Хочу быть интердевочкой. Глава Хочу стать шлюхой часть 3

ЮДЖИН

С той самой минуты, как он увидел Наталью, стоящей на стремянке, одного воспоминания о ней было достаточно, для того, чтобы дрогнуло сердце и сбилось с ритма. Юджин гнал мысли об этой женщине, пытался забыть ее тело. Но  память о следе поцелуя чуть выше чулка была жива. Круглое, слегка припухшее, багрово-синее пятно величиной с грецкий орех. В ее отсутствии иногда  удавались попытки прогнать воспоминания, но они моментально терпели крах, стоило ему втретить старшего менеджера. Вот и сегодня утром увидел ее лицо от себя совсем близко и все вспомнил от начала до конца. Словно кино ему показали, вот он в кабинет входит и видит ее на стремянке, вот стремянка покачнулась, и он на помощь кинулся. И дальше, словно кто-то бег времени тормозит, медленно так с подробностями: колени круглые, бедра, широкая резинка чулка, узенькая полоска загорелой смуглой кожи и это пятно проклятое.

После утреннего сумасшедшего танца, весь день, ни о чем кроме нее думать не мог. Глаза карие вспоминал с  длинными ресницами, губы полные нежные, руку ее в своей руке чувствовал. Потом на его плече ее рука лежала, и он эту руку целовал. Запах ее кожи, последнего рассудка лишил, ну зачем черти этого дурака принесли в самый неподходящий момент. Интересно, если бы он на две минуты позже вошел? Да ничего хорошего бы не было, может оно и к лучшему, что остановили его вовремя.

Домой пришел, позже обычного, по магазинам ходил, искал для нее подарок. Повод ей этот подарок сделать был простой, она сегодня из совершенно безнадежной ситуации выход нашла. Выбирал долго, но так ничего и не выбрал, до того довыбирался, что в отдел с женским бельем зашел. Чулки на манекене увидел и, словно, ведро горячей воды на него вылили.

Как до дома дошел плохо помнит. Кота своего серого плюшевого накормил, убрал за ним. Ужин проглотил, не различая ни вкуса, ни запаха. Молча уставился в экран телевизора, даже не пытался понять, что там, на экране происходит.

В голове мысли с такой скоростью проносились, что завихрения после себя оставляли. Кто тот счастливчик, кому позволено губами тела ее касаться. И что она чувствует, когда он ее целует там, где чулки заканчиваются. От воспоминаний о ней сердце биться перестает, дышать не хочется, умереть легче, чем так мучаться.

- Наташа, ну зачем ты с ним, я жить без тебя не могу, - от собственного стона в себя ненадолго пришел. Испугался, что рассудок его совсем оставит, прошелся по квартире. Пыль стер с полок, вымыл раковину, на которой не было ни единого пятнышка. Хотелось на диван кинуться, подушку обнять и выть долго, как волки зимой на луну воют в русских сказках. Налил себе виски двойную дозу, дождался, когда спиртное сознание мутить начнет. Легче не стало, даже еще сильнее боль душу терзать начала. Он ревности словно раненый зверь по квартире метался. Впервые в жизни снотворное принял, чтобы уснуть. Утром с головной болью проснулся. Долго в себя приходил, решение было глупым, но в таком состоянии кто умные решения принимает. Вспомнил почему-то русскую пословицу, он в последний месяц даже думать по-русски начал, про тот клин, который клином вышибают, и решил на практике проверить. Позвонил одной из своих старых подружек, свидание назначил.

Натальи на работе в тот день не было, он знал, что она договоры на прокат ролика заключать уехала, и все равно несколько раз к ее кабинету подходил, когда дверь его кабинета открывалась, сердце екало, вдруг она? Вечером перед тем, как домой идти, в магазин зашел, чулки те купил, что на манекене видел, и что на ее, Наташины, чулки так похожи были. Ужин на двоих приготовил и с нетерпеньем подружку, которой свидание назначил, ждать начал. Эллис не опоздала, пришла именно в ту минуту, на которую приглашение получила.

Светло на улице еще было, для того, чтобы атмосферу интимности создать, он шторы задернул. За столом сидели молча, Юджин свою гостью рассматривал, на одну в упор смотрел, а другую перед собой видел. Эллис на Наташу даже похожа немного, такие же глаза почти черные, носик тоже курносый немного, волосы темные, длинные, ну может быть чуть короче, чем у Наташи. Только с ней с Эллис все ясно, у нее на лице не смущение и растерянность, а желание написано. Кофточку на груди расстегнула, можно подумать ей жарко, ногу на ногу положила, чтобы он полюбовался ее бедрами, обтянутыми дорогими колготами. Лифчика на ней нет, соски  сквозь трикотажную маечку выступают. Кажется, все на свете бы отдал за то, чтобы на этом стуле Наташа сидела, но чудес не бывает. Скорее всего, она сейчас рядом с тем, кого любит, смотрит на его губы, которые скоро ее тело на вкус попробуют. Вот так же у нее на груди кофточка натянется, в глазах такой же блеск, как сейчас у Эллис, появится. Может быть, уже сейчас он ее колени целует, или может быть,   приник  к тому месту, где у нее резинкой чулка бедро перетянуто, и чуть выше этой резинки след синий от его поцелуя остается. Боль обожгла, заставила кулаки под столом сжать. Голосом дрожащим своей гостье шепнул:

- Эллис, ступай в спальню, я в душ на минуточку и к тебе присоединюсь.

Она перед тем, как уйти всем телом к нему прижалась, животом о его бедра потерлась, Юджин стона сдержать не смог, но даже в этот миг подумал о том, как Наташа с другим мужчиной тоже самое проделывает. Отстранился немного от своей дамы, шепнул ей в ушко:

- Ступай, детка, я сейчас.

Когда в спальню вошел, Эллис  уже раздетая ждала  в постели. Короткая рубашка не прикрывала даже живот.

- Ноги у нее красивые, не такие как у Наташи, конечно, но внимания они явно достойны, - подумал помимо своей воли, и одернул себя почти сразу, - это мазохизм какой-то, пора заняться той дамой, что от желания отдаться, ни жива ни мертва лежит.

Но словно специально для того, чтобы себе еще больнее сделать, бросил ей на живот чулки, что по дороге домой купил. Приказал коротко:

- Надень.

Эллис просьбу-приказ выполняла старательно, она поняла, что от нее спектакля хотят, и роль исполнила блестяще. На кровати села и чулки, не спеша, натягивала. Ноги свои при этом руками гладила, на лице ей ничего изображать не пришлось: глаза открыть сил не было, низ живота горячие волны одна за другой обжигали. Наконец чулки натянула и на спину легла, руки в стороны раскинула, его в свои объятия ждала. Он полотенце, которое вокруг бедер обернуто было, положил на тумбочку, затем на край кровати сел, коленей рукой коснулся, на живот ей руку положил. Когда губами припал к тому месту, где чулок заканчивается, она бедра раздвинула. Она его внутри себя почувствовать уже давно хотела, а он словно забыл обо всем на свете, ласкал губами ее бедро, в том месте, на котором у Наташи синее пятно было. Эллис стонала от его ласк, она уже собой не владела:

- Возьми меня, милый, ну хотя бы рукой погладь меня, я не могу ждать больше, я умоляю тебя, ну трахни же меня, я хочу!

Она извивалась всем телом, словно ее на горячую сковородку положили, то место, которое ему поцеловать хотелось, от его губ ускользало постоянно, он ее за бедра удержать пытался. Наконец, сжалился над ней …. Эллис уже больше ни о чем, не просила, только взвизгивала изредка….. Он кончил почти сразу, после того как ее тело в последний раз дернулось и в тряпичную куклу превратилось. Даже в душ пойти у него сил не было, вытерся полотенцем, которое на тумбочку положил, отвернулся, потому что женщина ему в этот момент противна была, и уснул почти сразу.

Жизнь Юджина превратилась в пытку. Наступил понедельник третьей недели его работы в отделе рекламы. Дело двигалось, не благодаря его стараниям, а вопреки им. Коллектив был настолько профессионален, что в руководстве особом не нуждался, каждый знал, что должен делать. Если в первые дни работы он мог думать о деле, хотя бы в отсутствие главного менеджера, то теперь его состояние можно было квалифицировать как пограничное с психическим заболеванием. Руководителя отдела преследовало одно единственное желание в течении всего рабочего дня, ни о чем другом он даже думать не мог. Стоило ему остаться в одиночестве, как он мысленно вставал из-за стола и шел по коридору, заходил в кабинет старшего менеджера и запирал дверь изнутри. Воображение рисовало ему широко открытые, почти черные глаза Натальи, даже удивление и возмущение в ее глазах отчетливо видел, затем ясно представлял себе, как она встает из-за стола и пытается покинуть кабинет, но он помимо ее воли обнимает ее и прижимает к себе, находит ее губы, на вкус они слегка солоноватые, его поцелуй ей дышать мешает, она вырывается, но он сильнее ее. Почти насильно он сажает ее на стол и задирает юбку до того места, где кончаются чулки. И нет там никакого синего пятна, и никогда не было! Показалось ему, пригрезилось! Ничего там никогда не было! Никого она кроме него любить не может, и никому не позволит, больше никогда в жизни, тела своего коснуться, она ему и только ему, принадлежать должна!

Иногда ему удавалась досмотреть сюжет своего бреда до конца, иногда его прерывали подчиненные, которым необходимо было его вмешательство. Все вопросы старался решить поскорее, а затем снова погружался в свои фантазии. Сотни раз прокручивал в голове свой путь до кабинета Натальи, но подняться и пойти к ней заставить себя не мог. Так хоть какая то надежда оставалась, а после того, как она скажет, что любит другого, в силу вступит приговор, не подлежащий обжалованию. Это будет смертный приговор его надежде, и у Юджина не хватало мужества его выслушать.

Вернувшись после работы, домой молодой человек не мог найти себе места. Словно маньяк рассматривал женщин на экране телевизора.

- Эта шлюха, эта тоже шлюха, ну вот эта вроде бы ничего, но улыбка у нее, как у последней шлюхи. Начал перебирать в памяти своих знакомых, все шлюхи. Неожиданно память подсунула образ девушки, которая жила на первом этаже. Внешне она была полной противоположностью Наталье, да похоже, что и характером от нее отличалась настолько, насколько вообще люди разными могут быть. Это была молоденькая еще совсем девушка, лицо совсем детское, чего о груди и бедрах не скажешь. Юджину всегда ее полнота и неуклюжесть забавной казались, это было как раз то, о чем он мог с уверенностью сказать: «Не в моем вкусе». При встречах Джейн, так, кажется, ее зовут, улыбалась, здоровалась и глаза опускала смущенно. Юджин не минуты не сомневался в том, что она девственница и до сегодняшнего дня ему и в голову не приходило соблазнить ее. Видно сегодня у него припадок безумия случился, если о ней вспомнил и не просто вспомнил, но и рассматривает как объект сексуального вожделения. Но припадок не проходил, Джейн продолжала волновать воображение. Мысленно начал раздевать соседку, и это оказалось сложнее, чем он думал. Не хватало фантазии, чтобы представить себе ее слегка полноватое, и явно мягкое на ощупь тело. Неожиданный звонок в дверь заставил вздрогнуть, затем пришлось напрячься дойти до двери и открыть ее. На пороге именно она, Джейн, и стояла, в руках у нее был его собственный любимый серый кот.

- Здравствуйте, это, кажется, Ваш котик? – ее улыбка была чиста и невинна.

- Конечно, мой, Вы даже не представляете себе, как я Вам благодарен, надеюсь, он ничего не натворил? - удивлен Юджин был даже больше, чем благодарен. Только когда увидел на серых усах следы крови, догадался, почему кот погулять решил – мисс невинность его просто приманила куском мяса. Даже смешно стало, оказывается силой мысли можно многого добиться. Но это в душе, про себя посмеялся, а в действительности на лице улыбку такую счастливую и благодарную изобразил, что никаких подозрений у гостьи не возникло. Да и врать особенно не пришлось, его слова не так уж и далеко от истины были.

- Джейн, заходите в гости, знаете, я сегодня целый вечер о Вас думаю, и вдруг Вы на пороге, словно мои мысли услышали.

- И что Вы обо мне думали?

- Что может думать мужчина о молодой и такой красивой девушке, Джейн?

- Я надеялась, Вы мне расскажете, о чем думает мужчина, а Вы у меня спрашиваете, Юджин, - в ее глазах пробежала хитринка и спряталась за ресницами.

Пока они разговаривали, дверь была заперта на замок, кот убежал по своим делам, накормлен он был видимо досыта, а Юджин со своей гостьей прошли в комнату.

- Джейн, хотите кофе?

- Хочу.

- Вам с корицей с гвоздикой или капучино?

- Я надеюсь на Ваш вкус и на все согласна, - сказала гостья, присаживаясь на краешек дивана.

Уже через несколько минут на столе стояли кофе, коньяк, конфеты и фрукты. Пока занимался сервировкой, Юджин успел похвалить себя за запасливость. Девушка от коньяка отказалась, но он ей в кофе его ливанул по-больше. Видимо спиртное ей только для запаха требовалось, потому что даже от такой дозы, у нее раскраснелись щеки и развязался язык. Юджин предложил гостье еще кофе, она согласилась и он снова не пожалел коньяка. После второй чашки девчонка была почти пьяная. Она освоилась в гостях, перестала стесняться и непринужденно болтала.   Рассказывала о себе, о том, чем увлекается, о том, что совсем не знает города, хоть и приехала в Бостон больше года назад. Увлекалась Джейн   орнитологией, она собиралась в будущем этой наукой заниматься серьезно.

- Забавно, но у меня все, что связано с птицами, вызывает панический ужас. Еще в школе заметил, стоит на контрольной по математике появиться задаче про птиц,   значит обязательно будет двойка. А еще раньше до школы, мне рубашку подарили, а на ней разные птицы красовались. Я эту рубашку надевал всегда со скандалом, стоило  во двор выйти, обязательно кто-нибудь побьет.

