8. Зажигалка

Расплавленный горячий воск капнул на левую грудь, ужалил как оса, потёк короткой струйкой и застыл на коже, медленно отвердевая. Лайка вздрогнула, зашипела сквозь зубы и торопливо выпрямилась, поднимая голову. Цепи звякнули. Мышцы шеи занемели от однообразной позы, нестерпимо хотелось встать и размяться, но в глубине души она понимала – этого ей делать сегодня нельзя, никак нельзя. Мысленно она выругала себя – стоило на краткое мгновенье потерять контроль, и вот, пожалуйста, – ещё одна клякса. А между прочим, за каждую хозяин обещал ей по удару плёткой… Сколько их уже? Она попыталась вспомнить. Не смогла.

Она сморгнула. Было жарко, по лицу тёк пот. Сквозь тонированные стёкла газовой маски комната, и без того наполненная сизым слоистым табачным дымом, виделась совсем нечётко. Люди выглядели для неё как силуэты – тёмные фигуры без глаз и без лиц. Голоса звучали приглушённо и неразборчиво. Она вдохнула профильтрованный, пахнущий резиной воздух, прикрыла глаза, крепче сжала в руках хромированные рукоятки поручней и погрузилась в воспоминания.

…Как только Лайка поднялась из шахты на поверхность, Максим сразу же затребовал её к себе. Ей даже не позволили помыться, видимо, посчитали, что того душа, что она там приняла перед уходом, было вполне достаточно. Снаружи было пасмурно и сыро. Подступала осень. Охранники сдали девушку с рук на руки Эльвире и без слов куда-то удалились по своим делам. Эльвира, облачённая на сей раз в канареечно-жёлтое латексное платье до пят с чёрными манжетами и отворотами, с одобрением подняла брови и кивнула при виде тонкой Лайкиной талии, взяла её за плечи, повертела так и сяк, подёргала за тугую шнуровку и удовлетворённо хмыкнула. А после пристегнула поводок и отвела её к Максиму, как всегда оставив рабыню около дверей.

Лика вдруг взвинтилась. Оглянулась на Эльвиру. Между ног стремительно теплело, латекс разогрелся и прилип, голова пошла кругом. Боже мой, – подумала она, – ведь это же Макс за этой дверью, Макс, Макс, Макс!!! До этого мгновения она, оказывается, даже не понимала, как она ужасно его хочет, как она скучала по нему, по его мускулистой груди и сильным рукам, по его хриплому голосу, по его запаху – кисловатому манящему запаху взрослого мужчины, по его… его большому, упругому…

– Иди, – сказала Эльвира, чуть подталкивая Лайку в спину кончиком хлыста. – Иди, хозяин не любит ждать. И не забывай, кто ты.

Лайка кивнула, сделала несколько судорожных неглубоких вдохов, чтоб хоть как-нибудь унять сердцебиение, три раза постучалась и вошла.

У Макса в комнате было тепло. При виде вошедшей Лайки он отложил какую-то книгу и встал. Не говоря ни слова, Лайка быстро опустилась на колени прямо в пушистый ковёр и сложила руки пред собой, разведя их максимально на длину цепи. Приподняла головку, опустила взгляд и замерла, про себя отметив, что теперь всё это у неё получается само собой, как-то естественно и грациозно, не то, что раньше, когда она просто грохнулась бы с адским звоном со своих высоких каблуков. Всё-таки пребывание в этом странном доме многому её научило. Корсет вытягивал девичье тело в струнку, дышалось тяжело. Голова кружилась.

– Добрый вечер, хозяин, – сказала она и облизала пересохшие губы. Голос её слегка подрагивал.

– Здравствуй, здравствуй, – кивнул тот. – Вижу, пребывание в шахте пошло тебе на пользу... Рада меня видеть?

– Да, хозяин.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, хозяин.

Макс кивнул, прошёлся до стола, уселся в кресло. Вытащил из пачки сигарету, закурил, взял со стола книгу и погрузился в чтение. Лайка осталась сидеть на пороге, вытянутая в неудобной позе, стиснутая рёбрами корсета, и лишь украдкой поглядывала на своего господина. Из-под двери тянуло сквозняком, сзади в попку ощутимо дуло. Лайка поёрзала, стремясь усесться поудобней – это разрешалось, если только не греметь цепями: хозяина ничего не должно отвлекать, и замерла опять.

Хозяин… Господин… Она произносила мысленно эти слова раз за разом, всё больше распаляясь, упивалась их звучанием, ей хотелось повторять их снова и снова – так это было прекрасно, знать, что у тебя есть хозяин, что ты не одна, что ты можешь быть для него – не делать что-то, и не отдавать, а просто – быть его, быть, БЫТЬ, принадлежать ему всецело, телом и душой!.. Она не понимала, как могла жить раньше без этого всепоглощающего, дикого, ужасного и сладкого желания. Какая романтика? Какая любовь? Это было что-то, несоизмеримо выше всех этих придуманных чувств, включающее их в себя и в то же время растворяющее напрочь, словно кислота.

