Чёрное озеро Четвертый месяц. Уголёк и огонёк.

Четвертый месяц. Огонёк и Уголёк.

Дело близилось к Рождеству. Уже были заготовлены украшения и выбраны угощения. Люди говорили, в Острожке в этом году святки будут ясные - урожай был обилен, амбары ломились, а свободной мельницы в округе не сыскать было аж до дня зачатия Девы Марии.

Огненная печать Сэль Амона не спешила сдаваться. Маркиз был уверен, что его девочка уже несколько раз всё делала правильно, но желанное освобождение не наступало. Разве он мог ошибиться в расчётах? Хитрый шифр царя друидов заставлял печать меняться каждый день, но у Наберия были тысячелетия, чтобы его разгадать - и, в общем, никаких других занятий, так что он точно знал каждый час каждого дня, какие символы требовалось выложить на песке, чтобы печать пала. Ему для этого даже не нужно было видеть положение звёзд - все карты он знал наизусть. Неужели он упустил что-то другое, какое-то скрытое условие, иносказание?

Но заклинание было столь же простым, сколь и способ, которым его заманили на дно.

“Воля, отданная добровольно” - формулировка неуклюжая, но целиком описывающее его девочку. Он несколько раз заглядывал в её мысли, пытаясь понять, не появилось ли в ней тени сомнения, и не находил ничего, что мешало бы их планам.

“Воля, взятая без ведома” - её ещё нерождённый ребёнок, случайный соучастник процесса. Можно было сомневаться, подходит ли он, лишь до того, как животная печать сломалась. Наберий вспомнил, что при падении участвовал ещё один человек - толстуха, теперь прохлаждавшаяся в хлеву у собственного мужа, - но она была слишком далеко, да и воли в ней не было, лишь мерзость. Его девочка была совсем непохожа на ту бабу.

“Слова на вавилонском языке, что смыт Потопом, писанные теми двумя волями, с отражением звёзд на черной глади складывающиеся в слова освобождения” - Ему приходилось использовать тело его девочки для того, чтобы воскрешать на песке допотопную письменность с кучей идиотских правил, а заодно и тренировать её подчиняться.

И ещё одно условие. Но про него он пока старался не думать. Оно бы очень не понравилось его девочке, если бы она о нём узнала. Но когда узнает - для неё уже не будет дороги назад.

Теперь, когда ему не нужно было тратить столько сил для того, чтобы достать себя из-под воды, он часто сидел рядом с ней на берегу. Было что-то завораживающее в её грации, её самоотдаче. Даже то, с каким трепетом она воспринимала каждую его команду, пока он гладил спящего у него на руках Уголька - животную часть её души.

Белочка с орехом. Медведь на охоте. Готовность. Урок.

В голосе Маркиза больше не было той требовательности, как раньше. Танец его девочки на снежном песке и мурчащий тёплый котёнок на руках расслабляли, делали мягким.

Когда она вообще успела стать для него “его девочкой”?

От этой мысли Наберий слегка опешил. Нельзя было привязываться к ней. Он не для того тысячи лет провёл под проклятой водой, чтобы упустить такой шанс. Когда ему мог представиться следующий, ещё через тысячу лет?

- Хватит, подойди.

- Уже? - удивилась девушка.

- Да. Ты уже трижды верно выполнила последовательность за последние две недели, и ничего не произошло. Очевидно, я в чём-то ошибся. Мне нужно время, чтобы подумать, а ты пока мне помочь не сможешь.

- Можно мне сесть как обычно?

Кивок - и вот его девочка опускается рядом с ним, обхватывает его талию, кладёт голову ему на грудь. Перекидывает свои ноги через его, и у него не остаётся выбора - только обнять её.

- Что я делаю, Маркиз? - неожиданно спросила Маричка.

