Достоевский о Пермяке и Пермяк о Достоевском

В творчестве Достоевского Павла Викторовича прослеживается незавершенность затей и недоконченность идей. В первую очередь мы видим главного героя романа. Главная ошибка писателя в том, что он перепутал имя своего героя и чтобы исправить эту оплошность, прибегнул к литературному приему. То есть изменял имя на протяжении всего романа.

Писатель увидел черные пятна в светлой личности Николая Всеволодовича, но не признался в этом, спутав их с подвигами. Эти черные дыры, которые он тщательно вырисовал, стали ему памятником для всех поколений. Бродяги разбудили Герцена. Герцен разбудил эту сволочь и тварь Добролюбского. Добролюбский написал роман „Что видел" и эмигрировал в деревню. На плодотворной почве Добролюбского возросли двухаршинные плоды народной терпимости. И тогда Достоевский придумал очеловечить своего главного героя поэмы "Дохлые души". Мы всегда говорили, что вместе со своим другом Черножоповым Добролюбский добьется успеха, куда бы он ни делся, будь то деревня или город.

В поэзии, наконец, над ним взяла верх женщина. Он боролся упрямо и дико пока не сдался совсем во власть пьянки и разврата, который и поглотил его с ног до головы своей грязной начинкой разгульности русского крестьянина, готовый все пропить, не взирая на собственный стыд, начиная от своих собственных портков детей жены и заканчивая всеми сиротами и навозом земли русской.

Подлец гад и сволочь Улиткин по кличке Машин со своей Надеждой Константиновной окончательно всех заебал. Начал с того, что пропил свои дырявые не стиранные пропахшие потом и мочой хлопчатобумажные носки и заканчивая лифчиком Надежды Константиновны, коий в преступных действиях применял и выдавал для случайных людей как новейший футляр для будильника даже примостил к нему специально для этих целей замочек, срезанный с чемодана. Обмануть же таким образом не удалось никого кроме двух помешанных на революционных идеях поляков прогуливающихся по городскому парку голышом в виде всегдашнего моциона перед плотным обедом. Улиткина этот факт не удивил, он и сам в бытность свою в далекой молодости раздевался до гола, измазывался фекалиями и прыгал с деревьев на старух и стариков, зазевавшихся и глазевших на памятник Феликсу Эдмундовичу Жопожинскому с диким криком: Свободу Абрамовичу.

Поляки дали за лифчик то бишь за футляр коробок спичек с дохлым майским жуком. И были таковы. Больше Улиткин их нигде не встречал, иногда вздыхая, заходил одиноко на нудистский пляж тряс с каким то загадочным и остервенелым видом коробок спичек, предаваясь видно каким-то нежным теплым собственным воспоминаниям из светлой прошлой жизни полной радости и секса да так, что все прохожие оглядывались и вертели, в лучшем случае, пальцем у виска шарахаясь и разбегаясь, а в худшем звали городового или охранника. Улиткин по долгу разглядывал там голые тела, в надежде разыскать между ними знакомые до боли польские попки. Но толи это были попки преимущественно женские то ли поляки волшебным образом сумели в короткий срок изменить свои личности до неузнаваемости и теперь в самый ответственный момент обходились без одежды как и все прочие обыватели земли русской.

-Нет ничего, Наденька, слаще тараканов, - говорил Машин в минуты вдохновения своей Надежде Константиновне и в приятной истоме начинал постанывать и гадить в штаны. Иногда впрочем, сердобольный Улиткин показывал Надежде Константиновне мертвого жука в коробке и тыча бесцеремонно в него пальцем заявлял о том, что его надобно непременно похоронить. Оговаривался, что жук пал от руки двух истязателей по имени двух поляков за продажность и невостребованность.

Удивительны переживания раннего Достоевского. В минуты разочарований и похмелья он возносит свой образ идиота до необыкновенных вершин мастерства своего творчества и предается цензуре.

В долгожданные миги счастья разорванный на две половины он уничтожает свою поэму. Лелеет показывающиеся процветания своего гения, чтобы там понять и увидеть, что он сотворил великого.