Желание помаленьку становилось нестерпимым. Господин же, как назло, оставался почему-то совершенно равнодушен и совсем к ней не спешил, сидел, читал, меланхолично перелистывая страницы и изредка стряхивая пепел. Лайка сидела и истекала соком. Ошейник сдавливал шею, щёки горели, как натёртые наждачной бумагой. Латексные трусики на девушке совсем намокли изнутри, тоненькие струйки смазки потянулись вниз, к ковру. Высоко поднятая корсетом грудь судорожно вздымалась и опадала. Лайка почувствовала, что если сейчас же в неё не войдёт хоть что-нибудь, хотя бы – собственные пальцы, она взорвётся словно бомба. Она, наверно, кончила б сейчас, если бы он только встал и подошёл, а если б взял её, вообще, наверно, умерла, не говоря уже о том, чтобы он её высек. Но он ничего не далал! НИЧЕГО!

Наконец силы её истощились окончательно.

– Хозяин… – хрипло позвала она, сгорая от стыда.

Тот поднял голову:

– Чего тебе, рабыня?

– Может недостойная рабыня задать вопрос?

– Что ж… задавай.

– Вы меня сегодня… будете… – она помедлила, кусая губы, и закончила, как будто бросилась в омут: – Вы возьмёте сегодня недостойную рабыню?

Прозвучало это так, что впору было провалиться сквозь землю. «Боже мой, – подумала она. – Неделя ведь всего прошла! Что же это творится? Неужели это я? »

Макс встал, затушил сигарету и подошёл к ней. Перед глазами у Лайки возникли его ноги. Ей вдруг стало наплевать на всё – на установленные правила, на неотвратимое в будущем наказание. Ей хотелось в этот миг только одного – броситься вперёд, прижаться к его ногам, затянутым в чёрную кожу, вцепиться в них и замереть, чтобы не оттащили.

– Ты так сильно меня хочешь?

– Да, хозяин! Да, да, да!!! Рабыня хочет хозяина!

Максим хмыкнул.

– Что ж… Это я вижу. Но. Надеюсь, ты помнишь, что твоих желаний здесь не существует? – осведомился он.

– Да, господин, я… помню… – Лайку всю трясло до кандального звона. – Но я не могу больше… Я… я умоляю… Сделайте со мной что-нибудь… хоть что-нибудь… Сделайте или убейте меня, хозяин! Иначе я умру!!! Не знаю… я… я…

Она вдруг прервалась на вдохе, выгнулась и захрипела в бессловесном крике. Что-то тёплое и сладкое взорвалось в ней снизу изнутри, поднялось и удушливо перехватило горло; кровь ударила в голову, стянутые латексом влагалище и попка запульсировали как бешеные, и девушка, не в силах больше сохранять предписанную позу, с криком рухнула к ногам мужчины и забилась в оргазме.

…Сколько времени это длилось, она не помнила. Мир закружился и померк в её глазах. Когда она пришла в себя, Максим по-прежнему стоял над ней, поигрывая плетью, и задумчиво смотрел на затихшую у его ног рабыню.

Лайке стало нехорошо, и в то же время она чувствовала себя странно и непонятно. С ней никогда такого раньше не случалось, чтобы наслаждение приходило само, без ласок и вообще без всяких прикосновений. Это было просто невозможно, немыслимо! Она не понимала, не могла понять, что с ней произошло. До сей поры она считала подобные вещи россказнями и выдумками, но теперь… Ей вдруг сделалось неловко и ужасно стыдно за себя такую – скорчившуюся на полу как собачонка, пахнущую потом, женщиной, резиной и дезинфицирующим мылом, которым она мылась в шахте. Лайка торопливо отодвинулась назад к дверям, снова уселась в позу послушания и расправила цепи. Потупилась.

– И где же все мои уроки? – строгим тоном спросил Максим. – Где все тренировки? Где, я тебя спрашиваю? Отвечай!

– Недостойная рабыня просит прощения, хозяин, – тихо, почти шёпотом проговорила та.

– Ты знаешь, что теперь будешь наказана? – спросил Макс.

– Как будет угодно хозяину, – она сглотнула. – Я… я всего лишь его рабыня.

Повисло молчание. Лайка чувствовала, как стучит её сердце в ожидании своей участи.

– Пятьдесят ударов, – наконец сказал Максим. Лайка воспрянула духом – не так страшно, как кажется. Больно, но…

Внезапно она похолодела. Максим шагнул к стойке с инструментами для порки, отложил плеть, и взял вместо неё оттуда длинный тонкий хлыст. Согнул его. Распрямил. Тонкая лозина с гулом разорвала воздух. Лайка сглотнула пересохшим горлом так, что ошейник врезался краями в кожу, – её ещё никогда не били хлыстом.

– В позу, – Макс указал ей на станок.