“Пишешь части слов на древнем языке. Этот язык использовали строители одной башни, пока все не переругались между собой, согрешив гордыней. А затем согрешили гордыней ещё раз, обвинив в собственном провале известно кого, чего “известно кто” уже потерпеть никак не мог.” Он мог бы пуститься в объяснения, но не хотел. Наберий искренне презирал людей - огромной ценой людям был дан бесценный дар, а они использовали его чтобы.. чтобы что? И использовали ли вообще? Лучшее, что смогли построить люди - та же бледная, жалкая копия порочного круга небесного порядка, против которого он когда-то восстал. Или, скорее, пошёл вместе с другими. “Клюй ближнего, сри на нижнего” - только в ещё более гипертрофированной, уродливой форме. Его девочка работала с утра до вечера только ради куска хлеба. Он видел её крупные, мощные запястья, покрытые мозолями, видел щиколотки, натренированные постоянной ходьбой. Осматривая её пристальней, видел, как износились за короткий срок её хрящи, как стонали за работой от напряжения её кости. Без его помощи уже через десять лет всё её тело превратится в развалину, а через двадцать в её жизни станет столько боли, что она, наверное, и улыбаться больше не сможет. Преуспевшие в уродливой игре в подражание небесному порядку выглядели совсем иначе.

- Исполняешь мои приказы. Это всё, что тебе нужно знать.

Маркиз погладил её вьющиеся мягкие волосы, и она покорно кивнула. Она была другой, его девочка. Не умела даже толком читать, но ум был жив - быстро схватывала всё, что он ей объяснял. Не лгала и не желала никому зла, даже тем, кто плохо к ней относился, насколько он мог судить по её мыслям. Не обижала котёнка, который всюду таскался за ней хвостом. И в то же время отчего-то безоговорочно доверяла ему - тому, кому в его собственном представлении доверять совсем не следовало. По первому требованию скидывала одежду и отправлялась выводить буквы на песке собственным телом. Он защищал её от декабрьского мороза, но она ни разу об этом не спросила. Может, думала, что это какое-то чудо, что ей совсем не холодно? Даже после того, как она вкусила его греховного тела, из-за чего ему пришлось буквально разбирать её тело на части и собирать заново, - глубоко внутри она осталась той же доброй, доверчивой девочкой.

Идеальная жертва.

Наверное, тот мужчина, что её обесчестил, чувствовал нечто похожее. Уязвимость, которой можно пользоваться. А может, он просто пытается судить его по себе, и это была лишь разгоряченная кровь - никаких мыслей.

А ещё она была отличным слушателем. Чтобы как-то компенсировать её старания, отвлечь от тяжести их упражнений, Наберий часто рассказывал ей о дальних странах, далёких мирах, людях, что давно умерли - равно царях и рабах, священниках и крестьянах. И в тот момент, когда он думал, что девушка уже задремала у него на руках, она задавала вопрос - всегда чёткий, понятный и по делу. И Наберий снова пускался в детали, раскрывая подробности, на которых она заостряла своё внимание.

Когда-нибудь ему придётся признать, что он с неохотой расстаётся с ней каждый вечер, а на следующий день следит из черной глубины за движением солнца, чтобы угадать её прибытие.

- Мне не приходить, пока Вы не придумаете решение?

Даже не залезая в её мысли он по дрожи её тела понимал, что она хочет приходить.

Он обнял её крепче, прижал её плечи и колени к себе так, что она почти не могла пошевелиться.

- Приходи. Расскажу тебе ещё парочку историй.

Он хотел, чтобы она приходила.

***

- А нас Маричка научит, как правильно. Она у нас теперь настоящая ведьма. У неё и черный кот есть, то бес-слуга, не иначе.

Маричка услышала из-за забора голос Дали. Та всегда краснела после любой сказанной фразы, и ей требовался перерыв, чтобы прийти в себя.

- Ты что! - это был голос девчонки на несколько лет их младше - Если правда ведьма, её по имени поминать нельзя, тут же явится. Как ту Пряху, ты ж её не поминаешь?

- А раз ведьма, она и Ксендза околдовала, что тот перед всеми ей индульгенцию выписал? - это был голос совсем молоденькой девочки.

Неожиданно Маричке захотелось похулиганить. “Раз называют ведьмой, так уже и пусть”, подумала она, и, поднявшись над забором, громко спросила:

- Здрасьте, что зовёте-будите?

Девочки помладше с криками разбежались в разные стороны, и стоять осталась одна Даля. Маричка весело рассмеялась, а вскоре прыснула и подруга. На миг бесприданнице показалось, что им снова по десять, и они пытаются придумать, в кого рядиться колядовать.

“Сами и порезали”, - напомнил в голове голос Михалины.

Наваждение рассеялось.

- Так ты правда ведьма? - спросила Даля и отвела глаза.

