Любовь к животным. Из книги Рассказ про любовь

ЛЮБОВЬ К ЖИВОТНЫМ

Петя очень любил свою корову, а корова любила Петю. Когда он заходил к ней с большой плетеной корзиной, доверху набитой душистым клевером, жи-вотное шумно вздыхало и тянулась бархатными губами к лакомству. Хрумкая сочную траву, роняла слюну на пол и терлась боками о старые перегородки са-рая. Пучком травы Петя вытирал потные бока буренки и приборматывал: “Жданка - Жданка, дождалась хозяина”...

С виду Петя был неказистый: без определенного возраста, с волосами, размы-того серо-рыжего цвета, двухдневной щетиной и без определенных занятий. Так, числился где-то в совхозной рембригаде, не то слесарем, не то разнорабо-чим.

С любовью созерцая венец природы, он ласково поругивал ее, а на десерт давал Жданке огрызки яблок, которые собирал возле скамейке на завалинке.

Летом мошка и мухи так плотно оккупировали потное тело коровы, что она не-устанно лупила хвостом по бокам. Словно парилась. И этим хвостатым венчи-ком, напоминающим сыромятный ремень Пети, перепадало хозяину. Тот без-злобно по привычке ее ругал, на что буренка, просекая сей воспитательный мо-мент, с благодарностью норовила лизнуть кормильца своим наждачным язы-ком. После чего он матюкался всерьез.

Испорченное настроение добавлял поросенок. Как-то, покупая с женой поросят, они ради интереса взяли совсем черного. Квелый поросенок напоминал собой перезрелый огурец. С черно-желтым отливом и крысиным хвостом. Назвали просто - Негром. Нравом боров выдался подловатого. Он словно мстил кому-то за тот окрас, которым природа отметила его. За полтора года (столько они дер-жали поросят), он так свиньей и не стал: никак не мог набрать нужные габари-ты и вес. И пребывал в этом блаженно подростковом возрасте, шалил, хватая за подол халата хозяйку, или норовил укусить Петю.

Ну, никакой тебе свинской солидности. Одним словом Негр.

Петя, который терпеть не мог борова за его происки, часто гадал: от чего он та-кой? Может, порода, а может, этому африканцу и наш корм не корм?.. Попутно вспоминая его погодков, превратившихся в замечательно огромных хряков и благополучно исчезнувших в желудках большой семьи Удаловых и их родни.

“В нашу породу пошел, - отшучивалась Клава, жена Пети, - мал да удал”.

Что-что, а удаль и дурь Негр показывал отменную: поднимал пол в стайке, рыл ямы. И когда Петя приносил своей любимице еду и молча любовался на свя-щенное животное, которая и мастью была в хозяев, рыжая, с белыми подпали-нами по бокам, этот, сучий потрох, умудрялся рылом поддеть дверцу своей пе-регородки и с радостным визгом являл сябя  миру и хозяину.

- Ах ты, недомерок африканский, - срывающимся петушиным фальцетом орал Петя, - ах ты...- и дальше следовал такой набор брани, что ее бы хватило на весь скотный двор.

Но глупый боров пропускал мимо ушей все сказанное хозяином, лез к зеленому салату Жданки, вобщем, вел себя по-свински. А нажравшись, как щенок, начи-нал игры с коровой. Жданка, не любившая африканское племя, как и хозяин, к вящей радости Пети поддевала зарвавшегося нахала рогами.

От боли Негр начинал метаться по просторному коровнику, сшибая ведра с во-дой и подручный инвентарь. Заполняя собой и визгом весь сарай.

- Педерасты! - заходился в прочувственном крике Петя, срывая голос на животных. - Долго вы мне, ****и, нервы мотать будете!..

И от злости крыл матом не только скотину, но и жену и безрадостно опосты-левшую жизнь. В его ор вплетался визг поросят и встревоженное блеянье овец. Вот так и наорал себе грыжу. Ему, как младенцу, на пятидесятом году жизни сделали операцию. После чего он полгода сдерживался и закрывал глаза на без-образия, творящиеся в сарае.

Но привычка брала свое. Отматерив беспокойное племя, он выгонял их всех на калду и до зеркального блеска чистил сарай. Попутно жалуясь  Богу на жизнь, которая с утра и до вечера проходила в чавкающем говне.

