Поле брани милых

Весь вечер Ирка посматривала на Артема странно, словно с ожиданием чего-то или с укором, или все вместе. Наконец, и Артем обратил внимание на этот взгляд.

- Если хочешь что-то сказать - пользуйся словами! – попросил он, не столько раздраженный, сколько усталый после работы.

- А ТЫ мне ничего не хочешь сказать? – Ирка вскинула карие полуяпонские глаза. Глаза были исполнены обиды и надежды, как у белой домашней киски из Сетон-Томпсона, которой не досталось благотворительной печенки.

- А что ты хочешь услышать? – равнодушно спросил Артем.

- Ты сам должен был помнить… – Ирка осуждающе вздохнула.

- Кроссворд интереснее… - пробормотал Артем и действительно растряхнул газету. Ручкой он не пользовался: он всегда разгадывал кроссворды, держа в уме выявленные горизонтали и вертикали. Конечно, никто кроме него самого не видел результатов умственного труда, но Артему было наплевать.

- Ты – самовлюбленный хам, конченый эгоист и полный жлоб, Артем Железнов! – декларировала Ирка.

- «Самцово-шовинистического домостроевского фашиста» забыла, - дополнил Артем.

Ирка снова вздохнула и объявила:

- Артем, я не могу больше это терпеть!

- «Русский портретист девятнадцатого века». Вторая и четвертая – «О», - громко сказал Артем, и тут же сам ответил: - Рокотов, вроде, подходит...

- Артем! – Ирка почти взвизгнула и с хлопком рванула газету. – Артем!

Артем посмотрел на нее серыми, безмятежными до наглого глазами и уведомил:

- Я двадцать два года Артем!

Ирка понизила голос и всхлипнула:

- Артем, ну почему ты такой… такой…

- Какой? – Артем подался лицом вперед и с пытливой издевкой раздвинул губы.

Ирка снова всхлипнула: «Такой… »

- Ну? – Артем покрутил кистью, подбадривая. – Работай над речью, Ира-сан! «Бесчувственный», «бессердечный», «черствый», «холоднокровный», «жабосердый», «удавочуткий» «диплодокоотзывчивый»… целый синонимичный ряд! Дарю!

Иркино лицо подобралось волевой гримасой и обрело суровые самурайские черты:

- Хорошо, что ты все сам о себе знаешь! А вопрос «Почему ты такой? » - можешь считать риторическим…

- Риторическим? – Артем встал и принялся расхаживать по комнате, жестикулируя со сдержанной, но мощной эмоциональностью. – Отчего же? Итак, после года совместной жизни Ира-сан вдруг озадачивается вопросом, почему я «такой»? Хорошо, я объясню тебе, почему я «такой»! I’ll really tell you what a fuck I am that fuckingly “such and so”! (Артем чуть поднял тон). Я мог бы сказать, что я "такой", потому что ты чертова мазохистка и тебе это чертовски нравится. Возможно, ты была бы даже рада услышать такой ответ. Но я не стану врать в утешение твоих рассопливившихся чувств! Все дело в том, что я «такой» просто потому, что я «такой»! И потому что МНЕ нравится быть «таким»! А то, что ты чертова мазохистка – это, конечно, твое счастье, но я в любом случае был бы «таким»! Независимо от того, нравится тебе это или нет! Запомни эту простую вещь – и ты многое поймешь в этом дерьмовом мире!

- Да пошел ты со своим Тарантино! – Ирка снова хлюпнула обидой. – Если до сих пор не понял, что я НЕ «мазохистка», что мне многое НЕ нравится в твоих манерах, что я просто терплю твое хамство, значит…

- Это значит, что ты – чертова мазохистка! – удовлетворенно резюмировал Артем. – Потому и терпишь!

- Уже нет… - Ирка отвела взгляд. – Знаешь, я решила, что нам… нам… на-ам…

- «Ням-ням-ням»! – передразнил Артем. – Что «ням»? «Ням» надо расстаться? «Ням» не жить вместе? Опять уходишь? Sic transit Catelina, дубль сорок шесть?