Она всегда была слишком уж застенчивой. Краснела, отводила взгляд, вдруг переходила на шёпот, так что подругам приходилось её переспрашивать. Её руки вообще жили своей жизнью, теребя нитки, торчащие из платья, то быстро, то медленно. Когда они ходили купаться, никогда не скидывала сорочки, даже когда остальные девки плескались в чём мать родила, и всегда входила в воду последней. А когда к ней посватался первый же парень, которого, к слову, их компания дразнила горбуном - взяла, да и согласилась. Подругам объяснила, что постеснялась отказать.

Был парень горбуном или нет, сказать было сложно - порой кривился, а порой вроде и нет - но и без этого обладал непропорционально огромным носом, крошечным подбородком, и вдобавок сальными волосами, которые, по общему убеждению, не мыл. “Так горбун он всё-таки, или нет?” - интересовались подруженьки, но Даля только молча отворачивалась, а её щёки пунцовели.

“Ну что за глупости”, - хотела ответить Маричка, но тут почувствовала когти, впущенные в плечо: Уголёк забрался на него, и оттуда, выгнув спину и распушив мех, зашипел на Далю.

- Ай! - вскрикнула бесприданница, и попыталась снять котёнка с плеча, но тот, будучи едва больше ладони, обладал упорством быка.

Подруга сперва ошатнулась на несколько шагов, но затем, когда Маричка справилась-таки с котёнком, подошла совсем близко:

- Михалина говорила нам с Надей, что ты ведьма. Что проследит за тобой и докажет всем. А потом исчезла, а у тебя этот кот откуда-то взялся. Думаешь, мы совсем глупые?

Это была удивительно долгая фраза для Дали, пусть она и оттарабанила её на одном дыхании. От удивления и страха Маричка не могла и рта раскрыть, но подруга попробовала её успокоить:

- Скоро сочельник, будем дедов греть. И ты родителей своих погрей. Но прежде ночью приходи в тот амбар, где мы в прятки играли? Есть у меня к тебе вопросы, по ведьмовской части. Не бойся, не выдам тебя. Если придёшь, конечно. Не придёшь - пеняй на себя. Поняла?

Дыхание Дали участилось, и в образовавшейся вдруг тишине Маричка услышала, с какой бешеной скоростью колотится сердце подруги; увидела, как пульсирует венка у неё на шее. Уголёк, которого она крепко держала за шкирку, всё ещё шипел и топорщил коротенькие лапки с крошечными коготками в далину сторону. После секундной паузы девушка кивнула, и подруженька поспешила убежать, едва не запутавшись в юбке.

Вопроса, что теперь делать, перед ней не стояло. Там, среди ельника, был тот, кто намного мудрее, старше и могущественнее её. Он мог решить любую проблему, стоило лишь попросить.

- …и котик её невзлюбил, - пересказывала она Маркизу далеко заполночь, устроив голову у него на плече и уткнувшись носом в его точёную шею. Во время их первой встречи он был словно сделан из мела, настолько бледен; теперь же его бледность была вполне человеческой, как у какой-нибудь пани из Катовице, берегущейся от солнца. Как, наверное, у той, на которой женился Анджей, чтоб он провалился. - И сама она будто на углях, как пламя её сжигает.

Маркиз засмеялся в кулак своим хриплым басовитым смехом.

- А ты сама не видишь, какого рода пламя её сжигает?

Маричка абсолютно искренне не имела ни малейшего представления. И здесь, рядом с Маркизом, никакого желания прилагать усилия, чтобы узнать ответ на этот вопрос. Сейчас ей хотелось насладиться моментом, тишиной тёмного ельника, запахом её повелителя, огромной луной, зависшей прямо над ними. Неожиданно она заметила, что в озере отражаются звёзды - но не луна. Чтобы проверить, не угол ли обзора виноват, она заелозила лицом по груди Наберия, но тот вдруг резко оттолкнул её.

Решив, что снова сделала что-то не то, девушка свернулась на песке, но Маркиз не казался расстроенным. Напротив, он вскочил на ноги, полный энтузиазма.

- Пламя! Точно! Род пламени! Ах ты старый дохлый прохиндей! - погрозил Маркиз куда-то в пустоту кулаком, а затем обернулся к девушке. Его энтузиазм резко куда-то пропал, а руки опустились.

Резкий порыв ветра сбросил снежную шапку с одной из елей, и та, пошуршав иголками, плюхнулась на землю. Уголёк спрыгнул с рук Марички и, широко растопыривая лапы, пошёл осматривать место падения.

