SexText - порно рассказы и эротические истории

Исповедь старого сластолюбца. Из сборника Джулия исповедь элитной проститутки Часть 1










Ю-99. Юрий Александрович “Исповедь старого сластолюбца”

это талантливая, ярко окрашенная живым юмором история сексу- альных взлётов и падений автора.       Читая эту книгу видишь, как в зеркале или на экране цветного телевизора многотрудную,    порой драматическую борьбу мужской индивидуальности за достижение личного счастья в непростых  условиях недоразвитого социализма.

Автор повести Заблоцкий Юрий Александрович, печатающийся под псевдонимом     Юрий Александрович      давно известен, как новеллист и поэт широкому кругу читателей квартиры №164.

“Исповедь” -это вторая работа автора. Его первая книга “Избранное”, изданная в Голландии в 1995 году мизерным тиражом всего в 2500  экземпляров   моментально  разошлась  и  в  настоящее время является библиографической редкостью.

Юрий Александрович родился в Москве в 1925 году в семье недорезанного интеллигента. Счастливое детство автора, его героическую  юность и сложную, полную захватывающих приключений жизнь сексуально -озабоченного извращенца легко можно проследить, читая предлагаемую “Исповедь”.Исповедь старого сластолюбца. Из сборника Джулия исповедь элитной проститутки Часть 1 фото

Образование автора ниже среднего: он закончил Московский Горный институт. Несмотря на это автор владеет двумя языками-

Матерным в совершенстве и Русским -со словарём.

Вредных привычек автор не имеет, на учёте в псих диспансере не состоит. Пока.

Книга имеет огромное воспитательное, а также морально -этическое значение и рассчитана на мальчиков дошкольного возраста и девственниц всех возрастов.

 

ЮРИЙ      АЛЕКСАНДРОВИЧ

ИСПОВЕДЬ   СТАРОГО СЛАСТОЛЮБЦА               

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

С трепетом и благоговением приступаю к изложению САМОГО СОКРОВЕННОГО, что может быть у человека, или, как запросто сейчас принято в наших российских средствах массовой информации, собираюсь рассказать про ЭТО.

Быстро мчится автомобиль, самолёт, - куда быстрее, а ракета? Даже представить себе невозможно с какой скоростью несется ракета!

А всего быстрее проходит наша жизнь!

Еще, казалось, вчера я слушал папины рассказы про страшную БУКУ или с хорошими девочками под обеденным столом нехорошими делами занимался, глядь, и я уже на “финишной прямой”, восьмой десяток разменял....

Как славно человеческая память устроена: страдания, огорчения, болезни, голод -всё было, но как-то на задний план отошло, а вот радости жизни, занятные сказки, катанье на санках, книги, Третьяковка, Консерватория, театры -не уходят из памяти.

А радости здорового тела? Велосипед, гантели, байдарка, лыжи, яхты, дальние походы по горам и рекам?

А высшая человеческая радость, радость ТВОРЧЕСТВА?

Какое всепоглощающее удовлетворение испытываешь, когда ты ПЕРВЫЙ заходишь опробовать “по большому”  сортир, который только что сам построил!

Но сильнее и ярче всех самых мыслимых и немыслимых радостей жизни это, конечно же, общение с вечно загадочным, прелестным, могучим СЛАБЫМ полом!

Взгляд, от которого по всему организму пробегает электрический ток, первая игривая беседа, где каждое неверное слово может всё испортить, первые опьяняющие поцелуи, её первое обнажение перед тобой и кульминация -трепетное, божественное слияние двух тел ...

Милые мои подруги, богини вы мои! Сколько же я нырял, очертя голову, в ваш чудный омут! Сколько же долгих верст “протопал” я по этой очаровательной влажной и теплой дороге!

Не надо быть профессором математики, чтобы подсчитать  этот путь.

Получается никак не меньше, чем расстояние от Москвы до Киева. Убежден, что ни один фантаст, ни Жюль Верн, ни Уэллс, ни Беляев с Ефремовым вместе взятые не смогут себе вообразить влагалища такой глубины!

И что замечательно: я нисколечко не устал потеть на этой утомительной дороге и мне совершенно не надоел этот весьма однообразный пейзаж!

Не все, вероятно, сейчас могут себе представить даже, в какой изоляции от самых элементарных сведений “про ЭТО” росло моё поколение. Сейчас, когда двухлетний малыш, гуляя с мамой за ручку, видит в каждом газетном киоске красивые цветные журналы, на которых голые тёти нарисованы, сейчас, когда по “телику” даже в дневное время эротические сцены показывают, когда в газетах и разных информационных листках Вам предлагают интересный “досуг" ну и многое, многое другое, что можно сейчас, тогда всё было -НЕЛЬЗЯ!

Радио: -черная картонная тарелка, которая хриплым голосом вещает о достижениях Советской власти, телевизора -нет, он появится только лет через 25. А “порнуха”? Черно -белые фотокарточки девиц в купальниках, иногда раскрашенные акварельными красками с надписями: ”Люби меня, как я тебя” или: “Приходи ко мне друг мой ненаглядный я прижму тебе в объятиях своих”... Запреты, запреты, запреты. А они только лишь возбуждали любопытство!

Обидно, очень обидно, что лучшие годы мне, как, впрочем, и всем тогда портили, как умели, наши ОТЦЫ,   достойнейшие наши руководители

Ханжество и лицемерие  коммунистической морали, которое можно сравнить лишь со средневековым церковным маразмом, за 70 лет своего господства над умами и душами 250 миллионного народа бывшего Союза Советских Социалистических Республик привело к тому, что невежество, бескультурье, различные уродства, национальные по форме и СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ по содержанию в вопросах сексуальной сферы, стали нормой.  

Игнорирование создания условий для нормальной человеческой жизни, никакой, просветительской работы, полное отсутствие полового воспитания в школах и прочих детских учреждениях, ни книг, ни статей про ЭТО.

Результат: -первое место в Мире не только в “области балета”, но и по количеству абортов и матерей -одиночек на душу населения, детские венерические болезни, тайная проституция, официально изжитая, “как социальное явление”, наконец, милые ПАРТКОМЫ, которых хлебом не корми, дай только в чужом постельном бельишке покопаться!

Отвлекся, виноват. А потому, что наболело, обворованным себя чувствую.

Где была моя школа по сексуальным вопросам? В подъезде,   во дворе. Слушая разговоры “больших ребят” набирался я ума -разума по ЭТИМ деликатным вещам. А чему верил, -чему не верил, это зависело не столько от достоверности услышанного, сколько от таланта рассказчика.

Кто врет занятней, тому и вера. Как в политике.

Конечно, были и папа и мама. Они очень пеклись о моём  сексуальном воспитании. Про АИСТА мне рассказывали, с хорошими девочками знакомили. А вот в школе про ЭТО ни-ни! Табу!!!     Помню в 5 классе один мальчишка громко слово “презерватив” произнес. Что было! Родителей вызывали: -матерится, мол, на уроках.

Когда мне было лет десять, “большие ребята “ доверили мне и дали почитать затасканную и замусоленную до дыр “запрещенную” книжку. Это была какая-то популярная медицинская брошюра Латвийского издания на русском языке.  

