Ы-ротический без-целлер

Всем эрото-Маньякам и эрото-МанЬкам посвящается...

1.

У писателя В. С. Снейкина приключилась большая жизненная радость. Он получил заказ. И не просто на статью и даже не на очерк...

Издательство «Старая Бздя» заказало ему повесть, что-нибудь про современные нравы. Яркий, драматичный бестселлер о жизни нынешней интелллегенции.

Снейкин сидел на своей уютной кухне, за круглым столом и тупо смотрел в голубой экран ноутбука.

- Напишу повесть о молодом одиноком инженере... Подземный военный завод, на котором он работает... Быт учёных, совершенствующих подводные ядерные технологии... Включу в роман полуночные размышления героя о смысле жизни и о любви к женщинам...

А потом он неожиданно встретит свою любовь...

- Ладно, - решил Снейкин, - Отвлекаться не буду. Начну как-нибудь...

Он близоруко склонился над клавиатурой и начал напечатал, что...

2.

... Невысокий, ладно сложенный брюнет сидел на диване. Он смотрел, не мигая, на кровавый закат за окном. Странный был закат... Если бы Вы увидели его в кино, то сказали бы, что так не бывает. Красное и синее спорят друг с другом. Небесные щупальцы разрывают горизонт и сверху-вниз струятся тонкие, зимние облака, так похожие на свежие кишки, вырванные из коровьей туши.

Ассоциация – скотобойня.

Снейкин явственно видел перед собой подопытного учёного-брюнета. Ему откровенно нравился красный контражур на скуле героя, его чувственный рот и несвойственный для жителя средней полосы России, горбатый нос.

- Ты похож на торреро... Как бы мне назвать тебя? Ммм...

- Назови меня, Ромэо Ланской, а? – сказал материализовашийся герой, вертя в руках какую-то книгу.

- Нет, это имя слишком пафосно для работника подземного «почтового ящика», - произнёс, изумлённый внезапным явлением персонажа, писатель. - С таким именем тебя не допустили бы к проектированию ядерных подводных лодок... Назову-ка я тебя Петром Потаповым?

Брюнет скривил пухлые губы :

- Пётр Потапов? Какой тривиальный ход мыслей... Вульгарщина.

- Ну ладно, ладно... Я подумаю ещё... Книгу ведь не завтра сдавать. Придумаем ещё имечко тебе. Не волнуйся, безымянным не останешься.

Писатель протянул руку к пачке сигарет, но она была безнадёжно пуста. Он заглянул внутрь и шевеля ноздрями вдохнул табачный дым. Потряс пачку и вытряхнул рыжие крошки на клетчатую скатерть.

- Как пусто внутри... Ты, дружок, посиди тут, почитай! А я до табачного ларька добегу.

Герой повести согласно кивнул и спросил :

- Просто сидеть и читать?

- Рассуждай о природе женской любви. О ласке, к которой стремится твоё сердце...

На улице шёл мерзкий холодный дождь, перемешанный с градом. Крошечные ледяные капли падали вниз. Белая перхоть покрыла норковую шапку Снейкина и широкие суконные плечи его пальто, привезённого из Англии.

- Девушка, у Вас «Pall Mall» в продаже имеется?

Продавщица киоска молчала.

- Девушка, у Вас что - острый приступ врождённого аутизма?

- Не имеется, не завозим такое...

- А что есть?

- «Космос» устроит?

Писатель купил целый блок сигарет сразу и снова вышел на улицу.

Небесная скотобойня кончилась и на землю упал тёмно-синий осенний мрак.

3.

Дома, в прихожей тоже было зябко и без-светно. Мягкий свет кухонного плафона выхватывал из темноты поверхность красно-белого стола. Всё остальное было погружено во полумарк.

Ровный светлый круг и чёрный квадрат ноутбука.

Острый угол пронзительно касается округлого края.

- Эй! Парень, ты где? – Снейкин снял верхнюю одежду и испуганно крутил головой в поисках героя.

- А.. а.. а.. – слабый стон раздался из зала. Герой лежал на диване со спущенными штанами и большим пальцем правой руки интенсивно тёр бардовый шарик на конце своего Конца. Он закатил глаза и напряжённо стонал, сдавливая на пол капельки спермы. Его плечи сводила лёгкая судрога и мелкие мышцы в волосатом паху вздрагивали от подступающей ударной волны.

