Любовь из прошлого, которого не вернешь или Истории про любовь

Как я далек от того человека, который сочинил ее! Человека, полного надежд, амбиций и уверенности, что когда-нибудь он прославится и станет великим. Человека искушенного, и одновременно до странности наивного, который искренне верил в то, что мир служит ему, а не он - миру. Он им стал, добился того, что превосходило чьи-либо самые смелые мечты - with a little help from my friends. Oh, no, I wanted to say: with a greatest and unforgettable help from my friends! Но…

Как я впоследствии понял, все было подчинено одной цели. Теперь я знал, какой. Но легче мне от этого не становилось. Я прошел через неимоверные страдания, обессмертил свое имя, и, вместе с тем, навеки заклеймил себя позором: ведь никто из обывателей никогда не простит мне того, что я жил в соответствии с собственными представлениями о добре и зле, жил без оглядки на общественное мнение и получал от жизни все. "За это его Бог и наказал", - слышу я на каждом углу. И теперь какие только преступления мне не вменяются в вину! Для многих я стал символом упадка нравственных ценностей, который считался следствием сексуальной революции. И это еще лишь начало. Пройдет еще несколько лет, быть может, десятилетий, и меня нарекут чуть ли не самим Дьяволом.

За комплимент, конечно, спасибо! Я чрезвычайно польщен этим, ибо быть праведным и жить по законам морали, написанных другими для других и часто противоречащим законам природы и моего сердца, выстраданному мною мировоззрению, я не могу. И не желаю. I consider it a challenge before the whole human race and I ain't gonna lose! - важнейший принцип моего мировоззрения я уместил в одну фразу. Я сказал ей все, что хотел сказать.

Ханжество я презираю. Трусость - тоже. Я не способен уважать людей, которые видят пороки общества, осознают их, но, тем не менее, говорят, что они бессильны с ними бороться, что все попытки будут бесплодными. Разве можно мчаться впереди поезда, не имея на это достаточной силы духа? Как сказал первый Президент России Борис Николаевич Ельцин в своем прощании с народом 31 декабря 1999 г., это не по мне. Это просто не по моему характеру. Я всегда первый. Я всегда добиваюсь лучшего во всем: bigger and better - in everything! Поэтому я никогда не сдамся. Никогда не склоню голову ни перед кем и ни перед чем! Кроме того, пример Ельцина - человека, сломавшего в себе ту систему взглядов, в которой он воспитывался, которой придерживался сам и в которой разочаровался; разбившего в прах иллюзии, в которые сам верил, открыл себя для новых веяний - всегда будет вдохновлять меня. Вместе с тем, никому не ведомо, чего это ему стоило, скольких бессонных ночей, скольких тяжких дум! Благодаря этому он выиграл. Непросто и болезненно и для меня было отказываться от того, что составляло смысл моей жизни. Однако я это сделал. Я победил в борьбе с самим собой, я обуздал неуемные страсти, я никогда более не покину политику. Я решительно порвал с прошлым. Но не совершил ли я тем самым ошибку? Тем паче, что прошлое само вернулось ко мне, и теперь мне никуда от него не убежать.

Приближалась годовщина того дня. На душе у меня становилось все тяжелее. Я не могу быть прежним, я уже не могу быть тем Фредди, которого знали и любили миллионы людей во всем мире. Однако я уже и не тот, что был до "Queen", этого лучика света в темном царстве. Этого островка счастья в океане забот о благе страны и вечной печали. Я должен вновь обрести самого себя, понять произошедшие во мне перемены. Мне необходимо уяснить для себя, что я теперь. Познай самого себя - и ты познаешь мир. Я знаю, как только я приоткрою тайники своей души, я буду смотреть на окружающую действительность совсем другими глазами! Когда это случится, я стану собой.

Но пока я пребывал в мучительном поиске.

Несмотря на мои отчаянные протесты, память возвращала меня в те благословенные годы.