Лайка поднялась, придерживая цепи, медленно приблизилась. Легла. Чёрная холодная кожа лежанки заставила живот болезненно сжаться. Воспоминанье о когда-то перенесённой пытке оказалось удивительно живучим; оно было сильнее любого упрямства, любой силы воли. Лайка чувствовала, что даже после сотой, – да что там! – даже после тысячной порки всё равно будет бояться этого как в первый раз, даже если будет знать, какое наслаждение наступит после. Тело внизу всё словно бы заледенело – стукнешь молоточком – зазвенит. Хозяйские руки неторопливо прошлись по спине, расположили как надо, прицепили цепи рук и ног к колечкам в основании козел. Зафиксировали ошейник и потянули вниз резиновые трусики.

– Разрешаю кричать, – сказал Максим и нанёс девушке первый удар.

Хлыст впился в тело как оса, и Лайка закричала, непроизвольно рванула кверху руки в кандалах, со звоном уронила их опять и дальше вопила уже не переставая, словно корабельная сирена. Из глаз не то, что текли – даже брызгали слёзы. О том, чтобы считать удары, не было и речи, она не могла думать вообще ни о чём, и если бы Максим не останавливался после каждых десяти, она, наверное, потеряла бы сознание. Она лишь теперь начала понимать, что по-настоящему её ещё ни разу не наказывали. В этот раз всё было не так, как раньше. Где-то на тридцатом ударе боль сделалась размытой, чувство реальности происходящего исчезло, но и наслажденье не пришло, лишь только в сердце поднялась странная волна какого-то непонятного удовлетворения, законченности дела, чувства выполненного долга. Теперь её ничего не тяготило, и когда последний, полусотенный удар лёг на исполосованный девичий зад, Лайка почувствовала, что в ней больше не осталось места ни для вины, ни для смущения – боль вытеснила всё, выбила напрочь, а потом ушла сама, оставив лишь напоминание о себе. Шторм искупления закончился, тянущий ко дну балласт был выброшен, опустошённое сознание девушки входило в тихую бухту счастья и невинности потрёпанным, но чистым кораблём под белоснежным парусом, готовым получить в награду свой причал и цепь. Она как будто вдруг опять почувствовала себя девочкой, невинным маленьким созданием, чуть ли не Евой до грехопадения. Это было совершенно новое, ещё не понятое ею мироощущение, Лайка не могла понять, хорошо ей от этого или плохо, только лежала и всхлипывала, когда почувствовала мягкое прикосновение ладоней Макса на своём заду и закусила губу, чтобы опять не закричать.

– Ну, ну, – успокаивающе проговорил он. – Всё. Уже всё.

Он отомкнул замки, помог ей встать. Лайка торопливо опустилась на колени, но присесть на пятки побоялась – зад вопиял.

– Сп… спасибо, хозяин, – сквозь слёзы выдавила она.

Максим молчал.

– Ты поняла урок? – спросил он наконец.

– Да, хозяин. Кажется, поняла.

Он помедлил.

– Объясни.

– Рабыня попыталась сделать так, чтобы хозяин выполнял её желания. Я была плохой девочкой. Я наказана. Вины больше нет.

Макс удивлённо поднял бровь.

– И какие ты из этого сделаешь выводы?

– Я… – она начала и запнулась. – Я не знаю, хозяин. Мне кажется, просто прощенье теперь для меня невозможно, и только наказание искупит вину. Проступок может и должен быть исправлен наказанием. Я не смогла сдержаться, стала потакать своим желаниям. Спустила их с цепей. Мне… – она подобралась и со вздохом закончила: – Рабыне надо больше работать над собой.

Она помолчала.

– Хозяин…

Максим не ответил и Лайка осмелела.

– Хозяин, прошу Вас… Это и есть те… внутренние цепи, о которых Вы мне говорили?

Максим задумчиво прохаживался по комнате. В тишине слышался только скрип его кожаных брюк.

– Где ты только научилась так говорить? – спросил он, явно не ожидая ответа. Посмотрел на хлыст в своей руке, подошёл к стойке и аккуратно повесил его на место. Повернулся к Лайке и скомандовал:

– Марш в постель!

Лайка непонимающе воззрилась на него: не в силах представить, как она сейчас будет заниматься сексом – после такой ужасной порки зад и бёдра не выдерживали даже лёгкого прикоснования! Но спорить было бесполезно, она взяла себя в руки и через секунду уже была в кровати. Встала там на четвереньки. Обернулась. Замерла. Макс подошёл, очень спокойно и не торопясь разделся, двумя руками мягко и почти полностью обхватил Лайку за тоненькую талию, приподнял и развернул лицом к себе. Упругий мужской стебель коснулся её живота, скользнул по обнажённым грудям. Лайка задрожала. Иссечённый зад напомнил о себе опять. Максим между тем лёг на спину и ухватил девчонку за цепочку от ошейника.

– Не так, – сказал он, мягко гладя тыльной стороной ладони её потные взъерошенные волосы. – С ума сошла? У тебя вся задница в рубцах. Успокойся, ты уже достаточно сегодня настрадалась. Сделай это язычком.