Сначала писатель стоял молча. Слов у него было немного, но зато это были очень весомые слова.

- Ах ты, сволочь... Ты на мою книгу дрочишь?

А потом он по-бабьи взвизгнул и подхватил с пола раскрытую книгу. Снейкин судорожно оттирал капли спермы рукавом пиджака и очень нервничал.

- Я же тебе, как интеллегенту сказал... Читай, говорю! Читай и думай о природе женских чувств.

- Я, Володя, когда о женщинах думаю... Я – возбуждаюсь! А уж если я возбудился, так я непременно трахаться хочу,   - не переставая водить пальцами по "готовому к стрельбе гранатомёту" произнёс герой. Он оттягивал нежную кожицу вперёд-назад, раскрывая мерзо-пакостный красный бутон...

- Ромэо, говоришь? Ланским, говоришь, тебя назвать назвать надо? - с укором в голосе сказал писатель.

- О.. о.. о.. – простонал герой и кончил на ковёр.

- Возможно в издательстве обрадуются, когда увидят начало моего романа!

«Ромэо Ланской лежал на диване и дрочил на книгу писателя Снейкина... »

- Да я – тебя!... Мартыном Дристуновым называть буду!

- Тебе самому это - боком выйдет. Получится, что – Мартын Дристунов лежал на диване и дрочил на твою книгу... Назови меня, Пашей Ковалёвым? Хорошо? Скромненько будет... И со вкусом.

- Ты, Ковалёв, штаны хотя бы застегни. Долго я на твоё безобразие смотреть буду?

- А чего? Смотри, мне не жалко, - поглаживая заросшее чёрными волосами хранилище Бильярдных шариков, сказал герой. Его Детородное Величество подёргивалось, отторгая последние капли семени, - Слушай, дяденька-писатель, ты бы женил меня, а? Я ведь молодой, у меня эррекция... Это тебе, старику, уже ничего в жизни не надо, сил у тебя – нет! Трахнуть тебе некого...

- Это мне никого не надо? Сил, говоришь, у меня  - нет? Вот я тебя сейчас книжкой по лбу трахну! – Снейкин ударил Ковалёва недавно изданным сборником своих рассказов.

- Вот теперь беги на кухню и пиши, что брюнет Ковалёв лежал в полутьме, со спущенными штанами. А на голове у него была крупная бардовая шишка и синяк. Все эти тяжёлые физические увечья герою, нанёс автор в состоянии аффекта.

Статья Уголовного Кодекса РФ, № такая-то...

- Подожди, я тебе сейчас лёд к головке приложу...

- Только не к этой, - осторожно убирая интересное место в штаны, сказал Ковалёв.

- Не язви, сам знаю!

- Скучно мне, гражданин писатель... Можно Мне своих друзей с завода пригласить? Ты же хотел написать про быт учёных, занимающихся ядерной физикой?

- Приглашай, я Вам по такому случаю чай и торт организую.

- Что-то я тебя плохо понимаю, после удара. Ты что, про утренник в детском саду писать будешь? Или Всё-таки про будни оборонного предприятия? Если второе, то ты лучше «Водку» покупай и жарь картошку с мясом.

Иначе в произведении фальш будет. Читатель просто не поверит такому положению вещей.

- Поздно уже, Паша, давай-ка спать ложиться будем, - примирительно сказал Снейкин и ушёл на кухню курить.

4.

Ковалёв разобрал диван и по-хозяйски застелил постельное бельё. Он бесцеремонно надел писательскую пижаму, лёг и до ушей закрылся пуховым одеялом.

- Эй, Володя, спокойной ночи тебе! – крикнул он вдогонку писателю.

Тот вернулся и удивлённо спросил :

- Почему ты на моём диване гнездишься?

- Ну и где, по-твоему, я спать должен? На кухне, на раскладном кресле?

- А что ты предлагаешь? Мне - писателю там устроиться?

- Читателю, собственно, какая разница, где спал создатель в момент написания книги? Вот писатели-декабристы в Сибирской ссылке творили и-то не жаловались... А ты, что ли барин?  