И вот я вновь оказываюсь в "Mountain Studios" в Монтрё, небольшом швейцарском городе, прогуливаюсь в одиночестве по берегу Женевского озера, любуясь картиной великолепного заката… Раскаленный солнечный шар медленно опускался за горизонт; высоко в небе, раскрашенном в ярко-красные, кремовые, золотистые, фиолетовые и синие оттенки, парили птицы… Воздух был напоен свежестью и восхитительными цветочными ароматами...

Я был наверху блаженства. Ничто меня не тревожило, ничто не угнетало: я мог спокойно наслаждаться красотами природы и… любовью.

Едва мне стоило подумать об этом, как я уловил за своей спиной едва слышные шаги. Там, в "Mountain Studios" мы были только вдвоем, но даже если бы это было и не так, я бы все равно угадал его. Я изучил его характер, вкусы, привычки, жесты и мимику до мельчайших деталей. Мне нравилось разгадывать игру его огромных светло-голубых глаз, приводивших меня в восхищение. Я любил властвовать над ним, мне нравилось волновать его воображение, возбуждать его чувства: накалять их до предела и остужать его пыл, а потом опять заставить его воспылать демонической страстью… Я знал, что его жизнь принадлежит мне, и играл ею, как мне вздумается. В этом плане он, разумеется, не был исключением, однако я должен признать, что он занимал в моей жизни особое место.

Однако судьба в очередной раз жестоко посмеялась надо мной. Или, может быть, я не пожелал прислушаться к голосу своего сердца, настойчиво твердившему мне, что он - именно тот, кого я так долго и безуспешно искал, о ком мечтал одинокими ночами, кого рисовал в своем воображении? Так или иначе, момент истины настал слишком поздно. Все это, однако, будет потом. А пока мною владела безмятежность и какая-то безудержная радость от сознания того, что он здесь, рядом со мной, что я могу обнять его и, уложив на теплый золотистый песок, шептать ему на ухо слова любви, обнажая его восхитительные плечи и запустив руку в его белокурые волосы.

Я сорвал с Роджера рубашку, джинсы он стянул сам; его горячие руки скользнул мне под майку. Я дрожал от возбуждения, кровь закипала во мне! Меня приводили в такое состояние его нежность и покорность, а также то, что мы предавались любви в самой романтической обстановке, которую только можно было вообразить! Я впился губами в его влажные губы, освобождаясь от одежды, которая словно сковывала меня стальными тисками. Уже стемнело; в свете восходящей луны таинственно сверкали спокойные воды озера, и белели два обнаженных тела. Мы настолько приблизились к воде, что время от времени чувствовали ласковое прикосновение набегавших волн...

Мы всецело отдались друг другу. Я ощутил фантастический прилив сил, сжав его в своих объятиях, атакуя его настойчивыми ласками, и упиваясь его признаниями, которые он делал приглушенным от сладостного томления голосом. Когда накал желания достиг своего апогея, он умолял меня никогда не оставлять его, не нарушать нашей близости до тех пор, пока не иссякнут силы, любить его, как он любит меня.

- Возьми меня со всей страстью, со всей силой, на которые ты только способен! - прерывисто прошептал он, широко раскрыв свои прекрасные глаза, в ночных сумерках казавшиеся ярко-синими, словно морские глубины…

- Тебе будет очень больно, - предупредил я.

- Все равно… - отозвался Роджер. - Я хочу быть твоим… Я люблю тебя…

И я любил его. Я полностью принадлежал этой любви в ту волшебную ночь, в тот миг, когда я овладел им. Я готов был бросить к его ногам весь мир, и если бы только я углубился в себя раньше! Когда я сегодня вспоминаю об этом, я вдруг на минуту пожалел о том, что моя судьба сложилась так, а не иначе. А ведь я мог все изменить! Я убежден, что достаточно было одного моего слова, и мы бы никогда не разлучались. Не было бы ни Доминик, ни Дебби, ни многочисленной армии моих любовников… Однако даже если бы я не смог одолеть свою натуру и продолжал свои похождения, они бы не носили столь грандиозный характер, и у меня всегда было бы то место, куда я смог бы вернуться и человек, который любит меня по-настоящему и которому я в полной мере отвечаю взаимностью. Не было бы…