Его бесстрастный монолог к Всевышнему, и застоявшуюся привычку терпеть, прерывала супруга, любившая жизнь во всех ее проявлениях. Подоив корову под бдительным оком мужа, суховатая и маленькая, Клава быстро загружала Петю своими цеу*. Выслушав ее, он по своему обыкновению огрызался, Клава в долгу не оставалась, поносила его, и разругавшись с женой, он шел в народ. Садился с решительным видом на скамейку возле их двухподъездного дома и слушал о чем говорят люди, что твориться в деревне и что делается в мире, ко-торый сузился у него до размера с коровник, где проистекала его жизнь.

День за днем.

Правда, во время авральной подготовке к посевной или уборочной, Петю при-зывали на работу. После чего он снова возвращался к своему опостылевшему занятию.

Наслушавшись о том, что делается в мире, в котором батальные сцены между-народных разборок в миниатюре повторяли его жизнь, он шел к скотине, поил- кормил- чистил, и с легкой совестью собирался домой, где,   доругиваясь с же-ной, ложился спать.

У них с Клавой было четверо детей, но двое взрослых сыновей были у жены ещё от первого брака. И Пете с ними явно не повезло. Оба они отслужили в ар-мии, женились, но подвергнутые пагубной страсти к зеленому змию, потеряли и свои квартиры, и жен с детьми, и теперь жили с матерью. Двое других были их общими и еще учились в школе. Старшие сыновья время от времени умуд-рялись дремуче напиваться и грозили отчиму, что набьют ему - неблагодарно-му, морду, ежели он, на их мамку вдруг руку поднимет. И гордые своим за-ступничеством требовали за проявление сыновьей любви от мамашки на бу-тылку. Клава отсылала оборзевших переростков на работу или еще куда по-дальше. Уж что - что, а усмирить и приструнить Клава, в неустанной борьбе за жизнь, могла кого угодно.

В отличие от пасынков Петя по жизни был трезвый и если выпивал, то в самых крайностях. А всякие неприятности глушил работой по хозяйству, и убрав у ко-ровы, вел с ней длинные разговоры за жизнь.

В таких случаях умная Жданка подходила к нему, клала на его натруженное плечо голову, и со жвачкой времени на зубах, выслушивала очередную байку.                 Все шло как и обычно, но подоспел случай, Петя сорвался и напился. Да как тут не напьешься, если только и слышишь от благоверной: дурак, дебил, глаза бы мои на тебя не смотрели... Вот и взгрустнул. Да мало того, что выпил еще и с женой подраться умудрился.

При этом отчаянная Клава разбила ему в кровь все лицо. Глубоко опечаленный всем происшедшим, Петя уснул на навозной куче. Уже затемно проснулся и первой мыслью было, что с коровой. Но когда скорее почувствовал, нежели увидел, что рядом сумерничает его Жданка, обрадовался. Взял донницу, сходил на колонку, напоил ее, и они с буренкой стали смотреть на небо, по которому, словно лохматые паучки, разбежались звезды. Домой идти явно не хотелось, да и как тут пойдешь: опозорился на всю деревню, с бабой, видишь ли, не совла-дал... Хотя в лучших традициях женской половиной их деревни Таволги была особенность: бить своих зарвавшихся мужичков, ежели они по пьяне пробыва-ли качать тут свои права.

И Петя побрел к реке. Небольшая речушка с незапамятных времен заблудилась здесь. Каждый год, меняя русло, разливалось по весне, прорывала искусствен-ные дамбы, а к макушке лета усыхала до того, что по ее илистым берегам бро-дили коровы.

Преданная Жданка шла за хозяином. Прийдя к реке, он выкупался, и освежев-ший, разлегся  под тенистой ракитой и задремал. Спал до первых петухов. Бу-ренка сама ушла в стадо, а он поплелся домой.

Уже дома Клава над ним стала насмешничать, ругаться и задела мужика за жи-вое.

- Да ты на себя посмотри, какая ты есть ****ь...

И Петя выдал супруге жуткую постыдную для себя тайну, которую он хранил, взлелеял, дурень, а она бередила его душу, оборачивалась ночными кошмара-ми, и жил он с ней, как с гирей на шее.

