Страсти с окраин. Рабыня страсти фильм

Страсти больших окраин

01:24 a. m.

- Прикольная грудь! Я тебя хочу.

- А презервативы купил?

- Конечно! Только они в машине... Машина на стоянке, стоянка у метро.

- Пирожок в студию Не будет сегодня интима, солнце.

- Почему? Но ведь я их КУПИЛ!

Занавес.

С балкона тянет "Парламентом". Он курит и молчит. Это случается так редко (молчание, разумеется), что я наслаждаюсь моментом, подкрадываюсь сзади и провожу коготком по его спине. Мелкая дрожь. Спина, на которой нет "живого" места, покрывается испариной и вздрагивает. О, а это что? Похоже на шрам от ногтей. Точно не от моих царапок (качество не моей мануфактуры). А он, оказывается, любитель гишпанских страстей... Вот бы никогда не подумала! Ниже ссадина от удара и пятно неясного происхождения. Отметина ментовской дубинки? Ранен в боях с Колчаком, как Шариков? Обхватываю ногой его худое бедро и висну на загорелом плече.

- Малыш, сделай, пожалуйста, кофе со льдом. И не забудь лимон. Две ложки сахара, как обычно. Готовить кофе - женское дело. И побыстрее, солнышко.

- Устриц с "Дон Периньон" не желаешь, волчонок?

- Нет.

Мы садимся на перила и упражняемся в меткости, кидая с высоты пятого этажа пустые бутылки из-под мартини. Глупо - жуть, но здорово. Завернутые в простыни две фигуры в проеме окна. Блочный "Стоун Хэндж" и мы, парочка взъерошенных "австралопитеков". Человек прямоходящий, временами разумный. Вслед за ударом бутылки об асфальт раздается щелчок пневматического пистолета. Я промазала, целясь в каптерку перед домом. Надо очень постараться, чтобы промазать в массивную кирпичную тушу с двадцати метров. Но я сделала это!

- Поцелуй меня! - мягко разворачиваю к себе заигравшегося волчонка. На волка он пока не тянет. Обижается на это прозвище, кричит, "брызжет" слюной, но проглатывает. Он округляет и без того огромные пустые глаза. Зрачки неправдоподобно увеличены.

- Не надо, от меня пахнет сигаретами.

- Плевать.

Целуемся медленно, аккуратно, с паузами. Его пухлые капризные губки меня умиляют. Вдруг из Таниной из спальни, кривоногий и хромой выплывает...

- Где ты научилась ТАК целоваться, солнышко?

- Не где, а с кем. Вернее, на чем... На помидорах.

- ??? - Волчонок приостанавливает "простые движенья".

- В четырнадцать лет тренировалась на помидорах по совету подружки Евы.

- Не верю!

- Дело твое.

"А я маленькая гадость, а я маленькая гнусь, я поганками объелась и на пакости стремлюсь". Делаю кофе и отхлебываю из чашки волчонка, приводя его в тихое бешенство. Он терпеть не может, когда пьют из его чашки, чем я и пользуюсь. Целую в шею, получаю ответный поцелуй. Липкий и теплый, как подтаявшее крем-брюле. Вздыхая, плетусь заваривать еще кофе. В такие моменты я чувствую, что люблю его. Но это пройдет минимум через два часа. Максимум - под утро, когда мои попытки встать под вой будильника будут пресечены его садистскими объятиями, после которых остаются синяки. Он не умеет соизмерять силы, и так во всем... Нервишки ни к черту: он вскакивает во сне, обращается ко мне с вопросами, а утром ничего не помнит. Бормочет какую-то ерунду о любви и сам в нее верит, пока я нахожусь на расстоянии вытянутой руки. "С тобой я испытываю оргазм, а с проституткой - просто кончаю. Оргазм - он вот здесь (прижимает кулак к сердцу). Неужели не понятно? Мы занимаемся любовью, а не трахаемся". Приехали. Занимательная анатомия. Мамочка родная, пойду-ка я водички попью... Встаю. Иду по направлению к кухне. Задеваю ногой удлинитель и с грохотом падаю на паркет. Его рука подхватывает меня и вот мы вдвоем уже в горизонтальном положении. Со скрипом заставляю его натянуть "валенок" (так пренебрежительно мой Фанфан Тюльпан именует кондом). Он прет нагло, как танк на песочницу. С ним не надо слов: интуитивно он догадывается, что я чувствую в каждый момент действа. Меняя позы, я не ощущаю себя моделькой чьих-то стереотипов, которую подгоняют под стандарт. Все происходит, как по нотам. Это тем более странно, что мы близки впервые! Наверное, мы с ним похожи - парочка холериков с высоким болевым порогом.

Легкий допинг в виде пары бутылок пива волчонку не вредит. Интересно, вообще без алкоголя он может? Совсем-совсем, на трезвую голову? Риторический вопрос, потому что ответ я вряд ли когда-нибудь получу.

Он отваливается на подушку и застывает по диагонали кровати. Видимо, глубокомысленные размышления относительно истоков удовольствия утомили его больше, чем соитие. Он не похож на моих прошлых любимых. На то они и прошлые: прошла и забыла. Он не хуже и не лучше, просто другой. Атипичен, как китайская пневмония.

Мы смеемся и душим друг друга в шершавых объятьях. Он нежен, нежен вопреки всему. Вопреки мерзкому характеру и несдержанности, вопреки агрессивности и алкоголизму, вопреки дворовому криминальному прошлому и потасканности. Мой материализовавшийся бред. Моя сексуальная ветрянка, которой надо переболеть и желательно так, чтоб не осталось рубцов на сердце. Когда он прикасается, я сжимаюсь до размеров мобильника, оставляя место лишь кнопке "вызов". Он говорит пошлости, но из его уст они не звучат похабно. Мы - горячий клубок на мятых простынях, залитых соком и колой. Руки трясутся, вот и проливаем куда ни попадя...

Он болезненно чуток. Даже ухитрился обнаружить на моем теле неровность сломанного в детстве ребра. Касается осторожно, изучая каждый миллиметр меня с неподдельным интересом. Поразительно, как можно, имея стольких женщин, не утратить первозданный азарт. Искорку озабоченного подростка :-) Отрываясь от ковыряния пирсинга у меня в пупке, волчонок шепчет:

- Ты натянута, как струнка, моя сладкая. Как же я тебя люблю! Клянусь! Тебе хорошо?

- Дурацкий вопрос:-))) Конечно, хорошо. Иначе тебя бы здесь не лежало.

Я скучаю по нему. Вернее, не по нему, а по его телу. Какой-нибудь "знаток" женщин обязательно скажет, что "все дело в перце", как учит реклама "Nemiroff". Нет, амиго. Ты сто, тысячу раз ошибаешься.

Это всего-навсего тактильный голод: ведь пока кожа помнит каждое прикосновение, его размытый портрет отпечатывается в памяти. Снова и снова... Я помню его жесткие волосы, грудь, ладони, даже мозоль на большом пальце кривой ноги. Но абсолютно не помню цвет глаз! Кажется, они были грязно-серые.