- Послушай, девочка, ты обещала мне кое-что. Думаю, с твоей подругой можно просто поговорить, это не так важно. Сделай, как она просит, а там посмотришь. Но чтобы сбросить вторую окову, мне понадобится не просто твоё тело. Мне нужно будет заставить его вобрать в себя пламя, быть единым с пламенем.

Увидев испуганные глаза девушки, Маркиз попытался смягчить ситуацию. В её голове было полно образов сожжённых ведьм - они беспокоили её с тех пор, как ведьмой её назвала Михалина. Куда та делась, бесприданница не удосужилась спросить, а Наберий не спешил рассказывать.

- Это будет больно, но я вылечу тебя потом. Огонь, правда, останется в тебе на время.

- Больнее, чем то наказание? - осторожно уточнила Маричка.

- Брось! - замахал руками Маркиз. - И близко нет! Тут пострадает только твоя кожа, там же страдала ты вся. Но ты должна быть готова. Завтра..

- Сейчас, - сказала девушка уверенно и встала с песка. Прежде, чем мужчина успел хоть что-то возразить, она сбросила платье и переступила через образовавшийся круг, сделав шаг в его сторону.

Запах замаячившей перед носом свободы ударил Маркизу Наберию в голову, и тот решительно кивнул:

- Значит сейчас.

Он вознёс руку к луне, а затем указал ей на ель, стоящую в отдалении - и дерево затряслось противоестественной дрожью, а его ветви с громким шлопаньем отрывались от ствола, одна за одной, пока их совсем не осталось.

Второе движение - и кора с дерева была сдёрта в один миг, как с барана, освежеванного опытным мясником.

Третье - и ель сломалась, будто была спичкой, а ствол полетел к ним и воткнулся на метр в снежный песок, словно свечка в праздничный пирог, посыпанный сахарной пудрой. Земля задрожала и Маричка едва не упала к ногам своего повелителя.

Ещё одно движение - и из озера вылетела тяжелая ржавая железная цепь с кандалами. Она обмоталась вокруг голого ствола примерно в трех метрах над землёй, а затем с лязгом ударилась о сырое дерево. Вслед за цепью из озера вылетели щипцы для углей, которые Маркиз поймал на лету.

- Туда, - указал мужчина щипцами на ствол.

Девушка покорно подошла и подняла руки. Маркиз защёлкнул кандалы у неё на запястьях. Её ноги едва доставали до земли, ей приходилось стоять на носочках. Ствол ели был липким от текущей смолы, кандалы тёрли, а пузо тянуло вперед, но Маричка не закрывала глаз - ей нравилось наблюдать за Маркизом. Она редко видела его таким - сосредоточенным и уверенным. В последнее время он всё больше казался ей, напротив, расслабленным и умиротворённым.

Уверенным он ей нравился больше. ”Ни одного лишнего движения или вздоха, даже поворота головы” - думала девушка, пока её волосы прилипали к смолистому столбу.

Тем временем Наберий вырвал из столба кусочек - для него это было не сложнее, чем вырвать кусок мякиша из хлеба, и подышал на него. Кусочек резко почернел, потом побелел, и наконец стал алеть от его дыхания. Незамедлительно подхваченный щипцами, уголь ткнулся Маричке в плечо. От боли и неожиданности она закричала.

Хм.. - задумался Маркиз, затем оторвал полоску от лежащего на песке платья, сложил несколько раз и сунул девушке под нос - Зажми зубами, мне не нужно, чтобы ты прокусила себе язык.

Он медленно водил углем вдоль её тела, словно пытаясь что-то разглядеть. Маричка чувствовала жар и внутренне содрогалась всякий раз, когда жар становился сильнее, ожидая, что уголь опять вопьётся ей в кожу. Несколько раз Маркиз дышал на уголь, чтобы разогреть его.

Наконец, когда Маричка уже не ждала, уголь ужалил её в середину внутренней стороны бедра.

Мммм! - вырвалось из-за зубов девушки, сжимавших полоску платья.

Нет.. - задумчиво протянул Маркиз, - а жаль. И живот мы трогать не будем..

Уголь вонзился ей в бок. а затем чуть выше, между рёбер, но Наберий оба раза лишь неодобрительно покачал головой.

- Следующий вариант мне не нравится, но я обязан попробовать. Потерпи немного, девочка, ладно?

И, дождавшись кивка Марички, он поднёс уголь к её левому соску, а затем с силой нажал, насколько позволяла её упругая грудь. Затем проделал то же самое с правым. Маричка задёргала ногами и руками, пытаясь защититься, но это было невозможно в её положении.