Петя рассказал Клавке, как привела она с гулянки охальника Ваньку Гуняева. Сам Петя в это время был в подполье, не то швырялся, что-то искал, не то делал другую не менее полезную работу.

Не обнаружив никого дома, Клава быстро закрыла дверь, попутно придавила крышку подпола и стала услаждать свою разгоревшуюся плоть прямо на их се-мейном ложе.

Весь этот блуд он наблюдал сквозь приоткрывшуюся щель подпола.

- И ты это все видел!.. - возмутилась Клава. - Твою законную жену на-сильничают, а ты, как хорек, в своей норе забился?

Петя всерьез и глубоко задумался. Супруга себя вела как-то неадекватно: вме-сто оправданий, какие-то обвинения.

- Да хер вас знает, - пожал он плечами, - вы меня в горячках и прибить могли, коли бы я полез.

Теперь настала очередь задуматься Клаве. Переварив сказанное мужем, она стала хохотать.

- И, вправду, мы тебя дурака прибить могли!.. А что, не лезь под горячую руку!

А затем зло добавила:

- Это тебе, придурок, не гайки на колесах менять, а честь жены отстаи-вать!

Зря, конечно, она это сказала мужу. Этот Петин прокол давно стал притчей во языцых в их деревне.

- Ах ты!.. - посыпал он непотребными словами, попутно вспомнив всю подноготную жены.

Наступившая на любимую мозоль, супруга знала, чем его можно зацепить.

А дело обстояло так: еще по молодости, когда его только приставили к технике, то ему, как новичку, дали самый разбитый колесный трактор. Из тех, который больше на трактористе ездит, чем он на нем. С запчастями и тогда было туго и кто-то из механизаторов тайком снял с его техники гайки, которые крепились на одно из его проржавевших колес. И когда Петя тронулся, то колесо, ясное дело, отлетело. И пока он ловил его по пыльной дороге, коллеги присоветывали ему менять гайки, скручивая их с одного колеса на другое. Что он и делал, пока ехал в мастерские, то одно колесо ловил, то другое.

Откуда ему было знать, что это злая шутка, которой испытывались все новички. С кем-то она проходила, а с кем-то и нет. Приехал он в мастеские затемно, и когда об этом  прознало начальство, Петя был отлучен от техники и приставлен к скотине. Но скотником проработал недолго. Питая непонятную тягу к желез-ке, вскоре ушел в рембригаду.

Смертельно обиженный на супружницу Петя ходил вокруг дома. Покружив пе-ред магазином по разбитой  дороге, зашел в сарай, и всласть матеря Клавку, с ненавистью стал скрести пол.

С приходом стада жена пошла доить Жданку. Небольшая корова умудрялась давать по два ведра молока в день. Чем и радовала хозяев.

Петя переборол послеобеденную дрему, зашел в комнату к сыновьям и взял у младшего учебник по географии.

Газеты они уже давно не выписывали из-за безденежья и ненадобности, а чи-тать он любил усердно.

За плечами у Пети была только ЦПШ* и два классных коридора впридачу.

Недостаток образования он восполнял чтением. Его просто тянуло к разным наукам. Но школьные учебники давались ему с трудом: он неустанно их пере-читывал и с  напрягом вникал. Особенно Пети нравилась география. Едва он погрузился в такой запредельный для него мир материков и океанов, как хлоп-нула дверь.

Машинально поглядев на часы, он спросил Клаву:

- Ты где двадцать минут была?..

- С коровой твоей коитус имела.

Когда-то Клава работала в местной больничке санитаркой. Вот и нахваталась всякого из области медицины.

- Чего- чего?.. -  переспросил он. - Затем, подумав, серьезно добавил:

- Ну да,.. за двадцать минут многое чего успеть сделать можно.

- Я, гад, в город поеду, я там экспертизу пройду!.. - взорвалась Клава, за-тронув вечную тему измен, так волновавшую Петю. - Но я, сволочь, докажу, что эти дети твои! И поползешь ты,   имбецил, из моего дома по холодку!.. Я ить это сделаю!..

- А чего ты морду- то прячешь?.. - заволновался в свою очередь супруг.

- С любовником целовалась, на ... смотри!

* церковно - приходская школа

- С любовником целовалась, на ... смотри!

Огромный лиловый синяк заливал всю правую половину Клавиного лица.