- Я не барин, я – Заслуженный деятель искусств Российской Федерации, я имею право на отдых...

- Ну давай, Засиженный Делатель, ложись со мной... Диван, в принципе, двух-спальный...

- Боюсь я тебя, Ковалёв! Вот я с тобой лягу, а ты меня ночью в задний проход поимеешь...

- Не бойся! Я, в принципе, с мужчинами не сплю. Ну если хочешь, конечно, то я тебе отказывать не стану. Для нас – героев, слово литератора – это закон!

- Нет, нет... Не хочу...

- Вообще-то жалко, что ты не писательница, - мечтательно сказал, лежащий на спине Ковалёв. Снейкин увидел, что одеяло в области Ковалёвской промежности, медленно поднимается вверх.

- Вот был бы ты Марининой, да хоть бы и старушкой Астрид Линдгрен... Жили бы мы с тобой, плодотворно, бок о бок! Я бы тебя ублажал, а ты бы писал мемуары о твоей половой жизни в искусстве...

5.

Владимир Сергеич ушёл на кухню, закурил новую сигарету и продолжил работать над повестью. Написал об одинокой, почти отшельнической жизни героя, толкнул от его лица парочку философских монологов. Размышления разработчика ядерных подводных лодок о любви к женщинам.

Он писал о том, как субмарина пронзает влажную плоть морских глубин. В зеленоватом полумраке подводного мира плывёт одинокий, кхм... Снейкин споткнулся о слово, которое он искал.

- Перст? – это слово показалось фальшивым.

- Фаллос плывёт по морям – по волнам...

После общения со своим героем, он начал видеть фаллическое начало во всех округлых продолговатых предметах.

Его силуэт за клетчато-круглым столом медленно согнулся, наподобии морской креветки и он уснул сидя, положив свою умную бородатую голову рядом с ноутбуком.

И снилась ему всякая дрянь :

... Женщина с авоськой картошки кричит на него, вытаращив круглые серые глаза.

... Голый грузин на морском берегу соблазняет Владимира Сергеича к порочной любви.

И ещё снилась улица : серая, безнадёжно-сырая.

... Писатель бежит по ней, спасаясь от погони. Сзади доносится вой Сирен. Сирены с милицейскими дубинками охотятся на Владимира Сергеича. Ловят его и раскачав за руки и за ноги бросают в море. Он тонет. Погружаясь на дно, наблюдает, как вокруг него плавают скверного вида подводные лодки...

6.

Снейкин проснулся утром по свистку серебристого чайника. Персонаж из его квартиры никуда не исчез. Он бодро суетился у плиты, жарил желтоглазую хищницу-яичницу.

- Что, Владимир Сергеич, случилось ли пробуждение патриарха современной словесности?

- Да, дружок, вот сейчас мы с тобой создадим «сцену на работе» : про твой подземно-подводный завод напишем. К вечеру познакомим тебя с женщиной, а через недельку-другую женим?

- Что, старая сводня, варианты спаривания торреадора с быком имеются? – спосил Павел.

- Да... У меня как раз зарисовка по теме есть... Современная роковая женщина.

- Вот такие глаза! – Снейкин расширил свои дальнозоркие очи.

- Вот такие ноги! – он вытянул поперёк кухни свои нижние конечности, сведённые ночной судорогой.

- Пленительный образ будущей возлюбленной, ничего не скажешь! – язвительно заметил Ковалёв, ставя тарелки на стол.

Потом писатель мечтательно откинулся назад. Его воображение рисовало незабываемый образ героини. Ковалёв уставился в дальний угол коридора и тоже замер в ожидании.

- Ну? Где же она? Чего не появляется?

- Подожди, ты ещё должен встретить её.

- А как я её узнаю? Сразу или постепенно? Может ты ей какие-нибудь жёлтые цветочки из реквизита выдашь?

- Нет, жёлтые цветочки – это Булгаковщина. Подражание классикам. Как насчёт кактуса в большом керамическом горшке?

- Тоже «уже было». Может она будет нести сумку с картошкой, а я помогу ей?

- С картошкой? - Снейкину вспомнился отрывок прошедшего тревожного сна, - Я решил, что Она будет идти с пустыми вёдрами!

-  Но, Владимр Сергеич, «пустые вёдра» - это плохая примета.

