Такое больное счастье

Самое классное обсуждать с любимым человеком красивых девочек-мальчиков. Такое мучительное наслаждение от ядерной смеси ревности и вседозволенности.

-      Посмотри, какая хорошенькая вон та – чёрненькая!

-      Вот эта?

- Да нет. Та, что у стойки, в голубой майке.

- Ну не знаю, что ты там нашла, мне больше нравится её подруга.

- Вот эта вот жеребятина с длинным носом?! Ты просто сводишь меня с ума. Представляю, как же тогда выгляжу я, если у тебя нравятся ТАКИЕ!

- Ну что ты, зайка, ты самая лучшая!

А потом ты ушла танцевать со своей пассией, оставив меня мучиться с третьей кружкой пива. Дурацкое состояние сидеть во время медленного танца. Особенно, когда раньше все медляки были расписаны наперёд: с Вовкой, с Сашкой, С Лёшкой и т. д. Но здесь не встретишь ни Васек, ни Андрюшек. Это дурацкий лесби клуб, и я здесь со своей девушкой, вот той, самой-самой, что сейчас танцует с другой. А я сижу, откинувшись в кресле, и изображаю, нет, просто излучаю спокойствие. Лучше умереть, чем пригласить кого-нибудь, пусть даже ту чёрненькую, что понравилась мне. На самом деле мне никто особо не нравится здесь. Влюбившись один раз, я почти утратила способность замечать кого-то ещё, даже если это сама Шерон Стоун.

Любовь вертела мной как могла. Море слёз было пролито по Серёжке. Исписана стихами тонна листов по Андрюшке. Я собирала всё своё разгильдяйство в кулак и, обернувшись любящей женой, каждый день готовила обед ненаглядному Витюшке. Мальчики мои милые, с вами жизнь до конца имела смысл и была расписана на тысячу лет вперёд. И это было здорово!

И вот я в лесби клубе. Теперь мне нравятся девушки, хотя в их обществе я до сих пор чувствую себя нелепо. Мне скучно оттого, что они не интересны мне, я знаю, что они думают и что скажут через минуту. И я боюсь их немножко. Это если они такие же как я.   А если это симпатичные натуралки? Ещё хуже. Я смотрю на них, как на потенциальный объект соблазнения, но никогда не сделаю того, что, может быть, мелькнёт в моём воображении. Но снова и снова, я выбираю в толпе симпатичное девичьё личико и млею от нечаянного внимания к себе, хотя давно знаю, что никого нет лучше моей Наташки. Я просто ищу нам развлечений.

Нет ничего печальней любви двух девушек. Небольшая оговорка – тайной любви. У такой любви нет будущего, нет и настоящего. И ничего не останется после. Кроме истлевших писем и звенящего по весне девичьего голоса: «Я люблю тебя! » Это всё, что мы можем дать друг другу. И как ни старайся, ни одного оргазма не хватит, чтобы до конца выразить мои - её чувства. Мне  больно понимать, как я попала. Я не могу вернуться назад, но с ней я не могу идти и вперёд. И тогда я ищу нам развлечения, чтобы хоть как-то перенасытить жизнь сейчас, перед одиноким после.

Лето, жара. Плавится асфальт и мозги. Пыль и тополиный пух забивается в туфли и из каждого ларька слышится “я задыхаюсь от нежности, от твоей моей свежести”

- Скажите, кто это поёт?

Толстая тётка пожимает плечами. Ладно, узнаю сама, и начинаю лихорадочно щёлкать кнопками на плеере. Но опять лишь хвостик песни, и опять не сказали кто.

Длинные летние дни: и я мотаюсь по городу, я ищу что-то нежное и светлое. И не знаю что – но подозреваю – любовь. И очень жарко. Даже ночами, когда, глядя в потолок,   я  «задыхаясь от нежности», ласкаю себя безумными руками и понемногу начинаю принимать своё желание. Я понимаю, что хочу нежное женское тело. Хочу свежего и нового чувства.

Вихрь ворвался незаметно, если только можно не заметить вихрь. Он родился из того самого желаемого свежего ветерка, который возник в ту памятную летнюю ночь. Разрушающий, но строящий новое – вихрь.

И полетели к чёрту все понятия о том, что и как должно быть. И появилось желание получить всё и сразу. Всё то новое, что было неведомо раньше,   но что нельзя получить ни сейчас и никогда,   несмотря на видимое преимущество нового. Ведь старое так крепко засело в мозгах людской массы, да и в моей голове тоже.

«Хорошая, милая, единственная моя. Люблю тебя, люблю, люблю! » Какие горячие губы, нежные руки.

Нам нельзя смотреть друг другу в глаза. Самое лучшее, что мы можем сделать – это расстаться утром, с тем, чтобы больше не встретиться никогда.

«Посмотри на меня». «Да», - шепнули глаза. «Откуда ты взялась такая? »

Для чего всё это надо? Эта неопределённость будущего? Для  чего минуты отчаянной тоски о невозможном; минуты, которые повторяются всё чаще и чаще, так же как растёт близость. Близость души, а не только тела?

-      Земфира, это поёт Земфира.

- Дайте пожалуйста диск.

- Шестьдесят четыре рубля.

А в голове: «Домой, скорей домой».

- Ну и как потанцевали?

- Да ничего особенного, мы даже не целовались.

- А о чём говорили?

- Да, впрочем, тоже ни о чём.

Я улыбаюсь, я довольна. И ничего тут не поделаешь, оказывается, я жуткий тиран.

Прошёл день, два, неделя. И ничего не меняется. Всё та же безумная любовь, всё то же безобразное счастье. И ничего не происходит, чтобы изменить нас. А я хочу слёз, я хочу расплаты за исковерканную сущность.

- Наташа, когда ты бросишь его?

- О чём ты?

- Сколько мне ещё ждать? Год,   два? Может быть три?

- А ты согласна меня ждать?

- Конечно. Только не очень долго.

- Я не знаю когда… Может через полгода.

И я понимаю, что никогда.

- Тогда я брошу тебя. (Что звучит не очень уверенно).

«Аааааааа! » – кричит внутри, и заполняет сосуды, бежит по нервам и захватывает тонкую материю души. Согласна ли я убивать своего ребёнка? А это ничто иное, как моё дитя, моя рождённая сладостная радость.

И никто не знает, как мне одиноко сейчас. Как привычно тянутся руки к телефону. Мне шепчет в самое сердце искусительница судьба: «Позвони, и пусть весь мир катится куда угодно, а ты будешь счастлива, пускай лишь миг. Но какой это будет миг! »

И снова в моей постели она. Убивает меня. Медленно. И я готова снова рождаться и умирать. Лишь бы  только её глаза сверкали этим изумрудным светом. Пусть она будет счастлива, даже ценой моей измученной любви.