И с этими словами потянул её к себе. Не сдерживая больше благодарных слёз, она нагнулась, придерживая цепи, покрыла поцелуями, а затем обхватила член губами, и на всю глубину приняла горлом восставшую, тугую, горько-сладкую мужскую плоть. Отметила, как Макс откинулся назад, полузакрыв глаза, задвигалась быстрее…

Надсмотрщицы в шахте знали, чему обучать.

На сей раз, когда всё кончилось, Максим не стал нежиться в постели и сразу же отправил девушку к себе, выдав предварительно ей тюбик оранжевого крема.

– Этим смажешь попку, чтоб быстрее зажило, – сказал он. – Рубцов не будет, не бойся. Так, – он посмотрел на часы. – Уже двенадцать. Эльвира сейчас принесёт тебе поесть. Весь день в твоём распоряжении. Отдохни, расслабься, прими ванну, приведи себя в порядок. К вечеру тебе предстоит важная роль.

– Важная роль? – переспросила та, сжимая в ладони холодную жесть.

– Да. Ничего не бойся. Тебя подготовят.

Она кивнула и торопливо двинулась к дверям.

– Не забудь свои трусики, – сказал Максим ей вслед.

Поесть ей дали в отдельной комнате – рис, йогурт, яблоко, горячий чай. Есть пришлось, стоя на коленях – сидеть после экзекуции не было никакой возможности. Затем девушка, сопровождаемая своей наставницей, вновь вернулась в свою комнату и была изрядно удивлена. Пока она проходила курс работы в шахте, в её келье произошли большие перемены, ей сперва даже показалось, что они ошиблись дверью. Роскошная кровать исчезла, уступивши место прочной и надёжной клетке у стены. Маленькая дверца запиралась на замок, попасть внутрь или выбраться оттуда можно было только встав на четвереньки. Ночевать отныне, очевидно, ей придстояло здесь. Внутри были только тоненькая подстилка и одеяло – ни подушки, ни простыней, да и одеяло представляло собою скорее плед из толстого чёрного латекса с какой-то мягкой внутренней прокладкой. Внутрь клетки от кольца, вмурованного в стену, извитой стальной змеёй тянулась цепь. В другом углу примостились уже знакомые странного вида козлы с острым верхом – Макс называл их «деревянной лошадкой», Лайке недавно уже довелось «покататься» на ней; и вот теперь они окончательно откочевали сюда. Драпировки, обои, ковёр – всё исчезло; всюду был лишь голый камень стен. Благо хоть трельяж и платяной шкаф остались нетронутыми.

– Что смотришь, никогда не видела? – усмехнулась Эльвира. – Раздевайся и бегом в ванную. Времени у тебя – всего ничего.

– Но хозяин сказал мне… – начала было так и взвизгнула, когда старшая рабыня неожиданно хлестнула её стеком по ягодицам – хлестнула несильно, просто чиркнула легонько, но распухший зад чуть не разорвался от боли.

– Я знаю, что тебе сказал хозяин, – холодно ответствовала та, – но у него свои представления о времени, а у меня свои. Расшнуровывай корсет и бегом в ванную! Через полчаса жду тебя в комнате, – чтоб была в полной готовности.

Лайка повиновалась.

Наконец-то, первый раз за много дней можно было дышать полной грудью! Тёплая вода приятно расслабляла. Тело, освобождённое из плена тугого корсета, распускалось как цветок. Боль в ягодицах немного утихла. Лайка быстро вымыла голову и вымылась сама, сменила воду и теперь лежала в лёгкой полудрёме, пока было ещё время. Всё-таки никакой душ не заменит нормальную ванну, подумалось ей.

Внезапно она вскинулась. Опять раздался стук.

19, 28.

«ТЫ? »

Отстукивать ответных тридцать три удара было лень и некогда. «АГА» – отбила девушка (1, 4 и 1). Таинственная незнакомка начала отстукивать что-то длинное и торопливое, но отпущенное на купание время уже подходило к концу. Встревоженная, Лайка резко стукнула в ответ, привлекая внимание. Потом отбила ей: «НЕТ ВРЕМЕНИ», после чего вылезла из ванны, подсушила феном волосы и цепи и направилась в комнату.

Как оказалось, слова Эльвиры не были пустыми обещаньями – её уже ждали. В комнате откуда-то взялось большое гинекологическое кресло на колёсиках. Две девушки в стальных ошейниках и белых латексных халатиках стояли возле него в ожидании, смиренно опустив глаза, держа в руках сверкающие хирургические подносы с инструментами самого странного вида. Лайка попятилась было, но под взглядом Эльвиры пересилила себя и подошла поближе.

– Так. Садись, не бойся. Руки сюда, ноги сюда, – скомандовала та, для скорости подбодрив Лайку лёгоньким шлепком по попке. – Зад вперёд, расслабься. Вот так… хорошая девочка… Теперь не двигайся, сиди смирно, иначе отведаешь хлыста. Так. Приступайте!