Джейн весело рассмеялась рассказу хозяина, хотела откинуть со лба волосы и нечаянно задела руку, в которой Юджин держал остатки кофе. Брызги напитка попали на блузку, хорошо еще кофе успел остыть и мало его в чашке было, вреда гостья себе не причинила. Пятно медленно расплывалось по блузке и она становилась совершенно прозрачной. Сквозь прилипшую к коже ткань Юджин рассматривал грудь своей гостьи, то что он тщетно пытался мысленно представить себе совсем недавно, предстало его взору наяву. Грудь у нее была большая, но в услугах лифчика не нуждалась, торчала вперед в форме правильной полусферы. В центре этой полусферы розовый кружок, а в центре кружка маленький шарик соска. У Юджина напряглось тело, даже кожа на скулах натянулась, то что творилась ниже пояса он контролировать перестал. Мужское естество высоко подняло голову, и именно эта голова  начала принимать решения.

Гостья проследила за взглядом хозяина, потупила глаза, румянец на щеках стал еще ярче. Опущенные стыдливо глаза девушки, уперлись в то место, где у Юджина молния на джинсах чуть расстегнулась, оттого что он на ее грудь слишком внимательно смотрел. Как все блондинки Джейн краснела моментально, сейчас ее лицо пылало, губы влажные чуть приоткрылись, дыхание участилось слегка. Ее возбуждение не укрылось от его взгляда. Он нежно обнял ее плечи, светлых мягких волос коснулся, прижался губами к ее виску, мочку уха языком потрогал, когда до губ добрался, девушка уже почти без сознания была, а когда кофе языком с груди слизнул, она даже дышать перестала. Положил ее к себе на колени, сверху над ней склонился, вытащил блузку из короткой юбочки, едва касаясь кожи, провел пальцами по животу, а затем посильнее надавил на живот, шелковую кожу стянул ладонью. Как приятно, что она толстенькая, животик мягкий, под рукой прогибается, косточки, что у худых женщин на границе живота и бедер выступают, у Джейн даже не прощупываются почти. В этой ее мягкости и шелковистости даже какое-то особое очарование. Пупок слега в складочки толстого брюшка провалился, а возле пупка на коже Юджин что-то вроде бусинки нащупал. Посмотрел туда, где рука девичий живот гладила, и увидел там небольшую темную родинку. Губы сами потянулись к этой родинке. Джейн дышала глубоко и часто, она явно не знала, куда ей деть свои руки, сначала сжатые кулачки прижимала к груди, а когда он пуговицу на юбке расстегнул и за замок молнии взялся, попыталась помешать. Двумя руками его руку взяла и вверх потянула, он не возражал, выше юбки погладил живот, а потом еще выше, под тоненькую кофточку пробрался. Грудь взял в ладонь, сжал слега, пальцами сосок погладил, ощутил, как этот сосок увеличивается и становится твердым.

- Юджин, пожалуйста, не надо, ой, подожди, не надо, - неожиданно для него да, пожалуй, и для себя она резко вырвалась из его рук. Он попытался взять ее за плечи и заставить откинуться на спинку дивана, но она сопротивлялась.

- Джейн, почему, разве я обидел тебя, пожалуйста, иди ко мне.

- Прости, Юджин, я не могу, можно я домой пойду, пожалуйста, выпусти меня.

- Джейн, не уходи, обещаю, я ничего тебе не сделаю, если ты сама не захочешь.

Она вернулась в его объятия, но больше не позволила ему ласкать свое тело. Стоило ему коснуться ее груди или живота, моментально вырывалась и забивалась в угол дивана. Позволяла целовать только губы и шею, и ключицы в вырезе кофточки. Ну, этот процесс ему вскоре стал мало интересен и на очередную просьбу гости дать ей уйти, согласно кивнул и проводил ее до входной двери. Вернулся, проклиная все на свете, на диван и уставился в телевизор, с тупой яростью обвиняя женщин по обе стороны экрана в продажности и склонности к разврату.

Хотел позвонить Эллис и решить проблему своего мужского естества, но одного воспоминание о ней было достаточно для того, чтобы эта проблема ушла на второй план.

Спал плохо, утром проснулся с головной болью, вспомнил крошку-недотрогу и выругался зло:

- Что б тебе дуре, пару ночей таких, как ты мне сегодня устроила.

На работе до обеда, как всегда в последние дни, бредил Натальей, то раздевал ее мысленно, то в паранджу закутывал и в замке запирал, чтобы никто ее кроме него не видел, не дотрагивался до нее никто, не дышал бы на нее даже. После обеда не выдержал, нашел предлог и уехал в главный офис фирмы, хотел пообщаться с дядей и выудить у него информацию о старшем менеджере. Дяди на месте не оказалось, пришлось довольствоваться трепом с его секретаршей. Пожилая женщина мало, что могла сообщить для него нового, но даже то, что Наталья в Бостоне уже два года, и что его дядя ее очень ценит, как специалиста, слушал с интересом и удовольствием. Даже, когда его собеседница просто произносила имя старшего менеджера, у него в сердце роза расцветала. Приятно было розой любоваться, только острый шип ревности колол постоянно, и боль от этого укола ни на минуту не оставляла.

До дома добрался на автопилоте. Дела домашние тоже без участия в них головного мозга делал. Вот только кот ненадолго мозг напрячься заставил, потому, как настойчиво требовал, чтобы его погладили. Звонок в дверь застал Юджина именно за этим занятием. Когда увидел звонившего,   от злобы и удивления чуть не выругался, крошка-недотрога с первого этажа в гости приперлась. Вот уж по кому совершенно не соскучился. Дверь хотел сразу перед ее носом закрыть, но она так жалобно на него посмотрела, что Юджин пожалел свою гостью и даже пригласил войти:

- Кофе, сок? – спросил он, когда она, как и вчера, уселась на краешек дивана.

- Спасибо, я ничего не хочу, - пробормотала соседка себе под нос, глаза в пол опустила, ну сама невинность и добродетель! Чуть не заорал с досады, чтобы вон шла, но в этот момент она все же посмотрела ему в глаза.

- Юджин, извини меня за вчерашнее, тебе, наверное, плохо было, после того, как я ушла.

- А, откуда ты знаешь, что мне должно быть плохо?

- Я все почти знаю из книг, и подруги рассказывали.

- Ну и что ты сегодня планируешь делать, хочешь, чтобы мне опять было плохо после твоего ухода?

- Не отпускай меня сегодня, пожалуйста, я хочу сегодня у тебя остаться. Можно?

- Не понял, ты хочешь остаться, или ты хочешь, чтобы я оставил тебя силой?

- Я хочу, чтобы сегодня ты решал за меня все, сама я, наверное, никогда не решусь.

- Ну, тогда раздевайся и давай мне свою одежду, и я не отдам тебе ее до тех пор, пока не сделаю с тобой все, что хочу.

К его величайшему удивлению она встала и начала раздеваться. Сначала пуговицы на блузке расстегнула, вытащила ее из юбки и, стесняясь, спустила с плеч, закрываясь руками. На ее лице было страдание и желание одновременно, вот такого ему еще видеть не приходилось, шлюха-недотрога, это шедевр в галерее женских образов. Ну, а свои чувства он даже описать бы не смог, да он хотел ее, но не так, как это было у него обычно, гораздо большее удовольствие у него вызывали ее униженность и стыд. Ему не погладить и приласкать ее хотелось, а врезать ей по толстой заднице, даже не ладонью а ремнем, так чтобы след остался, чтобы запомнила дрянь его надолго и вчерашней шутки своей ни с одним мужчиной не повторила. Ему было наплевать на то, что у нее кроме него обязательно будут мужчины, его это даже радовало и возбуждало. И представляя себе, след от ремня на коже ее ягодиц, он возбуждался и наслаждался своим возбуждением. Неожиданно гостья чуть было не передумала и запахнула полы кофточки у себя на груди, стянула в кулачок тонкую ткань и жалобно посмотрела ему в глаза. И тут он не выдержал и ударил ее по заднице ладонью, так сильно, что рука начала гореть. Ее реакция была как раз такой, на какую он рассчитывал, сам не зная почему:

- Не бей меня больше, я уже раздеваюсь, я сейчас, - забормотала она, поспешно стаскивая с себя кофту. Молнию на юбке она расстегнула молча и быстро, даже за судьбой юбки не проследила, когда она с бедер сползла. Лифчик и трусики дрожащими руками с себя стягивала. Голая совсем к нему подошла и начала пуговицы на рубашке расстегивать, а когда с этой задачей справилась принялась за молнию на брюках. Именно в этот момент Юджин потерял над собой контроль. Жадными, словно укусы поцелуями покрыл ее шею и плечи. Увлек в сторону кровати и опрокинул на спину, он бы может ее просто изнасиловал в тот момент, если бы она сопротивлялась. Но она была покорна и лежала под ним неподвижно, позволила ему просунуть между своих ног колено и без сопротивления раздвинула бедра. Острое возбуждение прошло, он вдруг стал нормальным мужчиной, которому неприятна безразличная к его ласкам женщина. Ему захотелось, разжечь в ней такой огонь, который заставит ее тело извиваться и искать прикосновений его рук и губ. Ведь еще несколько мгновений назад в ее глазах горел огонь желания, оживить его будет не сложно.

Юджин лег рядом с девушкой, уперся щекой в ладонь левой руки и посмотрел ей в глаза. Ничего там нет только страх, что ж придется сделать так, чтобы было в твоих глазах все, кроме этого дурацкого страха. Сначала подбородок ее поцеловал нежно, потом губы на вкус попробовал. Почувствовал дрожь в ее теле, понял, что на правильном пути. Когда он соски по очереди целовать начал его рука гладила мягкий и теплый животик, она выгибала спину, прижимаясь к его руке. Ему нравилось, чувствовать, как под рукой оживает ее тело и трепещет в ожидании, нравилось заставлять ее тело ждать. Вокруг пупка пальцем колечко нарисовал, и посреди живота от этого колечка вниз кончиками пальцев линию начертил. Эта линия сквозь светлые волосы на лобке ниже прошла, до того места, где тело женское на две половинки делится, маленький горячий бугорок там нащупал, а еще чуть ниже уже очень горячо и влажно немного. Это прикосновение заставило девушку застонать и задвигать бедрами, она уже сама об его руку терлась.

- Юджин, я боюсь, у меня еще не было этого, отпусти меня, ой, ну зачем ты так, ой, нет, не сегодня, - просила отпустить, а сама бедра раздвинула, ноги в коленях согнула. Коленки круглые, мягенькие на ощупь, внутренняя поверхность бедер нежная и гладкая словно шелк. Не утерпел, поцеловал то место, где у Натальи синее пятно видел, кожу поглубже в себя втянул, даже зубами прикусил немного. Девушка застонала то ли он боли, то ли он наслаждения. Посмотрел на след, что оставил на бедре, ничего кроме боли не ощутил. В его постели лежала совсем не та девушка, что жила в мечтах.

- Что имеем, то и поимеем, - подумал с грустью, ложась между ног Джейн, и накрывая ее своим телом.

- Почему не сегодня, Джейн? Я хочу сегодня, я хочу тебя, и ты меня тоже хочешь, - шептал он ей, обжигая кожу горячим дыханием, - скажи мне, что хочешь, я ведь знаю это так, и это хорошо, что ты готова.

- Юджин, не делай мне больно, поосторожнее.

- Конечно, и тебе совсем не будет больно, даже хорошо тебе будет, вот увидишь.

Юджин почувствовал, что она прижимается к его члену своим мягким животом.

Все за доли секунды случилось, девушка даже вскрикнуть не успела. Кончить побыстрее постарался, понимал ей еще больно, и ничего кроме боли она не испытывает. Юджин девушку поцеловал ласково возле виска, по груди погладил, шепнул в самое ушко:

- Ты чудо, как хороша, моя девочка. В душ ты первая или я?

- Ты.

Когда вернулся в комнату, ее  не было. Особо его ее отсутствие не расстроило, продолжать любовные игры с ней сегодня не стоит, а для чего она еще здесь нужна. Разговаривать им особо не о чем. Можно было кофе вместе выпить или чего покрепче, но и одному все это тоже можно сделать. Только не хотелось ничего, разделся и лег спать. Уснуть сразу не удалось, Наталья перед глазами стояла и уходить не собиралась. То он ее тигрицей, от страсти ревущей видел, то девочкой, смущенно простыней свою наготу прикрывающей. В его больном воображении она то умоляла его Юджина о близости, то стыдливо просила:

- Подожди, я не готова, не сегодня, не спеши любимый.

Решение свое он уже далеко за полночь принял, решил, что будет искать с ней встреч и добиваться ее любви. Понимал, никогда не простит ей того, что она другому бедра свои целовать позволяла, но никакая другая девушка, даже для удовлетворения мужских желаний ему не подходила. Не удовлетворенным с другими оставалось это желание, телу легче становилось, вернее даже не всему телу, а только той его части, что ниже пояса. Душа гореть продолжала и сердце скулило жалобно. Лучше уж глаза на ее прошлую жизнь закрыть, «до меня ты могла быть хоть проституткой» - не такой уж плохой принцип в отношениях с женщинами. Если нет выбора можно и с такой теорией жить.

Первый раз набрал номер телефона Натальи в пятницу вечером, трубку на другом конце провода не сняли, долго слушал редкие гудки. Смеялся своей наивности сквозь слезы:

- С чего ты, дурак, взял, что она будет сидеть дома и ждать твоего звонка, она сейчас с ним, лежит поперек кровати, подставляя для поцелуев колени и бедра.

Разум подсказывал, что она могла поехать на выходные куда угодно и вернется только в воскресенье вечером, но ревность рисовала немыслимые картины ее любовных утех и заставляла снова и снова набирать номер  телефона и вслушиваться в пустоту.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В понедельник через час после начала рабочего дня Юджин направился в кабинет старшего менеджера, уже хотел войти, когда услышал, что она разговаривает по телефону:

- Нет, Лари, ни сегодня, ни завтра я к тебе не приеду, у меня дела, и ко всему прочему, я умудрилась обгореть на солнце, - помолчала недолго, видимо слушала невидимого собеседника, а затем заговорила снова, - Лари ты меня вчера целый день в раздетом виде созерцал, до следующих выходных у тебя нет никаких шансов.