- Это кто же тебя отметил?.. - смутно тревожась, спросил он.

Хотя в душе догадывался (и как тут не догадаться), кто так мог приветить его жену. Но сказанное из уст супруги поразило еще больше.

- Жданка твоя! Еще раз, сука, лягнет сама эту стерву порешу!..

И тут Петя захохотал. Хохотал долго, со скрипучей хрипотцой, которую он вы-талкивал из утробного урочища своей подозрительной зловредности.

Обругав его, Клава хлопнула дверью и закрылась в комнате.

И тут Петя  нехорошо задумался. Это же что получается: корова, выходит, его язык понимает. А как она человечий язык понимать может?.. Это непорядок... Ну, пусть разума она смышленого, но я же не говорил ей, чтобы она Клавке по морде звезданула. Тут что-то не так...

- Ну, вслух не говорил, а ведь мечтал...- раздался чей-то мурлыкающий голос.

- Это кто?.. - перепугался Петя.

- Кто-кто?.. Конь в пальто! - хихикнуло это Некто.

Петя самым тщательным образом обследовал дом в надежде обнаружить ис-точник говорения. Но телевизор и радио молчали, а детей в доме не было. Ус-тавясь подозрительным взглядом на кота, он долго испытывал того на предмет общения, но Мурзик, сладко жмурясь на мир, дремал в кресле.

Со всей решительностью Петя взялся за учебник по Зоологии и долго изучал анатомию гадов и земноводных, пока не дошел до парнокопытных.

“Ведь оно, - уважительно подумал он о говорившем, - как лошадь, но только в пальто”.

Но в зоологии о таких зверях ничего такого не было, чтобы давало повод по-рассуждать о том, что лошади и коровы могут быть приятными собеседниками. Да еще вместо попоны пальто. Зевал он, разглядывая настенный календарь, на котором весело скакала по манежу цирковая лошадь.

“Да ну их всех к лешему, это все, должно быть, жара”, - подумал Петюнчик.

И взяв мешок и косу, заколбасил на коротких ногах в парк, чтобы накосить зе-ленки для своей любимицы.

Но происшедшее с ним сегодня никак не давало ему покоя. День внес сумятицу и разлад. Весь так прочно устоявшийся мир рушился прямо на глазах.

Господи, ну кто же это мог быть? Домовой?.. А чего же он, гадина, все эти годы молчал? Мог бы и пораньше объявиться. И ведь голос какой поющий. Стоп!.. А может, это хахаль Клавкин? В подполье залез, сука, и поет...

Петя перебрал всех потенциальных Клавкиных ухажеров, но среди них с по-ющими голосами никого не было. Хриплые, пропившиеся,.. да, а вот поющие?.. Может, какой новый объявился? Ничего, найдем. От этой мысли Петя завеселел и с мешком травы зарысачил к дому. Небось, сейчас не оплошаем! Я, значит, на работу, а она хахаля из подпола вызывает и тешится!..

Дома он отыскал в кладовке запыленную керосинку, возжег ее и, перекрестив-шись, полез обследовать заклятое место. И, надо же, нашел!.. Два свежих окур-ка.

- Ах ты... твою мать! - сунул жене он улики. - Что я говорил, пока я рабо-таю ты ёбаря своего там прячешь. Но я вас прихвачу!..

Нервно посмеиваясь, Клава объяснила ревнивцу, что вчера туда лазил их стар-ший Вовка, который по пьяне спрятал бутылку и не помня, где заначка, везде ее искал.

Петя с недоверием все выслушал и полез снова. Через минуту он протянул же-не початую бутылку.

- Эта что ли?

- Ну да обрадовалась она жидкой валюте. - Я ее на мешок пшеницы сме-няю.

Задумчивый супруг поплелся в сарай.

- Ты пошто Клавку копытом саданула?! - сходу набросился он на корову. - А- а?.. педерастка! Говори!..   и замахнулся на животное.

- Ну ты, Аника-воин, чего расчирикался?..

После сказанного Петя слегка присел и уставился извиняющими глазами на животину.

-... чудеса, Жданка, неужто ты язык наш понимаешь и говорить даже мо-жешь?..

Буренка задрала голову и с чувством вывела:

-  Му - му- му!..

И кто-то не менее певуче, но категорично добавил:

- ... дак!

