Опасные привычки закоренелого холостяка

ОПАСНЫЕ ПРИВЫЧКИ ЗАКОРЕНЕЛОГО ХОЛОСТЯКА

В субботу утром Косте снился тяжелый невнятный сон. Будто он болтается в мутном тепловатом бульоне среди знакомых образов, привычных мыслей и чувств. Потом всё колыхнулось и пришло в целенаправленное движение. Течение подхватывает Костю, и он, всё ускоряясь, несется к чему-то неотвратимо гибельному, как мыльный пузырь к стоку ванной. Ещё чуть-чуть и он сам станет частью всепоглощающей бездны. Но что-то его цепляет, останавливает: какое-то трудно уловимое ощущение, похожее на воспоминание детства, от которого делается и светло и стыдно одновременно… Вцепившись в это спасительное ощущение, он задерживается на самом краю; и - выныривает из сна.

Проснувшись, он не стал, подобно героям американских фильмов, садиться на край кровати и глубоко дышать. Сон, лишенный образов и красок, мгновенно забылся. Он закурил, не вылезая из кровати. Одно из преимуществ холостяцкой жизни, - можно курить в постели. К тому же курит он очень аккуратно, пепел стряхивает в баночку, ни разу пододеяльник не прожог. Он вообще очень аккуратный: всё кладёт на своё место. Насладившись первой утренней сигаретой, он включил звук мобильного, включил городской телефон. Так и есть: мобильник разбух от неотвеченных вызовов и смсок, а городской тут же затрезвонил.

- Костя, с днем рожденья тебя. Желаю тебе счастья и всего-всего, что ты сам себе желаешь, - когда Ирина произносила его имя, он всегда ощущал ласковое прикосновение. Но теперь голос её звучал напряженно, и именем его она словно подавилась.

- Ну, Ириш, как придешь сегодня, стучи ногами.

- Почему ногами?

- Я ж думаю, ты не с пустыми руками придешь. А?

- Костя, извини, я не приду, - в её сожаление просочилось замешанное на упрёке злорадство.

- Что ж так?

- Да мы с Данилой уезжаем… в Анталию отдыхать… его друзья нас пригласили… вечером улетаем.

- Счастливо отдохнуть. – После недолгой паузы ответил Костя - Как вернешься, заходи. И не вздумай подарок зажать.

- Костя, - она как раньше ласкала на языке его имя, - Я одного тебя люблю. Только тебя.

Заплакала что ли? Бросила трубку. Дура.

Не обращая внимания на новые звонки, Костя пошел в ванную.

Откуда в ней столько пафоса? - как в старых советских фильмах. Ах, три года встречались! Ах, были так близки! И вдруг – ах, расстались! А всё он виноват, негодяй и бабник.

Стоя перед умывальником, он нервически размазывал по щекам пену для бритья.

Да, бабник. Но, ведь, они, девки-бабы, сами ему прохода не дают. Достали. Все достали. И друзья достали. Родители достали.

Костя остервенело водил бритвой по лицу.

И что только в нем находят? Полноватый, маленький, волосёнки на макушке уже реденькие. Пожилой пупсик. Умом-талантом тоже не блещет: кое-как окончил продажный провинциальный вузик. Вот ему уже и двадцать шесть сегодня. А что он сделал? Работает на фирме у отца, где его никто всерьёз не воспринимает.

Он посмотрел на своё полубритое отражение в зеркале как на придурка, которого никто не воспринимает.

Квартира съёмная. Машина старая. Денег... поменьше, чем у всяких Данил.

Поцарапался лезвием и матерно зашипел. Начал умываться.

А вот, поди ж ты... даже такой небогатый, некрасивый, с расцарапанной рожей - он всё равно всем нравится. И Ира тоже его любит. Если захочет, он всегда может её вернуть.

Костя смыл остатки пены и, повеселевший и успокоившийся, отошел от умывальника.

Костина двухкомнатная квартира буквально трещала по швам: пришло человек тридцать не меньше, при чем половину из них он в первый раз видел. У Кости и раньше собирались большие компании, так что тапочки и место за столом нашлось для всех. Но про себя радушный хозяин отметил, что надо бы в следующий раз друзей предупреждать, чтоб кого попало с собой не тащили.