Юджин замер на месте, ноги отказались подчиняться, руки дрожали и сил открыть дверь и войти не было. Наверно это и хорошо, что он в тот момент не вошел, иначе ее ждала бы участь Дездемоны. На ватных, отказывающихся слушаться ногах, вернулся к себе, дверь изнутри запер на ключ, закрыл лицо руками и заплакал. Очнулся примерно через час, слез больше не было, была обида и злоба. На весь мир злоба, а в центре этого мира и этой злобы она Наталья Серегина, старший менеджер фирмы.

- До воскресенья, говоришь твой любовник ничего не получит, это хорошо, мне хватит времени и сил сделать так, чтобы он никогда больше ничего не получил, ну а если и получит когда-нибудь и что-нибудь, то только после того, как ты мне станешь не нужна.

Два часа прошло всего с начала рабочего дня, что ж еще есть время начать действовать прямо сегодня. Еще раз проделал путь по коридору до кабинета старшего менеджера и вошел в этот кабинет, широко улыбаясь:

- Наташа, сегодня нужно заключить контракт с издательствами, предлагаю поехать вместе.

- Слово шефа – закон, - попыталась отшутиться Наталья, а сердечко забилось так, словно от этой поездки зависела ее судьба, даже румянец от волнения на щеках выступил. Вот, попробуй, скрой тут свои эмоции, если лицо загорается при малейшем волнении. Хорошо хоть кожа смуглая, не так заметно.

Но шеф ее волнение заметил, и его сердечко тоже стукнуло несколько раз, громче обычного.

Из ворот гаража, принадлежащего фирме, выехали минут через пятнадцать. Этого времени и ему и ей хватило для того, что бы приготовиться к поездке и спуститься в гараж. Наталья и Юджин на заднем сидении устроились, отгороженном от водителя полупрозрачным стеклом. Она для того, чтобы глупостей не наделать, между ним и собой положила папку с бумагами, а он словно повод искал к ней прикоснуться, взял в руки злосчастную папку и начал бумаги просматривать, сказал, глядя в один из документов:

- Наташа, а ты уверена, что эти услуги должны столько стоить.

- Дайте, я посмотрю, что там, -  Наталья, инстинктивно подвинулась к нему и взглянула на листок. При этом ее шея оказалась возле его губ, кожу согрело его дыхание, волосинки короткие шелохнулись, дрожь прошла по всему телу, сразу дурацкий сон свой вспомнила. Щеки и скулы вспыхнули моментально, даже на шее и груди к коже кровь прилила. Хорошо, что у блузки ворот глухой, и он ее позора не видит. В сторону шарахнулась с такой силой, будто острую боль испытала. С трудом заставила себя дышать ровно. Даже считала про себя до десяти и обратно.

Юджин папку с бумагами взял потому, что сидеть с Натальей рядом и молча смотреть на ее колени, сил не было. Мозги свои решил делом занять, и глаза. Может, тогда удастся отвлечься, и брюки спереди топыриться перестанут. Надо было пиджак надеть, тогда бы и видно ничего не было, а он в свитер короткий вырядился. Можно сколько угодно принимать решений, но стоит оказаться с ней наедине, вот так близко, и все принятые решения забываются. Ничего нет в мире, когда она рядом, только ее глаза и губы, только запах ее кожи и волос. Когда ее шея оказалась возле его губ, он чуть сознание не потерял. Кожа такая нежная, волосы  на затылке в узел собраны, и только совсем короткие завитки по шее. Воздуха сразу не хватать стало, голова закружилась, губы сами потянулись к полоске кожи между волосами и блузкой, поближе к ее маленькому ушку.

Все кончилось также неожиданно, как и возникло. Юджин еще не пришел в себя,   билось сердце бешено, губы  от предчувствия поцелуя горели, плохо понимал, что произошло, но знал, момент волшебства кончился. Наталья сидела далеко от него, забившись в угол сиденья. С трудом оторвал взгляд от ее пылающего лица, и посмотрел в окно. До здания, где располагались офисы сразу нескольких толстых журналов, доехали молча. Хорошо, что дорога была не дальней. Все ясно, она любит другого, и у него Юджина нет никаких шансов. Сомнений в том, что ее тело мгновение назад трепетало, не было и быть не могло. В себя она не сразу пришла, ей это стоило не малого усилия воли, зачем так напрягаться без причины, а причина здесь ясна, как белый день. Есть  человек, который оставляет следы поцелуев на ее коже, и эти следы словно печать заветная хранят от посторонних губ и рук ее душу и тело.

Переговоры прошли удачно, но отняли уйму сил и времени. Домой возвращались усталые, с сознанием честно выполненного долга. Водитель сначала довез до дома Юджина, а потом Наталью.

-Вот здесь я и живу, мои три окна сразу от угла на втором этаже, смотри кот серый сидит, меня ждет?

-Действительно ждет, красивый кот.

-До свидания Наташа, до завтра, - сказал он ей на прощание, - я сегодня у тебя многому научился.

- Я тоже, почерпнула массу полезной информации, - она старалась говорить спокойно, но скулы снова начинали гореть, и потому девушка поспешила проститься.

Оказавшись дома, быстро разделась и направилась в душ. Воду чуть похолоднее, чем всегда, сделала. Стояла до тех пор, пока не замерзла окончательно. После этого под одеяло греться полезла, даже ужинать не стала, знала, ни кусочка проглотить не сможет.

Ревела, как в русских деревнях бабы на похоронах плачут, в голос. Последний раз она так по Михаилу плакала, тогда она надежду на свое счастье хоронила. Почему сегодня такая истерика была, Наташа даже себе объяснить не смогла бы. Да ее тело стосковалось по мужским губам и рукам. Три года одиночества в ее возрасте, с точки зрения физиологии, противоестественны. Утренние сны в ней что-то такое пробудили, что, казалось, ушло из ее жизни навсегда и никогда не вернется. Давным-давно в те времена, когда единственный мужчина, которому было позволено все, любил ее и хотел ее, и она сама сгорала с ним на одном костере, Наталья была счастлива и уверена в том, что это ее счастье будет длиться вечно. Теперь у нее не было никакой надежды на ответную любовь, второй раз в ее жизни это счастье было невозможно. Слишком далеко они друг от друга на социальной лестнице стоят. Тело требовало любви, но удовлетворить его требования не было никакой возможности. И плакала Наталья оттого, что хотела она только его губы и руки на своем теле чувствовать, ни о ком другом даже думать не могла. Решила для себя, что даже если не сможет стать его женой, то, запросто, может стать подружкой, девушкой для нечастых любовных свиданий. И если еще раз такая ситуация, как сегодня в машине случится, нужно не в сторону от него, как от змея Горыныча шарахаться, а наоборот дать ему повод для поцелуя. А можно вообще стать полностью раскрепощенной американской женщиной, пригласить его поужинать, а после ужина сказать открытым текстом

- Знаешь, Юджин, мы могли бы неплохо провести ночь.

Странно, но последние мысли Наталью несколько успокоили, реветь она перестала и решила выпить молока с булочкой, такой ужин ей напомнил дом. Давно это было, сидели они с матерью на крылечке своего дачного домика, и пили молоко из одной посудины. Посудина эта была темно коричневой, пузатой внизу и узкой в верхней своей части, край был немного шершавый и теплый от парного молока. Называние у посудины было на нее похожим, такое же кругло-пузатое и шершавое,– крынка. Можно было молоко в чашки налить, но они не наливали, из крынки пить было вкуснее и интереснее. И вкус черного хлеба Наташа вспоминала, особенно того хлеба, что у них на даче продавался в местном магазине. Буханку хлеба можно было даже горячей купить, если прийти к тому времени, когда из пекарни приезжает машина, и, не дожидаясь разгрузки, выпросить ее у водителя. Здесь в Бостоне черного хлеба не было, да и молоко в пластиковой посуде было невкусным, даже не невкусным, а безвкусным. Одно название, что молоко, но по-русски это название мягкое и круглое, а по-английски жесткое и колючее.

После ужина вернулась в постель, постаралась Мишино лицо вспомнить, о другом лице лучше было не думать. Но, сил бороться с собой надолго не хватило. Память услужливо подсовывала события последнего дня. Сначала лицо Юджина перед собой увидела, потом дыхание его кожей почувствовала. Ну, зачем снова так близко его глаза и губы, ведь не спит она еще. Или спит уже, тогда срочно нужно проснуться. Зачем просыпаться, так хорошо во сне. Ведь он же не может знать, что она во сне видит, и никто никогда не узнает. И стыдиться ей некого, раз никто знать не будет.

Вот он двумя ладонями ее лицо сжимает, губы своими губами трогает. Как хочется к нему всем телом прижаться, живот его своим животом почувствовать.

- Я люблю тебя, Юджин, я очень тебя люблю, ой…

Наталья проснулась от собственного крика, собралась с мыслями, посмотрела на часы – скоро полночь, а такое чувство, что уже вставать пора. Включила свет, взяла книгу с полки и начала читать. Сюжет особо интересным не был, но мысли постепенно потекли ровно, по направлению течения этого сюжета. Дрожь в теле прошла, вскоре глаза снова стали закрываться помимо ее воли. Выключила свет, постаралась уснуть, думая о героях романа. Но снова всплывало в памяти лицо с серо зелеными глазами. Снова губы его терзали ее тело, снова она отдавалась ему толи во сне, толи в полусне. От собственного крика просыпалась несколько раз. Но стоило глаза закрыть, как этот сладкий кошмар начинался сначала. Только под утро уснула, наконец, по настоящему, словно провалилась в вязкую темноту. Даже звон будильника услышала не сразу.

Когда во вторник входила в свой рабочий кабинет приняла твердое решение, если он не проявит никакой инициативы, нужно действовать самой. Как действовать она плохо себе представляла, только знала, что вчера совершила ошибку. Все могло получиться совсем иначе. Можно было его подразнить немного, своим бедром о его бедро потереться. Вечером можно было на чай пригласить. Да, она от одного его дыхания в затылок, чуть голову не потеряла, но он ведь тоже хотел ее. Одного беглого взгляда на верхнюю часть его брюк спереди было достаточно, чтобы понять, он не остался равнодушен. Наташа старалась мыслить логически, строила достаточно жизнеспособные, как ей казалось теории.

- Ну, если, он свитер надел, значит, не хотел от меня скрывать своего возбуждения. Может он, таким образом, хочет сказать, что я желанна, но не даю повода для ухаживаний, а без этого повода он не может начать действовать сам, - думала она, когда оказалась за своим рабочим столом, - ведь он не мог не знать, что мы с ним на заднем сиденье машины вдвоем окажемся. Нет, здесь что-то не так, а если бы у него это случилось при всех, ну не при всех даже, а в присутствии ну так хотя бы человек пяти. Впрочем, он один из совладельцев фирмы, а не просто начальник рекламного отдела. Ему может быть глубоко наплевать на то, что подумают сотрудники. В таком случае ему и на меня, наплевать. Ведь моя репутация в таком случае будет подмочена здорово. Даже, если для меня и останется возможность карьерного роста, то уважение подчиненных завоевать будет сложно. Все будут думать, что в основе моей карьеры лежит роман с одним из хозяев фирмы. Может быть, некоторые так и думать не будут, просто трепаться об этом начнут по злобе и зависти.

Весь день прошел в дурацких размышлениях и ожидании, того момента, когда, наконец, откроется дверь ее кабинета и войдет ОН. Но ОН так и не вошел до конца дня. Безрадостный день плавно перешел в безрадостный вечер, а затем так же плавно в безрадостную ночь.

Странно, но в эту ночь Юджин Наталье не приснился, она уже к этим снам привыкать начала, вроде как две жизни у нее получалось - одна днем обычная, в бешеном трудовом ритме, а другая ночью, когда время исчезало, когда сама она почти исчезала, и оставались только ее чувства и желания. Волшебной была эта жизнь во сне, сказочной, там они были равны, там он любил и желал ее.

Утро третьего дня недели было серым и будничным, даже погода поменялась. Вчера еще солнышко ярко светило, почти лето в открытую дверь балкона с улицы заглядывало, а сегодня дождик моросил. Стекло в мелких каплях и на сердце у нее такие же капли, только соленые. Глаза сухие и грустные, совсем безжизненные. Действительно утро вечера мудренее, оставь Наталья надежды, забудь, не морочь себе голову несбыточной мечтой. Если бы он чего-нибудь от нее хотел, сам бы в гости вчера напросился или же ее пригласил  к себе, сам бы повод нашел, для того чтобы наедине остаться и все ей сказать. По одной простой причине он этого повода не искал – сказать ему ей было нечего. Показал серого кота в окне и простился, как с совсем чужой женщиной. Все правильно он знал только старшего менеджера мисс Серегину, мисс Наталью, русская девушка Наташа одинокая и потерянная в чужом городе была ему совсем не знакома, о ней он не знал ничего, да и знать не хотел.

Типично американский завтрак из жареного хлеба и всякой ерунды к этому хлебу показался несъедобным и в горло не полез. А уж, об их поганой яичнице с еще более поганым беконом даже подумать было противно, этого она и раньше есть не могла. Чашку кофе удалось проглотить, не ощущая вкуса, глядя на мокрое от дождя стекло. Какой там к черту вкус у этого кофе, да и кофе ли это вообще, суррогат скорее всего, да и вся жизнь ее здесь в Бостоне тоже суррогат. Не настоящая здесь она какая-то стала, неживая. Вот и любовь ее тоже не настоящая – просыпаешься и исчезает, а сегодня и вовсе не приснилась.

В свой рабочий кабинет входила все с тем же настроением, с которым кофе пила. Все бред, все ерунда, ты все Наташка сама придумала, сама себе сказку сочинила и этой сказке поверила. Шефа своего видеть не хотела, зачем душу травить, избегала его целый день. Хорошо, что по работе он ей сегодня совершенно не нужен был. Только, когда дверь кабинета открывалась, голову поднимала с надеждой и страхом – вдруг он? Юджин вчера за весь день не зашел к ней ни разу, что Бог не делает все к лучшему. Она даже не знала, что его в главный офис вызвали, и что именно вчера ее судьба решилась, там, в главном офисе. Семейная фирма Лакстридов расширяла свой российский филиал, в Москве организовывался отдел рекламы, и начальником этого отдела должна была стать она – Наталья Серегина. Через два часа после начала рабочего дня

позвонил Джонатан Лакстид, дядя и старший компаньон ее шефа и пригласил приехать в его офис. Он ей и предложил вернуться в Москву.