После этого прочтения все акценты, более -менее, были расставлены по местам.

А до того? Мы уже знали, конечно, от “больших ребят”, что девчонкам надо обязательно туда засунуть. А вот ЧТО засунуть? Мнения разделялись: одни говорили ПИПИСЬКУ, а другие утверждали, что не пипиську, а ПАЛЕЦ! Понятно: не у всех ещё к тому времени эта самая пиписька торчала по утрам, а как её мякенькую-то засунешь?

Однако, к делу. Своё сексуальное развитие я бы разделил на несколько периодов. Не буду заранее определять их количество, я не Ленин, который точно определил ПЯТЬ признаков Империализма, и не Сталин, который насчитал ДЕСЯТЬ главных ударов Красной Армии по Гитлеровской Германии.

Буду писать по наитию, как получится, что вспомнится. Документов по этой деликатной теме, естественно, нет.        Итак, мы начинаем!

ДОШКОЛЬНЫЙ ПЕРИОД.

Запомнилось несколько эпизодов. Попробую воспроизвести их на бумаге, не нарушая хронологии. Оно и важно: хочется, чтоб читатель понял, как и почему чистый ум ангелочка превратился в замусоренную помойную яму сексуально озабоченного старого извращенца.

Возможно я малость и переборщил в негативной оценке собственной персоны, но я поступил так преднамеренно: ведь Читателю приятно будет сознавать, что он, Читатель не пал так низко, как автор, в вопросах снимания -надевания штанов и связанных с этим разных пикантных моментов!

В 1929 году, когда мне было всего 4 годика,   мы переехали на новую квартиру. Район, двор, -сплошные хулиганы. Мат стоял: топор вешать можно. Пролетарии, чего с них взять?

Папочка и мамочка, беспокоясь за Юрикину нравственность принимают Соломоново решение: по договоренности с другими интеллигентными мамами из нашего подъезда, также опасавшимися, как бы уличный мат не испортил слух их воспитанных девочек, свели нас всех, познакомили и настойчиво рекомендовали дружить и играть только друг с другом, не привлекая в свою компанию посторонних, плохих, невоспитанных детей.

Это были: Неля  со второго этажа, Лида с третьего этажа и Зина с пятого этажа.

Я жил на четвертом.   Неля и Лида были так себе, а вот Зина, -очень красивая. Кажется, я уже тогда это понимал. Но она была также и наиболее капризная и своенравная. Я часто спорил с ней и готов уже был поругаться окончательно.

Мы играли по очереди на квартирах у каждого. Мамы наши в то время не работали, мы, практически, целыми днями пропадали друг у друга. Девочки были старше меня на год -полтора, часто у нас бывали разногласия в выборе темы для игр, но за ними было большинство. Я подчинялся.

И вот, в описываемый роковой день мы сидим, играем у нас под столом. Там такие перекладины были, для ног, нам на них сидеть очень удобно было а со всех сторон скатерть опущена, вроде комната получается. Полный интим. Во всё уже переиграли. Скучно. Зина предлагает:

-Давайте играть в доктора. Юра, ты будешь доктор, ты должен нас лечить.

-А как? Я не умею.

-Возьми ЧТО  У ТЕБЯ ЕСТЬ.

Я вылез из под стола, стал рыться в барахле среди своих игрушек, стараясь найти что-либо, хоть отдаленно напоминающее докторскую трубочку для прослушивания. Нашел рукоятку от крана, которым регулировали батареи центрального отопления. Кстати: батареи тогда регулировались, а на газ и воду ставили счетчики!

Залез обратно под стол. Зина была неумолима:

-Да нет, я же тебе говорю: возьми, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ!

Я снова вылез, и снова не то. А девочки уже задрали юбочки и не двусмысленно показывали мне, где у них “болит”. Тогда Зина прямо сказала мне, недогадливому, то, что нужно для их, девочек, правильного лечения, находится у меня в штанишках. Я стал расстёгивать проймы...

В это время угол скатерти приподнимается и под стол заглядывает моя мама:

- Это чем вы тут занимаетесь?!

Естественно, общение с “хорошими девочками “ прекратилось. Но я, тупой, тогда так до конца и не понял, зачем им было нужно то, ЧТО у меня есть? Ну пиписька,   а им-то она зачем?

Позже, уже весной,   другие девочки мне рассказали, что Зина действительно знала, что ТАК лечат, она сама видела, как доктор  лечил её маму, когда в тот день неожиданно вбежала в комнату.

И мама ей сказала, что женщинам это очень помогает, и что папа Зинин очень ругался с мамой, когда Зина рассказала ему про доктора, и что папа  сказал, что сам теперь будет лечить и маму и тетю Нину, мамину сестру, которая тогда жила у них, и что, если они не согласны, то пусть обе убираются к чертовой матери, и что мама плакала, и что Зина потом видела, как папа лечил сразу и маму и тетю Нину, и что мама сказала потом тете Нине:

-Пользуешься моментом, стерва!

Я знал, что “стерва” -это нехорошее слово и хотел спросить у своего папы, а что такое “момент”, но не решился, так как чувствовал, что это тоже нехорошее слово...

Я выходил гулять в наш двор и был там совершенно один: к играющим мальчишкам я подходить не смел, так как, естественно, они все страшные хулиганы да и не знаком я с ними, а с моими девочками мне общаться было строго запрещено. Как, впрочем, и им со мной!

И вот вижу как-то: во дворе соседнего корпуса одинокая, как та гармонь, неумело ковыляет на коньках по только что выпавшему снегу девочка, хорошо одетая, чистенькая, красивая, а кататься на коньках, видимо, совершенно не умеет.

Да и какой же дурак по свежему снегу на коньках катается! Сознаюсь: я в этот день вышел гулять тоже НА КОНЬКАХ и мудрость, которую только что изрёк, постиг буквально за минуту до того, как увидел эту девочку.

Позже, я всё узнал об этой своей незнакомке: как-никак в одном дворе жили!

Это была Лора, особа неординарная, прославившаяся впоследствии своими громкими любовными похождениями и тем еще, что вышла замуж за капитана дальнего плавания, а это, в те времена, была голубая мечта всех девиц.     

Но это было потом, много лет спустя, а в тот пасмурный зимний денёк, когда я,   уставши ходить пешком на коньках по мягкому снегу, осмелился подойти и заговорить с ней, она была для меня всего лишь Прекрасной Незнакомкой.

Девочка, видимо умаявшись от этой бесполезной ходьбы по снегу ещё больше, чем я, стояла неподвижно, её ноги были подвёрнуты в лодыжках коньками внутрь, она тяжело дышала, и глядела на меня сверху вниз. Как сейчас, помню её толстые мокрые губы, её огромные красивые глаза.

Я решил взять быка за рога и начал скороговоркой, без всяких пауз:

-Девочка, а у тебя какие коньки? У меня “НУРМАС”, а ты давно здесь катаешься? А ты в какой квартире живешь? А твой папа где работает?

Она молча смотрела на меня своими серыми глазами и потом так же, скороговоркой, её прекрасный ротик выдал мне:

-Отойди от меня, засранец,   ты с девками ****ся,     КУРКУ целовал!

