хорохориться девушка но я ее оборвал на полуслове:

— Я помню что сказал, считай это проверкой. Ты ее прошла, да-да, меня интересовали невербальные реакции, знаешь что это такое? Ну и умница.

Я задумчиво постучал пальцами по столу:

— Ты мне подходишь, и я возьму тебя на воспитание. Хотя за свою наглость ты заслуживаешь наказания. А может и не заслуживаешь, но мне просто хочется тебя наказать. Нет-нет, не вскидывайся так, пороть здесь на глазах у изумленной публики я не собираюсь, это и не наказание вовсе. Значит так, мы с тобой составим контракт, в котором ты можешь описать все свои табу, с моей стороны будет только одно обязательное условие: все время пока ты будешь у меня в ошейнике ты должна оставаться девственницей.

Повисла пауза. Девушка во все глаза разглядывала меня расширившимися глазами. Я иронично ей улыбался. Потом она подозрительно прищурилась:

— А в чем подвох? Это вроде как мое условие было!

— Подвох есть, но в чем суть не скажу. Потом узнаешь.

— А подписывать надо кровью, да?

— Не надо иронии, я отлично понимаю, что этот договор не имеет никакой юридической силы. Он нужен только для того, чтобы ты могла четко сформулировать свои табу, на бумаге это сделать проще.

Мариям опять закусила губку. Смотрелось это так эротично, что я залюбовался. Хороша чертовка!

— И все же очень странное условие, — медленно проговорила девушка, — а если я выйду замуж...

— Не говори глупостей. Если ты выйдешь замуж, какой там может быть контракт — я тебя сразу же отпущу.

— И все-таки в чем подвох?

— Я тебе не скажу, даже не проси. Это единственное мое условие для тебя, все остальное стандартно, я уверен, что ты уже видела подобные контракты в интернете? Вот и хорошо. В конце концов, можешь не подписывать, мы просто разойдемся, а ты будешь искать себе другого топа. Решай сейчас.

Мариям помедлила, и не поднимая глаз кивнула, по смуглым щекам разлился яркий румянец.

— Вот и договорились, хорошая девочка. — я мимоходом потрепал ее по щеке, — Завтра в это же время встречаемся в ресторане «Романов» Контракт составишь сама, условия ты знаешь. И кстати — я люблю черное или белое белье, строгое минимум кружев, ты все поняла, Мариям?

Девушка подняла на меня мерцающие черные глаза и еще раз неуверенно кивнула.

На следующий день я сидел за столиком и любовался плывущей по залу девушкой в строгом черном платье. Ладная фигурка, неброский макияж, уверенная плавная походка — девушка знала себе цену и многие мужчины в зале проводили ее взглядом, к досаде своих спутниц.

Она подошла ко мне и замешкалась возле столика. Я сухо кивнул на стул напротив:

— Присаживайся, Мариям. Кофе, чай, алкоголь?

— Спасибо, алкоголь я не пью. А вот кофе бы выпила.

Девушка подождала, пока я сделал заказ и когда официант отошел, глубоко вздохнула, от чего высокая грудь четко обрисовалась под обтягивающим лифом и как будто ныряя в холодную воду решительно вытащила из сумочки сложенные листы.

— Я все написала здесь, свои табу, вот... как вы сказали... расписалась...

Пока девушка обжигаясь и шипя пила горячий кофе я внимательно изучил предложенный контракт. Все было абсолютно стандартно кроме двух пунктов: в табу у нее был секс в любых видах и с моей стороны прописано условие обязательной девственности. Я убедился, что табу на публичность она не указала, хмыкнул и размашисто расписался напротив ее аккуратной подписи.

— Отлично, вот тебе контракт, оставь себе на память. С этой минуты ты моя собственность.

Мариям вздрогнула, ее темные глаза замерцали, быстрый язычок облизнул пересохшие губы:

— Скажите, я хотела узнать, как к вам обращаться...

— Хозяином или там господином? — Иронично поинтересовался я. — Нет, это вовсе не обязательно. Можешь обращаться по имени, но строго на вы. Мои приказы ты должна выполнять быстро и не раздумывая, за промедление или неисполнение будешь наказана. Тебе понятно?