- Наташа, ты можешь отказаться, мы все уважаем и ценим тебя, отказ никак не повлияет на твою дальнейшую карьеру. Только  никто лучше тебя не справится с работой, которую придется делать, и руководство компании и я лично очень просим тебя возглавить рекламный отдел нашей фирмы в Москве.

Разумеется, мисс Серегина согласилась. Вот так совершенно неожиданно делала жизнь очередной крутой поворот. Уже через полторы недели сбудутся все ее мечты, кроме одной. Она будет жить в Москве, ее зарплата будет больше, чем она сможет потратить на свои нужды, у нее будет любимая работа, где она добилась почти всего, что было возможно для простой русской девушки. Вот только сердце ее было разбито вдребезги, на мелкие кусочки. И все эти кусочки до последнего принадлежали Юджину, в каждом из этих кусочков жили его серо-зеленые глаза и ласковая улыбка его губ. Именно такой была эта улыбка, какой она увидела ее в первый день их знакомства, когда она стояла на стремянке и подол юбчонки вниз тянула.

Новому назначению Наталья обрадовалась, конечно, домой приехала в хорошем настроении. Это она сама себя убеждала, что настроение у нее хорошее. На самом деле плакать хотелось. Два дня уже Юджина не видела, сердечко маялось от тоски, билось еле-еле. Двигалась Наталья словно во сне, дела домашние, с которыми обычно за полчаса справлялась, целый вечер заняли. Брала в руку тряпку, чтобы пыль стереть и замирала с этой тряпкой надолго, доставала из полки стиральный порошок, чтобы в машину засыпать и забывала, зачем она эту коробку в руках держит. Спать рано легла, хотела свой волшебный сон увидеть, но уснуть не получалось. Осколки сердца в груди такими острыми были, что каждый из них душу царапал больно.

Четверг и пятница, как во сне прошли. На работе дела сдавала новому старшему менеджеру, им веселый молодой парень оказался. Понимал приемник все с первого слова, да и работу он знал, особо ничего нового Наташа ему не сообщала. До этого он в том же отделе работал, был просто менеджером. Ну и дома вечерами как курица замороженная, еле передвигая ноги, плохо контролируя руки. Мысли в голове не двигались и не контролировались вообще, застыли, словно вода в болоте.

Следующая неделя была для решения бытовых проблем, упаковывала вещи, оплачивала счета. Свой счет в банке закрыла, возвращаться не планировала никогда. Домой пора, засиделась среди чужих людей. Дома близких людей тоже не было, никто по ней не соскучился в Москве. Только мать и бабушка на Хованском кладбище ждали, пришла пора на их могилы цветы положить.

За три дня до отъезда решила походить по магазинам. Кое-что себе из одежки купила, сувениров немного дешевеньких, дорогие дарить было некому. И сама не зная зачем, да нет, все она знала, но даже себе в этом знании признаваться не хотела, купила двое мужских часов, дорогой фирмы. Когда эти часы покупала, услышала неожиданно для себя знакомый голос:

- Мисс Наташа, как я рад! – ее приветствовал Лари Свенсон.

- Лари, неужели ты, - Наташа словно проснулась,   от заморозки отходить начала. Как она могла о нем забыть, ведь могла уехать не попрощавшись. Да их ни что не связывало, не обязывало ни к чему короткое однодневное знакомство, но все было не совсем так. У нее так давно не было друга, человека, который готов помочь и пожалеть просто так по доброте душевной, не потому, что он вообще всех жалеет, а потому, что она Наташа Серегина тронула в его душе какие-то ему самому ранее не ведомые струны. Подошла к молодому человеку, обняла его за шею и разрыдалась на его плече. Немногочисленные покупатели и продавщицы удивленно смотрели на них, еще минуту назад эта девушка была спокойна и уравновешенна.

Лари помог  расплатиться за покупки, усадил в машину на пассажирское сиденье, а сам сел за руль. Он всю дорогу болтал, нес всякую ерунду:

- Наташа, а знаешь, я целыми днями твой портрет рисую. Я так рад, что тебя увидел, мы сейчас поедем ко мне и я тебе покажу, что  получается. Я уже два раза к Мери ездил, за город. У меня почему-то фон не получался очень долго. Ну, теперь я цвета подобрал, но боюсь, что до конца отведенного мне срока, не успею управиться. Картина получается замечательная, вот увидишь сейчас. Сама понимаешь, еще до конца работы далеко очень, но я уже твои глаза нарисовал. Вот здесь цвета подбирались так просто, что я даже сам удивился.

Поднялись на четвертый этаж в квартиру Лари, посмотрели картину, где и смотреть пока было нечего, глаза Наташины и пара яблонь контуром набросаны. Потом он ее на диван усадил, плеснул в бокал из красивой бутылки, заставил выпить. За плечи одной рукой обнял и волос губами коснулся, отпустил почти сразу, она даже возмутиться не успела. Улыбался по-доброму и смотрел на гостью свою внимательно.

-Рассказать можешь, или мне вопросы задавать.

-Я уезжаю в Москву, моя карьера сложилась блестяще

-Он так ничего и не понял?

-Лари, он меня в упор не видит, у него своя жизнь у меня своя, мы принадлежим к разным социальным слоям! Я не пара ему.

-Ты говоришь ерунду. Уверен, ты ведешь себя с ним так, что он просто боится тебя.

-Лари, а почему ты меня не испугался, и вообще меня никто никогда не боялся.

-Прости, но мне кажется, что с ним ты особо сурова, и всем своим видом показываешь, что недоступна, как скала.

-Поздно, Лари, все поздно, поезд ушел, я его больше никогда не увижу, через три дня я буду в Москве, Лари я никого и никогда так не любила.

-Тогда возьми большой пакет, положи туда свои принципы, скромность и стеснительность, отнеси этот пакет на помойку и ступай к нему в гости. В конце концов, ты можешь ничего ему не говорить, повод для визита у тебя простой, пришла проститься. Ну, посмотри на него, вот так как на меня сейчас смотришь и он все поймет, если не полный дурак. Ведь он не дурак, Наташа? У него отклонений явных в психике нет?

-У него нет, у меня есть, я не могу к нему пойти, я боюсь.

- Чего ты боишься, давай объясняй себе и мне. Может он тебя изнасилует?

- Да пусть насилует, я хочу, чтобы он меня изнасиловал!!

- Ну, вот и хорошо, теперь мы с тобой знаем, чего ты хочешь.

Рассмеялись оба, от этого смеха ей стало легче, уверенность небольшая появилась и надежда. Может быть Лари прав, ведь он мужчина, и он даже немного старше Юджина, может он действительно знает, что говорит, и все ее страхи и мученья яйца выеденного не стоят? Вот тогда она и приняла твердое и непоколебимое решение, перед отъездом зайти к шефу проститься.

В тот вечер, когда Наталья оказалась в гостях у Лари, Юджин лежал на диване и молча смотрел в потолок. Работал телевизор, сами себе рассказывали новости и показывали захватывающие сюжеты работники одной из телекомпаний. Юджин видел свой собственный фильм, в котором был режиссером сценаристом и главным героем одновременно. И героиня его романа в этом фильме была рядом с ним. Она улыбалась только ему, разговаривала только с ним, только он имел право касаться ее кожи, только он мог обращаться к ней по имени. Лари, Лари, кто такой этот Лари, кому позволено все это, у кого есть ключи от ее сердечка. Вот бы выкрасть у него эти ключи, добраться до ее сердца и поселиться в нем навечно.

В дверь звонили настойчиво, но выбираться из своего бреда не хотелось, и он не вставал с дивана и не шел открывать. Юджин не ждал гостей, сегодня он никого не хотел видеть. И еще три дня он не хочет видеть никого, а через три дня она улетит в свою далекую Москву и он начнет забывать о ней навсегда. Вот только эти три дня прожить как-нибудь, а там будет легче, в конце концов не полетит же этот чертов Лари за ней следом. Пообещает, что будет навещать, ну может и навестит по случаю, а на другой день после ее отъезда притащит в свою постель замечательную крошку, типа Джейн.

В дверь продолжали звонить, звонки становились все длиннее и настойчивее, пришлось вернуться в реальный мир, спуститься с дивана и подойти к входной двери. Сегодня Джейн возникла на пороге из ничего, ибо он о ней даже и не думал, во всяком случае, в своем бреду он ее лица ни разу не увидел. Его не обрадовал, не удивил и не расстроил ее приход, пришла так пришла, проходи порезвимся. Все-таки у полненьких девчонок красивые плечи, ключиц почти не видно, вся она гладенькая такая, кругленькая. В ее возрасте даже полнота не может изуродовать, нет, конечно, если очень уж толстая это противно, а вот так, когда слегка, немного больше чем чуть-чуть. В этом даже что-то есть. Одета, именно так, как Наталья в жизни бы не оделась – розовое короткое платье с глубоким клиновидным вырезом и совершенно открытыми плечами. Трахаться сучка пришла, значит, понравилось, проходи, доставлю удовольствие. Это про себя все мысленно, а вслух:

- Джейн, здравствуй, извини я не слышал звонка, проходи рад тебя видеть, чай, кофе, сок, может напьемся? – он направился в комнату, не минуты не сомневаясь в том, что гостья последует за ним.

- Я не пью спиртного, Юджин, - прошелестело еле слышно за спиной, - вот кофе если только.

Юджину показалось, что она хочет повторить спектакль, который устроила в свой предпоследний приход, и ему придется уговаривать эту шлюху отдаться. Все что угодно, если сама его оттрахает, это пожалуйста, а инициативы она от него сегодня не дождется, настроение не то. Вот, если бы Наталья пришла, он бы такую инициативу проявил, а с этой дурой никакого желания. Так вместо виски. Между тем нытье за спиной продолжалось:

- Юджин, может быть, я зря к тебе пришла, ведь ты меня не приглашал, ты, наверное, совсем меня не уважаешь и я тебе совсем не интересна?

- Джейн, дорогая, ты мне очень даже интересна, у тебя такое красивое платье, подойди ко мне, - Юджин уже стоял возле кровати, застеленной розовыми простынями. Ну, розовая свиночка, в розовом платьице, на розовых простынях – зрелище потрясающее, докатился, пора голову лечить. Между тем, розовая свиночка медлила выполнять его просьбу, похоже, сбывались его самые худшие предположения.

- Джейн, если ты решила, создавать мне проблемы, то лучше иди домой, а если у тебя другие планы, то я ничего не имею против. Ты подойдешь ко мне?

- Юджин, не сердись, я сама не знаю, зачем пришла, дома одной так тоскливо. Мне показалось, что в прошлый раз ты был рад моему приходу.

- Да я был рад твоему приходу в прошлый раз и в позапрошлый и сегодня я тоже рад, ты подойдешь ко мне или мы будем радоваться по разным углам?

Гостья все-таки решила выполнить просьбу хозяина и сделала несколько шагов в его сторону. Остановилась на расстоянии вытянутой руки и посмотрела ему в глаза жалобно и преданно. Ее взгляд и поза заставили Юджина задуматься о том, что делать дальше. Мужское естество к действию уже было готово, но голова на плечах соображала пока еще достаточно трезво. Очень хотелось просто швырнуть ее на дурацкие розовые простыни, задрать подол платьишка до шеи и, недолго полюбовавшись замечательным зрелищем, сдвинуть в сторону тонкую полосочку трусиков и пронзить ее плоть своим мужским естеством с такой силой, что бы она завизжала сначала, а потом захрюкала счастливо. Но предыдущий опыт подсказывал с ней так нельзя, завизжать то она, может быть, и завизжит в первый миг, а вот захрюкать ее так не заставишь. Вдавливать в постель бесчувственную деревянную куклу не было никакого желания, пришлось сделать ей навстречу несколько шагов и обнять за плечи:

- Джейн, девочка моя, ну что случилось? Тебе было плохо со мной в прошлый раз? Тебе было больно немного, я знаю, но сегодня больно не будет, я обещаю. Ты ведь поцелуешь меня, правда? Ну, где твой ротик, давай я тебя поцелую, - мягко потрогал ее губы своими, руки его уже ее спину гладили, лифчика на ней, как и в прошлый раз не было, зато на спине на платье молнию обнаружил, от шеи и до подола платья молния. Одно движение и платье распадается на две половинки, теперь его руки касаются ее голой спины. У-у, до чего же мягкое у нее тело, вот так хорошо дорогуша, дышишь ты уже глубоко и часто и на ногах уже с трудом держишься, если отпустить можешь и на полу оказаться, а что если, в самом деле, тебя на пол уложить? Ненадолго отстранился от нее, для того чтобы платье снять. Его взору предстала чудесная картина, красивое молодое здоровое тело. Нежная бело-розовая кожа туго натянута, словно даже тесновата ей немного, ни одной косточки нигде не выпирает, как кукла резиновая упругая вся, там где заканчиваются длинные ноги и начинается живот, маленький кусочек ткани врезается в нежную плоть. Юджин сел перед девушкой на пол, просунул руку между плотно сдвинутых коленок и начал медленно продвигаться вверх.

- Джейн, ну раздвинь ножки, ну давай, вот так, ну еще немного, - его рука была уже там, где ноги кончились. Отодвинул лоскуток ткани с лобка, чудненько, готова крошка, штучка твоя уже наизнанку выворачивается, - иди ко мне Джейн, - он надавил  на сухожилия под коленками и она упала ему на руки.

- Юджин, пожалуйста, подожди, ой, ну подожди, что ты со мной делаешь, я боюсь, нет я не боюсь, я хочу, ой, Юджин, пожалуйста, еще вот так, нет, не нужно, подожди, я умру сейчас, ой, Юджин...

Она то шептала, то срывалась на крик, иногда взвизгивала, иногда давилась стоном, пока он укладывал ее на пол, целовал грудь и живот, гладил руками тело и прикасался к самым чувствительным местам. Замолчала, когда он ее к полу припечатывать раз за разом начал. А в самом конце все-таки хрюкнула довольно и затихла совсем.

- На полу, при наличии толстой задницы, заниматься любовью удобно, - эта была его первая мысль, после того, как головокружение кончилось.

Юджин посмотрел на свою половую партнершу, убедился в том, что она жива и довольна жизнью, встал с нее и направился в душ. Когда вернулся, дама пениса совершенно голая стояла возле окна, на котором висела совершенно прозрачная занавеска.