Я не целовал никакой “курки” и, тем более, не делал того, что она назвала таким гадким словом, но понял, что дурная слава о моей дружбе с “хорошими девочками” идёт впереди меня. Покраснев, я ретировался, услышав от неё вдогонку:

-Девушник, ушник, ушник, надел бабий воротник!

Больше я не пытался устанавливать какие-либо контакты с девочками из нашего двора. Городской период моего дошкольного сексуального образования завершился. Могу добавить лишь один малозначительный эпизод.

В первом корпусе нашего дома, на первом этаже в двух квартирах размещались спальни детского сада, как раз над котельной, которая находилась в подвале. Вход в  котельную был со стороны этих спален. Так что, если забраться на железную крышу, прикрывающую  вход в подвал, то окажешься лицом прямо к стеклу спален.

Я уже не якшался с девочками, я познакомился с настоящими ребятами! Когда у детсадовцев был “мертвый час”,   мы залезали на эту крышу и разглядывали спящих детей. В комнате над котельной  были только мальчики. Ничего, казалось бы интересного. Ан нет! У некоторых ребятишек почему-то пиписька торчала столбиком, как маленький карандашик: дети во сне раскрывались, очевидно, там была нестерпимая жара, и мы бесплатно любовались детским стриптизом.

Однажды один из нас вскрикнул:

-Ребя, смотрите: а у этого ***, как церковь! Действительно, кончик его торчащей пиписьки напоминал церковный купол. Это было так непохоже на наши, затянутые толстой кожицей кончики, что возбуждало здоровый интерес. Немало лет спустя я понял, что мы видели тогда еврейского мальчика, которому в своё время сделали ОБРЕЗАНИЕ. Наблюдать за девочками мы не имели возможности: там не было входа в подвал и, соответственно, нужной нам крыши.

И с тех пор я всё чаще и чаще  разглядывал свою собственную, маленькую, как запятая в букваре, пипиську, совершенно не понимая, ну как же ей можно кого-то лечить?    Ну хоть бы она торчала, как у того мальчика в детском саду!

ПОДГОТО ВИТЕЛЬНЫЙ

ПЕРИОД               

Приведенные выше эпизоды из моей биографии не внесли для меня никакой ясности во взаимоотношение полов. Мне было все равно девчонка или мальчишка. Я только знал, что девчонки больше любят играть в куклы, а мальчишки в “Казаки-разбойники” и, потом, девчонки чаще начинают капризничать, поэтому с ними лучше не связываться. А что они писают приседая, а не так, как мы, стоя, это меня не волновало: я считал, что это их, девчонок, личное дело.

Летом 1931 года мы  снимали дачу в Калиновке, у  Комковых, которых за год до этого раскулачили.

У хозяев было четверо пацанов примерно моего возраста, но я, почему-то, больше дружил не с хозяйскими ребятами, а Геркой, тоже деревенским парнем, который жил через дом.

Герка был года на полтора старше меня и славился своими кровавыми поносами: когда он, извините, садился по-большому, у него из задницы вылезала окровавленная кишка сантиметров на пять, не меньше.

Я слышал, как моя мать говорила с его матерью, кстати, местной учительницей, что пора, мол, парня врачам показать. Та с олимпийским спокойствием отвечала, что и так пройдет, у него, мол, это каждый год.   Герка ел траву, что его мать  также поощряла. Он воровал овощи на чужих огородах, умел плавать и нырять с открытыми глазами, словом, мой тогдашний товарищ был настоящим парнем.

У них в доме также были дачники. Родителей не помню, а вот их девочку, Нинку, запомнил. Капризуля была и скандалистка. Герка её защищал по праву хозяина дома. Я избегал игры втроём, а Герка их навязывал.

Однажды, мы трое залезли в комковский каретный сарай, где грудой в три ряда были свалены возки, сани, пролётки и прочая ненужная теперь Комковым снасть, так как лошадей-то у них отобрали при раскулачивании, а на себе этот транспорт возить не станешь. Продать также не кому: раскулачили пол деревни, а не только Комковых!

Словом, оказались мы в этом самом сарае. Залезли сквозь узкую щель под воротами, воспользовались ямкой, прорытой курами.

Сидим, балдеем от счастья: в запертый сарай пробрались, ещё бы! А ведь все запретное -  сладко. На улице ярко светит солнце, а в сарае полумрак: только сквозь редкие щели пробиваются лучи, полосами освещая поднятую нами пыль.   Однако, просто  так сидеть скучно,   пора что-то предпринимать. Я предложил играть в прятки. Герка возразил:  

-Тут будешь лазить, обдерёшься весь!

Резонно. Тогда Герка, как старший, сам берет инициативу:

-Давай снимем трусики.

-А зачем?

спрашивает Нинка.

-А мы будем щупать друг друга по очереди.

Эта идея понравилась всем. Мы сняли свои доспехи: у Герки были яркие красные трусы, у меня совершенно выгоревшие на солнце голубые, а у Нинки, как у дамы, естественно, белые. Я запомнил, куда положил свои трусики, Герка тоже, а эта мадам зашвырнула свои куда-то за рессорную пролётку.

Началось ощупывание. Первого исследовать стали меня: еще бы, их двое, попробуй, переговори! Герка щупал мою пипиську без всякого интереса, Нинка, в общем, тоже: а чего там разглядывать-то?    Маленький   с    мизинчик кусочек мясца, комочек кожи на кончике, даже непонятно откуда эта штучка

писает. Исследование Геркиных гениталий прошло также без взаимного энтузиазма. А вот когда дошла очередь до Нинки, ситуация резко изменилась.

Во-первых, сначала Нинка сопротивлялась и ничего не хотела нам показывать, но под нашим давлением справедливость восторжествовала и ей пришлось таки лечь на какие-то санки и расставив ноги показать нам с Геркой свои секреты.

Мы оба склонились над её пиписькой и стали своими грязными руками исследовать все, что видно и все, что мы бы хотели увидеть.

За её первыми пухленькими губками мы обнаружили еще какие-то мокренькие складочки и, когда мы полезли дальше, Нинка заорала, что ей больно и вырвалась. Мы не стали прибегать к насилию и цикл повторился: опять стали исследовать меня, потом Герку, а она снова запротестовала.

На сей раз мы не стали настаивать и тут Герка предложил:  

-А что? Давайте  ****ЬСЯ!

Мы оба не возражали, так как знали, что Герка молодец, плохому не научит! Но оба спросили его:

-А как?

Тут я должен остановиться и сделать маленькое отступление.

Хотя мы занимались в этом сарае делами совсем не детскими, ни у меня, ни у Герки не было даже намёка на эрекцию, или какое-либо сексуальное волнение: чистое любопытство, никаких эмоций. Просто, взрослые нам чего-то не договаривали, что-то от нас скрывали, вот нам и хотелось все ЭТО выяснить самим, да побыстрее. Герка был постарше. Он был деревенским мальчишкой, а в деревне простота нравов, сами понимаете... Вот он и выпендривался передо мной да перед своей подопечной Нинкой, “знания” свои показать хотел. А может он и видел не раз, как взрослые парни девок натягивают, только ему еще НЕЧЕМ делать это, а хочется, очень хочется поскорее взрослым стать!