Девушка быстро кивнула. Глаза блестели, грудь вздымалась. Я уверенно взял ее лицо в свои ладони — она вздрогнула, но не отстранилась, блестящие глаза заволокло томной паволокой.

— Ну раз поняла, то вот тебе первый урок. — ухмыльнулся я и отвесил ей звонкую пощечину.

Голову девушки мотнуло, она распахнула глаза. В маленьком зале ресторана установилась звенящая тишина, все дружно уставились в нашу сторону, даже официант, расставляющий приборы на столике замер с бокалом в руке. Я усмехнулся и громко, на весь зал процедил:

— Знай свое место, сука!

Мариям спрятала пылающее лицо в ладонях. Я взял со столика ее сумочку, открыл и высыпал содержимое на пол.

— Собирай все, быстро!

Плечи девушки вздрогнули. В зале ахнула какая-то женщина.

— Я тебе что сказал?! Подняла все немедленно!

Девушка медленно опустилась на колени и опустив голову с пылающими щеками стала собирать свои немногочисленные вещи с пола. Я мелкими глотками допивал кофе, ловя на себе взгляды посетителей ресторана — гневные, ненавидящие, возмущенные. Какой-то парень, сжимая кулаки подался вперед, явно представляя себе как он спасает красивую девушку, вырывая ее из рук тирана-самодура. Я глянул ему в глаза и ухмыльнулся — он отвел взор.

— Собрала?

Мариям не вставая с колен кивнула, ее лицо опущенное к полу пылало.

Я подхватил ее за талию и поставил на ноги:

— Я еще не закончил — дома продолжим. — и пошел на выход. Пойдет или не пойдет? За спиной зацокали каблучки. Сначала неуверенно, потом быстро-быстро. Подойти, взять за руку она так и не решилась и до машины шла за мной маленьким хвостиком. Я же, улыбаясь, думал о том как слеплю из этой суки то, что задумал. О, если бы она знала, что ее ожидает!

— Что это было?! — возмущенно взорвалась Мариам, едва уселась в авто. — Зачем вы устроили это представление у всех на виду?!

— Напомни мне, чтоб я наказал тебя за то, что ты повысила на меня голос. — спокойно ответил я и девушка осеклась. Лицо у нее все еще пылало румянцем, я мельком отметил, что недооценил ее темперамент. — А был это первый урок. Ну и проверка заодно.

— Какая к иблису проверка, — опять повысила голос девушка, — Вы дали мне пощечину у всех на виду... что... что вы делаете? — осеклась она, когда я одной рукой взял ее за шею, а второй залез в трусики.

— Как это что — проверяю. — рассмеялся я ей прямо в лицо. — Смотри, а ведь ты там вся мокрая. Тебя возбудила эта сцена в ресторане, значит, тебе нравится публичность. Это, во-первых. Во-вторых, это был урок — среди табу ты не указала публичность, и теперь расплачиваешься за свою невнимательность. Оближи свои соки с моих пальцев!

Мариям порывисто отвернулась к окну, всем своим видом показывая, что не собирается выполнять мой приказ.

— Ты как дикая, необъезженная кобылка. — рассмеялся я, вытирая пальцы бумажной салфеткой. — Те тоже брыкаются и показывают гонор, пока не познакомятся с кнутом и шпорами дрессировщика, после чего становятся шелковыми и покорными.

— Я вам не лошадь какая-нибудь, чтобы меня объезжать! — буркнула девушка.

— Да, ты не кобылка. — кивнул я, беря ее за косу и наматывая на кулак. — Они-то хоть пытаются убежать, потому что их объезжают против своей воли...

— А ты не убегаешь, потому что тебе нравятся когда твою дерзость обламывают. — прошептал я ей прямо в розовое ушко, удерживая ее голову запрокинутой за волосы. — Ты в глубине души мечтаешь, чтоб тебя объездили, надели уздечку и седло и скакали на тебе день и ночь, кобылка! Ты этого жаждешь, потому что иначе, ты бы давно уже сбежала от меня, сука!

