Пленница Часть 3. Казнь

*****

Прошлое

*****

Леся не отрывала глаз от помоста и экзекутора.

‌Скамья, специально выставленная на возвышении так, чтобы происходящее на ней было видно со всех сторон, ожидала своего часа.

И вот уже к ней приволокли в одной нижней рубашке актрису, заходящуюся в крике, и начали укладывать на скамью.

Марьянка теперь совсем не была похожа на приму графского театра. Вся в ссадинах и синяках, она истерично молила и своего палача, и наблюдавшего со стороны графа, и толпу:

- Люди добрые, заклинаю, пощадите. Не за себя молю, за дитя своё, в тягости я!

По толпе снова пошёл ропот. Люди стали оглядываться на графа. Однако, тот остался безучастным к мольбам ещё недавно своей любимицы. Кивком головы он отдал распоряжение продолжать.

Ваняша умело привязал накрепко сначала ноги несчастной, закрепив лодыжки с обеих сторон от перекладины скамьи. Затем, пустив верёвку поперек спины и обвязав в несколько оборотов подмышками, натянул тело женщины, как струну, подтягивая и закрепляя обвязкой её локти к перекладине скамьи с противоположной стороны.

Розги находились рядом, в ведре с соленой водой. Их ещё накануне подготовили. Размокая, прутья становились гибкими, чтобы избежать сухого излома, а соль в воде сохраняла их жёсткость.

​​​

‌Взяв пучок розг в руку, Иван подровнял хвосты, постучав по краю скамьи.

Марьянка уже выла, как раненый зверь.

Замах - и розги коснулись тела, оставив мокрый след на рубашке. Женщина взвизгнула и перешла на глухой стон, сорвав голос.

А Ваняша уже вновь замахнулся для удара.

Площадь затихла. В воздухе лишь раздавался свист розг, опускаемых на спину, ягодицы и бёдра несчастной. И её стоны.

И вот уже рубашка Марьянки расцвечена кровавыми полосами.

Небольшие передышки, пока менялись пруты в пучке, лишь ещё больше мучали страдалицу. Тело отходило от ударов, а когда порку продолжали - боль усиливалась. Женщина уже не могла даже стонать, периодически впадая в спасительное забытье.

Ткань не выдержала и начала расходиться, обнажая тело. Розги вонзались, оставляя рассечения, добавляя болевые ощущения ещё и от проникающей в раны соли.

Казалось, что вся площадь выдохнула на последнем ударе. Марьянка этого уже не слышала и не видела. Находясь в пограничном мире. Но на этом её мучения не закончились. Ваняша поднял ведро с солёной водой и окатил им истерзанное тело. Казалось, тысячи иголочек одновременно вонзились в Марьянку, кожа будто вскипела, отключив разум. Женщина рванулась в путах, напрягая каждую частичку своего тела. И провалилась в черноту.

Помощники развязали бесчувственную, истекающую кровью, жертву и оттащили в сторону. Где бросили на землю, как никому ненужный кусок мяса.

А в это время уже привязывали к столбу кучера. Авдей молчал, понимая, что ничто ему уже не поможет. И этот деревенский мужик выбрал единственный протест, возможный в этот момент - молчание. Лишь взгляд его не отрывался от места, куда бросили нежно любимую им женщину.

‌Ванюша отошёл на несколько шагов от жертвы, взмахнул кнутом обеими руками над головой и с рычанием резко приблизился, опуская кнут на спину несчастного. Со щелчком по спине скользнул обжигающий хвост, оставив кровавый след. Смахнув кровь и кожу, Ванюша вновь опустил кнут. Авдей сдерживал рвавшийся крик из последних сил, безотрывно смотря в сторону Марьянки. Что только распаляло палача.

После первого десятка ударов спина выглядела так, будто с неё вырезали большие ремни, обнажая кости. Мясо и кожа висели клочьями. Кнут размягчился от крови, и пока его, согласно издавна заведенному правилу меняли, Авдей получил небольшую передышку. Казалось, что мужчина погрузился в транс, лишь слезы бессилия текли по его лицу, да губы что-то шептали, будто заговаривая, вливая свою жизнь в обожаемую женщину.