Вернемся в наш сарай. Итак, мы собрались делать то, что Герка назвал таким хорошим, ёмким русским словом. Но не судьба. Как и в тот раз, “под столом”, в самый интересный момент появились взрослые: у стен сарая громко разговаривали двое мужчин.

Нам, понятно, было уже не до Геркиного предложения: выбраться бы незамеченными!

Срочно стали одеваться. Герка надел свои красные трусы, а эта пигалица схватила МОИ и собирается уже натягивать их на свою тощую попку! Я во время вцепился в них, не даю свершиться злодеянию!

Она реветь: -“Мои трусы!” Герка за неё заступается.   Он сильнее, зло восторжествовало, я остался без трусов.

Я принялся шарить по всему сараю. Глаза наши уже здорово привыкли к темноте, и, конечно, я вскоре обнаружил Нинкины трусики. Как сказали бы современные острословы: “Они были в углу, за собранием сочинений Ленина, нашего Великого Учителя”.

И вот попробуйте теперь сказать, что я не гений! Чтобы доказать свою правоту я, шестилетний, сообразил прислонить найденные мною ее белые трусики к моим выгоревшим голубым, практически также белым, в которых она, нахалка, уже красовалась, как победительница. Контраст был в мою пользу.

Инцидент был исчерпан, Нинка еще разок скинула с себя трусики, мы переоделись и благополучно покинули этот сарай. Испугавшие нас люди уже давно ушли.

Это приключение, конечно, расширило мои познания относительно некоторых особенностей женского организма. Но нисколько не затронуло моих эмоций.

Ну, видел её пипиську. Ну, не такая, как у меня. Ну и что? Однако то, что случилось со мной буквально через год, влезло мне глубоко в душу, не побоюсь быть пошлым: потрясло её!

Случилось это в нашей районной поликлинике на медицинской  пред-школьной комиссии, куда согнали детей чуть не со всего района. Где время тянулось бесконечно долго, где стоял гвалт и плач, и где мне одна тетя в белом халате после моего посещения уборной, на мой вопрос: -“А чем подтереться?” -предложила обрывок носового платка, которым до меня уже воспользовались минимум два десятка детей. Я, в общем-то, был мальчик чистоплотный и предпочел  вообще не подтираться, чем принять подобное предложение.    Описываю эти мерзости специально, чтоб ввести Читателя в ТУ обстановку..

Впрочем, там были разные тети....

Порнография, как средство воздействия на определенные центры возбуждения, выработала ряд проверенных штампов.

Основной: женщина не целиком обнажена, а ПОЛУ обнажена, на ней ажурное бельё, сквозь которое видно ВСЁ, чулки с целой системой поддерживающих тесёмок, туфли на высоченном тонком каблуке. Возможен головной убор. Выражаясь языком соотечественников: без порток, а в шляпе. Цветовая гамма: белое тело, чёрное бельё, ярко красная помада.

Смею утверждать, что не менее возбудителен своеобразный медицинский вариант проверенного штампа. Белоснежный халат с ярко красным крестом на рукаве, белоснежный накрахмаленный чепец различной конфигурации, в зависимости от ранга его носителя, ярко красные губы, цвета креста, черный чулок, черные туфли на шпильке. Раздеваться не обязательно: все и ТАК действует.

Вот именно такая, очень красивая врачиха ходила без конца туда-сюда по коридорам той комиссии, где время тянулось невыносимо долго.

Ожидая, когда же меня вызовут, я невольно поймал себя на том,   что не так уж и тороплюсь, что я больше, чем вызова, жду очередного появления этой красивой тёти. И она, мне кажется, обратила внимание на мои совсем не детские взгляды..

Неожиданно сестра, которая уже много раз заходит в центр зала со списком, громко называет мою фамилию.   Я откликаюсь, меня берут за руку и ведут в кабинет. Там сидит ОНА. Строгая, с докторскими трубочками в ушах, она меня осматривает:  

-Разденься, открой рот, дыши, не дыши, смотри на палец....

... и так далее. Я все это проделываю, как автомат, а сам буквально ем ее глазами.   Потом она что-то пишет, а я возьми да и скажи ей:

-Тетя, будьте моей женой!

Она улыбнулась, брови её взлетели вверх:  

-Ну? А что ты будешь со мной делать?

Мне было совершенно ясно, что надо делать с женой и я ответил:

-Когда вы будете приходить с работы, я буду вас целовать.

-А ты умеешь целоваться?

Ну, это был совсем простой вопрос, я много раз целовался со своей мамой и поэтому сказал, что конечно умею!

-А еще что ты со мной будешь делать?

Дальше -больше, пошла целая серия наводящих вопросов.

Не знаю, как в данном случае поступают с женщиной, я не юрист, но если бы такие вопросы задавал  мужчина девочке, он, точно, схлопотал бы себе срок за совращение малолетней.

Вернусь на час-полтора назад. Описывая гнусную обстановку и безобразную организацию дела в этой медкомиссии, и распевая дифирамбы полюбившейся мне врачихе, я забыл упомянуть про еще одно действующее лицо в этой моей маленькой трагедии. Конечно, это ОН. Коренастый мужчина невысокого роста, в белом расстегнутом халате, с огромной, черной до синевы бородой, который периодически выбегал в коридор и кричал:

-Тишина будет?

Все сразу замолкали, а он скрывался так же неожиданно, как и появлялся. Ребетня боялась его до ужаса. Он тут главный, говорили. Его все боятся. Сказку про “Синюю Бороду” я прочел только в третьем классе. Но этого страшного человека я назвал про себя, точно помню: Синяя Борода.

И вот, в самый разгар нашей задушевной беседы с очаровательной врачихой дверь кабинета распахивается и влетает ОН.

Я похолодел от ужаса. А он совсем тихим, заискивающим голосом пропел:

-Тома, простите, Тамара Андреевна, вы заняты?

-Я уже освободилась...

Она встала, своим ключом открыла мне дверь, не ту в какую я вошел, а какую-то другую, стеклянную,   выходящую на черную лестницу. Буквально вытолкав меня из кабинета она шепнула:

-Выйдешь вниз, иди прямо домой и НЕ СМЕЙ ПОДГЛЯДЫВАТЬ!

Я оказался на пыльной, захламлённой  лестничной площадке. Лестница, по которой мне предстояло спускаться, находилась в её противоположной стороне, метрах в пяти от меня.

Я стал пробираться к лестнице, перешагивая через поваленные шкафы и разбитые унитазы. Дойдя до другого края площадки и уже почти начав спускаться, я почему-то оглянулся.

. Там, с противоположной стороны лестничной площадки, была вторая дверь в тот кабинет, где я только что был. Матовые стекла двери были местами процарапаны и  хорошо освещенный солнечным светом кабинет с моей темной лестничной клетки смотрелся, как театральная сцена. То, что я увидел меня потрясло

“Борода”, видимо, что-то мямлил, умолял, а она смеясь, резко жестикулировала и явно выказывала ему свое превосходство. Он засуетился, пошел к двери, не к той, в которую он вошел, а к двери в коридор, Запер дверь, ключ оставив в замке. Снял халат, пиджак и стал расстегивать брюки. Она, тем временем, не снимая ни туфель, ни чулок, взгромоздилась на непонятное мне сооружение, легла на спину в какой-то желоб  и широко раскинув ноги в стороны, положила их на блестящие подставки. Потом она задрала кверху свой халат и я увидел все ее роскошные прелести в натуральную величину!

