На кладбище

- Боже милостивый! Прямо посреди жилого квартала! – обратился я к своему товарищу, пока наш трамвай следовал мимо кладбища.

Когда мы вышли несколько остановок спустя, мой друг сказал: "А что такого? Все рядом – и магазины, и больницы, и кладбище. И далеко не нужно ходить".

- Шутить изволишь?

- Нет, я серьезно.

- Как так?

- Город ваш – это большое кладбище.

- Почему же?

- Хм. Ну, вот скажи мне, например, чем ты питаешься?

- Как и все – на что денег хватает, то и покупаю в магазине.

- Не надо обо всех, ведь я то точно знаю, что я ем. Вы, городские, даже понятия не имеете, чем кормитесь, а у меня в деревне все под рукой, все – живое.

- А у нас разве не так?

- Нет. Когда ты в последний раз ел мясо? Ведь в городе способно достать только мертвую еду.

- Неужели у вас она живая? Все равно ведь приходится убивать, ведь так?

- Зато я зарежу кого, так сразу приготовлю и съем. А у вас как оно водится – хранить мертвечину, пока не изыдет живой дух вовсе. То уже не мясо получается, и даже не растение, а труп, которому давно должно сгнить.

- Ну, братец, ты мне не порть настроение, а то мне сейчас больно плохо станет. Я уже и заговорил прямо как ты. – Мне действительно стало не по себе, и я уговорил товарища зайти в кафе, но с условием, что ничего есть не будем, а только пить.

- Да ты не боись за меня, - ответил он, когда мы уже сидели в кафе, попивая пиво. – От одного раза ничего не станет, если мертвечину съешь. Но то ведь не самое худое. Времена всякие бывают, и многое мы на деревне переживали – и голода были, и разруха, так что пробовали уже жить по-вашему, по городски.

- Что же может быть хуже помимо этого?

- Хуже? Да все! Сам город есть не что иное, как кладбище. Ты посмотри, где ты живешь, как твой дом устроен?

- Обычный жилой дом, как у всех. Высотка, современное здание, все удобства.

- Да что ты заладил – "как у всех"? Потому и кладбище, что все у всех одинаково, и все удобства есть. Знаешь, там как раз все равны, и все удобства есть – лежишь себе спокойно, и никто тебе не мешает. А я тебе вот что скажу – человек трудиться должен, сам зарабатывать свой хлеб, и знать, что он ест и пьет, а не жрать что попало, как крыса. Ты видел у меня в деревне хотя бы одну крысу?

- Нет, как-то не замечал.

- И не заметишь. Правда, мыши водятся, но это не так страшно. А у вас сколько крыс, столько и жителей в городе.

- С чего ты взял?

- Точно тебе говорю, потому как живете в одинаковых условиях и питаетесь одним и тем же.

- Ну ты прям решил меня с ума свести.

- Угу. Ты еще скажи, что я тебе глаза открыл, - попытался улыбнуться мой собеседник, но сам же себя заставил принять серьезный вид, и продолжил: Вот хожу я по Вашему городу, смотрю на людей, и мне страшно становится. Даже сомневаться стал, не умер ли я уже?

- Отчего же? Все вроде бы красиво, и одежда, и всякое такое.

- К черту одежду, я о людях говорю! Ты на лица глянь – они все одинаковые, а взгляд вообще один и тот же – мертвый.

- И у меня тоже? – испугался я.

- И у тебя. А женщины то ваши вообще – заблаговременно решили придать себя смерти.

- Это как же? – недоумевал я.

- А ты лица в гробу видал? Вот они так же и намалеваны.

К несчастью, именно в этот момент я посмотрел на девушку, сидящую напротив, и меня вырвало.

- Да что это с тобой? Прямо сопляк какой! Что тебе не скажешь, все в ущерб себе воспринимаешь, - пытался поддержать меня товарищ после того как мы покинули кафе, но тщетно – теперь любые его выражения вызывали одну и ту же реакцию; тем не менее, он все продолжал. – Ты или оставайся при своем, или бери то, что тебе нужно. По тому, как ты сейчас ведешь себя, я сделал кое-какой вывод – а не приехать ли тебе к нам в деревню пожить?

- На что жить там буду? Тут у меня работа, а там я негоден, ведь ничего не умею своими руками делать.

- Так ты деньжат подсобери, а я тебе хороший дом найду, да прислугу в придачу, коли не хочешь сам трудиться.

- Посмотрим, но над твоими словами я подумаю всерьез. Точно тебе говорю, - произнес я в итоге, поскольку никаких аргументов в пользу городской жизни я привести не мог ни своему товарищу, ни даже самому себе.