- Ладно. Тогда повернись задом.

Прилипшие волосы не дали ей, и Наберию пришлось силой оторвать их от столба прежде, чем девушка смогла развернуться. Вся её спина была покрыта каплями смолы, но мужчину это не остановило. Он подносил уголь, смола загоралась, а затем следовал обжигающий укол. После команды не прижиматься к столбу животом Маричка обхватила ствол коленями, приподняв их над землей. Уголь продолжал жалить, но Маркиз лишь разочарованно хмыкал. Спина, бёдра и ноги саднили от ожогов.

- Развернись! - наконец приказал он.

Когда она повиновалась, он заглянул ей прямо в глаза. В его взгляде были боль и сожаления

- Похоже, девочка, у нас остался последний вариант, как запустить в тебя пламя.

- Какой, Маркиз? - спросила она, выплюнув тряпку. В уголке рта показалась кровавая капля.

- Твои глаза, - ответил он с лёгкой неуверенностью.

- И что, я тогда ослепну? - в голосе девушки мужчина с удивлением не отметил ни капли страха, только покорность.

- Нет. Я выдам тебе временную замену, а когда отдохну, вылечу их. Чем раньше справишься с моими командами, тем раньше вернёшь глаза.

- Мне не нужно моё тело, Маркиз Наберий. Оно в Вашем распоряжении. - прошептала Маричка. - Пожалуйста, сделайте с ним всё, что Вам нужно.

Её готовность сразила его. Он помедлил с минуту, но видел, что чем больше медлит, тем больше страданий ей причиняет. Если бы только на кону не стояла его свобода..

Он вернул полоску платья ей в рот, а затем двумя короткими движениями выжег ей оба глаза.

Озеро загудело, и его охватила дуга яркого пламени. Оно плясало, вздымаясь выше деревьев, но Маркиз схватил его, потянул на себя, и, наконец, вытащив, скатал в шар. Затем разделил шар на два небольших шарика, и вставил ей в глаза.

Своей девочке.

“Интересно, чем я заслужил такую преданность?”, - подумал он, - “такое доверие? Сначала казалось, что она делает то, что мне нужно, потому что отрицает себя, чтобы забыться в боли, но теперь? Разве я представляю собой нечто, чему можно быть настолько преданным?”

Он расстегнул кандалы и подхватил её двумя руками, накрыв покрывалом из лебединых крыльев.

Свою девочку.

Постарался обработать её раны, но все силы ушли на дурацкое бревно и борьбу с огнём. Такая малость, а он даже не мог сделать этого для неё!

Для своей девочки.

Она очнулась и открыла глаза. Они были почти как прежние, но Маркиз видел в них искры укрощённого пламени.

- Ты как? - спросил он, не в силах признаться, что сегодня не сможет убрать её ожоги. - Видишь что-нибудь?

Она медлила с ответом.

- Вижу, но вижу пламя во всём. Вижу лес - и как он будет гореть. Вижу себя - и как гореть буду я. Сперва начнут полыхать волосы, потом расплавится жир, потом..

Наберий накрыл ей рот ладонью.

- Так видит пламя. Но ты не пламя, девочка. Ты та же, кем была. Не давай ему диктовать тебе условия, ладно?

Она кивнула. Тут же рядом нарисовался Уголёк, с жалобным мяуканьем ластящийся к её ногам.

- А Уголёк не горит. И Вы, Маркиз, и озеро.

- Послушай, - он провёл рукой по её лбу, всё ещё ощущая жар. Что горит, что не горит, это вообще не важно, поняла? Оно горело до того, как ты заметила, и будет гореть после того, как я вылечу тебе глаза. Но до тех пор, просто не обращай внимания! Не ведись, прошу тебя. Пламя хочет только гореть, оно не знает иного. Властвуй над ним, как люди властвуют с древних времен, или оно будет властвовать над тобой. Поняла?

Она ещё раз кивнула, с ещё большим усердием, а затем встала, выбравшись из-под его крыльев.

- А теперь я готова исполнять команды.

- Ты и так слишком много вынесла сегодня, - покачал головой мужчина.

- Так капля чашу не переполнит, так Вы говорите, Маркиз?

“И за что же ты мне такая?” - подумал он, с восхищением глядя на неё снизу вверх.

На свою девочку.

Мачта. Свиноматка. Рвение. Урок.