Палач неистовал. Кончик кнута всё чаще попадал по старым ранам, многократно усиливая боль. Кнуты меняли после каждого десятка ударов - второй, третий... пятый раз, но картина оставалась неизменной. Наказуемый стонал, но пощады не просил. Лишь его медовые глаза горели всё ярче, излучая свет, направляемый в сторону лежащей на земле бывшей примы театра.

Экзекуция уже длилась второй час. Было заметно, что Ваняша стал уставать. Его изначально неспешные движения теперь стали более суетливыми, яростными.

В толпе - то там, то здесь - стали несмело шептать "ведьмак". А как ещё мог люд объяснить такое упрямство, нежелание не то, что умирать - хотя бы потешить зрителей своими криками и мольбами?

На последнем назначенном десятке Ваняша разошёлся, начал "крестить" кнутом. Который для этого был выбран необычный. Чуть короче предыдущих, вместо лёгкого рассекающего кончика - вплетена свинцовая гирька. Каждый удар не сёк, а дробил кости и повреждал нутро.

На заключительном ударе Ваняша замахнулся сильнее и резко опустил кнут на спину - не кончиком, а большей его частью. Над площадью разнёсся рёв боли - кнут сломал позвоночник жертвы. Авдей беспомощно повис на удерживающих его верёвках.

Крик конюха вывел из забытья Марьянку. Она поползла к столбу, оставляя за собой кровавые следы. Никто не стал останавливать женщину. Все наблюдали, как она обхватила ноги Авдея, приговаривая, что всё будет хорошо, они убегут далеко и будут растить своего сына в лесной глуши, подальше от людской злобы. Будто и не замечала, что дыхание любимого становится всё более прерывистым, а глаза затягиваются туманной дымкой.

- Живи. За меня. За нас. - Последнее, что услышала Марьянка от Авдея.

Женщина зашлась в крике, перемежая его проклятиями палачу и графу Гильзену. Люди с опаской стали поглядывать в сторону хозяина Освеи.

- Закопать собак. Эту - живой. - Коротко бросил тот.

Леся не выдержала. Вырвалась из цепких рук пана Цыбульского и бросилась под ноги графу, моля о пощаде для отправляемой на смерть. Ян Гильзен замер, услышав знакомый голос. Тот, что чудился ему в последние дни повсюду.

Граф склонился и приподнял вуаль, увидев молящие глаза на залитом слезами лице. И... не смог отказать. Лишь недовольно посмотрел на полковника.

- Марьянку пока в ледник. Её - кивнул на Лесю - в мою гостиную. А с тобой - повернулся к Цыбульскому - я позже побеседую обо всём. - Голос графа не сулил ничего хорошего. Но Леся была рада и этой маленькой победе, с жалостью смотря на истерзанную актрису.

*****

Наше время

****

Лиза проснулась вся в слезах. Казалось, что ещё мгновение назад она тоже была на старой площади и вместе с Лесей оплакивала влюблённых.

С тяжёлой головой Лиза побрела на кухню, ища спасение в привычном утреннем ритуале.

Сварила кофе, включила ноутбук, зашла на сайт тематических знакомств.

Знакомое подмигивание системного оповещения - и вновь лаконичное:

Осталось 10 дней.

И всё, больше не единой строчки. На фоне изматывающего сна такое игнорирование вызвало новый поток слёз и жалости к себе.

Лиза понимала, что в подобном состоянии работать не сможет. Даже не доедет до офиса. Набрала директора и попросила несколько дней отгулов, сославшись на плохое самочувствие. Ей разрешили не появляться до конца недели. Что не могло не радовать.

Лиза понимала, что её кошмары возвращаются раз за разом не просто так. Но не находила ответа, чего же добивается вселенная, посылая столь пугающие грёзы. После которых беспокойство и разбитость не покидают несколько суток. И единственное известное девушке "лекарство" - это что-то читать до изнеможения. Чтобы наполнить мозг другими образами и эмоциями.

(Продолжение следует)