- Хорошо, что поздний час и любоваться ее красотой некому, если бы кто-нибудь увидел эту картину в раме окна с улицы, надолго бы потерял покой и сон, - подумал Юджин почти весело. А еще он подумал о том, что трахаться эта малолетка научилась быстро и здорово, способная оказалась ученица, видимо, природа ее этим талантом наградила щедро. Пока Джейн ходила в душ, набрал номер телефона Натальи, трубки она не сняла, не было ее дома.

- Ну, а с этой девицей тоже все ясно, последние дни в Бостоне проводит в объятиях  Лари. Интересно, а где он этот Лари предпочитает ее заставлять извиваться под собой, на кровати, на полу или на диване, а может она на него сверху садится, - почти вслух подумал Юджин и лег на кровать, что-то свинка задерживается, мужское естество по ней уже соскучилось.

Ему и в голову не могло прийти, что несколько минут назад, возле его дома в машине сидела Наталья, которой он безуспешно пытался дозвониться. Она провела достаточно много времени у него под окнами, не решаясь зайти, а когда количество смелости стало достаточным для того, что бы выйти из машины и набрать на домофоне номер заветной квартиры, в его окне показалась совершенно голая женская фигура с распущенными длинными светлыми волосами. В этот момент Наталья хотела только одного, чтобы перестало биться в груди ее собственное сердце, зачем ему биться, если душа умерла, а тело потеряло всякую чувствительность. Ни рук, ни ног своих не чувствовала больше она, грудь до этого упирающаяся сосками в чашечки лифчика, перестала существовать как-то сразу. Минут пять Наташа свою соперницу разглядывала, Джейн ее явно видела, но не уходила от окна, наоборот, подняла руки и сцепила их за головой, отчего полушария грудей поднялись вверх и соски ее в небо посмотрели звездное, которое в этот момент всей своей тяжестью на Наталью упало и раздавило ее всмятку. От дома Юджина Наталья уехала сразу после того, как Джейн от окна отошла, бесчувственными руками держала руль, бесчувственными ногами давила на педали, особенно педали газа досталось. Хорошо, что время было позднее, и улицы были свободными от машин, иначе не только душа, но и тело мисс Серегиной превратилось бы в кровавое месиво.

Так не чувствуя ни своего тела, ни своей души Наталья и покинула Америку, то есть ее соединенные штаты. На вопросы отвечала, если спрашивали, сама какие-то вопросы задавала и даже слушала ответы, когда оформляла документы, необходимые для возвращения на родную землю, но ничего не чувствовала, ни горя, ни радости, как в любимой детской телесказке: «Что воля, что неволя все равно»

В самолете в течение всего пути спала, проснулась, когда лайнер на посадку пошел, оттого, что уши заложило. Это было первое ощущение после того, как от болевого шока начала в себя приходить, посмотрела на свои пальцы, попробовала пошевелить ими, получилось. Когда сердце оттаивать начало, начала появляться боль. Тупая и ноющая  боль, острой и нестерпимой, как в первый момент она уже не была. К этой боли постепенно примешивались другие чувства, но это было уже потом, когда ждала багаж в порту, когда садилась в такси и ехала домой.

Дорогой разговаривала с таксистом. Счастье это - говорить на родном языке, каждое слово дорого, за каждым целый мир прошлой жизни, той жизни, где остались мама, детство, школа и институт, первая любовь, первый поцелуй, дни счастливые и дни страшные, когда теряла самых дорогих людей. До дома доехала быстро, даже не успела досыта с таксистом наговориться, речь его, слегка непечатными выражениями раскрашенная, грела душу, а отогретая душа постепенно начала возвращаться к жизни. В свой подъезд входила почти живая, раненая, конечно, но  сомнений в том, что ее жизни ничто не угрожает, не было.

Поднялась на свой четвертый этаж, подошла к своей двери, достала ключи из сумки и остолбенела от удивления и возмущения – на двери был другой замок. Сначала подумала, что ошиблась этажом, посмотрела на номер квартиры, нет, не ошиблась, квартира ее 147. Села на чемодан, задумалась, но мысленная работа результата не дала никакого. Не известно сколько бы она еще сидела перед собственной дверью, если бы на лестницу не вышла соседка. Это была Ирка, почти подруга, столько лет вместе прожили, а не особо близки были из-за разницы в возрасте, Ирка лет на пять старше. Теперь эта разница значения не имела, а когда Наталья в первый класс ходила, расстояние между соседками было внушительное.

- Наталья? Ты откуда взялась, ты, что тут сидишь? У тебя что случилось? Да скажи  хоть, что-нибудь!

- Я домой приехала из Америки, а кто-то замок мой поменял и я теперь не знаю, что делать.

-А, ты разве квартиру не продала, здесь уже два года новые жильцы, они после твоего отъезда через месяц появились. Ты позвони, у них всегда кто-нибудь дома есть, - Ирка не дожидаясь пока Наталья решит вступить в контакт с новыми жильцами, сама нажала кнопку звонка.

Дверь открыли быстро, на пороге стояла молодая красивая девушка с грудным ребенком на руках. На вопрос Натальи, почему они здесь живут, ответила удивленно:

- Как, почему, мы эту квартиру купили, у нас есть все документы, мы прописаны здесь, все как положено.

- Но это мой дом, это моя квартира, я ничего никому не продавала, здесь мои вещи оставались, здесь мамины вещи и фотографии ее по стенам висели, где мои вещи?! – Последние слова Наталья уже кричала, задыхаясь от слез. Испугался ее крика и заплакал ребенок, из квартиры вышла еже одна женщина, лет пятидесяти на вид. И  может быть, все по-другому бы сложилось, если бы эта немолодая женщина не заплакала вместе с Натальей.

- Дочка, мы перед тобой ни в чем не виноваты, нам предложили квартиру мы купили, не выгоняй нас, куда мы пойдем у нас ребенок маленький. А вещи твои все целы, мама твоя, как висела на стенке, так и сейчас висит, мы ничего не трогали и не портили. Зайди, посмотри!

Зашла, посмотрела, чисто кругом уютно, все на своих местах. Как будто и не уезжала, те же чашки на столе, мамина любимая сковородка чугунная. Ходила по квартире, как во сне, стены трогала, вещи руками гладила. Потом с оккупантами за столом сидела, они ей  о себе рассказывали.

К вечеру Наташа знала об оккупантах  почти все. Беженцы они из Таджикистана. Старшую женщину звали Надеждой, младшая ее сноха  Лиза, а маленькая девочка,    любимая внучка Томочка, сын Сережа работает по шестнадцать часов в сутки, домой ходит только ночевать.

Был у Надежды еще один сын, муж был, оба на границе служили. Обоих там, в горах, и похоронила, а деньги на квартиру – компенсация за погибших на боевом посту.

ВСТРЕЧИ

В Москве Наталья начинала на пустом месте. Ничего не было, ни здания, под офис, ни сотрудников, ни оргтехники. Поняла почти сразу, почему выбор акционеров пал именно на нее пал. Ей и в голову не пришло просто купить газету с объявлениями и найти поставщиков необходимых услуг, Наталья пошла путем своих предков, долгие годы живших при социализме: начала обзвон старых друзей и знакомых, сначала самых близких, потом всех остальных. Обычным рыночным путем шла только в том случае, если предоплаты за оказанные услуги не требовали. Дел хватало. Нужно было найти здание под офис с приемлемой арендой, отремонтировать это здание, получить разрешение административных инстанций на деятельность фирмы в Москве, набрать грамотных и исполнительных сотрудников. При этом еще приходилось не забывать о том, что еще до полного своего появления на свет в окончательном виде отдел должен начать работать.

Вот так и жила, одно, другое, третье. Дни мельтешили, как пейзаж на карусели, а по ночам Юджин снился. Он в сны вернулся через неделю после того, как в Москву приехала, когда еще вместе с оккупантами в своей квартире жила. Проснулась, однажды, от того что, Надежда ее за плечо тормошила.

- Наташа, ну проснись, что ты стонешь, болит что, или сон страшный приснился.

Наталья в себя приходила медленно, от стыда горело лицо, а от не ушедшего еще сна все тело. Тогда и приняла окончательное решение, до разборок с мошенниками, надувшими и ее Наталью и ни в чем не повинных беженцев, снять для себя жилье. Знала, будить Надежду по ночам она будет постоянно. Квартиру себе нашла быстро, не без помощи старых друзей-приятелей, разумеется.

Первыми сотрудниками, вернее сотрудницами вновь созданного рекламного отдела стали две девушки, с которыми вместе оканчивала институт – Лена Рыбникова и Зина Ташкова, для них новая работа была подарком с небес, не работа, разумеется, а зарплата. Со старых подруг Наталья три шкуры драла, американская жизнь научила требовать от подчиненных максимальной отдачи. Вечером могла позволить себе в обществе девчонок чайку с тортиком попить, а в течение рабочего дня никаких личных отношений. Подруги попробовали роптать, но бунт был подавлен легко и просто:

- Если вас что-то не устраивает, мне придется искать других людей на ваши места, - сказала Наталья, уловив однажды недовольные взгляды, которыми Лена с Зиной обменялись.

За одним из вечерних чаепитий вспоминали старых друзей, о Михаиле Наталья спросила сама, не выдержало сердце, его судьба была ей далеко не безразлична:

- Плохо у Мишки дела, - сказала в ответ Зина, - пытался свой бизнес организовать, но кинули подряд два раза и теперь на рынке кассетами торгует. Долгов море, его жена – бабенка избалованная, к скромной жизни не привычная, ребенок, правда, у них симпатичный, но радоваться детям хорошо, если жизнь в доме хотя бы сносная.

- Зин, а на каком рынке он торгует? – у Натальи в голосе звучало такое сочувствие, что подруги от удивления даже переглянулись, думали она обрадуется, узнав, как Мишку жизнь наказала вместе с его женой, а она радоваться и не думала. Может тогда, до отъезда в штаты и до встречи с Юджином ее реакция на беду человека, предавшего в самый тяжелый момент, была бы иной, но сейчас ей было не до старых обид. Михаил был ее прошлым, а прошлого всегда жаль, каким бы оно не было. Он был частью той ее жизни, где она была не только несчастна, но и счастлива безмерно. Не одна лишь обида на этого мужчину жила в ее душе, там еще жила и память о том, как любила его и была уверена в его любви. Не забыла Наталья и то, как он помог ей, когда она в той помощи больше всего нуждалась, когда кроме картошки с солеными огурцами и квашеной капустой у них с мамой на столе ничего не было.

Михаила Наталья нашла именно там, куда ее Зина отправила, его полосатая тряпочная палатка стояла на самом бойком месте. Одного вида бывшего любимого было достаточно для того, что бы защемило сердце от жалости и сочувствия.

На дворе уже стоял конец сентября, как раз то время года, когда они с ним в первый раз у нее на даче стали близки. Ничего от того Мишки в его облике не осталось, ее встретил раздавленный жизнью, далеко не молодой человек. Дешевые китайские, видавшие виды кроссовки, потертая куртка, та самая в которой он тогда был на даче.

Наталья, молча, подошла к старому другу и погладила рукой эту его куртку. Михаил сначала отпрянул в сторону, удивленно посмотрел  в глаза, а когда узнал, лицо ненадолго расплылось в улыбке. Вспомнил о своем жалком виде и улыбаться перестал, без улыбки и лишних слов любовался лицом, которое иногда по ночам снилось. Только во сне ее глаза были совсем другими, такими, как отпечатались в его памяти при их последней встрече, когда он свою Гальку беременную на лекции тащил. Он даже предположить не мог, что настанет время и все станет совсем другим,   не только глаза, вся она Наташка, была такой, что было невозможно поверить, что она когда-то любила его и страдала от его предательства.

Вроде и не изменилась совсем, все такая же худенькая и высокая, губы такие же, кожа, как и прежде смуглая и нос слегка курносый. Ничего в ней не изменилось. Никаких отличий конкретных не нашел, и все-таки это была совершенно другая женщина. Именно женщина, чужая и недоступная, а не девчонка любимая и готовая за тобой на край света пойти. Смотрит не свысока, вроде, с пониманием и сочувствием, как близкий человек, но не заметить, что счастье и несчастье той любви для нее далеко в прошлом, нельзя. Не много воды утекло с тех пор, как они расстались, вся вода утекла, и источник пересох навсегда. Несколько капель той воды замерзли и навсегда в их сердцах сохранились, превратившись в острые ледяные хрусталики.

- Ну, здравствуй, - она заговорила первой, когда глаза разговор уже почти закончили, и пора было переходить на более привычный способ общения.

- Здравствуй, Наташа. Какая ты стала красивая, изменилась, - Михаил говорил первые пришедшие в голову слова, говорил, просто, для того чтобы не молчать, - я вижу у тебя все хорошо. Давно вернулась?

- В июле, уже была в Москве.

- Ты на рынке случайно, или по делу?

- Я к тебе, Миш, пришла, по твою душу.

- Наташ, я не понимаю, ты шутишь?

- Я пришла предложить тебе работу и приличную зарплату. Джонатан Лакстрид и его компаньоны открывают филиал своей фирмы в Москве, я начальник рекламного отдела этой фирмы, ты можешь занять место моего заместителя. Сколько времени тебе нужно, что бы завершить здесь свои дела?

- Для того чтобы завершить здесь свои дела, мне нужно вернуть долг в восемь тысяч долларов, вряд ли ты станешь столько времени ждать, - на лице Михаила появилась печальная улыбка и исчезла почти сразу, не хотелось ему перед снежной королевой слезы лить.

- Я все знаю, Зина Ташкова рассказала, денег я тебе взаймы дам.

- Наташ, я думал, ты меня ненавидишь и не простишь никогда, а ты …, вот так в самый тяжелый момент…, Наташ я не заслужил твоей помощи, ты не могла меня простить.

- Давай не будем о грустном, сам за деньгами приедешь или мне привезти?

- Я через полчаса работу заканчиваю, если подождешь, то прямо сейчас с тобой и поеду, у тебя есть время подождать?