Этот день рожденья отличался от многих прочих, где после первых тостов забывают ради чего, ради кого собрались. Именинник закрутил вокруг себя весь праздник. Он говорил тосты, рассказывал анекдоты, байки, танцевал, хватал в охапку визжащих девчонок - и всех увлекал в круг своего безудержного веселья. Но временами Костя делался нервным и мрачным, капризничал как приболевший ребёнок, - и все мгновенно заражались его дурным настроением. Продолжалось это не долго: Костя вскидывался, обводил присутствующих озорным хитрым взглядом, - что это вы прям завяли!? это я так… И снова начинался резвёж и гам, пока всех опять осеняла туча его беспросветного унынья. Бывало, курить на балкон Костя выходил в одном состоянии духа, а возвращался совсем в другом. Настроение его менялось, как сменяют друг друга записанные на диск мелодии: медленно – быстро – весело – грустно, - и другим и ему самому ничего не оставалось, как плясать под эту музыку.

Впрочем, была одна гостья, - незнакомая хозяину, - которая не веселилась и не грустила со всеми. Её тоже никто не замечал, иначе засмеяли бы: до того неприлично много она пила и ела. Он постоянно ощущал её взгляд, но, оценив внешность данные девицы, не торопился завязать знакомство. Не красавица: полноватая, бедра тяжелые, грудь могла бы быть и побольше, волосы пегие (кажется, это называется колорирование или мелирование), одета в какой-то невразумительный джинсовый балахон. Выглядит лет на двадцать-двадцать пять, хотя может оказаться гораздо больше или меньше.

Костя даже не помнил, с кем она пришла. Может, её бросил тот, кто её сюда привёл? Может у неё того – булимия, обжорство на нервной почве? Костя протиснулся и подсел к ней.

- Как тебя звать?

- Оно, - с набитым ртом ответила девушка, - Оля, - проглотив, поправилась она.

Обычно Костя легко клеил беседу даже с незнакомцами, а с Олей он не знал, о чем говорить. Вернее чувствовал, что говорить им совершенно не о чем. Но просто сидеть молчать было как-то глупо, не по-взрослому. И уходить вот так сразу тоже как-то… Он задал дежурный вопрос, который обычно помогает разговорить девчонок:

- Как тебя называли в детстве?

- Никак. Просто Оля. Оля Калинина.

- Что ж так сурово? Меня, например, мама называла Котом. Правда, мня это страшно бесило.

- У меня не было мамы. Я в детдоме росла, там всех в основном по фамилии, - она сказала это не жалобно, не резко; просто констатировала факт.

- Сурово. А я тебя раньше нигде не видел?

От этого пошлого вопроса Костю самого покоробило, но лицо девушки правда показалось ему знакомым.

- Наверное, видел. Я работаю в торговой палатке возле твоего дома.

Костю осенило: кто-то из его друзей, скорей всего Илюха, пошел докупать пиво, познакомился с продавщицей и решил притащить её с собой. На Илюху это похоже. А может, то был не Илюха. А может, всё было не так. Костя не стал выяснять. Встал и пошел к другим девчонкам, провожаемый тяжелым и мутным Олиным взглядом.

Массовый исход гостей начался часа в два. Маятник Костина настроения, устав раскачиваться, замер в нулевом положении. Он равнодушно смотрел на девчонок, которые, демонстрируя хозяйственность, остались мыть посуду. По неписаному сценарию по крайней мере одна из них должна была остаться на ночь. Ему было всё равно кто: пьяноватые смазливые мордашки казались до оскомины одинаковыми.

- Ну, и кто это будет доедать? – риторически спросил Костя, указывая на миски с салатиками и закусками: да, перестарались девчонки, зато теперь неделю можно не готовить.

- Я могу доесть. Только утром, - сказала Оля, уперев в него свой тяжелый мутный взгляд.

Костя хотел, было, положить для неё салаты в баночку и выпроводить вместе с последними гостями. Но передумал...