Как непохоже было это на пухленькие, беспомощные Нинкины “губки”!

Сейчас я готов смаковать эти картины, а тогда первая жгучая ревность скрутила меня. Особенно, когда “борода” подошел к ней, придерживая рукой нечто, торчащее у него из под полуспущенных брюк.

Нет, это была не пиписька. Это было что-то грандиозное,   не умещавшееся в его огромной, противной,   волосатой ладони.

Он встал на какое-то возвышение, как раз посередине перед нею, спиною ко мне, загородив собою прекрасное зрелище, ноги ее взлетели, потом снова упали на эти подставки и стали ритмично покачиваться.

Я видел только её качающиеся ноги в черных чулках и его ненавистную задницу, которую он приподнимал и опускал в такт ее движениям.

Не дожидаясь конца этого действа, я выбежал на улицу и зарыдал.

Рыдал и рыдал,   не мог говорить. Заикался. Мне было холодно, хотя был жаркий день. Я знал, она нарочно выпроводила меня через черную лестницу,   нарочно сказала мне, чтоб  не подглядывал. Сквозь слезы и сопли без конца повторял слова:   -Ненавижу!

Пришел в себя только к вечеру.   Несколько лет потом я избегал появляться в той поликлинике.

Так познакомился я с женским коварством.

Ревность в семь лет? Смешно? Мне не очень. Главное, меня удручало то, ЧТО я увидел у Синей Бороды, особенно, глядя на своё собственное достоинство. Успокоился лишь годам к четырнадцати...

НАЧАЛЬНАЯ   ШКОЛА

Незадолго перед тем, как я должен был пойти в школу, где-то в конце августа для нас, пацанов было предоставлено замечательное бесплатное зрелище: недалеко от нашего дома на Канаве, затонула баржа. Там  работали водолазы и ребятня со всей округи приходила туда смотреть. Работы продолжались аж до самой зимы. Сначала мы наблюдали за происходящим со своего берега, а потом, запросто, по льду, стали подходить к самой барже. Приходили туда каждый день, как на работу.

Сознаюсь: я приходил смотреть уже не на водолазов, точнее, не только на баржу и водолазов, а и на одну девочку с необыкновенно красивыми карими глазами. Такая ухоженная, хорошо одетая девочка.

Она  заметила мои взгляды, сама украдкой поглядывала на меня, но когда мой взгляд задерживался на ней дольше, чем, вроде бы случайный, она тут же переходила на другое место, откуда, якобы, было лучше видно водолаза.

Мне было стыдно глядеть на неё в упор, ведь я на ВОДОЛАЗА пришел смотреть, а не на эту противную девчонку! Но сила её красоты сразила меня. Я тогда сказал себе: -Вот вырасту большой и эта девочка станет моей женой. И окрестил её  про себя,   небрежно так: “Красная Шапочка”.

Эта Красная Шапочка дала потом мне жизни, будь здоров! Она застряла во мне , как заноза.

Все  розовое детство меня, как Дон Кихота Дульцинея Тобосская, преследовал её надуманный образ.

Все прекрасные героини прочитанных романов, все увиденные экранные звезды и театральные дивы каким-то непонятным способом перевоплощались внутри моего сознания в ЕЁ, Красношапочкинский вид. У них, у этих героинь был ЕЁ голос, ЕЁ запах, ЕЁ манера подбирать свои волосы, ЕЁ походка...

Когда я повзрослел и погрубел, все-таки и тогда, мои, вполне конкретные подружки в чем-то несли ЕЁ признаки.  

Обнимая и лаская очередную Нюру или Веру, я представлял себе, что со мной ОНА, злодейка моя,   Красная Шапочка моя ненаглядная!

Красная Шапочка неизменно сопровождала всех моих жен и самых устойчивых любовниц.  

Даже сейчас, на восьмом десятке, нет, нет да и возникнет предо мной её милый мне образ. Но вижу я её только пятнадцатилетней девочкой, школьницей, у которой я списывал английский.

Красная Шапочка, где ты? Жива ли? Здорова ли?

В семь лет я пошел в школу.   В нулёвку.

Школа от нашего двора три минуты хода: выскочил на набережную, перебежал Горбатый мостик и на другой стороне Канавы сразу школа.

Спортзала в школе не было. Длинный коридор, по обе его стороны классы, один класс как бы вынут: вот тебе и зал! В этом зале нам, соплякам, иногда кино показывали. Нет, не цветное. Нет, не звуковое. Нет, не художественное.

Завхоз наш, мы звали его “Кукуруза” крутил нам черно-белое 16 миллиметровое. Это были довольно бессистемно построенные документальные фильмы про разные страны, про горы, пустыни, про скот, лес, про чертовы стулья и старухины семечки.

А нам все равно: нам бы кино смотреть! Комментировали эти шедевры, естественно, учителя, которым иногда удавалось перекричать жужжание проектора. В зал приносились низкие длинные скамеечки, на которых мы и рассаживались по своему усмотрению, точнее, кто какое место захватит. Окна занавешивались шторами из черной бумаги, так что кино было нормальное, как за деньги. Сеансы эти устраивались не часто, на них собирали пять- шесть классов из нулевок, из первых, из вторых.

В один из таких сеансов меня вдруг обняла за шею какая-то девочка. Очень маленькая, ручки, как соломинки. И вот этими ручками она меня обнимает, вся прижимается ко мне и со словами :

-Мальчик, я тебя люблю!

начинает целовать меня в губы. Нет, не как мама, “чмок” и побежала дальше, а долго-долго. Ее губки были мокренькие и холодные, и вся она в легеньком платьице была какая-то очень тоненькая и холодная. Я не знал её. Она была не из нашего класса. Но я не вырывался. Мне были приятны её прикосновения, её мокренькие поцелуи. Видел ли кто нас? Не знаю. Педагоги, точно, не видели, а иначе был бы шум на всю Европу, а ребятам, если и видели, было наплевать: все кино смотрели.

Мы просидели так до самого конца просмотра.   Когда зажгли свет, сразу крик, шум, гвалт. Все повскакали со своих мест. Она -мгновенно исчезла.

Я какое-то время пытался найти ее, угадать, но не смог. Потом это приключение перестало меня волновать, но интерес, кто же это все-таки был? - остался со мной на всю жизнь.

Летом 1933 года я был снова на даче в Пуговичино. Мама поступила на работу и я целыми днями был предоставлен самому себе.

С деревенскими мальчишками я не особенно дружил, знакомых ребят среди дачников тоже, вроде, не было, словом, я развлекался один, как умел, благо игрушек было невпроворот.

Однажды утром, когда родители уже давно ушли на поезд, на работу, а я еще продолжал нежиться в постели, в нашу комнату заглядывает хозяйская девчонка, Люська, она была года на два младше меня, а мне-то еще и восьми не было!

Надо сказать, что ни до этого случая, ни тем более после, я с этой Люськой не общался.