- Для тебя у меня всегда время есть. Пойду к ужину, что-нибудь пока куплю. Моя машина на рыночной стоянке, темно синенький «фолькс», номер НТС 548, запомнил? Я тебя в машине ждать буду. - Старая любовь уже отошла на несколько шагов, когда он окликнул ее:

- Наташ, - она повернулась и посмотрела на него вопросительно, - Наташ, я так рад, что у тебя все хорошо, я так рад тебя видеть, Наташ…Прости меня если сможешь, ну хоть когда-нибудь!

Она вернулась к нему, обняла за шею, потерлась своей щекой о его щеку, взъерошила  короткие волосы:

- Да все я тебе давно простила, ты мне слишком дорог, чтобы я на тебя злиться могла. Давай закругляйся, поехали в гости, ты веришь в дружбу между разнополыми особями рода человеческого?

- Наташ, у меня куртка грязная, а ты так одета…, - Михаил не знал куда деть свои не очень чистые руки, обнять ее он не решался, - Я ведь любил тебя тогда, правда, любил, ну я даже сам не знаю, как я смог тогда так с тобой…Наташка, вот так меня Бог за подлость наказал…

- Да ну тебя, Мишка, на фиг, а то я разревусь сейчас. Я пошла,   не задерживайся особенно.

Все-таки она не смогла сдержать слез, но он их не увидел. Вытерла пальцами слезинки, когда покинула поле его зрения, порадовалась, что тушь хорошая на ресницах, по лицу не размазалась. Недолго постояла, мысли кое-как в голове по ранжиру выстроила и пошла вдоль торговых рядов, выбирая мясо и овощи для ужина. Ей даже показалось ненадолго, что она в то время вернулась, когда мама была жива, когда они с Мишкой любили друг друга, и когда она Юджина еще не знала. Мысли в строю стоять отказались, после того как кошелек открыла, где вместе с рублями лежали доллары, не отдельной пачкой, а все вперемешку, словно события ее жизни в Москве с событиями в Бостоне перемешались, и разделять их было совершенно незачем.

Купила все, что попалось на глаза, не только не выбирала, где дешевле, но даже и не спрашивала, что сколько стоит, расплачивалась, когда ей называли сумму и бросала сдачу в кошелек, не пересчитывая. Для того, чтобы лишнего не истратить, нужно было мысли о прошлом от мыслей о настоящем отделить, а у нее на это сил не было.

Вскоре пакеты в руках стали ограничивать свободу передвижения по рынку, и тогда Наталья приняла решение закончить процесс скупки всего подряд и направилась в сторону своей машины.

Михаила ждать не пришлось, она еще сумки в багажник укладывала, когда он к машине подошел, даже успел помочь ей немного. У него в руках Наталья заметила бутылку вина:

- Миш, а это зачем, у меня все есть.

- Не обижай меня, ладно, я вроде бы как еще мужчина.

- Я больше не женщина, понимаешь, я для тебя больше не женщина, сестра я теперь тебе Мишенька, договорились?

- Тебе решать, Наталья Александровна.

- Вот на работу выйдешь, так и будешь называть, а сегодня еще рано.

Странный это был вечер, они больше молчали, чем говорили. Рассказать друг другу многое хотелось, но было так хорошо просто сидеть и молчать, просто вспоминать, те дни и ночи, когда они были вместе. Один раз он все-таки попытался к ней приставать. Наталья в чайник воду наливала, когда он подошел к ней сзади и обнял двумя руками, крепко-крепко прижал к себе. Наталья его руки со своей груди убрала решительно и попросила, как бы даже извиняясь:

- Миш, прости, ну не люблю я тебя больше.

- У тебя кто-то есть?

- У тебя есть, Мишка, это у тебя есть, жена и ребенок у тебя есть. Если бы я тебя любила, как тогда, может и не посмотрела бы ни на что, а так у нас с тобой никогда ничего не может быть.

- Наталья, не уходи от ответа, у тебя кто-то есть? Ведь ты меня не просто так разлюбила, а в чью-то пользу?

- Да, я люблю другого и не собираюсь ему изменять, он не заслужил, - даже сама не поняла, зачем так сказала, толи для того, что бы Мишка навсегда прошлое забыл, толи потому, что очень хотелось так сказать. Вот наврала и сама в свое вранье поверила. И сразу как бы и Мишке отомстила за все и свою личную жизнь устроила. Но сказавши А пришлось говорить и Б, потому что старый друг спросил, не долго думая:

- Наташ, а кто он?

Вот тут уже врать стало сложнее, как про Юджина сказать, если есть шанс, хоть и очень небольшой, что он может у них на работе появиться. Решила сделать героем своего романа Лари.

- Он художник Миш, простой американский художник, далеко не знаменитый художник Лари Свенсон. Я очень люблю его.

Мишка все понял и отстал навсегда, уж кто-кто, а он знал, как Наталья умеет любить. Даже и пытаться нечего ни до ее тела, ни до ее души добраться.

Посидели, молча, в глаза друг другу посмотрели. Он ни о чем не спрашивал больше, она заговорила сама.

- Я тебя простила почти сразу после того, как любить перестала. Мне не больно будет тебя каждый день рядом видеть, а даже приятно. Я должник твой, Мишка, а долг платежом красен, где бы я была, если бы ты меня с Лакстридами не познакомил? Что бы я делала тогда, когда маме лекарства нужны были дорогие? Мне дорога одна была – на панель.

- Ты на панель, не смеши, ты бы скорее умерла.

- Я бы потом умерла, сразу после мамы.

Домой гость ушел поздно, едва успел на последнюю электричку метро. Дверь открывал своим ключом, очень надеялся на то, что жена спит, и допрос с пристрастием состоится только утром. Галина действительно спала, что-то пробормотала во сне, почувствовав, что муж лег рядом, и затихла.

Михаил долго не мог уснуть, воспоминания набегали словно волны морские. Очередная волна накрывала его с головой, и не хотелось выныривать, хотелось навсегда в том давно ушедшем времени остаться. Иногда волны на мелкие брызги разбивались, это когда отдельные маленькие, но уж очень яркие картинки воспоминаний начинали жить независимо друг от друга. Вроде вот думал о той осени, когда их с Натальей любовь только начиналась, сначала дни один за другим перебирал, а как до того дня дошел, когда с ней на даче, на узенькой кровати вдвоем лежали, и тесно совсем не было, словно искры в глазах вспыхнули, тысячи картинок сразу увидел. Вот танцует она, прыгает, как обезьянка, кривляется и глаз влюбленных с него не сводит, вот медленный танец начался и она к нему идет, подходит, кладет руки на плечи, затем на шее виснет, вот он ее на руках в дом вносит и на эту узенькую кровать садится.

Ворочался с боку на бок, удивлялся тому, что ничего не забыл. Почему до сегодняшнего дня вспоминал ее редко, и думать о ней не хотелось вовсе? Видимо все-таки совесть просыпалась, стоило ее образу в душе ожить. Сегодня муки совести не то чтобы умерли, они просто ушли куда-то, осталась печаль о том, что не сбылось, о том, что время течет только в одну сторону и еще о том, что девушка, которая любила когда-то тебя без памяти, теперь точно так же любит другого.

Так у начальника отдела рекламы появился заместитель. Зинка с Ленкой, когда Михаила в офисе увидели, от удивления минут сорок молчали. Поздоровались, в щеки по очереди старого знакомого чмокнули, а потом сели на свои рабочие места и принялись дар речи искать. В чувство их Наталья Александровна привела, когда вошла и поняла, что работать девки не в состоянии:

- Я  думаю,   Вам Михаила Константиновича Степанова представлять не нужно. Он назначен на должность старшего менеджера и моего заместителя, с сегодняшнего дня вы девушки подчиняетесь ему непосредственно. Надеюсь, все понимают, что наши личные отношения никак не должны повлиять на служебные, и дело, от того, что мы все с вами давно знакомы, не только не пострадает, но даже еще и выиграет.

Она не стала дожидаться реакции подчиненных на свою пламенную речь, повернулась на каблуках на сто восемьдесят градусов и покинула слушателей, которые почему-то сразу перестали удивляться назначению Михаила на руководящую должность.

К концу ноября отдел рекламы был создан. Были решены все юридические вопросы, здание отремонтировано, штат полностью укомплектован сотрудниками. Новый заместитель с работой освоился быстро, помощник из него получился хороший, грамотный и исполнительный. Вот только Зинку с Ленкой из остального коллектива выделял, не смотря на то, что от Натальи нагоняи получал. А они, чувствуя особое свое положение, частенько от работы отлынивали.

ГЛАВНАЯ ВСТРЕЧА

Эта встреча была неожиданной, судьбой подаренной. Наталья приехала в «Октобус» совершенно случайно. Она могла приехать в любую другую торгующую оргтехникой фирму, их в тот год уже не мало по всей Москве было. Это был ее первый поступок, который она совершила руководствуясь правилами поведения гражданина страны с рыночной экономикой. Наталья купила рекламный вестник и начала обзванивать тех, кто предлагал нужный ей товар. В "Октобусе" было в наличии все, что нужно, цены были вполне приемлемыми, и Наталья приняла решение совершить покупку именно у них.

Подходил к концу октябрь, деревья стояли уже почти голые. На небе в тот день не было ни одного облачка и солнце, привыкшее за лето путаться в густой листве, с удивлением обнаружило, что теперь его путь до земли прямой и свободный. Видимо светилу такая свобода нравилась и оно щедро дарило тепло. Казалось, что зима никогда не наступит, ведь не зря ходят слухи о глобальном потеплении. Может быть, и не будет ее вовсе никогда зимы. Наталья усмехнулась своим мыслям о смене сезонов. Подумала, что вот всегда ей так кажется, что времена года когда-нибудь перестанут сменять друг друга. Летом она думает, что жара навсегда пришла, зимой, что холода будут длиться вечно, осенью ей казалось, что журавли и другие птицы навсегда улетают, а по весне была уверена, что они прилетели навсегда и никуда больше не улетят.

Возле ворот «Октобуса» Наталья притормозила, ей преградил путь полосатый шлагбаум. Из будки, что стояла возле ворот, вышел мужчина и подошел к машине:

- Вы заказывали пропуск, - спросил он, глядя на Наталью.

- Да, разумеется.

- У вас есть документ, удостоверяющий личность?

- Да, я вроде как за рулем, - Наталья протянула охраннику права, а сама постаралась придать своему лицу равнодушное выражение. Она узнала отца сразу. Вот ведь, кажется, целая вечность прошла, а все помнит до мельчайших подробностей. Даже, если бы она не увидела его лица, все равно узнала бы его. До боли знакомой была походка, жесты, манера слегка сутулить широкие плечи. Она бы его за километр узнала, в толпе бы не проглядела, а он у нее удостоверение личности требует. Из задумчиво-несчастного состояния ее вывел голос отца, он, наконец, прочитал, на чье имя права выданы и  понял, кто перед ним.

- Наташа, ты так изменилась. Такая красивая стала, такая взрослая и вообще вот машина у тебя такая…, - больше ему сказать было нечего. Оправдывался в том, что не узнал и все, не закричал от восторга, что родную дочь встретил через столько лет, не кинулся со слезами на глазах в объятия заключать, стоял возле ее машины на полусогнутых и оправдывался.

- Еще скажи, что я на маму очень похожа, - зло прохрипела Наталья, - поднимай шлагбаум, я спешу.

- Наташ, ну может, все-таки встретимся как-нибудь, поговорим? Я через час сменюсь и свободен сегодня.

- А я сегодня занята папа, и ближайшие пятнадцать лет теперь я для тебя занята буду.

В голосе Натальи было столько боли и злобы, что отец не выдержал и отошел от машины. Он вошел к себе в будку, нажал какую-то там кнопку, полосатый шлагбаум медленно поплыл вверх. Наталья рванула с места так, что колеса несколько раз на месте прокрутились, оставляя на асфальте черные следы.

Наталья, наступая со всей силы на педаль газа, все-таки успела глянуть в зеркало заднего вида. Отец стоял посреди дороги, закрывая лицо руками. Он сгорбился так, словно обиды дочери материализовались в тяжеленный камень, и этот камень теперь висел у него на шее и тянул его к земле.

А молодая, красивая, преуспевающая дочь с трудом нашла в себе сил объехать здание офиса фирмы «Октобус» вокруг и припарковать свою недорогую иномарку возле ступенек этого офиса. Больше у нее сил ни на что не было. Наталья плакала, опустив руки на руль. Тихо, беззвучно плакала, и слезы из глаз не по щекам текли, а прямо из глаз на руль капали и сначала сворачивались в прозрачные шарики на черной матовой поверхности, а потом скатывались с нее на пол.

Минут так через пятнадцать бизнесвумен взяла себя в руки, достала косметичку, подправила макияж и пошла заключать сделку на покупку оргтехники.

Покупка заняла не много времени. Выбирала Наталья товар со знанием дела, еще до приезда сюда она четко определилась с тем, что ей нужно. Пока вела переговоры, ловила на себе восхищенные взгляды мужчин и завистливые женщин. Об отце старалась не думать, гнала прочь мысли мешающие работать.

Когда возвращалась назад, отец ждал ее. Он успел сменить форму охранника на простую недорогую одежду. Наталья притормозила машину, открыла дверь и пригласила:

- Садись, поехали, если хочешь, конечно.

- Ты еще спрашиваешь, хочу ли я?

Он сидел рядом и молчал, не зная, что еще сказать. Не дай Бог оказаться в такой ситуации, когда собственной дочери вопрос задать боишься. Ему хотелось у нее о многом спросить, о матери ее, о том цела ли еще их дача, которую он, когда-то своими руками построил и оставил своей первой семье. Но самыми главными были вопросы о ней самой. Не бедствует дочка – это с первого взгляда видно, материальных проблем у нее пожалуй намного меньше, чем у него. Но разве это для девчонки главное, главное как у нее личная жизнь сложилась. Вряд ли она за широкой мужниной спиной спрятаться от жизни сумела. Скорее всего, самостоятельна и независима, как и ее мать. Видимо они об одном и том же думали, Наталья такое спросила, что ответить было почти невозможно:

- А ты нас с мамой, хоть раз за эти годы вспомнил? Как ты смог вот так в один день пропасть навсегда и даже не поинтересоваться ни разу, как мы без тебя, что с нами.

- Мама так решила, неужели она  не сказала, что это были ее условия. Я оставил вам с ней все, ушел даже не всю свою одежду забрав, я не претендовал ни на квартиру ни на дачу. Я не спорил с ней, она выдвигала условия, я их принимал, вот и все.