Оля оказалась прямолинейна и незатейлива, как немецкая порнопродукция. Путь к закономерному финалу был короток и безрадостен. Зато сам финал получился изнурительно бурным. Костя закричал, взвился, потом упал и сразу отрубился.

В пять утра он протрезвевший проснулся, потянулся за сигаретами и обнаружил у себя в кровати некое инородное тело.

- Эй... Оля, ты меня извини, мне на работу надо собираться.

- Как - в воскресенье? – насмешливо, совсем не сонно спросила она.

- Да. Если хочешь, могу тебе такси вызвать.

- Ладно, не надо. – Она потянулась с дрожью, да ещё и язык вытянула тоже с дрожью. - А, вообще, вызывай. Ты мне ещё салаты обещал, я пока доем.

- Салаты? Ах, да салаты.

Костя демонстративно свалил все оставшиеся закуски в один тазик и со стуком поставил его перед обжорой. Оля заработала ложкой, как будто с голодного края приехала, а не объедалась тут часа три назад. А он в выжидательной позе стоял перед ней, сложив руки на груди. Под окнами остановилось такси. Он чуть ли не силой выволок её из-за стола и впихнул в машину. Таксист в крайнем недоумении смотрел то на пассажирку, то на Костю. Он же вроде дал ему деньги? Ну, ладно, ещё можно добавить. Эх, могла бы и на трамвайчике добраться! Водитель всё с тем же недоуменным выражением на лице тронулся с места. Костя вернулся домой, перекурил и лег досыпать.

Он оказался среди людей, бредущих по длинной прямой дороге в одном направлении. Путь был освещенным и гладким, но то, что находилось за обочиной, скрывалось в темной мгле. Может там и не было ничего вообще? Случалось, Костя обгонял своих спутников. Иным он успевал заглянуть в лицо и узнавал своих друзей. Скоро он увидел цель своего пути – огромное, как египетская пирамида, здание. Его венчал гигантский круглый купол. Фасад опирался на шесть колонн разной толщины. Вход, - неправильной формы, крошечный по сравнению со всей громадой, - казался пещеркой или трещиной. Этот вход предваряла стрельчатая остроконечная арка, густо увитая плющом. Костя ускорял и ускорял шаг, при этом сама дорога, как эскалатор, несла его, и гораподобное здание будто мчалось само навстречу. Вот он оказался на пороге, и темный тесный вход был готов принять его в свои объятья. Но за спиной послышался голос, ласкавший его имя. Остановился... и проснулся под треньканье мобильника.

Пришла смска: «Мы в Анталии! Температура воды +29, воздуха +29». «Очень рад», - хотел он ответить, но передумал. Закурил.

В Анталию она уехала. Если этот Данило так уж крут, мог бы девушку в места поприличней свозить – в Сардинию, например. А, может, он вообще жмот, выделывается только. Якобы преуспевающий бизнесмен. Говорят, заделал своей секретарше ребёнка и алименты платить не хочет. Говорят, уже год судятся. Ира нашла, с кем связаться… А сам-то?

Костя закашлялся дымом.

Сам-то он – кто? Отец одного аборта, - сказал один его приятель. Про аборт он, правда, не знал, так просто ляпнул. Не знала даже Иришкина мама. Знали они двое и врачиха, естественно. Зачем он заставил её себя калечить? Что он ей тогда говорил? Теперь у неё возможно детей никогда не будет. Интересно, Даниле своему она об этом скажет?..

Стряхнув пепел, Костя сделал ещё несколько затяжек.

Данило – горилла. Нет, лучше: Данило – собачье рыло.

Костя улыбнулся, краем рта выпуская табачный дым. Затушил сигарету. Неприятные мысли рассеивались, как облачко дыма в воздухе.