- В моём собственном произведении, как хочу – так и развиваю сюжет!

- Против авторского замысла ничего не поделаешь... – вздохнул герой.

7.                

Вскоре, две ранние тени пробежали от дверей подьезда к трамвайной остановке. Не бегом, не шагом, а морозной ноябрьской рысью... Служебный жёлтый трамвай вобрал их в себя, густо перданул из-под-колёсными металлическими искрами и поехал...

Поехал, поехал...

Внутри находились тела пассажиров, которые клейко цеплялись за поручни. Висели на них, как разваренные спагетти в собственном соку.

Снейкин сначала смотрел в окно, поверх лысин, шапок и бретов.

А потом заметил, что его персонаж тесно прижался торсом к стоящей впереди женщине : трётся и поскуливает.

- Пашка... Что же ты, паскуда, до вечера спокойно дождаться не можешь?

- Завидуешь? – слегка повернув голову, спросила женщина.

- Возбуждаюсь, - сердито ответил писатель.

Женщина повернулась, протиснулась вперёд и встала между ними.

Владимир Сергеич, даже сквозь толстый драп пальто, почувствовал запах её тела и тоже начал тереться об неё торосом и скулить.

- Вот теперь никому не обидно! – бодро сказала женщина.

- Мне обидно! И мне! Мне просто до слёз обидно, - раздались мужские голоса справа и слева...

- Остановка «Секретный завод» - прохрипел из динамика голос невидимого вагоновожатого.

Часть людей вышла на улицу. Довольный Ковалёв выскочил в числе первых.

- Давай, Вован, вылезай! - он подал писателю руку и галантно помог ему сойти вниз. Некоторое время они стояли молча и махали перчатками, вслед уходящему трамваю.

Лицо женщины несколько секунд улыбалось им, но широкие мужские спины быстро заслонили его...

На перекрёстке трамвай приторомозил и вскоре стал маленькой светлой точкой в конце улицы.

Точка постояла под красным светом и свернула за угол...

8.

- Вот, Вова, это - наш завод! – сказал Павел, указывая рукой на трёх-метровый бетонный забор увенчанный кустиками колючей проволки по верхнему периметру.

В тесной будочке с табличкой «проходная» луноликий капитан внутренних войск внимательно рассматривал членский билет Снейкина. Он сверкал золотыми зубами.

- Не положенно!

- Я писатель и должен достоверно описать жизнь своего героя.

- Посторонним не положенно входить на «секретный обьект»...

- Я - член Союза писателей. Когда я писал свою предыдущую книгу, то бесприпятственно входил даже в женскую баню...

- Баня не является секретным обьектом... – сказал военный, - А у нас строгие инструкции. Никого, кроме рабочих персонажей пускать не полагается!

- Вы обязанны пропустить меня внутрь, потому что всё происходящее является плодом моей литературной фантазии! Паша, друг, обьясни ты ему, - писатель огляделся по сторонам. Ковалёва нигде не было. Он спокойно предьявил свой пропуск и скрылся внутри.

- Вот иди в свою женскую баню! А у нас... Не положенно! – снова сказал капитан и уткнулся носом в газету с кроссвордами.

- Вот поэтому в современной литературе и нет достоверно-написанных произведений о жизни оборонных предприятий. Не пускают писателей внутрь! Беспредел...

Снейкин повернулся и гордо вышел из потного заводского КПП.

9.

Он вернулся на улицу и решил побродить вокруг забора. Набраться наружных впечатлений.

- Эй, мужчина, семечек хотите? – спросила шустрая бабёнка, протягивая ему неопрятный стаканчик. Казалось, что он до краёв набит дохлыми тараканами.

- Не пускают внутрь! – продолжая мысленный диалог, сказал Снейкин.

- А ты, миленький, вовнутрь хочешь? Ну пойдём со мной.

Бабёнка повела его за собой.

Он был так растроен, что не раздумывая пошёл следом.

Вместе они зашли в тёмный тёплый сарай. Бабёнка расстегнула на нём пальто и молнию на штанах. Засунула руку в тёплую глубину его панталон с начёсом и нащупала там твердеющее нечто.

- Вот оно! – сказала она, и задрала вверх свою юбку и ватник.