Как раз в это время эпический герой Тарас Булка находился в стадии заключения и автор готовился пропечатать его публично. Публично оклеветанный Достоевский стал подниматься из грязи и твердо заявлять о себе петербургским прохожим. Петербургские прохожие в ответ оплевали, обоссали, обосрали и облевали Достоевского. Павел Викторович вместе со всеми бомжами города Ленинграда оказался в изгнании.

Долгие и томительные две недели ему пришлось питаться вместе с ними из мусорного контейнера дома напротив. Пока, наконец, изможденного Павла Викторовича не забрала жена и не увела домой. Павел Викторович буянил скандалил и даже стукнул кулаком по спине свою спасительницу.

Женщин Достоевский не любил. Он знал о них одну тайну то, что между ног у них ничего нет. Это-то и возмущало слабый ум писателя до глубины души. В такие минуты он принимался ходить по комнате взад и вперед дико озираться на Надежду Константиновну и даже пытался несколько раз при участковом стащить за подол с нее юбку, чтобы показать всему миру свою несправедливость.

-Прежде всего, красота, - говаривал Павел Викторович обыкновенно за кружкой клюквенного морса и расстегнув ширинку на серых брюках в полоску доставал свой маленький потрепанный детородный орган всего двух сантиметров длиной и мочился из него на пол желтой плотной струей.

Каждый раз Надежда Константиновна самоотверженно спешила его успокоить и поскорей засунуть член писателя обратно в ширинку брюк аккуратно пристегнув перламутровой пуговкой поверх. Павел Викторович хватал ее за задницу, хвалил, щипал и трепал бедную женщину и блажил всю ночь, не выходя из-за стола сидя за кружкой противного морса.

В те годы он ужасно капризничал. Для увеселения и препровождения времени Надежда Константиновна однажды в туалете общественной столовой свела его со Львом Худым, о котором Павел Викторович Достоевский уже кое-что слышал.

Встреча прошла благополучно при свидетелях. Лев обосрал весь унитаз и обтер свой зад краем пиджака после чего благодушно протянул руку растроганному Павлу Викторовичу, который ухватился за нее тут же обеими руками энергично тряся перед собой.

Что тут было. Надежда Константиновна, пока Достоевский тряс фанатически руку своего кумира, осторожно сняла с него штаны и дала возможность Павлу Викторовичу пописать на пол туалета перед унитазом бережно направляя член мужа своей рукой, а то бишь струю так, чтобы моча не угодила на Льва Худого и чтобы не сделался скандал.

Признательности его ей не было границ. Достоевский забыл обо всем на свете и казалось никакой силой нельзя было его оторвать уже от Льва Худого, но случилось чудо Лев Петрович громко пукнул и сослался на приближающийся к нему вечером припадок.

Эпилептик по имени Лев Петрович Худой был немедленно по настоянию Надежды Константиновны помещен в КПЗ. Где и отбывал срок до самого своего успешного освобождения прямо в руки раскаявшегося Павла Викторовича Достоевского. С которым Льва Петровича свела судьба.

Тогда же родился в его мыслях образ Свидристайлова. Человека из народа и душой и телом. В коем сосредотачивалась вся скорбь душевнобольного. Душещипательные рассказы посыпались из головы Достоевского кучами. Надежда Константиновна не успевала бросать их в мусорное ведро. Лев Худой был любезно помещен в их квартиру и жил практически на птичьих правах. Он числился у писателя Достоевского на побегушках или мальчиком для битья. Достоевского устраивала такая роль своего друга в его семействе.

Семейство Достоевского состояло всего из двадцати пяти человек, которые и помещались в одной комнате, правда, пять из них были калеками без ног и без рук, другие десять братьев Достоевского находились в местах не столь отдаленных пребывая преспокойно в заключении, а другие десять сестер уже определились на жизненном поприще и обыкновенно уходили на ночь на городскую площадь, где и торговали до утра своими телами. Утром, заработанные деньги исправно передавались Надежде Константиновне. Днем на эти деньги она покупала Павлу Викторовичу леденцы мороженое и презервативы.

Еще никогда последний не чувствовал на себе такой свободы отношений.