Мариям, тяжело дыша, смотрела на меня расширившимися глазами, в которых бушующий пожар гнева медленно затягивала уже знакомая мне поволока страсти и покорности. От грубого слова она вздрогнула всем телом, как лошадка, которую ударили кнутом, и быстро облизнула пересохшие губы острым розовым язычком. Руки она скрестила перед собой в неосознанном знаке отрицания, высокая грудь так и норовила выскочить из слишком узкого лифа.

Я отпустил ее волосы, улыбнулся ей и сказал:

— Не надо слов. Если тебе не нравится то, что я с тобой делаю, то ты вправе уйти в любой момент. Достаточно открыть дверь, выйти и все закончится в этот же миг, растает как страшный сон.

Девушка медленно как во сне потянулась к рукояти дверцы автомобиля.

— Но учти, что это билет в один конец. — продолжил я, — Если ты сейчас выйдешь, то все кончено.

Мариям остановилась, ее рука задрожала, потом упала как подрубленная.

— Ну вот тебе и ответ. — сухо прокомментировал я.

Девушка закрыла руками лицо и разрыдалась. Я нежно прижал ее к себе и, гладя по голове, стал шептать ей какая она умница, красавица, как она хорошо держится и как я ей горжусь. От этих слов водопад слез только усиливался и пропитывал мой свитер. Минут через пять Мариям начала успокаиваться и хлюпая носом мне под мышку и прижавшись всем телом, жалобно прошептала:

— Как, как в вас это совмещается? Эта жестокость, равнодушие и нежность с заботливостью?!

— Я девиант и садист, девочка моя. — рассмеялся я, вытирая ей слезы платком. — Это часть моей натуры — жестокость, желание сделать больно, унизить... а потом приласкать и утешить. Я эмоциональный вампир, который пьет эмоции у своих жертв, чтобы насладиться тем, что ему самому не доступно. И чем сильнее твой отклик на мои действия, чем больше эмоций в ответ, тем больше удовольствия. Ты очень вкусная девочка, Мириям, твои эмоции очень яркие, сильные и вкусные...

Девушка, всхлипывая, задумалась, потом высоким, звенящим голосом спросила:

— Если я такая вкусная, как вы говорите, это значит, вы будете мучить меня больше? Ну, чтоб получать больше эмоций? Так?!

— Конечно. — рассмеялся я, гладя ее по черным как смоль волосам. — Но ведь именно то, для чего ты сюда и пришла, ведь правда, Мариям? Если моя извращенная суть — мучить и унижать, то твоя — принимать унижения и боль! Принимать с благодарностью, как высшую награду и радовать мою извращенную натуру своей покорностью.

Мариям всхлипнула носом и отвернулась.

Я глубоко вздохнул, унимая внутреннюю дрожь, и с трудом подавил желание облизнуться как сытый кот, объевшийся сметаны. Эмоции юной прелестницы были на вкус как молодое вино — пьянили и кружили голову.

Еще раз вздохнув, я повернул ключ в замке зажигания и мы тронулись. Всю дорогу Мариям безучастно смотрела в окно, не говоря ни слова.

— Добро пожаловать в мое жилище, мадемуазель. — я галантно распахнул перед ней дверь авто.

Девушка немного заторможено приняла предложенную руку, вышла из машины. Мы поднялись по ступеням на невысокое крыльцо дома. Я провел ее по первому этажу, показал коллекцию холодного оружия и жемчужину своей коллекции — Смит и Вессон 1869 года, который, несмотря на преклонный возраст был вполне себе исправным. Все это время я был галантен, шутил и смеялся, и Марьям постепенно стала выходить из своего транса, начала улыбаться в ответ и один раз даже рассмеялась.

На кухне я угостил ее собственноручно выпеченной шарлоткой и чаем, мы болтали и смеялись, пока я не сказал девушке:

— А теперь давай поднимемся на второй этаж, я покажу тебе кое-что еще.

Белозубую улыбку с лица Мариям как ветром сдуло, она осторожно кивнула и поднялась на ноги.