Он ощупал её тело. Гладкая кожа граничила с ворохом задранной одежды.

Пальцами она направила его Старенького Зайку в глубину своего липкого отверстия. Ощущения от которого напомнили Снейкину внутреннюю сторону дыхательной трубы противогаза.

- Ну вот, миленький, ты и внутри...

Снейкинское разумное сознание на секунду вернулось к нему :

- Я должен был попасть внутрь завода, чтобы продолжить работу над повестью. Но вместо этого я попал внутрь торговки семечками, что в принципе ничуть не хуже...

- Внутрь, внутрь... – покачивая кормой твердила она.

10.

По окончании полового акта Владимир Сергеич вышел из сарая.

Он направился к проживающему неподалёку другу, писателю Льву Андреичу Филлипову.

Филлипов только что проснулся и очень удивился, увидев на пороге коллегу в столь ранный час.

- Чего пришёл?

- Меня не пустили на «Секретный завод», я так расстроился, что оттрахал торговку семечками...

- В знак протеста, что ли? Прямо у центрального входа в проходную?   - хихикая спросил Лев.

- Да нет, знаешь ли, она меня в сарай завела...

- А как твоё «литературное наследие»?

- Вот недавно сборник рассказов «наследил»...

- Главное, Володя, чтобы в произведениях спермы побольше было. Вёдрами выплёскивай её на читательскую голову. Чтобы везде сперма была. Заглянет читатель в чашку, а там сперма. И ванной – сперма... И в море. Везде.

- Ещё, Лёва, в каждой главе должна быть или драка или сцена насилия. Если три главы подряд читатель не видит ни того, ни другого, то он теряет интерес к происходящему.

- Хочешь, Володя, я тебе миньет сделаю?

- Чего вдруг?

- На потребу публике, как говорится...

- Нет уж, давай лучше подерёмся... – с этими словами писатель Снейкин ударил писателя Филипова ногой в пах. Филипов весь согнулся и завыл. А потом он резко ухватил приятеля за лодыжку и дёрнул его ногу на себя. Владимир Сергеич упал, больно ударившись плечом об угол серванта. Он вскрикнул и начал дёргать Филлиповскую бородку, придчиняя тому неописуемые страдания...

А Лев Андреич, в свою очередь, ногтями разрывал рубашку друга...

Когда темы для разговоров сами собой приутихли, то Снейкин вспомнил, что он собирался знакомить Ковалёва с возлюбленной.

- Ну ладно, Лёв, пойду я...

- Береги себя, Володя... А то торговок не хватит на все твои стрессы.

- Я на кухарок поглядывать буду! – сказал писатель Снейкин и весело посмотрел на писателя Филлипова.

- Только на меня не заглядывайся, я – тебе не пара...

11.

Он вернулся к заводской проходной. Падал липкий белый снег.

- Как сперма, - подумал Снейкин.

Луноликий капитан его не узнал.  

- Наверное часто их писатели беспокоят...

Не желая созерцать капитанское рыло, литератор встал спиной к входной двери. Он ждал своего героя, пританцовывая размораживающую чечётку. Иногда он пытался разглядеть цифры на наручных часах. Цифры блестели, но тайного движения минутной стрелки не открывали.

Владимир Сергич ударял колёсиком «Zippo» о правый карман пальто и подносил огненный факел близко к руке, чтобы проверить : сколько оставалось до конца смены?

Десять минут...

Семь минут...

Три минуты...

- Папаша, почему ты не взял с собой песочные часы? Вот натряс бы песка из задницы и соорудил бы себе хронометр, – Вышедший «на волю» Ковалёв ухватил его за уши, развернул на девяносто градусов и крикнул :

- Вован! Смотри прямо...

На фасаде проходной фосфоресцировало зелёное табло настенных часов...

- Ну где же она, моя несравненная? – нервничал одинокий инженер.

Снейкин достал из портфеля свой ноутбук и добавил несколько строк к последнему абзацу. Вот, что он написал :

12.

... В конце улицы стояла жёлтая бочка, с надписью «Живая рыба» на боку. Множество женщин, тёток и девочек, недавно достигших совершеннолетия спешили к чудесной бочке с пустыми вёдрами.