Лев Петрович Худой отличался утонченностью манер. Каждое утро он имел обыкновение раздеваться до гола и кунаться с головой в холодную ванну, после чего требовал горчичники и таблетки от насморка, который казалось так и родился на белом свете вместе с ним. Сопли текли неустанно из этой личности, нередко прямо в рот. Захлебываясь Лев Петрович восклицал и возмущался до душевного припадка заниженного достоинства и требовал нестерпимо к себе внимания Арины Родионовны Жопкиной великой родственницы отставного поручика Александра Сергеевича Писькина, того самого, что сочинил на сеновале "Люблю твоей ****ы сиянье". Или другое не менее известное в среде студентов петрашевцев прошлого столетия:

Перед тобой явился я,

как одинокое скитанье,

(в черновых рукописях страданье)

как жопа яркой чистоты.

обрюзгла грудями случайно

накрывшись рваною фатой

ебу тебя мой ангел тайно

чтоб не сказали... (я дурной или больной).

О чем еще можно было сказать в такие минуты, Лев Николаевич, конечно, не догадывался.

Надежда Константиновна привести к Льву Петровичу Арины Жопкиной, конечно, не могла, но за то любовно выписала ему из Москвы самого Писькина Александра Сергеевича, что было гораздо лучше, как выяснилось позже.

Александр Сергеевич или Сергей Александрович, что в конечном счете одно и тоже, являлся в дом одинокого поэта зачастую посреди ночи. Ложился во всей одежде поперек брачного ложа Надежды Константиновны с каким-нибудь приезжим мужчиной и горячо беседовал с ним о превратностях своей судьбы оспаривая и отстаивая свой главный пункт по части зоофилизма и педофилизма. Мужик тупо выслушивал всю его бесполезную тираду и громко кашлял.

Надежда Константиновна завсегда слушала речи Александра Сергеевича со вниманием, а тут так просто позволила приезжему мужику на себя залезть трахнуть и кончить тому прямехонько ей в рот, пока Надежда Константиновна приумилительно заглядывала в глаза любезному Александру Сергеевичу Писькину-Засранцеву.

Тут же на грязном матрасе с наслаждением наблюдая за Надеждой Константиновной и ебущим ее во все дыры приезжим мужиком Александр Сергеевич сочинил оду "Когда ****ь её наскучит".

К общему празднику присоединился и Лев Петрович со своим десятисантиметровым членом и только испуганный Достоевский Павел Викторович выглядывал всю ночь из-за дверного проема на влюбленных молодых людей и с замиранием сердечного трепета видел, как Лев Петрович изготавливается засунуть Надежде Константиновне в анальное отверстие свой плотный вздрагивающий детородный орган.

Еще никогда Павлу Викторовичу не приходилось испытывать на себе таких душевных мук. Несколько отчаянных раз он намеревался прекратить свое постыдное существование, но каждый раз после этого возвращался к прежнему выглядывать из-за проема двери.

Лев Петрович не запрещал на себя смотреть другим лицам, но у него было в это время к Павлу Викторовичу отвращение. Надежда Константиновна долго еще охала и стонала и даже после того, как Лев Петрович вышел из нее своим членом и прекратил ее трахать щипать и мять. Павел Викторович Достоевский затрясся, он хотел сказать, - Постыдная женщина! - но постеснялся Александра Сергеевича и убежал в туалет. Там накрепко закрышись на шпингалет принялся дрочить.

Вечером они все вместе собрались за общим столом.

Надежда Константиновна не спускала своих очарованных глаз с Александра Сергеевича Писькина и казалось, хотела вскочить ему прямо в его глаза, если же не раствориться тут же в них в их бездонной глубине. Павла Викторовича все это раздражало, он положился возбудить к себе все внимание и расположить присутствующих к себе на уважительную ногу. В продолжение длительного времени его никто не замечал. Лев Петрович фыркал. Приезжий мужик подобострастно щупал под столом ляжки Надежды Константиновны непозволительно иногда запуская палец в самые интимные и укромные ее места и там ласкал ее клитор. Надежда Константиновна была без ума от его ухаживаний и расставила даже для этих целей под столом ноги в разные стороны как только могла шире, стеснив тем Павла Викторовича, который чуть не грохнулся с табуретки.