Слезы одна за другой катились по моим щекам. Увы! Теперь я мог заниматься с ним любовью только в своем воображении. Мои руки помнили его нежную, упругую кожу; моя память запечатлела его поцелуи, от которых перехватывало дыхание и начинало неистово биться сердце, я все еще ощущал тонкий аромат его тела… Я вижу, как он в экстазе прикрывает глаза, окаймленные длинными черными ресницами, словно это было вчера… Я все еще слышу, как он тихо стонет от наслаждения  и в страстном порыве откидывает голову назад…

Все это было так недавно и, в то же время, так давно! Между тем Фредди и нынешним лежит пропасть.

Воскрешая в памяти свое прошедшее, я невольно задаюсь вопросом, почему я не предпочел безмятежное счастье с любимым человеком? Почему когда меня подхватил этот безумный водоворот, я не нашел в себе сил остановиться, довериться своим предчувствиям? Ведь все предвещало беду. Несмотря на то, что мне известен на него ответ, меня это нисколько не утешало.

Эта выстраданная любовь к Роджеру поглотила все мое существо. В те далекие дни я еще способен был ей сопротивляться, и все равно она взяла свое. Она превратилась в душевную муку, изводившую меня не меньше болезни. За все я должен был благодарить свой прежний образ жизни и свое легкомыслие. Но разве я был несчастлив? Нет! Я вновь и вновь приходил к выводу, что именно он и сделал меня тем, кто я есть. Я не мог и не должен был быть другим. За это я, правда, заплатил дорогой ценой. Задолго до того, как убедился, что у меня СПИД. Последнего я ожидал с тревогой и мрачным нетерпением; даже если бы все это не было продиктовано политическими соображениями, такой финал моего жизненного пути, если принять во внимание мою неразборчивость в связях, был в какой-то степени закономерным. И он не особенно угнетал меня: я вовсе не имел желания состариться, заботливым мужем и отцом я себя никогда не представлял.

Именно мысль о том, что Роджер жил с Доминик, а впоследствии - с Дебби, и что у них родились дети, была для меня непереносимой! Мой Роджер, моя милая белокурая принцесса, он не должен был принадлежать никому, кроме меня. Чего греха таить, такие рассуждения за целую милю отдают гипертрофированным эгоизмом. Разве я хранил ему верность? Разве я не говорил ему много раз, что между нами не было ничего серьезного, что это юношеское увлечение, и оно уже прошло, т. к. мы оба повзрослели, возмужали и вполне отдаем себе отчет в том, чего мы хотим от этой жизни? Не я ли постоянно твердил о том, что нам следует расстаться, но сделать это так, чтобы наш разрыв не отразился пагубно на группе? Ведь даже некоторое время спустя после описываемых событий я твердо и непреклонно, невзирая на его слезы и мольбы, заявил ему об этом.

Даже при таких обстоятельствах меня не покидало ощущение, что я совершаю нечто ужасное, противоестественное. Я же люблю его, не могу без него жить! Никогда, ни о ком я не мечтал, кроме него, никто не рождал в моей душе таких возвышенных чувств, ни о ком я не сожалел. Появление Феликса было для меня страшным ударом. Ушло что-то неповторимое и прекрасное, между нами уже никогда не восстановятся прежние отношения, даже если мы этого очень захотим. Почему тогда?

Однако я ничего не мог с собой поделать. Меня словно вела чья-то рука, и я не мог противиться воле высших сил, которые предопределили для меня другой путь.

…Там, за окном шумел осенний дождь. Порывы ветра колыхали кроны деревьев, срывали с ветвей хрупкие, разноцветные листья и уносили их куда-то вдаль… Я долго рассматривал гроздья рябины, нависшие прямо перед моим окном: ярко-алые ягоды в обрамлении пожелтевшей листвы, словно капли крови на золотой парче.

Где бы ты ни был, я с тобой. Наши сердца бьются в унисон. И только тебе я посвятил эти несколько волнующих четверостиший, которые складывались в моих мыслях, когда я вглядывался в хмурое небо, пытаясь угадать в сплетениях туч твои кроткие черты…