Люська была босиком, в какой-то коротенькой ночной рубашечке, а я, как спал: в своих трусиках. Люська, едва всунув голову в нашу комнату, радостно воскликнула:

-Уй, ты один?

и не успел я ещё ничего ответить,   как она впрыгнула в мою кровать и закуталась в одеяло.     

-Какая у тебя кровать мировая! Давай, поиграем, помнем друг у друга?

Я что-то промычал в ответ невнятное, но и её появление и её предложение мне понравились.

Она вылезла из под одеяла и стала своими пальчиками трогать и тискать мою пипиську.

При этом, она сидела напротив меня, раскорячив ноги, никаких штанишек у нее не было и все её подробности были, как на ладони.

Я моментально вспомнил наши с Геркой и Нинкой упражнения в каретном сарае и решил, что для продолжения образования наступил весьма подходящий момент.

Не отнимая Люськиных рук от своей пиписьки, я полез изучать то, что скрывалось у неё за пухленькими губками. Там оказались, как и у Нинки, ещё какие-то мокренькие складочки и пальчик мой пролез и еще дальше. Совсем, совсем в дырочку, до конца. Люська не мешала мне проводить этот научный эксперимент, она только предложила:

-А, знаешь, давай, как мои мамка с папкой?

-А как? -поинтересовался я.

-Сейчас покажу!

Она откинулась на спину, раскорячив ноги, рукою держала  меня за пипиську. Я уже почти понял, что должно произойти, как вдруг раздался истошный крик хозяйки:

-Люськ, зараза, сколько раз тебе говорить, чтоб не смела ходить к дачникам!

Мою подружку, как ветром сдуло. Больше я её не видел до конца сезона: мать отправила её к тетке, в соседнюю деревню, километрах в пяти от Пуговичино.

Но на этом инцидент не был исчерпан. Вечером мама, прибирая мою кровать, вдруг подзывает меня:  

-Ну-ка, а это что такое?

и указывает мне на жирный мазок дерьма на пододеяльнике.

-А ну, рассказывай, кто у тебя был?

Я молчал, как партизан.

-Мам, это я.

Она не верила. Кричала. Стучала кулаком по столу. Я был непреклонен.. Свою любимую я не выдал. Мама долго шепталась с отцом, но, отец, видимо, решил, что лучше не заострять на случившемся моего внимания.

Через четыре года я еще разок встретил эту Люську, когда мы снимали дачу как раз в той деревне, где жила её тетка. Люська все отлично помнила, но обстоятельства снова не позволили нам закончить прерванный эксперимент.

Вот ведь какая штука интересная получается, три раза начинался урок моего сексуального образования: “хорошие девочки”, Герка в сарае и эта  Люська и каждый раз урок не не мог завершиться по причине неожиданного вмешательства взрослых. Не рука ли это СУДЬБЫ?

Я уже упомянул, что мама моя устроилась на работу. Дача, -это дача, а вот в городе мальчика одного оставлять не гоже. Нужна няня.

Мне 8 лет, а вот видите ли: НЯНЯ!

Исаевна.   Неграмотная баба, деревня. Лет пятидесяти. Мать учила её всем городским премудростям: как газ зажигать, куда помойку выносить. Учила, как с электричеством обращаться. Но главное: ЮРИК. Не дай бог с нехорошими ребятами сдружится или дурные привычки какие-нибудь приобретет?

Тут уж папаша выступает:        

-Исаевна, когда Юрка спать будет укладываться, смотри, чтоб руки на одеяле держал, а то начнет за пипиську хвататься!

Понятная забота родителя, чтоб дитя преждевременно к онанизму не приучилось.

Исаевна инструкцию папашину усвоила, как солдат сверхсрочной службы.   Укладываюсь я спать. Она бдит.

-А руки где?

-Да вот они у меня, на одеяле.

Оказывается на одеяле, да не там, где надо.

Я возмущаюсь:

-Да не все ли равно, где?

Нет, оказывается, не все равно: если руки у меня ТАМ, я могу вот так одеяло прижать, да вот так его вверх поддернуть, да вот так потом отпустить, да вот так потом потрясти..

. Короче: старуха ясно показала мне, как можно заниматься ОНАНИЗМОМ, не засовывая рук под одеяло. Я был ей весьма признателен. Как учит нас Вождь Мирового Пролетариата:

-Онанизм -очень увлекательная штучка!

Итак, замечательное искусство это, в самом примитивном его виде, я постиг с 8 лет, но не сделав из него привычки, прибегал к нему лишь в случаях крайнего душевного волнения, о чём и будет рассказано в соответствующих разделах данной исповеди.

СРЕДНЯЯ     ШКОЛА

Дальше моё развитие в сексуальном направлении пошло более ускоренными темпами. Почти, как по Листу: играть быстро, быстрее, еще  быстрее, быстро, как только возможно, и... еще быстрее!

Я уже не ждал милостей от природы, на мамочкины советы я чихал: у меня во дворе советчиков, хоть отбавляй! Интересные, между прочим, истории рассказывались!  

-Ребя, а мне про одного летчика говорили. Он на своём ероплане из города в город летает. И каждую ночь с разными бабами спит. Вечером лягут вместе, он ей туда засунет и не вынимает всю ночь до утра, а на другой день в следующий город улетает.  

-А что с бабой?

-Как что? Понятно, баба пухнет, пухнет, потом на третий день умирает.

-А зачем же они с ним ложатся, если потом умереть можно?

-Ну ты дурак, что ли? Ведь бабам тоже хочется!

Ещё о более страшных вещах говорилось, ночью, бывало, не сразу уснешь!

Все кинофильмы, все книги делились на две категории: про ВОЙНУ и про “ЭТО” ( Хотел, признаюсь, другое, более подходящее слово употребить, но постеснялся). Остальное -мура, нечего и врем зря терять.

Кроме “ужасных” россказней старших ребят жизнь щедро подсовывала нам “наглядные пособия” по данному предмету.

Как-то среди бела дня раздается клич:

-Ребя! Айда на помойку, там урки девку ебут!

Вот тут уж -ничего не могу поделать и  вынужден принести извинения своему шибко интеллигентному Чтателю: без употребления некоторых сильных выражений  будет утрачен весь колорит той обстановки, о которой  рассказываю.

Итак, остановились на помойке. Что она собой представляла, эта самая помойка?

Огороженная высоким глухим забором часть двора размером метров 15 на 15, ворота, которые дворник запирал на ночь и на этой площадке пять -шесть огромных деревянных мусорных ящиков со скошенной вперед верхней крышкой, для удобства их загрузки. Ящики эти были вечно переполнены, мусор грудой валялся на всей территории помойки, но состав этого мусора сильно отличался от теперешнего.

Никаких пластмасс, никаких полиэтиленовых пакетов, никаких коробок от телевизоров и пластиковых бутылок из под пепси-кола.

Там был капустный лист, картофельные очистки, металлические консервные банки, грязные и рваные газеты ну и для пикантности добавлю: огромные клочья окровавленной ваты, так как были и тогда сознательные женщины, которые понимали, что спускать в унитаз это нельзя, а Тампаксов, равно как и Сникерсов, извините, и в помине не было. Мусоропроводов тогда, также  не было, жильцы с помойными ведрами самолично провожали свои отходы в последний путь.