Пол дня он провел один: никто не приходил, не звонил. Костя, пока занимался уборкой, чувствовал себя вполне бодро, но постепенно в груди его разрастались тревога и беспокойства. Он начал метаться по квартире и буквально не знал, куда себя деть. Открыл телефонную книжку в сотовом телефоне. Аня? – Нет, только не сегодня. Эту девушку нужно «завоёвывать» и «добиваться»: цветы подарить, в кабак сводить. Хотя..? Не, не вариант. Её родители требуют, чтоб дочурка дома ночевала. Это значит, надо среди ночи из койки вылазить, провожать её, а живёт-то у черта на рогах. Игра не стоит свеч. Белла? – Белла притащит с собой ребёнка. Оставить-то не с кем. Ладно, притащит, – вторая комната есть, - но ведь это дитё его папой называет. Похоже, он всех маминых хахалей так зовёт. Костя знал, что он точно не папа, но всё равно было как-то не по себе. Бррр… Валентина? – квёлая она какая-то барышня, как больной котёнок. И глупая. Ну, ладно, пусть сегодня будет Валентина.

- Привет, Валюш! Ты как после вчерашнего? Не сильно устала? Ха-Ха. А я, ты знаешь, всё утро о тебе думаю. Да! Ты не сильно удивишься, если я за тобой заеду? В семь будет нормально?

Она отвечала либо «не знаю» либо «нормально» либо хихикала, - других ответов в её лексиконе предусмотрено не было. В вечер их свидания она «не знала», хочет ли она ЭТОГО. Зато он знал и делал, а она хихикала. Утром она согласилась, что всё у них было «нормально».

У Вали на боку под рукой была большая коричневая родинка неправильной формы. Костя постоянно присасывался к этой единственной изюминке на пресном белом теле. И весь следующий день - солоноватый вкус, ощущение во рту большой шершавой родинки не давали ему покоя, в рабочее время отвлекали от пасьянса и болтовни по аське. Не то, чтоб эта родинка сильно его возбуждала. Просто у кого-то когда-то Костя видел такую же.

Ближе к вечеру он решил позвонить Вале. Можно было бы ещё кого-нибудь выцепить, но после рабочего дня с устатку напрягаться не хотелось. В мобильнике он обнаружил два сообщения. Первое – от Оли: «как живеш? ». Когда это они номерами обменялись? Отвечать – не отвечать? Попытался представить, какие перспективы сулит ему новая встреча с Олей. И тут вспомнил: это у неё, у Оли, была такая же родинка, как у Вали...

Вторая смска была от Тани: «Вадик уехал в командировку ;-) вернется через неделю».

Всё было как обычно. Таня ждала Костю на углу в двух кварталах от своего дома. Запрыгнув в машину, перевела дыхание, как будто марафон пробежала. Потом припала к его губам, как алкоголик к горлышку бутылки.

Таня была из породы тех смешливых болтушек, что выскакивают замуж сразу после школы, через год разводятся и успевают сменить еще трёх-четырёх мужей. Замуж выходить им нравится, а вот быть замужем... Танина жизнь не заладилась. Она сидела в девках аж до 21 года, пока не встретила тридцатилетнего болванистого мужика. Разведенного, ушедшего от жены мотовки и стервы. Семейная жизнь Таню разочаровала: вместо того, чтобы весело и шумно катиться к разводу, Вадик регулярно и флегматически напоминал ей о роли жены и хозяйки. В результате этих напоминаний у Тани во рту спереди засияли золотые коронки.

Костя вдруг отстранил её от себя. «Что с тобой? » - испугалась она его задумчиво внимательного взгляда. - «Ничего». Ничего, просто он вспомнил, у Оли тоже были коронки. «Ты меня не любишь? » - вопрос показался Косте неприличным. Ему захотелось сейчас же высадить Таню из машины. Но он догадался, что девушка на самом деле имеет в виду. «Ты мне очень нравишься», - ответил он ей.

Костя с Таней, как обычно, хорошо и весело провели время. Пару раз съездили на речку. Заглянули на дискотеку. Просадили в казино смешную сумму. Много целовались. Иногда занимались сексом. В день, когда Вадик должен был вернуться, Таня понуро вернулась к обязанностям жены и хозяйки.