Девушки приблизились, поставили свои подносы на столик, натянули хирургические перчатки и принялись за работу. На свет появилась восковая бумага. В последовавшие за этим два часа «медсестрёнки» удалили Лайке волосы в промежности и в киске, проспринцевали, смазали ей ягодицы кремом, от которого боль окончательно утихла, а затем добрались и до звёздочки. Когда одна из девушек ушла в ванную и вскоре вернулась с большой банкой воды, Лайка невольно испугалась: воды было ужасающе много. Кресло трансформировалось. Две пары рук умело, мягко, но настойчиво перевернули Лайку на живот, приподняли и поставили на четвереньки, после чего она почувствовала, как что-то туго и упруго проскользнуло в анус, заполнив её попку до отказа. Она вздрогнула и попыталась вырваться, но тотчас огребла ладошкой по заднице, ойкнула, расслабилась и впустила толстый резиновый наконечник внутрь на всю длину. Краем глаза девушка углядела стеклянный механизм с большой колбой на подставке, от которой к её попке был протянут резиновый шланг. «Что там у них? Неужели кружка Эсмарха? – удивилась она. – Но зачем? » Тем временем помощницы открыли краник. Пошла вода. Тёплая, с какими-то ароматическими добавками, она заполняла её, пока Лайка не почувствовала, как её буквально раздувает изнутри. Живот её неуклюже выпятился, она протестующе вскрикнула и задёргалась от боли, но как раз в этот момент воду перекрыли. Наконечник, однако, не вынули и некоторое время ей пришлось терпеть эту пытку. Наконец подставили таз. Что из неё вытекало, куда, Лайка не видела, да ей и не хотелось смотреть, но едва всё кончилось и она вздохнула с облегчением, как процедура началась по-новой.

На сей раз воды в неё влили гораздо больше, оставили её на продолжительное время, да и была она погорячее. Девушка чувствовала, как от напряжения у неё буквально глаза вылезают на лоб. Дышать было тяжело, сердце колотилось как бешеное, но на сей раз кроме боли она вдруг с изумлением ощутила странное удовлетворение – некую спокойную и тёплую волну, колеблющую тело и сдавившую всё у неё внутри, но прежде чем она успела осознать, нравится ей это или нет, всё уже кончилось.

– Потерпи, потерпи, – придерживая ей голову, успокаивала свою подопечную Эльвира. – Не дёргайся, чертёнок, ты должна быть чистой там, чтоб не случилось неприятностей.

– Неприятностей? – Лайка облизала пересохшие губы. – Каких неприятностей? Что со мной будет, госпожа? Для чего меня так… так подготавливают?

– Запланирован вечер. Соберутся гости. Ты будешь им прислуживать.

– Прислуживать?! – опешила Лайка. – Но как?

– Хозяин сам решит. Я этого пока не знаю. Думаю, ничего особенного не будет. Рабыня ты ещё пока неопытная и необученная. Наверное тебе доверят что-нибудь простенькое. А сейчас отдыхай.

Оставшийся час до начала вечера Лайка провела одна, запертая в клетке. В пять часов Эльвира явилась за ней, помогла облачиться в длинный, чёрный, очень тугой латексный корсет с открытой грудью и золотистыми вставками, и по коридорам отвела её куда-то на верхние этажи.

Средних размеров комната, куда её привели, была обставлена просто, но не без претензий. Вдоль стен стояли кресла и диваны чёрной кожи, на низеньких столиках примостились сияющие чистотой хрустальные пепельницы. Свет был приглушённым, мягким и рассеянным. Где-то далеко играла музыка. Посередине помещения был отгорожен полированными досками квадратный кусок пола, покрытый толстым слоем золотистого просеянного песка. С двух сторон кривыми дугами блестели толстые хромированные поручни.

– Жди здесь. – Эльвира вышла и вернулась с очередным маленьким подносом.

– Раздвинь-ка ноги, маленькая шлюшка, – без лишних церемоний скомандовала она. В руках у неё было странное приспособление с двумя устрашающего вида резиновыми дильдо, одно из которых Эльвира аккуратно ввела девушке в киску, а другим запечатала анус. Оба были смазаны заранее, вошли легко, и Лайка даже не посмела возразить, лишь изумлённо ахнула, когда они буквально распялили её изнутри. Стальное толстое кольцо замкнулось у неё на талии, щёлкнул замочек, и обе её дырочки оказались в плену.

– Пояс верности, – сказала Эльвира, – усовершенствованная модель. Подойди сюда.

Лайка подошла к ней медленно, переставляя ноги с задумчивой осторожностью и прислушиваясь к своим ощущениям. Ощущения были двоякие. От скользящих и играющих при каждом шаге толстых латексных стержней ей делалось скорее хорошо, чем дурно. С другой стороны заведомая неловкость и необычность ситуации заставляли её краснеть и неуклюже расставлять пошире ноги. Двигалась она от этого немного раскорякой.

