У НЕГО

Неслышно подошел праздник. Подкрался, а они и не заметили. И освободил им две квартиры. А они так долго мыкались по друзьям да дачам, где в это время года было хоть и красиво, но холодновато. Неуютно для приезжающих только друг для друга, а не для дачи.

И вот они встретились в метро и каждый стал тянуть в свою сторону. Она - в свой уют, а он - к себе, где просторней, но еще мало ступала нога человека. Немного возбужденные предстоящим наконец домашним покоем (или - конечно же - не покоем!!) в мраморном подземелье они спорили о том, куда податься лучше, и все никак не могли перетянуть шутливый канатик в свою сторону. И в самый разгар осыпания дрыг друга доводами, она вдруг притихла, посмотрела на него с хитрецой и он, что она нашла настоящий довод. Она немного потянула, не пряча своего мелкого торжества и первенства в очередном решении. Он замолк, а она наконец произнесла с напускной кротостью: “Ванная, милый!”. И тем поставила точку в споре. Его ванная была лучше, просторнее... Ванная комната была пока единственным уголком в его квартире, который был уже готов служить хозяину почти полностью. И она этим выбором и словом сразу и сдалась ему и выиграла - положила на лопатки. Он даже не понял, кто победил. Осталось ощущение, что она с самого начала готова была ехать к нему. “Ах, какая она противная!” - с радостью подумал он и решил, что придется отыгрываться не на слове “где”, а на слове “что”...

И они вовлеклись в один из многочисленных людских ручейков равномерно шумящих подземных магистралей города. И они было подпихнуты кем-то сзади в вагон. И они ехали, уже привычно разглядывая друг друга, прижатые народом и тем вполне довольные. И они ехали... ехали... Ну, конечно, не так долго, как им показалось перед долгожданным домашним уединением... И наконец движущиеся ступеньки, несмело блеснув при выбеге на равнину наземного вестибюля, позволили им вынырнуть из равномерной духоты в позднюю грязноватую городскую осень. Для нас с вами, может быть, противненькую... А они этого не замечали.

Пока они шли в незаконченный ремонт, она рассматривала прохожих, обнятая за талию его нетерпеливой рукой и ощущала его бедро своим... особенно тогда, когда прохожие были мужеского пола. И она почти не думала уже о том, что и как будет... Она только хотела, чтобы все было не скомканно, и понимала, что и он настроен также. Так что - немножко тепла в трусиках, появившегося уже в метро, даже преждевременно - подумала она хихикнув про себя. А все-таки интересно, что думает он. Последнюю их встречу она увидела в нем проблески похоти, и это интриговало ее теперь. Она нашла в себе легкое желание откликнуться на эту его черточку. Она еще не знала, как, но знала, что откликнется... А он замышлял план мужского возмездия за только что полученное поражение, когда она, хитрюжка, переиграла его как давно уже не было - в чистую - показав и ум и женскую податливость одним этим словом “Ванная”. И мужской реванш не складывался у него. От ее присутствия в прохладе осени рядом с ним не хотелось думать о реванше. Только инерция их пикировок вяло толкала мысли вперед. А девушка, что шла рядом рассеивала прикидки своим спокойствием и податливостью его руке, прижимавшей ее к нему. Не вытанцовывался план. И ему было все приятнее, что ничего не выходило. Он охотно сдавался нереваншу.

Они поднимались к нему пешком. Она всходила по ступенькам впереди. Он любовался ею сзади. Такие подъемы были у них в чести. Она то убыстряла шаги, то ступала еле-еле. То вдруг начинала покачивать бедрами или показательно выставлять на ходу попку. Он откликался ее выкрутасам. Иногда он касался ее ног или попки сзади. Но они не останавливались и шли дальше, а только лучше настраивались на переливы настроения другого.