На втором этаже я открыл дверь своей секретной комнаты и сначала завел внутрь девушку, а потом жестом фокусника, снимающего платок с шляпы зажег свет. Судя по изумленному полувздоху-полувсхлипу Мариям фокус удался. Тусклая, тяжелая кованая люстра под потолком осветила комнату без окон, обитую темно-лиловым бархатом. На стенах висели плети, флоггеры, снейки и другие девайсы. В углу стояла крестовина, рядом клетка, у другой стеночки скамья с фиксирующими руки и ноги колодками.

— Тебе нравится моя комната боли, Марьям? — прошептал я прямо в ушко ошеломленной девушки. — Это все построено и сделана для тебя, милая, и таких как ты. Все для того чтобы вытащить из милых, воспитанных девушек вроде тебя, их суть, их натуру. Здесь я обдеру с тебя все наносное — воспитание, манеры, твою глупую гордость и упрямство, все то что скрывает твою истинную суть — покорную самку, мечтающую целовать и лизать ноги мужчине!

Успокоившаяся было Мариям вздрогнула и охватила себя руками:

— Вы, вы обещали что не тронете меня... там!

— Обещал и от обещаний своих не отказываюсь. — я обошел вокруг нее, любуясь ее фигурой. — Но ты бросила мне вызов, и я его принимаю. И потому я обещаю тебе: я сделаю все, чтобы ты сама меня об этом попросила!

Девушка распахнула глаза еще шире и задрожала.

— Да-да, ты будешь ползать у меня в ногах как похотливая сука и умолять, чтобы я трахнул тебя, — жестко поцедил я, глядя ей в глаза. — А знаешь что самое забавное? Я распалю твою плоть, заставлю умолять о сексе, но ты его не получишь, как бы ты этого не хотела или не просила!

И вдруг после этих слов Мариям, выпрямилась в струнку, смело взглянула мне в глаза и с дерзкой улыбкой отчеканила:

— Этого не будет ни за что! Что бы вы ни делали со мной, как бы ни мучили — ни-ко-гда!

И тогда я расхохотался. Я смеялся долго и с облегчением, чувствуя, как из меня выходит многолетняя усталость от бесконечных поисков, напряжение первой встречи и тот мандраж, что всегда сопутствует первой встрече, как бы по счету она ни была. А еще потому, что впервые за не знаю сколько лет дерзкая девчонка бросила мне вызов. Вызов почти безнадежный, в такой ситуации, когда почти полностью зависишь от своего визави, почти без шансов на успех, но именно тем и интересный.

И древний темный зверь в глубине моей души впервые проснулся, открыл глаза и довольно ощерился страшной зубастой пастью — он любил вызовы. Мы оба любили...

Смуглое тело извивалось под ударами плети, хриплый, срывающийся девичий голос считал удары. Атмосфера комнаты в багровых тонах была тяжела и напоена запахами боли, холодного металла, горячего воска и страсти. Черная с красным плетеная плеть-семихвостка, казалось продолжением руки, изгибалась как живая и жалила точно и выборочно — бедра, лопатки, большие упругие ягодицы, едва прикрытые черными стрингами, благодарным красным цветом отзывались на мою ласку.

Я чувствовал себя скрипачом, которому попала в руки скрипка великого мастера Страдивари и который с великой осторожностью и огромным восторгом гладит ее смычком-плетью, а она в ответ дарит ему чудесную мелодию, симфонию боли и страсти. Мариям была великолепна: смуглые, полные упругие бедра, красивая большая грудь с крупными сосками, на которых в этот момент висели зажимы. Руки и ноги, закованные в кандалы на скамье для порки содрогались с каждым ударом, на шее широкий сессионный ошейник, капли пота на исчерченной красными полосами спине. Хриплые, прерывистые стоны в ответ на мои удары — все это размывалось перед глазами в один яркий поток и мелодию звуков, меня несла волна возбуждения, страсти, ярости желания ударить и приласкать одновременно, все эти эмоции выходили из меня острым кинжальным потоком с каждым взмахом плети, вонзаясь в податливое, стонущее тело девушки, которая, впитав мою ярость, щедро отдавала в ответ податливую, покорную истинно женскую страсть. Мы были альфой и омегой в этот момент, слиянием инь и янь, женского начала и мужского. И это был не банальный секс, а нечто гораздо более глубокое, древнее и честное, что может быть между мужчиной и женщиной.