– Видишь эту штуку? – Эльвира подняла со столика и показала девушке большую зажигалку. – Возьми её. Бери, бери, не бойся.

Зажигалка была тяжёлой и увесистой, наверное, чтоб по ошибке кто-нибудь не положил её в карман. Она вопросительно посмотрела на наставницу.

– Зажги её, – сказала та.

Лайка подчинилась, со звонким щелчком откинула никелированный колпачок и тут же ахнула от неожиданности, почувствовав, как всё у неё внизу внезапно пришло в движение. Лайка с ужасом отбросила её и закрыла лицо руками. Зажигалка кувыркнулась на пол и погасла. Дрожь между ног утихла. Коленки девушки тряслись.

– Что, понравилось? – спосила Эльвира, заставляя подопечную убрать ладони от лица и опустить руки. – В эти твои латексные штучки встроены вибраторы с дистанционкой. В каждой зажигалке микросхема с передатчиком. Смотри, – она подобрала зажигалку и продемонстрировала её в действии, пару раз откинув и опять защёлкнув крышку. И хоть Лайка теперь понимала, в чём секрет, всё равно каждый раз вздрагивала от неожиданности, когда в промежности и анусе при этом оживали латексные вставки.

Эльвира усмехнулась.

– То ли ещё будет! – заявила она. – Значит, так. Зажигалки здесь стоят на всех столах. Если кто-то из гостей захочет прикурить от них, то так тому и быть. Ты для этого здесь и сидишь, понятно? Не слышу!

– Понятно, госпожа…

Лайку отвели к усыпанной песком площадке, поставили в центре и заставили опуститься на колени.

– Отлично. Чтобы ты не дёргалась, цепи мы тебе сейчас укоротим… так… и вот так… – двумя замочками Эльвира укоротила на девушке цепи так, что та могла только сидеть на корточках, отошла и критически осмотрела свою работу. – Очень хорошо! Теперь слушай главное. Вот это, – она обвела рукой помещение, – курительная комната. Твоё назначение – сидеть здесь и обслуживать гостей.

– Но госпожа… – Лайка нервно сглотнула. – Вы же знаете – я совсем не переношу дыма! Совсем-совсем! Меня… меня просто вырвет!

– Успокойся, всё учтено, – Эльвира опять прошла к подносу и вернулась с латексным глухим закрытым шлемом и чёрной стрекозиной маской противогаза, в точности такой, какую Лайке приходилось носить в шахте. – Расслабься. Дай, я тебе помогу.

Тугой, сверкающий чёрной резиной шлем плотно обтянул лицо, совсем как тот, в шахте. Лайка чувствовала себя так, будто её голову туго-натуго зашнуровали в волейбольный мяч.

– Удобно?

– Н-не знаю…

– Привыкнешь. Это небходимо, чтобы уберечь твои волосы. Так… Теперь противогаз, – она надела Лайке маску на лицо и затянула ремешки. – Будет немножко душно, но тебе в нём не бегать, так что ничего страшного. Для тебя специально оставили эту роль. Первое время рабыни смущаются на людях, так что тебе же будет лучше, если никто не будет видеть твоего лица. Теперь… – она обернулась и подняла с подноса странную конструкцию с тяжёлой позолоченной крестовиной наверху, в которой лишь с большим трудом можно было признать подобие головного убора. Сквозь дымчатые окуляры маски Лайка видела свою наставницу не очень чётко, и прежде чем она успела рассмотреть конструкцию подробнее, позолоченная чашечка уже легла ей на макушку, а под подбородком затянулся кожаный ремень. В зеркалах отразилась странная фигура – закованная в цепи женщина в корсете с обнажённой грудью, тонкой талией и головой инопланетянина или какого-то рогатого демона. Лайка сглотнула. Несмотря на противогаз, дышалось довольно легко. Она потянулась поправить коробки, но Эльвира на полпути перехватила её руку.

– А вот этого не надо. Здесь антиникотиновые фильтры, так что лучше не играйся.

– Зачем это всё? – спросила та. Собственный голос под газовой маской показался ей совершенно бесполым, глухим и невыразительным.

– Потерпи, сейчас узнаешь, – она взяла с подноса пять больших и толстых красных восковых свечей, и одну за другой аккуратно укрепила их на крестовине у девушки на голове. Только теперь Лайка поняла, что должна служить живым подсвечником, шандалом, зажигалкой для гостей. Она воззрилась на свою мучительницу снизу вверх, не в силах вымолвить ни слова.

– Постарайся сидеть прямо и не двигаться, – донёсся до неё голос Эльвиры. – Иначе расплавленный воск будет капать, и по большей части на тебя. Помни: каждая такая клякса означает для тебя один удар по заднице. Поняла? Только не кивай, скажи, я услышу.

– Да, госпожа, – сказала Лайка.