Петя в дикой растерянности сел на перевернутое ведро и дрожащими пальцами закурил. Когда пришел в себя, то по привычке набросился на скотину:

- Ах ты, шалава, обзываться!..

- Ну ты, с тобою ведь по-людски хотят договориться: не обижай братьев меньших...

Взяв вилы, Петя попятился и тут, поддев дверцы, выскочил Негр и зашелся в радостном визге узнавания.

- Стой, где стоишь!.. - направил на него вилы Петя. - Не подходи!..

- Иди, олух, домой! - ответствовал ему голос.

И тут его пронзила догадка: этот голос вещал прямо из его живота. Словно он приемник проглотил. И тот время от времени включался, да  покалякать норо-вил. Но как он работал и можно ли с ним было договориться, этого он еще не знал.

Ему и в голову не могло прийти соотнести свое это, с сидящим в нем чревове-щателем.

- А как ты сюда попало?.. - по-дурацки и напрямик спросил его Петя.

И для верности похлопал себя по животу, словно настроить его пытался. Но си-дящее там ни в какой контакт вступать с ним не желало. Боясь в свой адрес дальнейших разоблачений, он быстро убрался у скотины и заторопился домой.

Подходя к дому, он увидел, сидящих на скамейке их подъезда досужих куму-шек, которые перемывали кости всем кому не попадя.

Только бы этот, говорун, промолчал. Но все вышло с точностью до наоборот. Словно услыхав пожелание Пети, тот грянул, да как, зараза, грянул: с душев-ным волнением, на предельно высокой ноте, которое только на одном миноре способно было у любого выбить слезу.

-... на муромской дороженьке стояли три сосны, прощался со мной ми-ленький до будущей весны....

- Доброго вечерочка, Петр Степанович, гуляем?..

Петя нервно закашлялся, пытаясь что-то сказать, но в отчаянье махнул рукой и шмыгнул в подъезд, где раздольный и удалой голос выводил: “прощался, мило-вался”...

На их площадке было три квартиры, с отбитыми и грязными дверями, спроек-тированные на манер городских хрущёбок. Из одной из них выглянула Тося Печальная, соседка и стервозная баба.

- Ну чего расшумелся?.. - недовольно протянула она. - Детей разбудешь...

- Закрой, жаба,   дверь!.. - прервав песню, лично ответствовал ей этот под-голосок.

- Ах ты, пьянь, урод недоделанный!.. - полилось из Тоси.

Она даже, кажется, обрадовалась такому случаю - повоспитывать дурочка. Но Петя с соседями никогда не связывался (себе дороже будет), тем более с Тось-кой, норов у которой был не хуже ее бодливой коровы Зорьки. А тут, словно неведомая сила остановила его и тотчас выдала все сердешные тайны и досу-жие измены Тоськи, о коих Петюнчик ни сном, ни духом никогда не ведал.

- Да ты за своей бабой лучше смотри!.. - смущенная, запоздало бросила ему она вслед.

Едва Петя вошел в свою квартиру, как этот затейник все в той же разухабистой манере избирательно проорал:

- Мать мечи что есть на стол, а вы, козлы, пошли под стол.

Козлы, старшие неродные сыновья, с недоумением уставились на батяню.

Ничего себе приборзел.

- Шо... не ясно, урою гадов!..

Петя аж рот свой прикрыл: за такие слова его могли бы и отметелить.

- Ты че это, в натуре, базаришь?..- ринулся выяснять отношение Вовка, которого за исключительно белый цвет волос все звали Клыком.

Видимо, по аналогии с Белым Клыком.

- За козлов ответишь! - тут же подпрягся другой.

Но изумленные очаянной смелостью своего трусоватого отчима, решительных действий не предпринимали.

- Я за базар отвечаю, - выдал тот.

И сменив тактику, с чувством вывел: “Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные Стеньки Разина челны”...

- Радио потише сделайте! - вмешалась Клава, которая выходила за какой-то надобностью к соседке и только что вошла в дом.

-... на переднем Стенька Разин, - с пьяной трогательностью не своим го-лосом вел Петя.

- Да это ты, гад! - изумилась супруга. - Ну дает!...

- Педерастня!.. - сменил пластинку Петин двойник. - Долго вы мне еще мозги парить будете!..