Наталья больше ни о чем не спрашивала и отец ее молчал. Нарушил молчание только, когда она МКАД пересекла:

- Наташ, а куда мы едем? – его голос звучал неуверенно и жалко.

- Потерпи немного, уже почти приехали, сейчас сам все увидишь.

Александр Крайнов начал догадываться, куда его везет дочь, очень скоро. По мере того как догадка превращалась в уверенность, в груди зародилась сначала тревога, а затем боль. Наталья припарковала машину у обочины дороги и вышла из нее:

- Пошли, прогуляемся, - бросила она отцу через плечо. У входа на Хованское кладбище, купила цветы, он ее примеру последовать не мог, у него денег с собой не было.

Наталья шла по кладбищу уверенно, не путалась среди могил, отец плелся рядом, он уже все понял, зачем она его сюда привезла. Если бы дочери рядом не было, завыл бы сейчас от той новости, которую ему еще вслух не сказали, а при ней не посмел, боялся, что она его слезы неправильно поймет. Вдруг подумает, что он лицемерит, а в душе ему на бывшую жену глубоко наплевать. Повод так думать у нее был, сам виноват, что она именно так и подумает, если в его глазах горе увидит. Вот и брел за дочерью, опустив голову, как мог, оттягивал тот миг, когда придется ей в глаза глянуть. А Наталья вперед шла, как будто отца рядом с ней и не было вовсе, она вся в себе была, в своих мыслях и в своей боли.

Возле могилы, где лежали ее бабушка и мать, и его первые жена и теща, остановились. Наталья облокотилась на ограду и положила голову на руки, на фотографию материну посмотрела недолго и решилась нарушить молчание, только не к отцу обращалась, а к материной фотографии:

- Ну вот, мама, он и пришел. Вот у вас с ним свидание и состоялось. Это я виновата, что он так долго не навещал тебя, он только сегодня все узнал. А если бы я его сегодня случайно не встретила, он бы так никогда и не пришел к тебе.

Мать с фотографии Наталье ничего не ответила, отец, тоже молча стоял, от комментариев воздержался. Девушка порылась в сумочке, достала ключик от замка, на который ограду запирала. Странный обычай мертвых на замок запирать, всегда думала она, когда приходилось с этим замком возиться. Наконец, справилась с замком и зашла в свои владения. Она присела на лавочку, что была возле могил. Эту лавочку еще ее отец делал, в те времена,   когда за этой оградой была только одна могила и когда она была еще его дочерью. Обе могилы были усыпаны желтыми листьями, но Покров уже прошел, а после этого дня на кладбище не прибирают, обычай такой. Цветы Наталья поверх этих желтых листьев положила. На ее лице больше не было зла, будто она действительно с матерью поговорила, и та ее попросила ближнего своего простить и забыть о том, что он предал когда-то.

- Заходи, давай посидим немного, - это дочь отца, который за ограду ступить не решался, пригласила сесть рядом с собой.

Просить себя дважды он не заставил, сел рядом на самый краешек скамейки. Спрашивать дочь о чем-либо теперь уж и вовсе не решался, где-то в душе надеялся, что она все-таки замужем. Мысль о том, что вот уже три года может быть, Наташка живет одна, и нет у нее во всем белом свете никого кроме отца, который с ней с дочерью своей пятнадцать лет назад развелся, за душу скребла.

- Наташа, я даже не знаю с чего начать. Дочка, ты замужем? Может я дед уже?

- Нет, пап, не замужем я. Мама после твоего ухода как-то раз с подругой своей разговаривала, а я подслушала. Она тогда сказала, что дочь почти всегда повторяет судьбу матери. Я тогда не поверила, а сейчас точно знаю, так оно и есть. Вот, мама отца плохо помнила, он от бабушки к другой женщине ушел, ты тоже маму на другую променял, и у меня так же получилось, причем ни один, а два раза. Сначала один женился по причине беременности девушки, которая в мое отсутствие с ним в любовь поиграла, а потом еще один кандидат в бойфренды был, но у него тоже другая девушка оказалась. Вот так папка, твоя старшая дочка кандидат в старые девы. Расскажи, как младшая? На ней семейное проклятье, я надеюсь, не лежит? Сколько ей уже?

- Шестнадцать ей, Наташ. Ты прости меня, но она появилась, когда мне было  почти тридцать пять. Знаешь, я тогда понял, что мужикам детей иметь до этого возраста лучше не стоит. Поздние дети, от родителей гораздо больше любви видят, чем ранние. Только, видимо, ей моя любовь не впрок пошла. Избаловали мы девчонку, изуродовали. Один аборт она уже сделала, школу бросила, ходит на курсы английского языка, не знаю зачем  эти курсы, но я последнее время в ее воспитание мало вмешиваюсь. Мне деньги зарабатывать приходится, в двух фирмах работаю. Сутки сплю, сутки дежурю.

- Познакомь с сестрой-то, не чужие  мы с ней.

- Нет, Наташ, не сейчас. Она и так от рук отбилась совсем, а если узнает, о том, как я с тобой и твоей матерью поступил, вообще уважать перестанет. Вот повзрослеет немного, перебесится, тогда расскажу ей о тебе. Видно не судьба мне пока старшей дочерью гордиться, так как я для того, чтобы ты такой стала, ничего не сделал. Расскажи, хоть о себе, что ли, я ведь от любопытства чуть живой.

- Да нечего особо рассказывать. С работой вот порядок полный. Я еще в институте в одной американской семье детей математике и физике учила, а потом они в Бостон вернулись и меня с собой прихватили. Я там в их фирме два года работала, а сейчас  они московский рынок осваивать решили и я на передовом рубеже. Денег платят столько, что я их в таком количестве и тратить то не умею. Вот только квартиру, видимо, придется покупать, потому как нашу с мамой продали от моего имени. Кто продал, я так и не выяснила, вот тех кому продали знаю. Беженцы из Таджикистана, семья погибших на границе. Их на улицу выгнать не могу, там ребенок грудной и две женщины совершенно беспомощные.

- Наташ, но здесь любой суд на твоей стороне будет, это же афера и не более того.

- Разумеется афера, только мне не легче. Не могу я с новыми жильцами воевать. Представляешь, они ни одной нашей вещи не выкинули, все на своих местах. Им сказали, что я за вещами могу вернуться они и хранили их. Своих-то вещей у них совсем не осталось, так что мои им не мешали. Вот если бы посредника найти, который эту сделку провернул.

- Ты что-нибудь уже выяснила.

- Мало что. Только то, что провернуть эту сделку без работников определенных ведомств невозможно. Ну и наводчик должен быть, ведь кто-то же им сообщил, что я уехала и надолго. Они видимо рассчитывали, что я совсем не вернусь. И знаешь, как прокручено было, меня в Тверскую область выписали, в город Торжок. Была совершена сделка не купли продажи, а обмена. Одна зацепка очень серьезная есть. В документах обмена значится не мой номер паспорта, видимо новый получили, я в паспортном столе пыталась выяснить, но там никаких справок не дают. Вот этот отказ меня наводит на мысль об их участии.

- Наташа, я тебе, конечно, ничего не обещаю, но с квартирой попробую помочь. Я ведь в охранных фирмах работаю, они многое могут, как ни странно. Попробуем, найти, этих риэлтеров и разобраться.

- Пап, а я думала ты просто на воротах стоишь, и все, кто ж простому вратарю такие услуги окажет?

- Эх, дочка, это я в одной фирме на воротах стою, и здесь мне деньги платят в два раза большие, чем в той фирме, где я далеко не последнее лицо, та фирма почти государственная и денег там  мало. Но если я не буду работать во второй фирме, то меня не возьмут на работу в первую. Поняла что-нибудь?

- С трудом.

Они еще долго сидели и разговаривали. Уже темнеть начало, когда отец и дочь с кладбища ушли. Простила ли Наталья в тот день отца она и сама не знала, может быть, просто не смогла прогнать навсегда единственного родного человека.

СТАЖЕР

В середине декабря Наталья получила факс от руководства компании. Джонатан Лакстрид предлагал ей направить на стажировку в Бостон тех сотрудников, для кого она, мисс Серегина, видит возможность карьерного роста. Наталья думала недолго, лучшим работником в созданном ею отделе рекламы, разумеется, был Михаил. Он и стал стажером. Три месяца ему предстояло проработать в должности рядового менеджера в том отделе, где не так давно работала Наталья, и где и сейчас место руководителя  занимал Юджин Лакстрид.

Со времени отъезда Натальи в Москву прошло уже почти полгода. Юджин не смог забыть черноглазой красавицы, не получалось, как ни старался. Управлять своими чувствами – это выше сил человеческих, приказать себе любить и не любить невозможно. Жизнь шла ни шатко ни валко, солнечные дни дождливыми сменялись, а любовь жила и умирать не хотела. Рядом с ним была другая женщина, но она была случайным попутчиком путешественника, который сам не знал, в каком направлении движется.

Его отношения с Джейн развивались волнообразно. Она продолжала приходить к нему вечерами. Иногда он был с ней груб и быстро находил повод для ссоры, иногда, желание получить сексуальное удовлетворение, было сильнее нелюбви к соседке и он позволял ей отдаваться ему. Все происходило быстро и буднично, так как это бывает у супругов, проживших много лет вместе и выполняющих свой супружеский долг перед природой. Они мало разговаривали, почти весь сеанс любви проходил в молчании. Молча раздевались, молча ложились в постель. Однажды во время близости она издавала слишком громкие звуки и он не выдержал и велел ей заткнуться. С тех пор она никаких звуков в такие минуты не издавала, лишь в самом конце чуть слышно стонала, иногда. У Юджина к своей половой партнерше не было никаких чувств. Она не раздражала его, ему не были неприятны ее ласки, он ничего не имел против ее тела. Просто мужчина не любил женщину, которая делила с ним постель. Ему было все равно, что она чувствует, его не интересовали ее желания и он не хотел знать о ней ничего, кроме того, что уже знал. Иногда во время выполнения сексуальной повинности он думал о Наталье, и тогда у него получалось очень быстро, Джейн оставалась неудовлетворенной, но скрывала это.

Очередной вечер ничем не отличался от предыдущих. Юджин, как всегда, вернувшись с работы, приготовил себе ужин, проглотил его в одиночестве и улегся на диван, для просмотра телепередач. Он даже задремал, когда раздался звонок в дверь, не до конца проснувшись, пошел открывать, заранее зная, что пришла его розовая свинка. Он так и называл ее про себя, несколько раз чуть вслух так не назвал, в последний момент слова на губах удерживал. Впрочем, если бы даже и назвал, ничего бы в их отношениях не изменилось.

Какое-то время молча смотрели телевизор вместе, потом он сел за компьютер, в сети немного полазил, а она в это время в окно смотрела. Наконец Юджин направился в сторону кровати, разделся и лег.

- Ты еще долго будешь звездами любоваться? – спросил он насмешливо.

- Там нет звезд,   тучи на небе, - грустно возразила девушка.

- Тогда что  разглядываешь? Ложись давай, или может мне тебя не ждать?

Джейн не ответила, молча разделась, подошла к кровати и легла рядом с мужчиной своей мечты. Уткнулась носом в его плечо, прижалась к нему всем телом, ладошкой живот погладила. Она любила его живот, там не было ни капли жира, мышцы были выпуклые. Он был недоволен, когда она сразу за член хваталась, она это знала и не торопилась. Дождалась, когда Юджин повернется к ней лицом и  погладила его спину. Она знает  слабое место, стоит погладить ему ямку на пояснице и он уже хочет ее. Его член уже между их животами. Вот теперь можно взять его в руки, теперь Юджин ничего не будет иметь против, если так сделать. Он действительно не возражал, сознание затуманилось, разум уснул, желание проснулось. Возбуждение быстро нарастало, потрогал ее там, где ноги срастаются, понял, она уже давно хочет его. Впрочем, можно было и не проверять, тело у нее давно расплавилось словно воск, а после того как проверил, любовница сразу ноги в стороны раздвинула.   Недолгие судорожные движения и покой во всем теле. Ничего больше не нужно, ни ему, ни ей. Спать.

Джейн встала с постели, накинула халат и ушла к себе домой. Юджин уходил на работу, когда она еще спала. Перспектива видеть его недовольное лицо утром, когда он будет будить ее для того, чтобы выпроводить, ее мало прельщала. Менее унизительно было уйти с вечера.

Утром Юджин проснулся как всегда один. О Джейн он даже не вспомнил, других забот хватало. Правда, до тех пор, пока не вышел из дома, все делал на автопилоте, почему-то именно по утрам Наталья чаще всего вспоминалась. Только после ее отъезда он все реже вспоминал след поцелуя на ее бедре. Теперь в его видениях особо четко обозначались ее лицо, волосы и руки. Это утро исключением не было. Юджин представлял себе, как бы она могла сидеть сейчас напротив него и намазывать ему тост маслом. Пальцы у нее длинные и тонкие, ногти аккуратно подстрижены, лак на ногтях бесцветный. У халата рукава широкие и когда она ему тост протянет, ее рука будет видна почти до локтя. Кожа смуглая, словно бархатная.

Усилием воли прогнал видение, намазал себе тост сам и принялся за еду. Ну, а дальше как всегда, дорога на работу, рабочий стол. Сел задумался ненадолго перед тем, как приняться за череду дел.

Только одним будет знаменателен сегодняшний день - из Москвы приедет стажер и у него можно будет спросить о Наталье. Как она там? Дядя как-то упоминал, что у нее до приезда в Бостон был роман с однокурсником. Может быть, она встретила в Москве своего старого бойфренда и забыла о Лари. Вспомнилась пословица про хрен и редьку, которую его учитель русского языка постоянно повторял. Вот уж действительно все горько, какая разница с кем она, ведь не с ним же.

- Ну почему ты не со мной, Наташа, - простонал шепотом.

Мысли в голове как-то вдруг направились в другую сторону. Если она забыла Лари ради кого-то еще, то может быть, он зря не попытался проявить большую активность, может быть, и у него был шанс.

Именно за такими размышлениями Юджина и застал приход стажера.

- Здравствуйте, мистер Лакстрид, - Михаил говорил по-английски не важно, но поздороваться сумел, и представиться, - я Михаил Степанов из Москвы.

