Кирпичи к городу

Пол года назад я совершила непростительную ошибку. Должно быть, то, что произошло – слишком спонтанно и необдуманно, слишком пессимистично и тускло, поэтому всегда больно об этом вспоминать, перевёртывать в голове все за и против, все pour et contre. Чего ради? Всё равно Земля крутится в одну сторону, а я всю жизнь – в другую. Она – «Синяя как апельсин», а я – рыжая, как асфальт. Слова мои всегда пустые и малосодержательные, в них нет ни рифмы ни смысла, в них нет ничего того, что ценится рядовыми гражданами: эстетики, музыки, элегантности, вульгарности, прозаичности. Они – пустоцветы, а я – плохо растущий салатовый огурец, без корней и без почвы, без запаха и без вкуса. Но я не никто, я часть чего-то, но не Вселенной, она отвергла меня в день почти совершеннолетия, лишив важного гостя, и тем самым убив во мне все надежды и оторвав тот цветок-пустоцвет.

Гость… Он больше чем гость. Когда-то он был частью моей головы, частью моей крови; он занимал всё пространство моей небольшой комнаты. Диня был серьёзен, когда злился, этим он всегда пугал. Лицо его узкое и длинное, всегда чистое и какое-то свежее, как только что постиранное бельё, развешенное на длинной верёвке от одного дома до другого. Я любила целовать его в уши и в шею, добираться языком до живота, а там останавливаться – дети как-никак. Денис слушал Нирвану, но никогда я не видела его в балахоне или в бандане с логотипом весёлого жёлтенького личика с неприятной ухмылкой. Когда ему было тяжело или когда мы не хотели расставаться, а приходилось, он делал то самое серьёзное лицо и рассказывал о Курте. Однажды я позвонила ему с Арбата – сказать, что слишком устала, чтобы ехать к нему. Сработал автоответчик и я оставила следующее сообщение:

«Привет, Диня, я смогу заехать – слишком долго мы с Катей по Арбату гуляли, устала жутко. Знаешь, я действительно ненавижу орхидеи. Кортни. »

Перед этим я облазила всю сеть в поисках любой информации о Кобейне, чтобы было о чём говорить с почитателем как бы гранжа. Помог один материал в «Караване Историй» с живописными фотографиями Курта и  Кортни – его единственной жёнушки-стервеллы. Диня не то, чтобы презирал её, скорее просто боялся: встреться он с ней в одном фуникулёре – он бы перерезал канат, разбился бы сам, но покончил бы и с ней и с той запутанной историей, которую унёс с собою Курт.

Мы созванивались каждый день и почти так же часто виделись, но после моего забытого сообщения на автоответчике он не звонил целых два дня, он просто не подходил к телефону. Я приняла это как за идиотскую выходку, совсем забыв о Кортни. Оказывается, стоило проложить кабель чуть глубже, этим злостным именем я открыла тёмненькую дверцу жизни моего возлюбленного и тем самым больно-больно сдавила его виски, да так, что перед глазами снова пронеслось последнее письмо Курта, последняя больница Курта, последняя его сигарета, иголка… последний выстрел, но не в воздух.

С тех пор я стала осмотрительной и не бросаюсь словами, особо именами. Изучив историю жизни солиста Нирваны, поняв, что к чему, альбом их the best уже лежал около CD, замызганный и ободранный, как кошка.

Но мы расстались. Не скажу слов, типа: «Судьбе было угодно…». Ей-то как раз – нет. Всё дело во мне, в моей глупости и спонтанности, в том, что в момент звонка Дэна по TV-6 шёл фильм «Всё будет хорошо» и мне почему-то хотелось ни в коем случае не говорить эти три дурацких слова, но Диня сказал их меня, не подразумевая об их Нефатальности, ПРОТИВОПОЛОЖНОфатальности:

- Мы давно не виделись, и будто здорово изменились, - начала я.

- Разве что-то изменилось? – ответил Дэн.

- The world is changing, things never stay the same.

- Murphy, синий учебник, первый unit. Всё будет хорошо, - заключил он и закашлял.

Наверное у него рот кровью пошёл – так долго слышны были непроизвольные сокращения в трубке. Всё. То что он не имел права говорить, он сказал. И вот я подписываю свой душераздирающий контракт на месяцы одиночества и тоскливости, на время бритв и подоконников. Здравствуй, Франсуаза Саган, Здравствуй, Грусть! Прости меня, моя любовь.  

Начались школа и курсы, занудность и новизна, десять минут от дома и одна до Манежки.

Я полностью углубилась в книжки и в записи с лекций, я зубрила и пыталась понять, что зубрю, для чего всё это делаю, есть ли цель? Она вроде была, но после тридцати баллов из ста исчезла.

Я не спала ночью, даже не смотрела в окно на ночь и на единичные машины, как делала раньше, не слушала Станцию, не читала Фэнтази. Я только плакала, но не навзрыд, а чистыми слезами, олицетворяющими бессилие и страх . Какая непростительная ошибка – бросить парня, да к тому же любя его!