Оля всё слала и слала ему свои «как живеш? », хотя он ни разу не ответил. Странно, когда они расстались, он почти сразу забыл о ней, а потом, через две недели её образ всё отчетливей проявлялся в его сознании. Он как-то чувствовал её присутствие в своей жизни. Иногда на улице ему казалось, что она смотрит ему в спину своим тяжелым мутным взглядом. Он заглянул в палатку, где она сказала, что работает. За прилавком стояла девушка, полноватая, волосы пегие, Олей зовут. Но не она.

С морей вернулась Ира и прямо с корабля на бал явилась в гости. Для отвода глаз, правда, прихватила какую-то Настю.

- А где подарок? – спросил он, демонстративно приглядываясь к Ириной подружке.

Она протянула какой-то пошлый турецкий сувенир.

- А куда делось твоё Данило?

- Заболел, - буркнула она.

Костя невольно ею залюбовался Ирой: она ещё больше похорошела после отдыха - загорелая, подтянутая, в коротком ярком сарафане, коралловые бусы на точеной шее.

- Что с ним? Вода в колене... набралась? Родильная горячка? или старческий вагинит?

- Нет, он просто заболел.

Наверняка, здоров как бык, распаковывает дома чемоданы и не знает, куда пошла его девушка.

- Просто заболел, гришь. Может, у него простатит?

Сделала вид, что обиделась.

Они сидели втроём на кухне и пили горячий чай, хоть было очень жарко. Костя болтал с Настей и украдкой смотрел на Иру. Ему очень хотелось погладить её по голове, по гибкой загорелой спине, по тонкой нежной шее. Просто погладить. Вот, если бы они были наедине, без этой Насти, разрешила бы она ему эту малость? В сущности, ему никогда не хотелось на ней жениться, обладать ею полностью. Вполне достаточно знать, что он может с нею встречаться, дотрагиваться до неё, гладить. Если б он ЗНАЛ, что он МОЖЕТ это делать…

Провожая девушек, Костя взял у Насти телефон. Дверь захлопнулась. Костя опустился на пол, он чувствовал, как под его грудную клетку заползает ледяная колючая пустота. Потянулся к телефону. От Оли пришло «как живеш? ». Он ей перезвонил.

- Ну, что, Оль, наверно пришло время нам встретиться.

- Давай.

- У меня.

- У тебя.

Через минуту она была уже у него. На ней были бусы, похожие на те, в которых он только что видел Иру.

Секс – прекрасное обезболивающие. Секс с Олей был обезболивающим в чистом виде. Просто секс. Она осталась него и на следующий день, и ещё на день, и вообще осталась.

Ему очень нравилось, как она себя вела. Ожидая его дома, она никогда не наводила порядок, не изощрялась в кулинарном искусстве, как другие девицы, набивавшиеся Косте в спутницы жизни. По вечерам они каждый день ели пельмени полуфабрикаты (или вареники для разнообразия), запивали их пивом. Потом ложились в кровать. Делали ЭТО всегда одинаково и без затей, без фантазий, как змеи, жуки или черви. Но долго и с неизменно бурным финалом. Ученые как-то узнали, что оргазм божьей коровки длится девять часов... Потом просто лежали - отдыхали, курили. Костя ненадолго вздрёмывал и во сне рефлекторно, как младенец, тянулся к груди своей подруги.

Они почти не разговаривали. Простые желания друг друга, - подать пепельницу, налить чаю, - понимали без слов. Костя был счастлив не слышать исповедей о трудном детстве, вредном начальнике и подружках сучках. Его мало волновало, что он ничего не знал о своей девушке. Сколько было у неё мужчин до него? Боится ли его потерять? Хочет ли за него замуж? – эти вопросы не имели смысла, потому что подразумевали существование «вчера», «сегодня», «завтра», а для них время скаталось в один серый, лохматый клубок.

Косте многие говорили, кривя губы, что он очень изменился. Прежде всего, он охладел к компаниям. А что делать, если друзья плохо реагировали на его новую пассию. Когда он её им представлял, они встревожено переглядывались и перешептывались. Он перестал ходить по гостям. А когда приходили к нему, встречал гостей в трусах или в растянутом драном трико. Сидел, нахохлившись, молчал, будто ждал, когда, наконец, от него отстанут.