- На этот раз я ухожу по-настоящему! – пообещала Ирка и с сердитой деловитостью распахнула гардероб.

- «Она ушла по-настоящему… По настоящему ночному Монмартру, о котором так грезила в провинциальном девичестве. Она ушла в ночь, она ушла в дождь, и ее силуэт истаял вдали под струями осеннего ливня. Она смотрела в черные лужи на тротуаре и видела в них свои слезы…» - меланхолично и с пафосом изрек Артем.

- Я не шучу! – Ирка швырнула на диван ворох блузок и футболок, добытых из шкафа.

- А я так и вовсе плАчу… - признался Артем и пожал плечами.

- Я хочу, чтоб ты понял меня правильно… - Ирка сдавленно улыбнулась из-под слез. – Нам просто нужно отдохнуть друг от друга, Тёма. А ты – подумай над своим поведением. Попробуй вспомнить, что ты должен был сказать сегодня! Вспомнишь – звони!.. Я не говорю, что все кончено, и все такое… Мы могли бы встречаться…

- Встречаться? – живо перебил Артем. – Знаешь, ты мне просто сердце из осколков склеила этим своим «встречаться»! Оказывается, то, что ты не «чертова мазохистка» и «не можешь больше терпеть», все же не исключает «немножко встречаться»? Oh, my! Ну, скажем, раза два в неделю: столько тебе нормально будет? Когда первое плановое свидание? График уже составила?

Артем придвинулся почти вплотную, прижимая Ирку к дивану:

- Не соста-авила! – он укоризненно покачал головой. – Тогда что ж тянуть: прямо сейчас и «встретимся»… - он толкнул Ирку в плечо, мягко уронив на диван.

- Артем! – крикнула Ирка почти истерически. – Если ты думаешь, что и в этот раз сможешь удержать меня своим членом…

- Что за нездоровая эквилибристика! – Артем фыркнул и рывком перевернул Ирку на живот.

- Извращенец! – Ирка, вырываясь, совершенно раскраснелась: не то от усилий, не то от возмущения.

- Извращенец? – чуть удивленно переспросил Артем, не прекращая бесцеремонных манипуляций с джинсами жертвы. – Не знал, что ты так старомодна! Не замечал… Ладно! – таким же резким рывком он вернул девичьему телу миссионерски санкционированную пространственную ориентацию. – Хочешь так – будет так!

- Да я никак не хочу! – Ирка умоляюще скривилась. – Отстань! Нет, я действительно… Ты что?.. Артем!.. Порвешь!

Действительно раздался треск. Артем сценически развел руки и обронил два белых кружевных клочка:

- Какой кошмар, какие мелкие кусочки…

- Тёмка, ну я правда не хочу… - хныкнула Ирка.

- Твой залог – страдательный! – неумолимо заявил Артем, лязгнув пряжкой. – Для процесса достаточно и того, что Я хочу!

- Это будет изнасилование! – пискнула Ирка.

Артем остановился, но лишь для того, чтобы растолковать с академической значительностью:

- Видишь ли, Ира-сан, проблема в том, что у меня наличествует необходимость выплеснуть накопленные, так скажем, эмоции в подходящее вместилище. А как ты назовешь эту процедуру – ровно никакого значения не имеет…

- Motherfucker! – обругала Ирка.

- Вы себя старите, гражданочка… – пробормотал Артем. Ирка ойкнула и страдальчески вскинула подбородок.

***

- Ты так и не вспомнил, какой сегодня день, жлоб?! – шепнула Ирка, прильнув к самцово-шовинистическому плечу.

«День? – Артем нахмурился, перелистывая в памяти календарь с Нового года. – Ах да! Вот ведь блин! Все дело в том, что февраль – очень короткий месяц. Итак, любимый праздник товарища Сухова, проходящий под лозунгом «Женщина – она тоже человек! »»

- Сицурэй-симасита! – сказал Артем. – С Восьмым марта!

Бессовестный Артем извинялся крайне редко, а когда все же извинялся - всегда по-японски: на его вкус, «допущена невежливость» звучало куда лучше, чем «прости! ».

- Домо! – Ирка заснула с улыбкой.