– Вот и хорошо. Если будешь вести себя правильно, лишнего не прольёшь: воск чистый, свечи толстые, фитили пропитаны борной кислотой, сгорание полное. И не вздумай тушить их! Привыкай пока: тебе придётся просидеть так весь вечер и ночь. Поняла теперь, о каких возможных неприятностях я тебе тогда говорила? Теперь последнее. Так сказать, финальный штрих. Смотри. – Она подняла с подноса и показала девушке последнюю оставшуюся там вещицу: два маленьких зажима для сосков, соединённых красивой недлинной цепочкой с грузиком на середине. – Я надену их тебе на сосочки. Не бойся, это не больно. Сейчас пристегнём твои руки к поручням, чтоб не было соблазна лезть, куда не следует. Теперь смотри, – цокая каблучками, она прошла до столика и взяла одну из зажигалок. – Я нажимаю, приготовься… раз… два… три!

«Цзонк! » – тоненько сказала зажигалка, колпачок её откинулся, вибраторы внизу плотоядно зажужжали, и тотчас же несильный, но довольно ощутимый электрический разряд ударил девушку по соскам. Ещё раз и ещё… Лайка замычала и задёргалась, гремя цепями.

Эльвира погасила огонёк. Подошла, взяла Лайку за подбородок и заставила приподнять голову.

– За что? – спросила Лайка. По щекам её, невидимые под маской, текли слёзы. – За что, госпожа?

– Малышка, – медленно сказала та. – Слушай и запоминай ещё раз: всё, что придётся тебе здесь вынести, делается по приказу твоего хозяина. Только он знает причину. А ты молчи, и вообще привыкай не спрашивать «за что» и «почему». Поняла?

– Да, госпожа… – выдавила та. – Разрешите спросить, госпожа?

– Спрашивай.

– Я очень боюсь… Об меня не будут… тушить сигареты?

– Ни в коем случае, малышка, – твёрдо отчеканила наставница. – Правила в клубе жёсткие. Этого с тобой не случится, разве что – затушат парочку-другую в песок перед тобой.

Внизу раздался долгий мелодичный звон.

– О, – Эльвира подняла палец, – а вот и первые гости! Давай-ка поспешим.

Она взяла зажигалку, щёлкнула крышкой, неторопливо, явно наслаждаясь нервной дрожью девушки, зажгла у ней над головой все пять свечей, подхватила поднос и отправилась встречать гостей.

Лайка осталась одна. Заполненные резиновыми фаллосами дырочки болезненно и сладко ныли. Некоторое время она сидела, косясь на себя в зеркало и прислушиваясь к гулу голосов и смеху за стеной – сверкающая чёрная фигура в огненной короне, потом неловко двинула головой и тут же вздрогнула, когда горячая капля упала ей на обнажённое плечо. Красная клякса растеклась по коже и застыла. Руки Лайки были накрепко схвачены колодками, стереть улику не было никакой возможности. «Вот тебе и раз…», – расстроенно подумала она, непроизвольно открывая счёт ударов будущего наказания. А сколько их ещё будет? Вечер обещал быть долгим…

Она покосилась на блестящие коробочки зажигалок на столах, вздохнула и стала ждать.

Гости прибывали постепенно. Курительная комната недолго пустовала. Первые минуты девушка смущалась, различая голоса и силуэты незнакомых женщин и мужчин, потом ей стало не до этого. Гости подходили к ней, прикуривали от свечей, но чаще пользовались зажигалками, при этом явно зная, какое действие они произведут на латексную пленницу в песке. «Цзонк! » – то и дело слышала она от разных столиков, – «цзонк! цзонк! », и вздрагивала, когда у неё внутри оживали вибраторы, а грудь терзали искорки разрядов. Должно быть, зажигалки были настроены на разные сигналы – иногда включался один вибратор, иногда – другой, а иногда и оба сразу. Предугадать, когда что включится, было невозможно – девушка почти ничего не видела из-за тёмных стёкол и текущих слёз. Её всю трясло. Через некоторое время она уже ничего не соображала и была озабочена только одной мыслью – как бы удержаться в вертикальном положении. Её плечи, руки, холмики грудей украсились отметинами красного воска; Лайка вскоре сбилась их считать. Дрожь и вибрация резины в анусе и киске против воли распаляла желание; сопровождающие их разряды тока, раньше откровенно неприятные, теперь уже не почти не замечались, только добавляя возбуждения. Оргазмы накатывали один за другим, не очень сильные, зато ужасно быстрые, как очередь из пулемёта, заставляли запечатанное лоно бешено пульсировать. Вибрация в попке подливала масла в огонь. Если бы не «пояс верности», мышцы девушки наверняка бы просто выдавили вставки прочь. О, теперь она понимала, зачем хозяин преподал ей днём урок усидчивости! «Я не должна двигаться! Не должна! Не должна! » – твердила она про себя. Её попка ещё слишком хорошо помнила, чем обернулось для неё сегодняшнее непослушание.