И вот они поднялись. Она походкой разведчицы подобралась к звонку и нажала кнопку. И оба стали наслаждаться тишиной за дверью. Никого! Он упер руки в стену, тем оградив ее от пространства лестничной клетки. В широком кольце его рук она развернулась лицом к нему и подарила откровенный женский взгляд чуть снизу. Он уже и так тлел страстью, а теперь - вспыхнул, и принужден был закрыть глаза, чтобы совладать с желанием запустить ей ладонь под юбку в нижней разрез плаща и прильнуть к губам. Сглотнул и почти вслепую, завозившись открыл дверь и жестом пригласил ее внутрь. “Мадам!”- вздохнул ей в проплывающее мимо ушко. Она вошла и из глубины коридора через плечо мурлыкнула “Мадемуазель!”. И оба заулыбались от пространного удовольствия быть здесь вдвоем.

Однажды она обнаружила обрывок его записок. Где некий “сэр... жадно ... сунул .. мадемуазели...”. Она поняла тогда, что ему нравится само это слово - “мадемуазель”. А ее одновременно смутила и зацепила пошлость слова “сунул” в тех записках. Это запомнилось им обоим и с тех пор они играли в “мадемуазель”... Он часто старательно выводил ее на это слово, а она одаривала его им, как теперь.

В квартире из мебели было полкухни, дживанище, шкафина и ванная. Она уже бывала в этом ремонте, и скрывала от него, что ей здесь нравится. И они стали пить чай. А потом она почти без перехода от чая взошла на разваленный им диван и стала раздеваться для него. Она даже не придумала это, как действо. Она просто пила чай с любимым парнем и теперь раздевалась для него. А он принимал ее одежду тряпочка за тряпочкой. А она радостно конфузилась, но продолжала... И это было несказанно приятно обоим. И полдня и вечер и ночь все было очень хорошо с ними. Совершенно без излишеств и изысков, которые раньше с ними случались. Какие-то все классические половые акты с долгими разборчивыми нежными ласками в промежутках. Почти без слов купание друг в друге. Обнимания и поглаживания. Все внимание телам целиком, а пенис находил устричку как бы ненароком...

И они несколько раз засыпали в обнимку за все это славное медленное время. И просыпались в плавных ласках. И сам собой все тек их взаимный мед нежности. А на утреннее пробуждение, которое стало для них то ли четвертым, то ли пятым за ночь, она пошла в ванную и наконец-то позволила ему то, о чем давно мечтала - мыть себя, как большую послушную девочку. Совершенно ничего не скрывая, а подставляя под теплые струи и пенные руки свои места и местечки, вся будто окутанная его теперешним знанием ее тела.

А он не торопясь мыл ее и орошал душем. Любовался ею. А она нежилась и подставляла сиси и попку под поцелуи. А мокрые набухшие губешки в межножьи и потемневшую полоску пушка радостно и притворно прикрывала от его губ и рук. А потом покорялась и охотно допускала его туда. И он млел от заварного крема ее вертикальных губок. Пенис почти не опускался и пару раз после ее позволения лизнуть желанные нежнокрасные оттенки, правое яичко даже уходило из мошонки вверх, а головка формой становилась похожей на фашистскую каску времен войны. Ей нравилось чувствовать его заботу и видеть, как на нее откликается его орган. И она знала, что вот-вот он снова возьмет ее. И еще недавно зудевшие на низкой ноте о пощаде половые губки, теперь под струями воды и нежными поглаживаниями воскресли и распускались маковым цветом перед новой утехой.

Наконец желание пересилило. И она сама поманила его. Повернулась к нему попкой, удобно расставила ноги и гибко прогнулась в пояснице, вытянув руки вверх на теплый мокрый кафель. Она предоставила ему распахнутой всю свою порядком встрепанную и разомлевшую сладость. А он от неожиданности глядя между ее услужливо раздвинутых ягодичек, еще лил некоторое время воду ей на спинку и наблюдал стекание струек и капание капелек с волосиков на пипе. Это было уже почти не сексуально, а более просто красиво... У него в голове всплыли слова о нефритовых и киноварно-красных пещерах китайских и индийских источников мудрости соития. Он блаженно улыбался и хотел продлить этот миг...