Мой древний замшелый ящер, дикий зверь, рвался из глубины моей психики, жадно пил чужую боль и покорность, подталкивал в руку: ударь сильнее, ударь сильнее, ударь сюда, чтобы изогнулась как можно сильнее. Кроваво-красный туман сгущался перед глазами, плеть изгибалась и хищно тянулась хвостами к беззащитному смуглому телу подобно живой гидре.

— Стой, что ты делаешь? — набатом вдруг ударил голос разума. — Совсем с ума сошел: пороть так сильно молоденькую, неопытную неофитку? Да она сбежит от тебя, как только ты ее отвяжешь!

Я с всхлипом вздохнул, покачал головой, развеивая кроваво-красный туман перед глазами и с беспокойством и нежностью посмотрел на распростертую на скамье девушку, и сознал вдруг, что уже с полминуты она почти не реагирует на удары, а только слегка содрогается всем телом, ниточка слюны тянется с искусанных губ до самого пола, глаза полузакрыты, руки и ноги обмякли.

Я с проклятием отшвырнул плеть и бросился к Мариям, приподнял, баюкая, на ладонях ее лицо и позвал по имени. Она среагировала с трудом сфокусировав на мне мутный взор.

— Спейс?! Девочка моя, ты с первого раза улетела в сабспейс? — облегченно рассмеялся я. — Да разве такое бывает? Фантастика, Мариям ты чудо!

Девушка только промычала что-то невнятно заплетающимся языком и снова содрогнулась всем телом. Я положил ее голову себе на колени и, улыбаясь во весь рот, гладил ее по волосам, пока она приходила в себя:

— Что... что это было? — слабо спросила Мариям спустя пять минут хриплым от крика голосом.

— Это был сабспейс, звездочка. — ласково ответил я ей, наливая в стакан воды и поднося к губам. — Неужели ты не читала про этот всеми желаемый «спейс»? Ты достигла его на первой же порке, на первой в твоей жизни сессии, я всегда считал, что это фантастика. Ты просто золото, детка...

— Я думала, что это будет наказание за мое поведение... — уже нормальным голосом, с нотками кокетства отозвалась девушка.

— Я тоже думал, что это будет наказание. — хохотнул я. — А получилось поощрение. Ну ничего, девочка, раз порка для тебя — это удовольствие, значит я накажу тебя как-нибудь по-другому.

— Поставите коленями на горох? — дерзко хмыкнула дрянная девчонка. — Этим меня не сломить, я на горохе по пятнадцать минут стояла, сама...

Я хищно ухмыльнулся и почувствовал, как мой зверь, вроде бы сытый, шевельнулся внутри и снова открыл глаза — еще пять минут она лежала пластом, а теперь снова дерзит? Ну погоди у меня! Знакомо зачесались руки, в ушах набатом.

— Неет, милая, — ласково улыбнулся я ей так, что ухмылка с ее лица куда-то пропала. — Раз наказание тебе в радость, я тебя наказывать сегодня не буду. Я тебя сейчас приласкаю, моя сладкая девочка.

С этими словами я разомкнул кандалы и повел ее, слабую, вялую в дальний, темный угол, где черным иксом раскинулся крест. Пристегнул руки и ноги, потом снял с крючка плотную, черную повязку и завязал глаза.

— Зачем это? — дрожащим голосом спросила Мариям. — Почему мне нельзя видеть?

— А это затем, моя рабынька, чтобы ты лучше ощущала все то, что я с тобой сейчас сделаю! — зловещим шепотом ответил я.

— Не надо, прошу вас. — голос девушки дрожал. — Я боюсь темноты!

— Неужели я нашел что-то, чего ты на самом деле боишься? — мой голос был мягок как тополиный пух. — Если тебе страшно и больно, ты в любой момент можешь прервать экшн, помнишь про стоп-слово?

Девушка быстро кивнула, ее обнаженная грудь вздымалась, капельки пота катились и падали на пол. Мариям закусила многострадальную опухшую губу, но ничего не сказала.

