Моя вторая жена. Тематика: Жена госпожа

Невольно -– особенно при этом температурном режиме, хотя при чем тут режим, не надо нас принимать за идиотов -– мысленно перелистывая воспоминания о прошедших трудах и днях, не могу обойти молчанием следующий очерк о моей второй и последней жене. Ее уже нет в живых, она умерла три года назад от рака легкого –- а не надо было курить, как паровоз с сиськами, мода приходит и уходит, а дети остаются, балет, музыкальная школа, каток, все на мне -- поэтому считаю, что в праве говорить о ней вслух и публично, в том числе и о прижизненных недостатках.  

У жены был один-единственный глаз. И она им постоянно пользовалась. Я не шучу. Такими вещами не шутят. У нее действительно был один-единственный глаз. Второй глаз у нее был типа запасного. Но это не мешало нашему обоюдному чувству.

Мы познакомились на приеме у Сэма Балабана, того самого, что сделал состояние на уобле. Так назывался его продукт –- уобла через "w". В Америке важно найти свои нишу, правильно? Нишей Сэма оказалась таранька (или: уобла), по которой сох наш брат-эмигрант, променявший Родину на самое дорогое, что только может быть у человека сразу после Родины – сервис (включая уоблу) с человеческим лицом.

Не помню, чем раньше поразила меня будущая жена --  откровенностью или чистоплотностью. Будучи аспиранткой в Колумбусе, штат Огайо, она настолько тщательно подмывалась в общаге, что однажды даже заснула на биде. Причем, во время ограбления. Ее разбудили мужские голоса. Говорили двое.     

-- Что делать? -– спрашивал один тосеньким таким голоском, натуральный кастрат или прикалывался.

-- Посмотри, -- выдохнул второй сипло.    

-- Куда? Не видно ж ни хера тут.

-- Сюда. Но сначала… она там, в ванной.

-- Ладно.

И голоса смолкли. А Светка (так я назову здесь жену) дала деру. Через окно. Гори огнем эти стереустановка и тостер. У нее было какое-то животное чутье на опасность.

И вот ее краткая история.  

Плыли в летнем мареве вдоль Бродвея стозевого шумные толпы туристов и туристиков; и озабоченный финансами немногочисленный в этот час местный люд следил, задрав головы, за лентой Nasdaq’a; и хип-хоповского типа high school dropout tripped over a foul-smelling homeless girl with a cardboard sign that read, Brother, can you spare a rhyme? Huh? Say wha? Spare what? A rhyme? What is this sh. t? Who do you think you are? A latter-day miss Emily  Suckmy Dickinson? A teen-mom-poet-in-residence whose welfare dough ran out before her inspiration kicked in? Or an East Village idiot-savant who don’t know her ass from her skinny elbow, don’t know better than to mix humor and pathos with less than mixed results -- и ее пустой стаканчик был печальным тому подтверждением. Big Сitу? Love it! Площадь Времен! И каких! Наших! C вами! What a name, Times Square!   Не Согласия, как где-то, не Красная, как где-то там. Времен. Что сказала Пизанскиая Башня Биг Бену? Не знаете? Если у вас есть время – у меня есть склонность. А что сказала Площадь Времен Бродвею? Извините, но я должна вас временно перебить. А это я уже сам придумал.       

«Вот и распрекрасно, ну его, импотентика, к свиням собачьим, не очень-то и хотелось», -- повторяла на все лады замызганная и уже слегка попахивающая (три дня без душа в такую жару – и это при ее чистоплотности!) Светка Ручная – оптимизм ее безграничный, необсиженный покамест слепнями повседневности, она унаследовала от бабки, громовой старушенции, похоронившей двух мужей и дважды двух любовников и теперь закатывающей компоты из белой вишни на одесской даче, доставшейся ей от первого мужа –- зам. директора завода «Антресоль».

Бабка была огонь, и Светка тоже была огонь.

Оказавшись в Нью-Йорке, Светка решила не спешить обзванивать знакомых и родственников –- она захотела осмотреться сама, узнать, как говорится, почем фунт изюма в американском шоколаде «Херсши». Однако вышло так, что связалась она на первых порах с каким-то ментально неадекватным ювелиром, подцепившим ее в «Дяде Ване» и проматросившим с неделю на матрасе под шорох вялых от зноя тараканов в 1 bdr apt недалеко от ООН, а потом попросившим в спешном порядке съехать, поскольку квартирка оказалась не его, а дружка его, и дружок должен был вот-вот возвратиться из Поканос, где проигрался в «Бинго». И денег не дал ювелир ни копша, хотя имел ее и на португальский лад, и на лаосский, то есть с выдумкой, искринкой, электроприборами и химическими препаратами, от которых потом три часа свербило повсюду, и хотя бы за это мог частично рассчитаться, жидяра зажравшийся такой. И вот она на улице. Язык в жопе. Что делать?