«Журналистика должна преклонить колено перед тобой, - говорила сокурсница, - принести себя в такую жертву! Это невозможно. Тебе, видимо, очень больно было…»

Только слёзы и мокрая подушка, разрозненные мысли о прошлом и только о прошлом. Я ничего не говорила, ничего не записывала в блокнот, никаких стихов или рисунков, ни прозы, ни гитары – ничего, только величественные картинки из совместной жизни.

В один день я не вытерпела и решила проверить своё почтовый ящик на mail. ru. Как больно было набирать пароль: ilovedan. Писем новых не было: оно не удивительно, писал только Диня и приходила ежемесячная инфо с сайта X-Files. Его последнее мне письмо, где-то перед каникулами, перед нашей долгой и непростительной разлукой, после которой образовалась между нами пропасть, которую я по случайности не преодолела.

Пол года спустя я стала проверять почтовый ящик и там этого письма не оказалось: либо это дело рук моих в дневном бреду, либо Дэн, помня пароль, решил удалить из моей памяти своё письмо. Это уже не столь важно, главное другое – я не могу заставить себя полюбить кого-то. Нет таких чувств и эмоций, что возникали раньше. Они исчезли.

Время шло и жизнь продолжалась, даже не в гору, а однообразно, даже не скучно, а тревожно.

- Видишь вон того парня? – сказала однажды тёмненькая сокурсница.

- С трудом. У него красивое имя, - ответила я без энтузиазма.

- Без разницы. Ты ему по-моему нравишься.

Я молчала, вовсе не хотелось думать.

- Эй, реагировать хоть как-то мы будем или нет?! – удивилась она.

- Понятно, пойду кофе выпью, а то здесь холодно.

Я дрожала. Мне стало жаль того беззаботного парня, которого не переносила Ксюша и чьё имя нравилось мне больше, чем он сам.

Потом началась весна и само собой разумеющееся я взяла за привычку приходить раньше, чтобы смотреть на тебя со стороны. Ты шутил, а твои друзья не смеялись, смеялись только твои поклонницы и поклонники. Ты сидел передо мной и тогда я решила, что весна не должна пройти даром.

И вот сегодня ты сидишь на полу в моей комнате и неотзывчиво меня обнимаешь. Ты бы мог остаться на ночь, если очень хотел бы, ты бы мог вовсе не приходить к себе домой ночевать, но… Не скажу, что не сильно уговаривала.

Всё время задумываюсь: что будет, если я не обниму тебя, сам ты этого наверное не сделаешь.

Ты нравишься мне, но так, как нравится суп из шампиньонов или высокая скорость подключения.

Я провела тебя в свою комнату и усадила на диван. Я хотела вспомнить, что такое поцелуй и почему он так приятен, что такое тепло в животе и почему оно возникает.

Ты выглядел таким уставшим и измученным, будто давно не спал и ничего не ел. Ты лёг, а я дотронулась губами до твоих губ и робко чмокнула. Ты не ответил. Я повторила попытку и  крепко обняла твою шею.

Твой рот ничем не отличался от рта других моих капризов, вот только он проложил дальше дорожку, которая раньше казалась прерванной. Мой язык обвил твой, мои глаза и твои встретились и снова закрылись. Мы не ставили рекорды, мы не засекали время поцелуя, которое можно было изобразить в нескольких и ещё раз нескольких секундах. Ты делал мне одолжение, а я стряхивала пыль со своих дёсен.

- Эмиль? – спросила я, подразумевая, жив ты или нет.

- Да?

- Тебе когда уходить?

Он потом молчал, смотрел куда-то в потолок и будто ни о чём не думал. Я гладила его лицо, кусала шею и ухо, целовала нос.

Наверное я общалась со статуей, но даже у статуй есть хоть толика эмоций, а ты даже не моргал.

Я молчала. Я лишь смотрела на твоё лицо и ни о чём не думала. Твои чуть раскосые чёрные глаза застыли и не хотели больше смотреть на потолок. Наверное ты понимал, что должен что-то сказать, но не мог.

Я снова поцеловала тебя и хотела приблизиться к тебе ещё хоть на один сантиметр. Ты поднялся и обнял меня.

- Мне пора идти.

Я повалила его на диван и целовала до тех пор, пока ему не стало противно.

Нет, я не понимаю тебя, Эмиль, что же это было? Неважно, что. Главное – ты вернул мне недостающие кирпичи на дорогу в Изумрудный Летний Город, вернул веру в себя и надежду на то, что жизнь ещё не кончена. Она продолжается и не имеет значение, кто рядом с тобой – негр или японец, гей или бисексуал, в конце концов, парень или девчонка. Главное, что если этот кто-то может вернуть потерянную огромную и тяжёлую связку ключей, то стоит ради этого жить и стоит верить в поезд, идущий навстречу!

5 Мая 2001 г., 23:58.