Он видел, как песок вгрызается в её свежие ожоги, видел, как она сжимает зубы, чтобы не закричать, но продолжает делать всё, что он скажет. Несколько раз он хотел прекратить, но это значило бы пренебречь её решимостью, её жертвенностью. Она отдавала ему всю себя, и он не мог отплатить ей подобным презрением.

В этот раз она ни разу не ошиблась. Оранжевая вспышка, грохот, и огненная печать с шипением растворилась, как горячий пепел, брошенный в воду.

Маркиз кутался в тяжелую соболью шубу (которая не горела), а девушка стояла рядом с видом принцессы, сразившей дракона, сторожившего её башню. Он видел множество достойных людей, пусть и презирал человечество в целом, но перед ней первой испытывал истинное восхищение.

- Я вылечу ожоги завтра, - сказал он ей на прощание, - а глаза - сразу после Рождества.

Было и кое-что, чего он не сказал, и был чертовски рад, что люди разучились читать мысли.

“Я хочу поцеловать тебя, моя девочка”. - думал он, провожая взглядом её длинную рассветную тень.

Ведь от этого был всего один шаг до трех слов, которые ставили крест на его надежде на свободу.

“Я люблю тебя”.

***

Костры из хлама были сооружены, и Маричка с Далей (которая горела как и все люди) сидели в амбаре, забитом сеном (которое горело очень легко, так как было сухим) для коров и коз. Даля задавала вопросы один глупее другого, повторяя глупые сказки, что люди болтали о ведьмах. Теребила нитки платья (которые горели плоховато, так как были пропитаны потом от ладоней подружки) и надолго задумывалась после каждого.

На большинство этих вопросов Маричка ответить не могла никак, и чтобы меньше видеть, как что горит, представляла, что исполняет команды Маркиза.

Помимо оценки к способности сгореть, глаза из пламени работали ничем не хуже, чем её обычные, за исключением того, что отказывали в костёле. Даже издалека смотреть на церковь ей было невыносимо, будто на солнце в ясную погоду. Маричка щурилась, но кресты всё равно жгли, а потому она сказывалась больной всякий раз перед службой. Пока никто ничего не заподозрил, а Рождество было уже на носу. А там и Маркиз обещал ей глаза вылечить.

Наконец, после особенно долгой паузы, Даля спросила:

- А правда, что ведьмы на шабашах танцуют друг с другом и целуются, пока их мужья им на дудках играют?

- Далька, я…

Маричка в очередной раз хотела ответить, что понятия не имеет, но вдруг увидела, что подруженька смотрит ей прямо в глаза, а руки держит на коленях, сжатые в кулаки. За всю их дружбу она ни разу не видела Далю такой.

- Покажи, как ведьмы целуются! - потребовала Даля с той же решимостью.

- Заболела ты? - засмеялась Маричка, - где ж это видано, чтоб бабы с бабами целовались? В щёку разве что, так это сколько угодно.

- В щёку, значит? Ну покажи, как! - Даля повернулась к подруге щекой и зажмурилась.

- Не буду я тебе ничего показывать, - обиделась Маричка. Целуют тех, кого любят. А мне Михалина рассказала, что вы втроём на меня поклёпы наводили. И зачем?

- А нечего такой красивой быть, - надула губы Даля. - мы как-то решили, что ты и без приданого всех самых видных парней уведёшь, а нам достанутся одни олухи. Так и вышло, ну почти. Олухи нам достались, это точно!

Из-за сжатых губ Дали вырвалось несколько смешков, и она ткнула пальцем Маричке в пузо.

- Была б ты поумнее, не с животом бы сейчас ходила, а с мужем богатым. Может, купца какого подцепила в Катовице, или ремесленника. У них там, в городе, говорят, на приданое не так смотрят. А сейчас целуй, или всем про ведьмовство твоё расскажу.

- Поцелую в щёку и уйду, - отрезала Маричка.

- Уйдёшь и завтра придёшь. И делать будешь, что я тебе скажу. Или так, или суд.

Как же ей надоели эти угрозы! Чтоб они все с ними сгорели! Но Маркиз говорил пока просто сделать, как подруженька хочет..

Девушка сжала губы и слегка коснулась щеки Дали. Маленькая искорка вырвалась из её глаза и запрыгнула подруге прямо в ухо. В глазах Марички на секунду потемнело, и та немного опешила. Приоткрыла рот, чтобы рассказать об этом Дале.