- Здравствуйте Михаил, рад Вас видеть, - ответил на приветствие Юджин. И помимо воли задал самый главный для себя вопрос, - расскажите мне о Наталье, как она? Замуж еще не вышла?

- Нет, конечно, не вышла, ее жених к ней даже не приезжал ни разу.

- Неужели она верна Лари?

- Наташа, не может быть не верна, если она любит. А вы знакомы с Лари Свенсоном?

- Нет, Наташа нас не познакомила, я просто знаю, что она его любит и все. Может быть, она вам рассказала что-то еще?

- Ну, если только чуть-чуть, я  знаю, что он художник и все.

Юджин поспешил закончить разговор, передал стажера под опеку одного из сотрудников и вернулся в свой кабинет. На ходу бросил секретарше, что его нет, и сегодня до конца дня не будет. Ну что ж все ясно, все на своих местах, она любит этого чертова Лари. Нет никакой надежды, она любит Лари Свенсона. И этот безмозглый Лари Свенсон за полгода не нашел времени для того, чтобы навестить ее в Москве. Может быть, у них все кончено, а может, он просто забыл о ней на другой день после того, как она уехала из Бостона. Все может быть.

Решил поискать в сети, может быть там об этом великом художнике, что-нибудь известно. К своему удивлению нашел очень быстро. Совсем недалеко от офиса фирмы, оказывается, существовала картинная галерея и именно в этой галерее можно увидеть творения Лари Свенсона. Великий художник выставлял  всего две картины, одна из них называлась «Ночь», а другая… Имя другой картины Юджин произнес в слух:

- «Наташа».

Если бы кто-то у него спросил в тот момент или много позже он бы ни за что не смог объяснить, что заставило его действовать в тот день так, а не иначе. Может быть, это был приступ особо извращенного мазохизма, может быть припадок безумия, вызванный нестерпимой болью, а может быть, просто сама судьба вела его тогда к галерее, где висела картина, которую ему необходимо было увидеть. Он даже предположить не мог, какие чувства вызовет у него эта картина, какой там изображена Наташа, в тот день ему необходимо было знать приговор судьбы. Пусть его сердце разорвется на части от боли при виде этой картины, пусть наступит пустота в душе после того, как из нее навсегда уйдет надежда, пусть будет все что угодно, только пусть что-нибудь будет. Месяц они были рядом, не вместе просто рядом, она не была его девушкой, она только работала  с ним. Наташа приходила к нему, слушала и говорила, однажды они даже танцевали. Тогда он даже ждал дня, когда ее не будет рядом. Думалось, что пройдет время и заберет с собой эту боль. Но время шло, а боль оставалась, была все такой же. Нет ничего больнее ревности, имеющей основания. Не той ревности, когда не доверяешь любимой, боишься, что она лжет тебе. Такую ревность можно успокоить, если захотеть. Что делать если любимая не с тобой? Если она не лжет тебе, а говорит правду. Самую больную правду, которую не хочется знать, а не знать невозможно. Она любит другого. Не тебя, другого. Другому она принадлежит по ночам, о другом она думает в свободное время, с другим делит печали и радости своей жизни. Ты лишний в ее жизни, тебе там нет места, она никогда не будет твоей.

Ну, вот и галерея, заплатил за вход, вошел внутрь. Картины, кругом картины, большие, маленькие, портреты, пейзажи.

- Где же ты, Наташа, где?

Переходил от одного полотна к другому, чем больше картин изучал, тем больше волновался. Наконец, нашел то, что искал.

- Вот я и пришел, здравствуй.

Юджин не был знатоком и ценителем живописи, но понял, что картина художнику удалась. Полотно было большим и очень ярким. Наташа, полулежала в шезлонге в темном купальнике, на фоне яркой зелени. Это была не Даная, ждущая любовника, а одинокая девушка, греющаяся в теплых солнечных лучах. Беззащитной и печальной была Наташа на картине. Художнику удалось передать оттенок ее кожи, слегка тронутой загаром. Вообще цвета в картине поражали яркостью и естественностью одновременно. Но чего совсем никак не ожидал увидеть Юджин, так это печали в глазах девушки, которая всегда казалась ему веселой и довольной жизнью. Он даже предположить не мог, что ее глаза могут быть такими. Лари, ты подонок, она же несчастна с тобой. Ты же не мог не видеть, того, что она страдает, ведь это же ты нарисовал эти глаза. Странный портрет любимой женщины художника, а может и не любимой вовсе, Лари ты любишь ее? Вот бы задать ему этот вопрос, интересно, что бы он ответил. Как можно рисовать любимую женщину, страдающей от одиночества и такой трогательно беззащитной. Разумеется, она дорога ему, иначе не было бы этой картины, с холодной душой такого не нарисуешь. Но почему у нее такие глаза, как будто она на эшафоте стоит, а не в уютном шезлонге в саду загорает?!

Юджин еще долго стоял возле полотна и мучил себя вопросами, на которые знал ответы только Лари Свенсон. С ним необходимо было поговорить, это было срочно, от этого разговора зависела его, Юджина жизнь. Побеседовать с художником по поводу картины, выставленной на продажу, было не очень сложно. В конце концов, можно заказать этому таинственному Лари свой портрет и пока он его пишет, расспросить о Наташе. Юджин подошел к девушке, что сидела в углу зала, и попытался заговорить с ней:

- Здравствуйте, мисс, я бы хотел приобрести картину, возле которой только что стоял.

- Добрый день, мистер, я прошу извинения, но картина не продается, автор любезно предоставил ее нашей галерее для экспозиции, но наотрез отказался продавать. Он говорил, что эта работа будет подарком девушке, которая позировала ему.

- А как я могу связаться с художником, я бы хотел заказать ему свой портрет.

- Боюсь, что это будет невозможно, мистер Свенсон больше не занимается живописью, я не знаю почему, но он так сказал. Хотя вы можете написать ему по электронной почте, если хотите, я вам дам его адрес.

- Спасибо, я видел его координаты в сети.

Юджин вернулся к картине, он еще долго любовался глазами, в которых хотелось утопиться. Ему хотелось защитить ее, помочь ей забыть беду, которая заставляла кричать глаза и плотно сжимать губы. Вот только бы узнать, что у нее за беда и кто виноват в этой беде.

Вернувшись домой, Юджин сел за компьютер и написал Лари письмо.

« Добрый день мистер Свенсон, сегодня я видел Ваши работы в галерее Энтони Бейла. Я восхищен Вашим мастерством. Ваш взгляд на вещи необычен и интересен, Вам присуща яркая индивидуальность в восприятии окружающего мира, и умение с необычайной точностью передать цветовую палитру. Я хотел бы приобрести выставленные Вами в галерее картины, а если по каким либо причинам Вы не можете мне продать одну из них, то готов приобрести авторскую копию.

Юджин Лакстрид».

Ответа ждал целый вечер, практически не отходил от монитора. Звонок в дверь разозлил его. Сначала хотел не открывать вовсе, но Джейн была настойчива, избежать выяснения отношений не удалось.

- Привет, - она как всегда строила из себя девочку недотрогу.

- Здравствуй, Джейн, извини, но мне нездоровится и я хочу прямо сейчас лечь спать, - Юджин сказал первое, что пришло в голову, очень хотелось, чтобы она ушла, причем не просто повернулась и ушла к себе домой, оставив его в покое на сегодняшний вечер. Было огромное желание не видеть ее больше никогда и ни при каких обстоятельствах. Однако, гостья сегодня выглядела несколько необычно.

- Юджин, мне очень нужно кое-что тебе сказать, - начала она и замолчала в нерешительности, но вскоре продолжила, - это очень серьезно, можно я войду ненадолго?

- Входи, разумеется, только мне действительно сегодня не до тебя, - сказал ей почти правду, но она не обиделась или сделала вид, что не обиделась, ну вроде как не заметила его презрительного тона. Вошла и направилась в комнату, не дожидаясь приглашения, уселась на диван. Юджин вспомнил, как вот так же она сидела здесь во время своего первого визита и накатила волна злобы. В глубине души понимал, что сам виноват в том, что их отношения зашли так далеко, но очень хотелось дать свободу этой злобной волне. Юджин накинулся на гостью с такой яростью, что она по началу нахохлилась, как больной цыпленок.

- Джейн, тебе не надоело каждый вечер проводить с мужчиной, которому глубоко наплевать на то придешь ты или нет. Ведь за все время наших отношений я ни разу не позвал тебя в гости, ни разу не проявил никакой инициативы для развития наших с тобой отношений. Неужели ты не понимаешь, что я не люблю тебя и никогда не полюблю, я люблю другую женщину, понимаешь другую. Давай расстанемся, наконец, не приходи ко мне больше, пожалуйста, забудь дорогу в мой дом.

Девушка слушала молча его злобно-бессильную тираду, она не встала и не ушла, она даже не заплакала, она дождалась конца его пламенной речи и сказала со спокойной обреченностью:

- Юджин, я беременна, у нас будет ребенок. У меня уже очень большой срок, ребенок родится обязательно. Я не говорила тебе раньше, боялась, что ты будешь убеждать меня сделать аборт, конечно, ты бы, в конце концов, убедил меня и я убила бы его. Сейчас уже поздно что-либо предпринимать и я решилась, наконец, поговорить с тобой.

- Я не буду говорить с тобой на эту тему, я ничего не знаю и не хочу знать. Ты можешь делать все, что сочтешь нужным. Ты не спросила меня о том, хочу ли я этого ребенка, более того ты заранее знала, что я тебе отвечу та такой вопрос. Это твой и только твой ребенок. Уходи. Оставь меня в покое.

Этого Джейн не вынесла, она вскочила с дивана и почти бегом покинула его квартиру. Юджин услышал, как хлопнула входная дверь, и без сил повалился на диван, на котором минуту назад сидела мать его будущего ребенка. Можно орать на нее сколько угодно, но это будет его ребенок, и когда малыш появится на свет и будет жить со своим отцом под крышей одного дома, не замечать его будет невозможно. Рано или поздно он все равно возьмет его на руки и прижмет к себе. Вина за то, что этого ребенка ему родит чужая, нелюбимая женщина, целиком лежит на нем, Юджине. Очень удобно было не заботиться о последствиях сеансов половой связи, обманывать себя тем, что Джейн сама предпринимает определенные меры предосторожности. В глубине души подозревал, что она все давно и тонко рассчитала, и ждал от нее такого подарка. Скорее всего и принял бы это известие совершенно по-другому, если бы сегодня не увидел Наталью глазами этого чертова художника Лари, если бы она с его картины на Юджина так не посмотрела. От ее взгляда у Юджина  сознаниетрясение произошло, там пласты сдвинулись и все, что было связано с Наташей, стало совершенно по-другому восприниматься. Вряд ли его любимая девушка счастлива с другим. Ее глаза, бесконечно дорогие и любимые глаза, зеркало ее души, на картине плакали от боли. Слез на щеках у нарисованной Наташи не было, а глаза плакали. Наташины слезы не по ее щекам, а по Юджина нервным волокнам текли и возле сердца в горько-соленое озеро собирались.

В полу коме Юджин пролежал долго. Когда встал и подошел к компьютеру проверить почту, его ждал ответ от художника Лари Свенсона.

« Уважаемый мистер Лакстрид, я сегодня получил от Вас письмо и весьма тронут Вашим предложением. Не обещаю, что выполню Ваш заказ достаточно быстро, но вопрос о сроках окончания работы над Вашим портретом и копией портрета Натальи Серегиной мы могли бы обсудить при встрече. Позвоните мне и мы договоримся о времени Вашего визита. Лари Свенсон».

В конце письма был указан телефон, по которому Юджину предлагалось позвонить. Не смотря на поздний час, Юджин набрал этот номер, и ему почти сразу ответили. Более того, Лари предложил встретиться немедленно. Юджина не нужно было просить дважды, через несколько минут он уже выезжал из гаража. От волнения тряслись руки, сердце колотилось так, как будто только что выиграл чемпионат мира в марафонском забеге. Очень давно, еще в детстве Юджину начал сниться сон, что он заплыл далеко от берега и когда понимал, что назад ему будет вернуться достаточно трудно, у него от страха судорогой сводило обе ноги. Сейчас он был примерно в таком же состоянии, что и в том сне.

Лари оказался его ровесником, ну может старше лет на пять от силы. Юджина немного удивил изучающий взгляд художника, но он быстро это списал на его профессиональную привычку. Видимо художник так и должен смотреть на человека, чей портрет собирается рисовать. Хозяин между тем молча разглядывал гостя, а гость не знал, что говорить. Вот вроде бы все тщательно спланировал, пока ждал ответного письма, даже фразы сформулировал так, что бы Лари и ответил на его вопросы и не о чем не догадался.

А этот чертов Лари, тот самый которого раньше ненавидел лютой ненавистью, вдруг сам задал вопрос, на который Юджин очень легко ответил:

- Мистер Лакстрид, а вы знакомы с Наташей?

- Да, я был ее шефом около месяца, до ее отъезда в Москву.

- И какие у вас с ней были отношения?

- Никаких, - Юджин над ответами ни секунды не думал, вроде как безобидные совсем вопросы.

- Тогда я не понимаю, зачем вам ее портрет, если вы к ней совершенно равнодушны?

- Это не я к ней равнодушен, это она ко мне. Простите, Лари, а что вас связывает с Наташей?

- Дружба, обыкновенная дружба. Я всегда знал, что она любит другого, никогда ни на что не претендовал, я хотел быть ее другом и был им.

- Лари, а кого она любит?

- Да так, одного слепого дурака, который даже не потрудился заметить ее любви.

Хозяин подошел к компьютеру и повернул монитор так, чтобы гость мог его видеть.

« Лари, продай ему эту картину. Я хочу, чтобы он повесил ее в своей спальне и засыпал и просыпался, глядя на меня. Если мне самой там нет места, так пусть хоть портрет мой  висит. И пусть его женщины на мой портрет смотрят и думают, что у них есть соперница. Поставь ему такое условие, чтобы мой портрет висел у него в спальне, а иначе не продавай его ему. В прихожей я у него висеть не хочу и на кухне тоже. Наташа».

- Лари, дурак это я?

- Да, Юджин, ты дурак, тебя это радует?

- Я…я дурак, я счастлив, Лари.