Я прерывисто выдохнул и взял свечу. Когда девушка, распятая на кресте услышала чиркание зажигалки, то, казалось совсем перестала дышать. А когда первые капли воска упали на ее смуглую кожу...

Никогда я не видел и не слышал такой реакции на банальнейшую в общем-то практику. Это был какой-то экзотический восточный танец, танец в оковах, танец боли и экстаза. Казалось, каждая мышца зажила своей жизнью и танцует, пляшет под струйкой горячего стеарина, хриплые крики боли и экстаза — это было неописуемо, эмоции изливались из девушки рекой, я ощутил, что брюки натянуты так сильно, что вот-вот лопнут. Когда я провел дорожку стеарина до ее лобка, а потом капнул пару капель на нежную кожу внутренней поверхности бедер, то Мариям взвыла и рванулась так, что я испугавшись, что она порвет сейчас кожаные наручи, или того хуже — связки, убрал наконец свечу.

Девушка тотчас обвисла на ремнях, тяжело дыша.

Я дрожащими от возбуждения руками отложил свечу и стремглав выбежал из комнаты. Зашел в ванную, умыл пылающее лицо холодной водой и глянул в зеркало — ну и дикие же у меня были глаза! Чисто маньяк какой... Нет, пора заканчивать, или я сорвусь и не знаю, что еще натворю! Пошел на кухню, достал из холодильника хищно блестящий, острый нож.

Когда я вернулся, Мариям обвисла на ремнях и тихо постанывала, как щенок или котенок. Сердце вдруг пронзила острая игла жалости и нежности к этой смелой девушке, вытерпевшей и вынесший столько, сколько никто на моей памяти не выдерживал на первом экшене.

— Потерпи милая, я только уберу стеарин. — шепнул я ей на ушко.

Холодная острая сталь коснулась смуглой кожи и плавно двинулась вниз, снимая капли и подтеки застывшие на ней. Мариям вскинулась было, открыла рот, но вместо крика послышалось сдавленное сипение — кричать она уже не могла и только всхлипывала, и часто дыша, поводила боками, как загнанная лошадка. Пару раз, когда я нажимал слишком сильно и лезвие целовало ее кожу глубже она жалобно всхлипывала, каждый раз наполняя мою душу жалостью и нежностью. Я шептал ей нежные слова, утешал как мог, но к концу процесса Мариям просто отключилась и повисла на ремнях.

Я подхватил девушку на руки и стремглав понес в спальню, закутал в теплый плед, принес горячий чай и устроился рядом, поглаживая ее по голове. Обморок сменился глубоким сном, лицо Мариям разгладилось и стало совсем детским.

Я тихонько сидел рядом и, сам себе удивляясь, с нежностью гладя ее густые, жесткие, черные волосы. В душе разливалось непривычное спокойствие и покой, чувства, уже почти забытое с момента развода.

Сердце кольнуло чувство вины — господи, что я делаю? Тематический голод не оправдание, чтоб унижать Мариям на глазах у всех, пороть, ломать ее волю через колено. Насколько я зачерствел душой и сердцем, чтоб сотворить такое с невинной девушкой?! Интересно, она сбежит сразу после того как проснется, или сделает вид что все нормально, чтобы не злить неадекватного садиста, и просто и тихо исчезнет, с ужасом вспоминая свой первый тематический опыт? Господи, я много и часто ошибался, много людей терял по глупости, дай мне сил не потерять еще и эту девушку, которая случайно появилась в моей жизни, но уже сумела попасть в сердце.

Мариям зашевелилась, медленно открыла все еще затуманенные глаза, увидела меня у изголовья и слабо улыбнулась. У меня на душе потеплело — значит не все еще потеряно. Я кашлянул и неловко начал.

— Мариям, я хочу извиниться перед тобой.

— Извиниться? — недоуменно переспросила девушка, целомудренно закутываясь в плед, как будто она не стояла практически обнаженной передо мной еще каких-то полчаса назад. — О чем это вы?

— Подожди, послушай меня пожалуйста. — я глубоко вздохнул, — Я понимаю, как это выглядело с твой стороны. Как я выглядел со стороны — безумный маньяк, дорвавшийся до беззащитной жертвы...