Она позвонила подруге бабушки –- Софии Пунктуальнер. В Америке София жила со времен Форда, но не автомобильного короля – а того, что часто спотыкался во время саммитов. У госпожи Пунктуальнер зубы были в состоянии аховом, аховом. Я знаю, что говорю, моя первая жена, Олеся, была без пяти минут ассистентом дантиста. София П. и не пользовалась ими почти -– только по необходимости, во время приема пищи и гостей. Так по крайней мере София жаловалась в письмах Ане Ручной, своей одесской подруге с прошлым. Что есть одесситка с прошлым? -- вы меня спросите сейчас. А фиг ее знает –- я весь в настоящем, уже год скоро. Но ведь их, одесситок с прошлым, не спутаешь ни с подмороженными ленинградками, ни с киевлянками-минетчицами. Так или не так? София назначила ей встречу в «Русском сеновале».

В «Сеновале» Светку сразу же попытался ухватить за зад Венька Ц. -– друг знаменитых Саши Броцкера, Оси Шабашникова, сэра Исайи Ремблера и других деятелей русской культуры в рассеяньи. Венька был очень интересный мужчина: в руках у него была трубка, а в ногах –- Жучка, племянница лауреата нескольких государственных премий, скульптора и перформанс-артиста Олега Двоякого. Но Светка его быстренько поставила на место вот какой фразой, брошенной сквозь зубы, как ее в свое время научила баба Аня: «Клоп замшелый, убери свои руки подальше от меня, если хочешь жить осташийся тебе год с небольшим, заслуженный рахитос 3-й волны! » У Веньки Ц. отпала челюсть. Даже Саша Броцкер, допускавший в обращении с не-лауреатами известные вольности, таким тоном не смел с ним разговаривать. Светке сделалось весело. Кто-то ей уже покупал рюмку рябиновки.

****ей в «Сеновале» в тот вечер было не больше, чем обычно в четверг –- и в основном у бара. У белого рояля восседал блистательный Жорж Турбин и хмельным тенорком пел о русише поле, иногда в шутку заменяя колосок на волосок, иногда всерьез. Ему вяло аплодировали. Кудесницу Хлашку -- мать Венькиного сына Джейкоба, в этот момент в зале для поэтических вечеров и других торжественных мероприятий чествовал, помогая себе пулочкой, Гриша Капкан, он был у них вроде поэтического завхоза. Гриша елозил по Хлашкиному животу, а Хлашка (из женской солидарности) елозила по теплой тарелке с остатками холодца –- мое любимое у них, кстати, блюдо, они его шикарно готовят, все остальное не берите у них –- отравитесь за милую душу. Одинокий хрящик, забытый кем-то на тарелке, пребольно впивался в Хлашкин копчик. Пропуская Хлашкины стоны мимо ушей, Гриша, которого, кстати, покойный Саша Броцкер некогда рекомендовал самой Сузан Зонтик как «мужчинку очень даже в соку, жаль только, что хер иногода на боку», месил волосатыми пальцами алебастровый Хлашкин зад. Последний, третий год кряду, с небольшими перерывами на гавайский средней паршивости «Клаб Мед», увы, не знал мужского внимания. Хлашка покрывала Гришину грудь благодарными поцелуями, самозабвенно подмахивая.

Светка сначала очень растерялась, тушь зеленым ручейком поползла по ее раскаленной щеке, и ее выблевало – так там было душно и отстойно. Ее попросили покинуть помещение, где некогда выступал сам покойный Слепой «Братский Газ» Жексон, любивший молоденьких художниц и анемичных поэтесс.

Так Света Ручная не встретилась с бабушкиной подругой Софией Пунктуальнер, которая могла бы оказаться ей вполне полезной: Света по совету Пунктуальнер тоже могла стать без пяти минут ассистенткой, а в дальнейшем и женой преуспевающего дантиста, как моя бывшая жена Олеся, или же, получив гринкарту, могла бы пойти на курсы бухгалтеров, что тоже довольно перспективно здесь. Но в таком случае мы бы с ней никогда не встретились, а вы бы не читали этот рассказ.    

А в это время в Америке проходили гастроли популярной российской рок-(и не только)-звезды Эллы Трэнс, успевшей дать ряд концертов в Атлантик-Сити, «Миллениуме» и "Клубе любителей хорошей песни" на Кони-Айленд-Авеню, что напротив магазина хозтоваров «Тети Бебины лампочки». Мне посчастливилось быть в тот день на одном из этих концертов, хотя цены доложу вам… После концерта в переполненном  «Миллениуме», я постучался в дверь уборной, осаждаемой пожилыми фанатами. (Боже праведный! Эти постные лица лысеющих дельцов с сотовыми телефонами! Эти вымороченные улыбки их ослепительно оголенных дам, недавно выписанных из бывших союзных республик! Боже, ответь: почему Ты дал мне уехать из моей России? Молчишь, Господи? Думаешь? Или опять игнорируешь?) и задал Элле несколько вопросов по поручению газеты «О чем базар»:

Вот это интервью в сокращении.