Вонища на всей помойке была такая, что я, например, вынося ведро (иногда заставляли!) на территорию помойки вбегал с задержанным дыханием, и пулей выскакивал наружу...

Итак, раздался клич: -“Все на помойку!”

Мы прибежали и заняли наблюдательные позиции: забор был  так удобно устроен, что перекладины, за

которые можно зацепиться, находились с внешней стороны территории помойки. Нас набежало человек двадцать. Мелюзга лет по 7 -10 из нашего дома, из соседних домов. Мы облепили весь забор. А было на ЧТО посмотреть!

Посреди  помойки на куче капустного листа был расстелен рваный ватник, а на нём возлежала совершенно голая, но в башмаках., девица неопределённого возраста. Мы же были малолетки и всё, что было старше нас хоть на три года, уходило в недосягаемую, загадочную жизнь взрослых. Сейчас, вспоминая и анализируя увиденное, я считаю девице было лет 14-17, а её партнёрам, бравым молодым людям без определённых занятий, где-то от 12 до30. Было их человек 15.

Они обслуживали её по очереди, без толкотни и споров. Слегка приспускали брюки и быстренько забирались на девицу, едва дав предыдущему клиенту подняться.

Девица принимала своих возлюбленных с лихими выкриками и отчаянной матерной бранью. На нас эта шпана смотрела благожелательно:

-Пусть, мол, учится подрастающее поколение!

А  вот одну жиличку, появившуюся  не кстати на помойке со своим ведром, едва не укокошили.

Не всё у них прошло  гладко:   одного очередного претендента на сеанс любви девица встретила сильным ударом своего башмака в пах. Парень скорчился, застонал и попытался учинить над ней расправу, но тут же, получив по зубам от старшего,   убрался с помойки.    

“Представление” закончилось в какие-то полчаса. Один из этой банды крикнул нам:

-Ну вы, шибздики, кто хочет попробовать?

Мы  моментально разбежались...

Уже издали я видел, как вся компания быстрым шагом удалялась прочь с нашего двора. Увидел и “героиню”: она шла, как ни в чём ни бывало, и курила, накинув на голое тело грязный  ватник, на котором только что совершала ВЕЛИКОЕ ТАИНСТВО ЛЮБВИ.

Сколько было потом обсуждений, как завидовали нам те, кому не довелось увидеть это необыкновенное зрелище!

На вопросы КУДА, и ЧЕМ ответы были получены. Оставалось не до конца выясненным:

ВСЕ ли этим занимаются, или только жулики и проститутки?

Мы уже, конечно, знали, что проститутка - женщина  с которой делают ЭТО.

А вот занимаются ли этим постыдным делом наши папы, особенно, мамы -большой вопрос!

Ленька Бибирев честно сознался, что его родители один раз ЭТИМ занимались, он сам видел. Юрка Гольцев заявил, что ничего подобного его родители себе не позволяют. Мы возразили:

-Как же так, они же спят в одной постели?

-Ну и что? Ведь мой папка в кальсонах спит! Возражение было принято. Я загадочно молчал.

Я не видел, как мои родители ЭТИМ занимаются, но  однажды, разбираясь в каком-то барахле, обнаружил целый маленький стеллаж, на котором СУШИЛИСЬ ВЫСТИРАННЫЕ ПРЕЗЕРВАТИВЫ!

Я моментально сообразил, ЧТО это такое, но тут случайно оказалась мама, пришлось разыгрывать невинность. Я спросил ее:

-Мам, а что это?

-А, это, это,... Это что-то у папы для фотографии.

Я не стал её мучить и удовлетворился этим неубедительным объяснением.

Сейчас, анализируя всё вспомнившееся, я с болью думаю о том, в какой же нищете жили люди, если мой отец, ведущий инженер крупного предприятия, был вынужден стирать свои использованные гондоны!

А вскоре, после этой интересной находки и мне представился случай увидеть, КАК мои родители делают ЭТО.

ПЕРВОГО  МАЯ 1935 года, когда мы с папой, гуляя по праздничной Манежной площади, сдуру, захотели “посмотреть МЕТРО”, мы попали в смертельную давку, выбраться из которой невредимым нам помог Бог и Случай.   ( с подробностями этого ужасного события Читатель может ознакомиться в Первом томе моей “Краткой биографии”.)

Папашины нервы тогда еще, очевидно, были покрепче моих, он быстро отошел от пережитого ужаса, а я нескоро пришел в себя, и дома,   лёжа в своей постели, мысленно находился всё ещё там, в той страшной давке, слышал крики раздавливаемых и лихую ругань напирающей сзади толпы...

Здесь уместно сделать некоторое разъяснение.

В нашей, законно купленной трехкомнатной кооперативной квартире мы, по милости Властей, занимали тогда две комнаты: 17,5 метров, она называлась СТОЛОВАЯ и 12,5 метров -СПАЛЬНЯ. Всё, как у хороших людей. Родители играли в “спальню”, “столовую”, “кабинет”. Кабинет, правда, совмещался со столовой.

Я продолжал спать в детской кроватке, из которой безнадежно вырос: ноги просовывались сквозь прутья спинки сантиметров на двадцать, папаша сообразил только убрать сетку ограждения с боку кровати. Сколько я ни ныл, сколько ни клянчил  купить мне “взрослую” кровать, меня просили потерпеть малость:

- Купим,   детка, купим!

Ритуал “отхода ко сну” был такой: сначала укладывали меня, то есть говорили:

-Пошел в постель!

Я ложился, вскоре появлялись родители.

Папа открывал форточку минут на 10, чтоб проветрить комнату перед сном, затем ложились родители, каждый в свою постель. Отец и мать  спали на узких железных койках. Рама из толстых квадратных прутьев без всяких никелированных шаров, железные крючья поперёк, на крючьях доски вдоль, на досках тощие волосяные матрасы.   Дальше, как у всех: простыни, ватные одеяла. Что было, то было, врать, наговаривать напраслину не стану!  

Итак, родители закрывали форточку, ложились, ЗАКУРИВАЛИ оба и, считай, начинался ночной отдых от трудов праведных.

Я засыпал, обычно,   сразу, в постели пиписькой не баловался. В тот день, после пережитых волнений, долго не мог уснуть. Лежу с закрытыми глазами и слышу шепот. Мама:

-Подожди, ОН  не спит!

Папа:

-Да что ты, спит, как убитый, ОН так намаялся сегодня!

Я  понял, что “ОН”- это я и весь напрягся: чую, что-то будет. Действительно, было. Я не только подслушивал, я даже ухитрился ПОДГЛЯДЫВАТЬ, -окна у нас без штор и, приглядевшись, можно было видеть и в темноте.

События развивались следующим образом: сначала папа слез со своей кровати и встал на колени в пространство между  кроватями, против тумбочки. Что-то делал так несколько секунд. Потом он лёг к маме в постель, они вместе укрылись одеялом, стали возиться, шептаться, хихикать, вскоре папа оказался сверху  и начались ритмичные покачивания укрывающего их одеяла. Это сопровождалось мерзким скрипом хлипкой железной конструкции.

Я был - весь внимание.

Интересно, что ни чувства стыда за родителей, ни чувства ревности я не испытывал: только любопытство и некоторое злорадство, типа: -“Ага, попались!”