В девятом часу между тем Достоевским Павлом Викторовичем были употреблены все силы. Никто его не заметил, но он начал о прогрессе, о мировой революции и про пидарастов, надеясь уловить слушателей и наступить, таким образом, на их больную мозоль. Но Александр Сергеевич смотрел куда-то вверх поверх всех сидящих голов и казалось никого не замечал из всех присутствующих кроме приезжего мужика.

Наконец Павел Викторович заорал во все горло. Но и тут его никто не услышал, а Надежда Константиновна осерчась начала на него даже шикать, сначала умоляя, а затем приказывая прекратить глупые возгласы и заткнуться.

Павел Викторович Достоевский ушел обиженным.

Александр Сергеевич глубокомысленно заметил по его уходу: "Еще не всех уродов война убила". Все дружно ему закивали, а затем приступили к ужину к самой главной его части.

На первое был паштет из шпротов, на второе тоже паштет, на третье предполагался десерт паштет из шпротов с клюквенным морсом.

Оставшись один, Достоевский тотчас на голодный желудок приступил к делу. Наконец наступила последняя стадия работы над поэмой, в которой первоначальное название было сменено. Таким образом, дохлые души превратились в дохлые духи. Благо никто против не был. Тем более никто и не читал. В последствии Надежда Константиновна пыталась отговорить мужа от такого глупого названия и даже соблазнила его переименовать дохлые души в солёные уши. Так будет гораздо литературнее, - заявила она. С чем с ней и согласился Александр Сергеевич, что было непозволительно с ее стороны и слова ее привели Павла Викторовича не то что в восторг, а в прямейшую к ней зависимость. Она встретила его полное несогласие, громовые протесты и неприкрытую ярость.

-Если будешь бунтовать, я тебя вообще сука выкину на *** на улицу, ****а толченая.

Достоевский с тех пор замолчал надолго. Обида навеки поселилась в его скорбном сердце. Теперь от него не услышать и слова протеста. Он стал падок и суеверен до бесчинства своей души, омерзителен до тошноты и гадок до коликов в животе.

-И как я только могла жить двадцать лет с этакой скотиной, - жаловалась Надежда Константиновна приезжему мужику, потому что с этого времени Александр Сергеевич больше не обращал на нее никакого внимания, он всецело увлекся Львом Петровичем.

Лев Петрович Худой игриво, между прочим, показал Писькину-Засранцеву свою задницу.

Самое поэтическое время наступило для него, когда Павел Викторович постарел окончательно и бесповоротно. Все началось с того, что Достоевский вдруг как-то сразу без всяких на то видимых и невидимых причин сослался на немоготу и насрал в постель, поленившись встать и сходить в туалет.

Надежда Константиновна пребывала в те минуты в небесных эмпиреях и грезила, как Александр Сергеевич занимается с ней самым приземленным и грязным сексом на горной вершине небесного Арарата. При этом ее раскинутые руки выкидывались в разные стороны. Ей представлялось, что она летит с неописуемой кручи вместе с пристроившимся к ней сзади Писькиным-Засранцевым над лесом и горами и тут в этот момент ее рука попала локтем во что-то мягкое. Это следственно не могло быть никакой частью тела Достоевского, потому что иначе бы он вскрикнул, а потому так сильно примялось, что было неодушевленным предметом и при том чрезмерно пахучим на запах.

Надежда Константиновна, конечно, подняла крик среди ночи. Достоевский был насильно спехнут с кровати и отведен Львом Петровичем в ванную, вместе со связанным им узлом белья, в котором и помещалось свернутое его собственное произведение искусств.

-Меня никто не понял, - заорал запертый в ванной, вместе со своим говном, Достоевский, - даже собственная жена проститутка.

Там Достоевский и умер на другой день. Прах его был закопан на Новосральском кладбище вблизи от его родной собаки Моти и кота Васьки.

Каждую неделю Надежда Константиновна носит мужу на могилу ромашку и долго и безутешно рыдает о загубленной им Павлом Викторовичем молодости.

В 1325 году уже по смерти жены Павла Викторовича Надежды Константиновны поэма "солёные уши" была издана в трех экземплярах, но, к сожалению, не уцелела и не дошла до нас. Скорее всего, эти экземпляры были сожжены дворником Аркадием в печке в 1917 году.