Картинка постепенно оживала. Сначала из осеннего, свежемороженного воздуха стокалась настоящая бочка, с настоящим продавцом и кассиром. А потом толпа говорливых претенденток на роль возлюбленной столпились вокруг, создав длиннейщую очередь.

И заметьте, все они были с пустыми вёдрами.

- Нельзя ли мне гарем набрать?

- Жилплощадь не позволяет нам гаремы разводить, да и повесть не о том будет.

- Малолетку, вон ту - в палаточке, соблазнить можно?

- Это, Паша, простушка обыкновенная... А нам с тобой героиня нужна... Чтобы чувство было, чтобы страсть...

Сзади раздался слабый хруст каблуков по свежему снежку.

- Мужчины, кто тут крайний? – Роковая женщина с глазами птицы-Гамаюн заняла последнее место в очереди и Ковалёв без труда познакомился с ней.

13.

Когда они вернулись домой, то Павел хотел сразу же потащить женщину в постель. Но Владимир Сергеич возразил.

- Надо бы романтический вечер, при свечах устроить.

Он достал из холодильника бутылочку шампанского и зажёг свечи в канделябрах. Женщина протянула руку к хрустальному фужеру.

- Нет, Марусь, давай старику шампунь оставим. Боюсь я, что ты от этой жидкости всю ночь пердеть будешь. Мы с тобой Водочки употребим и потом шалить будем.

- Эх, молодёжь... Придётся мне и эту сцену по воображению сделать.

- Ну ладно, Вов, ты пей и твори... А мы пойдём предадимся низменным инстинктам.

- Я с Вами пойду, мне хотя бы любовную сцену с натуры описать надо.

Возлюбленная Ковалёва расстроилась.

- Вы подглядывать за нами будете?

- Да ты, Маша, не обращай внимания. Старик смирный, просто в кресле посидит.

Ковалёв схватил женщину в охапку и потащил её в единственную комнату, которая осталась у Владимира Сергеича, после развода с женой и размена.

Герой рычал, как настоящий торреро и отрывая пуговицы на её платье, содрал с неё одежду. Вскоре она осталась в одних, колготках, сквозь которые просвечивали трусы. Ковалёв запустил свою волосатую руку под кружевное бельё и нащупал там Волшебную Горошину, на которой ему предстояло уснуть, одновременно роняя героиню на широкий диван.

Он сбросил с себя штаны и взору Владимира Сергича открылась Ковалёвская задница и свисающая вниз волнительная деталь, хорошо знакомая нам по главе №3. Роковая женщина тоже сняла колготки и не глядя швырнула их в сторону.

Коричневый капрон зацепился за волосы писателя и мешал смотреть вперёд, закрывая ему правый глаз. Трусы повисли на Снейкинской бороде, намертво прикрутившись кружевами к щетине.

Героиня раздвинула нижние конечности и писатель увидел, как напряжённая Подводная Лодка Ковалёва пытается освоить Глубины Мариинской Впадины. Красная агрессивная бое-головка упирается в бахрому Мшистых водорослей, но она слишком велика, чтобы впылыть внутрь.

- Эх, Паша-Паша, ты бы её полизал, что ли? Женщину сначала возбудить надо... Что ты как новобранец?

- Чем полизать?

- Языком, дурень. Это по-научному «куннелингис» называется...

- Ты старик, если такой грамотный, то подойди и сам полижи. А я ей поплыву вверх, - Павел подложил подушку под плечи женщины и поднёс волшебный микрофон к её раскрытым губам .

Владимир Сергеич сбросил с лица колготки и присоеденился .

Он опустил своё писательское брюшко на её колени и начал чавкать, рискуя потерять здесь свою вставную финскую челюсть... Он всхрюкивал, запуская солёный язык во внутренний мир героини. Щекотал внутреннюю сторону бёдер своей козлиной бородкой. Перед его лицом быстро мельтешила Потная Жопа. И ставшие тугими, Ковалёвские яйца, мягко били женщину в подбородок, отчего писателю казалось, что у неё тоже выросла борода.

Паша совершенно забыл о писателе, находившемся снизу.

Ковалёвские ягодицы ударили Снейкина по лицу, который от удара упал с дивана и потерял сознание...

14.

Когда Владимир Сергеич очнулся, то герои уже уснули. Ковалёв храпел, а она сладко посапывала ему в такт.