И этот мерзавец выдал весь репертуар ругательств, которым Петя наделял ско-тину.

Досталось всем.

- Да он пьяный, вяжи его!..- скомандовала Клава.

Пока сыновья батяню вязали, Клавка успела ему надавать под бока.

- Сволочи! - плакал Петя.- Это же не я. Развяжите... У-у-у... гады!..

- А ругаться матными словами не будешь? - деловито спросила жена.

- Не бу...- и тут такое снова полилось.

По настоянию Клавы ему затолкали в рот кляп. Но голос его крепчал и с каж-дой непутевой фразой  поток ругательств не иссякал. Тут Клава поняла, что здесь что-то не так, и Удаловы развязали отца беспокойного семейства. Неко-торое время жена еще слушала затейливую ругачку мужа и наконец вынесла свое резюме:

- Нет, это не он. А кто же тогда?.. А, может, он чревом вещает?..

И Клава приложилась ухом к брюху супруга. Но кроме звуков, которые истор-гал пищевод, ничего особенного не услышала. Дала послушать и сыновьям.

Один из них авторитетно заявил, что услышал чьи-то неясные голоса, а другой , не менее категорично опроверг, сказав, что там тикает будильник.

Конец спору положила Клава, которая заявила:

- Слушайте,.. да это же кладезь, мы на нем такой себе бизнес сделаем!.. Мы его это... в цирк отдадим, пусть он новых русских развлекает.

- Что я, попугай какой! - возмутился было Петя.

- Как же, - съехидничал Клык, - да они его за один только мат на куски разорвут.

- И вправду, чего это я...- усовестилась вдруг Клава, - единственного му-жа и в цирк.

Пока развязанный домочадцами Петя отходил, этот подголосок, уже в качестве отступного, с чувством всем спел арию “Варяжского гостя”.

Видимо, убедился, что классика на семейство Удаловых действует умиротво-ряющи. Когда он голосил, Петя смахивал скупые слезы и виновато улыбался.

Ночью Клава разбудила мужа. Ее в очередной раз осенило.

- Слушай, а что если ты в филармонии станешь выступать: голос у тебя чувствительный, а публика там почтенная. Что ежели не так, бить не будут, а?..

- Дура, - с чувством выдал супруг, - мне в больницу надо. Болен я...

- Но как знаешь, - разочаровалась жена, - такое Бог не каждому дает.

На следующий день они поехали с женой в город и обошли там все больницы. Умные врачи слушали, ахали, вздыхали, но без направления не клали. По сове-ту одного из сердобольных докторов они попали в какой-то НИИ “Парааномальных явлений”.   Там, вроде бы, согласились помочь, но при этом заломили такую цену, что Петя скорее бы согласился с этим голосом жить, чем ее оплатить.

Приняли только в психбольнице и то после того, когда в очередной раз, полу-чив отлуп, возмутился нашей бюрократией уже тайный недоброжелатель Пети и взахлеб перематерил весь их  медперсонал.

Доктора из психушки терпеливо выслушивали все матюги  и решили: берем, хотя и не совсем по профилю, но возьмем, а там посмотрим...

Вернулся Петя через месяц. Важный и загадочный. Чем немало удивил супругу. Всю ночь он рассказывал ей о природе фантомов и энергетических двойниках человека. О своей болезни говорил вскольз и как-то неохотно. Правда, разъяс-нил, чем чревоугодник отличается от чревовещателя. Так как, и в том и в дру-гом случае было задействовано чрево, то есть живот.

Уже под утро, одуревшая от заумных рассуждений мужа, Клава услышала на-последок, как трактует парапсихология феномен аномальных изменений в не-материальной субстанции человека...

“Да как же я с ним после этого жить-то буду, - заходилась в большой тревоге Клава, - испортили мне мужика?...”

Но к вечеру все вошло в свою колею. Петя пошел к корове, которая признав благодетеля, долго и радостно мычала.

Соскучавшись по привычному крестьянскому труду, Петя убирался особенно тщательно. А затем, снова непонятый своей половиной, долго живописал Жданке о странностях жизни. Умиротворенное животное, положив голову на плечо хозяина, внимательно его слушала.

Но что интересно, ругаться Петя перестал. Совсем перестал. Разучился что ли?..

Тольятти, 1997 г.