Здесь замечу, чтоб читатель не подумал, что я отпетый подонок: чувство ревности к маме мне знакомо, я испытал его  пять лет назад, когда папа, не стесняясь меня, тискал мать довольно откровенными приёмами. Это было на даче. Мы всей семьёй ходили на ручей купаться. Вот тогда я и приревновал маму и чуть не плача обратился к родителям:

-Мам, давай я тебя так же!

Папа , смеясь, остановил меня:

-Сынок, обожди, ты это сделаешь потом, и ты будешь ТАК не маму, а какую-нибудь комсомолку!

Но, я не хотел КОМСОМОЛКУ, я хотел маму!

Дело в том, что предыдущей зимой мне папа подарил игрушку, “КОНСТРУКТОР” и на коробке были нарисованы две девицы, которые что-то собирают из этого конструктора. Рисунок был отвратительный, девушки были даже на людей не похожи, рожи какие-то, вдобавок, одеты в военные гимнастёрки, накрест перепоясаны ремнями. А к папе незадолго до этого заходил какой-то человек в портупеях. Он противно курил, от его ремней воняло, словом, целая гамма неприятных ощущений.

Всё это: и рожи, и  портупеи, и  табачный дым сплелись в какую-то единую противную цепь.

Спрашиваю папу:

-А кто это нарисован на коробке?  

-Это? Комсомолки.

Нет, комсомолок мне не надо, мне нужна мама.

Тогда   я ревновал, я был совсем дитя. А к 1935 году я уже закалил некоторыми знаниями жизни свою душу. Я не ревновал. Я ИЗУЧАЛ. Делают мои родители ЭТО или не делают?   -Делают! Этот вопрос был закрыт.

Итак, я уже знал КУДА, я уже знал ЧЕМ, я даже знал, что ЭТИМ занимаются не только летчики и проститутки, даже такая приличная,   культурная,    умная, добрая женщина, какой, естественно, была моя мама - делает ЭТО.

Но все же, того, что я видел, для полного понимания процесса, было очень мало.

Та грязная возня на помойке? Или мои родители? ЧТО я мог разглядеть под одеялом? А тот роковой эпизод с коварной врачихой? Да я, кроме ЕГО противной задницы ничего и не видел. Правда, вначале мне приоткрылась райская картина. Но всего лишь на мгновенье. Причем, только картина, а не весь ПРОЦЕСС. Словом, ставить точку в моём теоретическом образовании было, конечно, рано.

И здесь судьба снова обо мне позаботилась.

Я уже описывал устройство входа в подвальные помещения нашего дома, когда рассказывал, как мы наблюдали детский стриптиз во время “мертвого часа” в нашем детсаду.

Так вот, точно такие же лестницы в подвал, прикрываемые наклонными крышами, были и в нашем корпусе. В подвале в то время размещались чуланчики для барахла, на каждую квартиру по чуланчику. И у нас был там свой чуланчик.

Вскоре после заселения дома чуланчики эти у жильцов отобрали и в подвале устроили картофеле-хранилище. Года два спустя картофелехранилище ликвидировали и, разделив подвал на мелкие клетушки, пустили туда лимитчиков. Так они в то время, правда, еще не назывались, но по существу это были самые, что ни на есть, лимитчики.

Отвлекся от темы. Наболело всё это. Как подумаешь, какая поганая жизнь была! Как куражились над людьми, как издевались!

А ведь есть и сейчас идиоты, которые по той жизни тоскуют!

Вернемся к нашей лесенке в подвал. Вернее, к той крыше, которая над ней установлена. Если лечь на эту крышу и прислониться лицом к оконному стеклу, то откроется полная картина происходящего в комнате.   Комната, о которой пойдет речь,   принадлежала некой тете Нюре.

Тетя Нюра работала кассиршей в билетных кассах дальнего следования на Павелецком вокзале. Тетя Нюра была дама весьма любвеобильная, мужики ходили к ней табуном.

А ведь стоило! Не баба, а мёд! Красивое лицо, наглый взгляд, вызывающе торчащие груди, и главное: роскошная, метровая задница.

Одевалась тетя Нюра не в пример всем нашим остальным дамам: видимо, её визитёры допускались к ней не бескорыстно! Однако, оговорюсь: это только мои догадки, не стану клеветать на честную женщину!

Так вот, рисую ситуацию:   комната с окном как раз против  крыши входа в подвал,   загадочные визитёры, легкая тюлевая занавесочка вместо плотной  шторы, яркий свет в комнате плюс устойчивый слух о том, что тетя Нюра  упражняться любит не просто абы как, а с разными фокусами!

Ребята постарше эти все моменты усекли.   Прилипнув к стеклу тетинюриного окна, не дыша, как разведчики, часами лежали они на этой мокрой крыше тихими дождливыми ночами! Зато неоднократно дожидались заслуженной награды,   наслаждаясь зрелищем, по тем временам экзотическим.

Один раз, в виде поощрения, пустили на эту крышу и меня. Взглянуть в заветную щель мне позволили, буквально, лишь несколько секунд, потом оттолкнули. Но не потому, что я ещё был мал, для подобных зрелищ, а потому, что им самим посмотреть страсть охота.

Эти несколько секунд я и сейчас помню, так сказать,   В НАТУРАЛЬНУЮ ВЕЛИЧИНУ.  

Вскоре, во время очередного “сеанса” какой-то идиот стал барабанить по окну в самый патетический момент. Свет в комнате мгновенно погас, а на другой день на окне появилась тяжелая темная занавеска.

Много разных сцен совокупления пришлось мне созерцать за свою долгую жизнь, но эту тетю Нюру, это незабываемое зрелище  по силе произведенного впечатления, даже близко ни с чем сравнить я не могу...

Вот теперь, после всего изложенного,   можно сказать, что теоретическая подготовка закончена.

После виденного в окне тетинюриной комнаты вряд ли чем меня можно было удивить. А что идёт после теории? Естественно -ПРАКТИКА!

Но я был совсем ребенок, ни физически, ни эмоционально я не готов был к свершению этого самого главного в жизни действа:    

к  СОВОКУПЛЕНИЮ С ЖЕНЩИНОЙ.

Читать эротические сценки, рассматривать пикантные картинки и, возбудившись сверх меры, самому утешать себя в уборной  -это одно, а то, о чем я сказал двумя строками выше - совсем другое.    Тут требуется мобилизация всех духовных сил, подкрепленных физической готовностью свершить на достойном уровне это божественное слияние.

Эк, куда загнул, сам удивляюсь!

Умри, Денис, лучше не напишешь!  

Пора заканчивать раздел: вспомнить, вроде, больше нечего, средняя теоретическая школа сексуального развития на этом закончена.  

Переходим к практическим занятиям.

Оцените рассказ «Исповедь старого сластолюбца. Часть 1»

📥 скачать как: txt  fb2  epub    или    распечатать
Оставляйте комментарии - мы платим за них!

Комментариев пока нет - добавьте первый!

Добавить новый комментарий


Наш ИИ советует

Вам необходимо авторизоваться, чтобы наш ИИ начал советовать подходящие произведения, которые обязательно вам понравятся.