ИР: Элла Игоревна, расскажите о себе.

ЭТ: Сколько себя помню, всегда либо хотела петь и танцевать, либо уже пела и танцевала. Закончила питерский институт Театра Музыки и Кино, куда приехала поступать из Запорожья. Конкурс был 12 человек на место.

ИР: Сколько-сколько?  

ЭТ: 12 человек на одно место. Потом –- работа на радио, в кино. Снималась у Саши Писаровского в «Охоте на длинного. Часть 2». Клипы, призы, гастроли. Не замужем, мальчики и девочки.

ИР: Как вас принимают в Америке?

ЭТ: Вы знаете, пока я довольна. Завтра банкет в «Сеновале». Публика тут продвинутая, мобильники во время концертов почти отключены у всех. У нас с этим пока плохо. Вот и Алла Борисовна жалуется.

ИР: Еще один вопрос, на сей раз интимный, если позволите.

ЭТ: Валяйте, Изечка-бей.

ИР: Бей? Скажите мне, вы носите бюстгальтер?

ЭТ: Изя, у вас что, близорукость зрения?     

ИР: Что бы вы такое хотели передать нашим читателям в конце?

ЭТ: У меня выходит новый компакт-диск «Грей меня тут». Не пропустите. Там много давно полюбившихся хитов, есть хиты совсем новые.

ИР: Большое Вам спасибо, Элла Игоревна.

ЭТ: Хорошо.

А Светка в этот самый момент шла мимо концертного зала «Миллениум» в подавленном умонастроении и курила. Неделю в Америке, а где она, эта гребаная новая жизнь? Брайтон ее совсем расстроил. Чем не Кишинев, образца 72-го года, где она ребенком отдыхала с родителями? Правда, Кишинев  без молдаван, но с продуктами. "Здесь я буду петь в каком-нибудь кабаке, если повезет", -- думала молодая женщина. -- А если не повезет -– танцевать. Здесь пущу корни. Здесь найду счастье со старшим официантом или поваром. Дом будет полной чашей гефилте фиш и розового зефира. Мда".

И вдруг она увидела Эллу Трэнс, в окружении троих телохранителей и полутора десятка поклонников и поклонниц. А тут уместно будет сказать, что Светка знала Эллу еще со школьной скамьи, или даже раньше, чуть ли не с пеленок. Они познакомились и подружились тем памятным летом, когда в Одессе была эпидемия холеры, вы должны помнить это время. Элла с мамой застряли в городе до самого начала октября. И тут уже не помогли ни связи, которыми кокетливая Вера Трэнс успела обрасти на 10-й станции Большого Фонтана во время затянувшегося летнего отдыха, ни безупречные анализы мочи и кала мамы и дочки Трэнс.

-- Элка-целка! –- крикнула Светка Ручная и, расталкивая  телохранителей, бросилась на шею подруги. Слезы ручьем брызнули из ее глаза. Боже, как она обрадовалась случайной встрече! Шутка ли! Столько лет пролетело.

Потом был тот самый вечер в пентхаузе у Сэма Балабана. Пресса в моем лице тоже была. Я подошел нетвердой походкой к Светке, окруженной сразу с нескольких сторон так называемыми "живыми пепельницами". Сэм собирал их. У богатых, знаете ли, свои привычки. Были они и у Сэма Балабана. Пепельницы он собирал. Но живые. Все ясно?

«Зачем вы столько курите, девушка? » – задал я ей дежурный вопрос прямой наводкой. Я видел ее реакцию, я хорошо чувствую, когда и как они меня хотят сверху. Потом мы танцевали. В ней я увидел себя. Точнее, ее в себе. То, чего мне так не хватало в первой жене, Олесе – осязаемого обаяния, чувства локтя под ребром, милый, ты не голоден? Немного, совсем чуть-чуть.           

Мы расписались в Испании, я забыл название улицы; мы прожили вместе шесть с половиной долгих лет; над диссертацией она работала урывками, беременная, бледная, одноглазая моя зайка. Студенческие годы, Гарвард, гастроли с Эллой, я стал ее пиар-мэном, или агентом, называйте меня продажным журналистом, называйте меня кем угодно, но только не говорите мне, что мы не были счастливы. Мы были счастливы, были.

Она мне подарила на память столько всего. Светка, спасибо тебе огромное за все, любимая моя.    

(c) 2003 Izzy Raider