- Хр.. хр...- вот так они это делали.

Женщина спала на краю дивана, положив руку на грудь героя. Она лежала спиной к темноте, слегка поджав коленки.

Писатель пытался подняться. Сначала он ухватился руками за край мягкого матраса. А потом положил ладонь на бедро спящей и начал потихоньку гладить его, чтобы запомнить ощущения от сопрокосновения с её кожей. Осмелев, он отдёрнул с её спины простыню и вставил указующий перст своей руки в ночную нору.

- Как маслёнок в болоте, - подумал он.

Тогда он расстегнул штаны и начал "грешить" : медленно, по-стариковски.

Он тихо двигался, чтобы не скрипнул диван. После нескольких фрикций она проснулась и писатель, понимая нелепость ситуации спросил :

- Это ничего, что я с тобой сплю?

- Да мне не жалко, - сказала героиня, вставая в позу лобстера, чтобы ему было удобно...

15.

Вскоре он кончил и устало побрёл на кухню.

Дописал главы про «Секретный завод».

Отдел, состоящий из 24 мужчин и двух женщин изобрёл новую торпеду, типа «Земля-Воздух». Торпеда называлась «2П-24Х».

Написал монологи.

Знакомство на вечерней синей улице.

Романтический ужин при свечах.

Красивая любовь в капельках свежей спермы и драки на финках, среди работающих на заводе уголовников.

Снейкин подключил ноутбук к принтеру и распечатал будующий бестселлер.

Утром, когда под только что проснувшейся парочкой ещё не отскрипел диван, писатель побежал в издательство сдавать повесть.

Редактор тематику одобрил и отдал рукопись корректору.

А Владимир Сергеич вздохнул с облегчением, что теперь он заживёт спокойно.   Как жил раньше.

В надежде, что герои растворятся в ноосфере, он вернулся домой.

Ковалёв на кухне курил его сигареты. А его баба лежала голышом в Сенейкинской ванной. Мыльные пузыри, как радуга, теснились между её грудями. Когда её тело двигалось под водой, то пузыри взлетали вверх и один из них лопнул, столкнувшись со Снейкинской козлиной бородкой.

- Эй, ребятки! А я книжку-то закончил, ну-ка убирайтесь-ка отсюда!

- Нет, старик, мы теперь бессмертные и всегда здесь жить будем. Пока твою повесть будут читать, пока о ней не забудут... Всё это время мы будем обитать в этой квартире...

Снейкин закричал петухом и начал биться головой об стену.

Павел вздохнул и крикнул подруге :

- Ой, Машенька, старик-то наш, умом повредился...

- Вызывай скорую! Кто его знает, может он теперь на людей с ножами бросаться начнёт?

16.

Санитары приехали быстро. Укрутили Снейкина в холщёвую смирительную рубашку и повезли в сумашедший дом. Снейкин орал :

- Я –писатель! Я – литератор! Я – Снейкин... Отпустите негодяи...

- Хы.. ы.. ы... – засмеялся принявший его доктор, - Снейкин говоришь? Вот я твой паспорт смотрю, тут написанно «Змеюкин Владимир Сергееевич. 1940 года рождения». Что ты на это скажешь?

- Я по рождению Змеюкин, но ведь Вы же понимаете, что нельзя с такой фамилией писателю жить... Чтобы люди говорили : Вы читали новый роман Змеюкина? Змеюкин, да-а-а... Я давно взял этот псевдоним, потому что «Снейкин» - это более поэтично...

- Ничего, ты у нас грустить не будешь... Друзей себе заведёшь... У нас тут и «Пушкин» есть и три «Гоголя». Вот недавно ещё одного странного хлопца к нам доставили... «Кортосаром» себя называет!

- Кто нибудь знает, кто такой Кортасар? – спросила уборщица санитара.

- Только «Снейкиных» к нам ещё не привозили. Ты у нас первый с таким нервным расстройством будешь.

Владимира Сергеича заперли в палату для буйных и он заметил старенькую репродукцию в рамочке, висящую на побелённой стене.

Адам и Ева стоят возле древа познания. Из ветвей к ним спускается Змей и нашётывает Еве...

- Отведай Божественный плод...