Во-вторых, он в одночасье охладел к своим подружкам, перестал каждый день копаться в телефонном донжуанском списке. Оля своей однообразной непритязательностью заменила всё разнообразие их проблем и заморочек.

С Ирой они не виделись... с месяц, наверное. Когда она появилась на пороге, он встретил её как случайную недолгую гостью. Предложил тапочки, провел на кухню, хотя она явно направлялась в комнату, где на разобранном диване валялась Оля.

Ира была явно заряженная какой-то новостью, а Костя нарочно молчал, курил.

- Ну, и как наши дела? – наконец спросил он.

- Я беременна, - сказала она, глядя прямо ему в глаза

Костю передернуло от пафоса ситуации: ах, этот ребёнок быть его!

- Интересно, как это могло получиться? - глубокомысленно изрёк он, выпуская струю дыма чуть-чуть не в лицо ей.

- Понимаешь, я принимала таблетки. Их нужно было регулярно пить по часам, а мы уехали, там же другой климат, другие часовые пояса, вот у меня всё и сбилось, - объясняла она ему, как подружке.

- М-да... Во избежание облома занимайся сексом дома. И что – Данило согласен на тебе женится?

- Свадьба осенью. Мы решили, подготовиться, чтоб всё было, как положено. Ресторан фейерверк.

- Молодцы! поздравляю! Поздравляю тебя, Шариков. Ты – дурак.

- Почему?

- Это из мультика.

- Мне рассказали... про Олю.

- Ну, Оля. Тебе-то что?

- Я не верю, что с тобой всё так серьёзно. Просто ты всегда искал чего-то особенного. Искал-искал, не нашел. Вот и придумал себе эту Олю.

- Я его слепила из того, что было, а потом, что было, то и полюбила. Нет, Ира, ничего я не придумывал. Она такая, какая есть – простая, естественная, от меня не требует больше, чем я могу дать. А ты вот меня никогда не понимала. Сейчас, например... ну, зачем ты пришла, рассказала о свадьбе, о беременности? Думала, я спохвачусь, расстрою твою свадьбу, сам на тебе женюсь, ребёнка воспитаю как своего. Ты просто сентиментальная, слезливая дура, Ира. И не о чем нам говорить.

Он медленно затушил окурок в пепельнице

Ира ушла молча как будто даже спокойно, но в слезах.

Костя вернулся в комнату, плюхнулся на смятую грязноватую постель. Курил, уставясь невидящими глазами в никуда. Казалось, если бы сейчас его тело рвали на части собаки, ему было бы легче. Оля придвинулась к нему, накрыла его глаза своими пальцами. Глаза сами собой закрылись. Голове стало легко и прохладно. Боль уходила. Костя задремал.

Они стояли с Ирой на очень шумной, многолюдной улице. Их, толкая, обтекал людской поток. Косте очень хотелось дотронуться до Иры. Он протянул к ней руку. Но толпа начала теснить их друг от друга. Вязкое месиво человеческих тел охватило Костю со всех сторон и поволокло с собой. Сталкиваясь и наваливаясь друг на друга, человеки, катились как фигурки с наклоненной шахматной доски. Впереди высилось громадное изваяние размером с Родину Мать... нет, не изваяние - голая женщина, опоясанная бусами из человеческих голов, сидела на корточках в самой естественной позе разврата. Людей затягивало в её чрево, как мусор в жерло пылесоса. Костя узнал её - это Оля. Но в то же время это была и Аня, и Белла, и Валя, и Галя, и Даша... Выделив в толпе Костю, она едва заметно, ласково улыбнулась и этой улыбкой напомнила Косте его мать. Многоликая и безликая жрица всех богов, простая, нетребовательная и неразборчивая, принимающая людей такими, как есть: Она – та, которую всегда встречает каждый в конце Пути. Костю подтащило к ней вперёд ногами, он увязал в её раскалённой, скользкой плоти, горячей, очень горячей...

Когда из-под двери повалил едкий, черный дым, соседи вызвали пожарных. Бригада два часа не могла потушить огонь. В квартире нашли один обгоревший труп.

Всем известно, курить в постели – опасная привычка.