- И шею целуй!

- Ну нет! - Маричка спрыгнула со стога. - Уговор был на щёку. Шею твою грязную пусть муж твой горбатый целует.

Показав язык, девушка спрыгнула с сена и убежала из амбара, оставив подругу в одиночестве.

- Завтра придёшь! - крикнула та ей вдогонку.

***

Во всех дворах занимались костры - то люди сжигали накопившийся за год хлам. Говорили, что “греют дедов” - почивших родственников, а те придут у костров погреться, и взамен сделают хорошим урожай.

На этот обычай Маричка всегда глядела сквозь языки пламени, пытаясь рассмотреть, не видно ли через огонь маму с папой, не пришли ли они навестить её, справиться, как она, как другие дети? Один раз ей даже показалось, что силуэты родителей мелькнули у забора, но глаза так слезились от жара и дыма, что она не была уверена, наяву ли это было, или только привиделось.

Этот раз отличался тем, что она точно знала, что в каком порядке из хлама будет гореть, и насколько ярко да жарко. Впрочем, она свыклась с этим знанием, и по совету Маркиза не обращала внимания. Наблюдение за пламенем даже без всяких знаний расслабляло.

- Дом горит!

Крики и беготня на улице отвлекли Маричку от размышлений.

- Воды! Песка!

Не долго думая, она схватила ведро и побежала за всеми.

Люди бежали на улицу, на которой жила Даля.

“Только бы не..”

- Слезай с крыши, дурёха! Ты что делаешь! У тебя ж дети! - басил кто-то из толпы.

- Бога побойся! - пищал Ксёндз, тряся бородкой. - О душе подумай!

- Ты нам сейчас всё село спалишь! - узнала Маричка голос Пряхи, который успевал и чехвостить Далю, и командовать, куда сыпать песок, куда лить воду и откуда оттаскивать всё, что может гореть. Ей даже казалось, что иногда из-под юбок Пряхи вырываются тёмные тени и доделывают работу, брошенную или непонятую людьми.

- Что вы мёртвых греете, простофили! - кричала Даля в ответ с крыши горящего дома, и её юбка с черными подпалинами трепетала на ветру - Я сейчас живых погрею! Всех погрею вас, всем тепло будет! А ну иди ко мне греться, а? Маричка! Маричкааааа!!!

Маричка прорвалась сквозь толпу и побежала туда, откуда только и знала спасение. Но путь был неблизкий, и к тому времени, как она добежала, пожар закончился. Её повелитель уже ничего не мог сделать, только усадил рядом с собой на песок и дал выплакаться.

***

Жизнь свиньи, как оказалось, не так уж и плоха. Сначала Михалина, правда, крутила пятаком на помои, что муж выливал ей в таз, за что тот даже придумал ей кличку Краля. Но потом поняла, что объедки для её свиного желудка вполне привлекательны. А измазывание в грязи не только помогало охлаждаться и согреваться, но и избавляло от мух и комаров, норовивших покусать её пухлые розовые бока.

Не тратя время попусту, валяясь в грязи в своё удовольствие, Михалина обдумывала, что сделает с рогатой черноглазой ведьмой Маричкой, как только та её расколдует. В том, что расколдует, свинья не сомневалась - всё-таки они были хорошими подругами, а все шутки над ней Маричка или не замечала, или прощала со временем. Простит, наверное, и платье, козопаска голожопая. Куда денется.

И вот тогда, ух она её. Небо с овчинку покажется!

От мыслей о казнях Михалину отвлекли опускающиеся перегородки хлева.

- Эй, Краля! - кринул муж, - у меня сюрприз для тебя!

Михалина радостно захрюкала. Обычно это означало, что муж принёс ей морковку или яблоко.

Но из-за перегородки она вместо этого услышала незнакомые хрюки.

- Гляди, какого хряка тебе привёл, ну! Не свин, а целый принц! Как раз тебе по душе придётся!

Свиноматка от накатившего вдруг страха попыталась перепрыгнуть стенку вольера, но только ударилась головой - увы, свиные ноги не были приспособлены для прыжков.

- Ну, не торопи события! - обрадовался муж, приняв её реакцию за порыв свинской страсти. - Сейчас пущу его, и сделаю вам романтику. И развлекайтесь, панове свиньи!

Пожелав им и себе хорошего приплода, муж покинул свинарник, а Михалина осталась наедине с хряком.