Девушка с непроницаемым выражением лица смотрела на меня своими черными глазищами.

— Это было как помутнение рассудка, как безумие, я озверел и потерял над собой контроль. Я хотел сломать тебя, подчинить, потому что... — я глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную прорубь. — Потому что сам не понимал, как ты мне понравилась.

— Понравилась? — с непонятной интонацией протянула Мариям.

— Да, понравилась, если не сказать сильнее. Я давно не испытывал этого чувства и потому не распознал сразу, а закусил удила. Я... я сделал ошибку, извини меня, звездочка...

— Ошибка? Значит, все то что вы сделали со мной, было только ошибкой? — протянула девушка. — Это все меняет...

Девушка плавно соскользнула с кровати и, отбросив плед, начала быстро одеваться. Меня она почему-то больше не стеснялась. Я стоял рядом, ощущение глобальной ошибки нарастало. Мариям быстро оделась, обошла меня как неодушевленный предмет и устремилась к выходу. Я догнал ее в холле, схватил за руку и рывком развернул к себе:

— Мариям, что происходит, ты можешь мне объяснить, что не так?!

— Я искала настоящего мужчину! Сильного, хладнокровного, безжалостного! — голос Мариям звенел. — Такого, который способен взять все что захочет, невзирая на сопротивление и бросит меня в пыль перед своими ногами. Такого, для которого я сделала бы все — побежала бы за ним голыми ногами по углям, слизывала бы пыль с его сапог, подарила бы и тело, и душу!

Я стиснул зубы и отвел взгляд.

— Я уже почти поверила, что вы и есть такой мужчина, что вы настоящий, без подделки! А вы оказались таким же как все... мягким, слабым. Все эти плети и кандалы — просто бутафория! Вся ваша напускная властность — просто бравада! Вы... вы совсем не тот, кто мне нужен, вот и все что происходит!

С этими словами Мариям развернулась на пятках и вышла вон, не забыв напоследок, громко стукнуть дверью.

Мне вдруг не хватило воздуха, и я рванул ворот рубашки Отлетевшие пуговицы весело запрыгали по полу. В сердце как будто вонзилась ржавая тупая игла и медленно там провернулась. Я открыл бар, взял первую попавшуюся бутылку и не глядя на этикетку опрокинул в рот не меньше трети прямо из горлышка. Алкоголь мягкой волной опустился в желудок и кувалдой врезал по мозгам — из глаз брызнули слезы. Оттирая слезы я тяжело опустился на диван и снова отхлебнул из бутылки, абсолютно не чувствуя вкуса — как будто воду пил. Снова накатил хмель, на этот раз уже мягче, и я обратил внимание на то что пью: арманьяк десятилетней выдержки, который для меня привез друг из Франции, и который я держал для особого случая.

— Вот он и наступил, особый случай. — усмехнулся я, снова прикладываясь к бутылке.

Благородный напиток не приносил облегчения. Хмель медленной черной волной вползал в каждую клеточку, но не дарил забвения, а лишь обострял тоску и ощущение непоправимой ошибки.

Я поднял голову и вдруг заметил, что Мариям перед своим уходом задела стойку с оружием и Смит и Вессон съехал с подставки. Теперь черный зрачок ствола смотрел на меня. Прямо в сердце.

— Как символично, черт побери! — расхохотался я, запрокидывая голову. Потом снова глянул на оружие. Черный глаз оружия смотрел на меня холодно и как будто с вызовом.

— И ты туда же? — глухо спросил я у револьвера. — Может тоже спросишь: какой из тебя хозяин?

Оружие, разумеется промолчало. Я сжал зубы, поднялся и нашарил в тумбочке коробку с револьверными патронами 44 калибра. Она выскользнула у меня из рук как... как Мариям и желтые пузатые бочонки раскатились по полу. В руке остался только один, блестящий медью цилиндрик. Ну все один к одному, подумал я, заряжая его в револьвер, крутанул барабан и приставив ствол к виску, большим пальцем взвел курок.

Где-то в самых темных глубинах моей души проснулся и довольно взревел мой древний, седой ящер — это был вызов, вызов судьбе. А он любил вызовы. Мы оба любили...