Она потеряла ощущение времени, всякий счёт минутам и часам; окон в курительной комнате не было. Тело затекло, Лайка с трудом отваживалась шевелиться, смелости хватало только чтобы привстать и сесть обратно. Иногда, случалось, помещение пустело, и девушка получала несколько минут передышки. Гости входили и выходили, иногда останавливались возле новенькой рабыни и перебрасывались парой слов, обсуждая её меж собой. Пару раз ей показалось, что она различила голос Максима, но так и не смогла уяснить для себя, был это он или не он. Облака табачного дыма застили взгляд. Лайка была дико, неестестенно возбуждена. Её непрерывно била дрожь, киска сочилась прозрачной любовной смолой. Сегодняшнее утреннее возбуждение, послужившее причиной наказания, теперь виделось ей жалким и ничтожным. Слух, казалось, обострился до чрезвычайности. Она всё время была на грани, балансируя на пике наслаждения, и стоило лишь где-то щёлкнуть крышке зажигалки, тотчас волны дикого оргазма сотрясали тело. Электроды уже не мешали. Лайка где-то читала, что когда-то проводились эксперименты, когда в момент соития животных били током, напрочь отбивая у них все инстинкты размножения уже через несколько сеансов, но здесь было что-то совсем противоположное. Боль и экстаз слились в одно сияющее нечто, пульсация оргазма отзывалась во всём теле, мышцы сводило сладкими судорогами. Пот с неё лил градом, воск покрывал нагие плечи девушки уже не капельками, но сплошной бугристой красной коркой, стекал вниз эполетами и аксельбантами, но ей было наплевать. «Цзонк! » – и спина девушки выгибалсь в экстазе. «Цзонк! » – и новая дрожь пробегала по телу. «Цзонк! Цзонк! Цзонк! » Время утратило смысл, безумной пытке не было конца, и только призрак мысли в уголке сознания заставлял Лайку из последних сил держаться прямо. Держаться! Держаться!

Держаться…

Она плохо помнила момент, когда комната опустела окончательно. Гул голосов утих. Дым рассеялся. Она услышала шаги. Чьи-то заботливые руки сняли с неё противогаз и шлем, освободили от замков, зажимов и колодок, и сняли злополучный пояс. Резиновые дильдо выскользнули, словно смазанные маслом, Лайка равнодушно проводила их взглядом – у неё не оставалось сил даже чтобы поднять веки. Шея затекла, мышцы живота дрожали, колени подгибались. Идти самостоятельно она не могла. Беспомощно обвиснув на руках у девушек-прислужниц, Лайка безропотно позволила себя раздеть, обмыть и водворить в стальную клетку, где была посажена на цепь и сразу же забылась мёртвым сном, даже не успев как следует укрыться одеялом. Вечеринка длилась явно дольше, чем задумывалось – за окном стояла глубокая ночь.

Проснулась она поздно – видимо после вчерашнего её решили не будить. Долго лежала, приходя в себя, разглядывая комнату сквозь прутья решётки и бездумно перебирая свои цепи. Всё тело ныло, соски грудей набухли, покраснели и теперь чесались, киска до сих пор пульсировала эхом сладкой дрожи. Голова была пуста. Хотелось в туалет. Спустя минуты две, как будто узнав о её состоянии, заявились уже знакомые ей две рабыни-прислужницы, отомкнули дверцу клетки и замок ошейника, подождали, пока девушка на четвереньках выползет наружу, и помогли ей добраться до туалетной комнаты. После ванны Лайка немного пришла в себя. Долго, с наслаждением чистила зубы. В зеркале отражалось измождённое бессонной ночью девичье лицо, под лихорадочно блестящими глазами залегли тени. Она обсушилась, прошла обратно в комнату, где девушки помогли ей навести макияж и облачиться в серебристый латексный корсаж с такими же чулками, туфли и перчатки, после чего проследовала в комнату Максима.

Макс встал из кресла и шагнул навстречу, только лишь она вошла, не дав ей даже толком опуститься на колени для приветствия. Приблизился, подхватил, поставил на ноги и обнял. Видимо, сегодня за вчерашнее ей позволялось многое. Вся дрожа, она зарылась мордочкой в рубашку на его груди, зазвякала цепями кандалов, когда неловко попыталась обхватить его в ответ, с наслажденьем ощутила аромат мужского пота, кофе, табака и острого лосьона, потёрлась носом о мягкую ткань и удовлетворённо вздохнула. Безумно захотелось посмотреть ему в лицо, но она не решилась.

– С добрым утром, хозяин, – прошептала она. – С добрым утром…

По щекам её текли слёзы.

– Здравствуй, – мягко сказал он. – Здравствуй. Хорошо спала?

– Как убитая, хозяин, – призналась та. – Не помню даже, как меня привели в мою комнату.

Он отстранился от неё. Погладил по волосам, поправил полоску ошейника.

– Тебе понравилось вчера?

Девушка раздумывала недолго.

– Понравилось, хозяин, – сказала она.

– Почему?

– Я рабыня. Что нравится хозяину, нравится и мне.

В этот момент она искренне верила в свои слова. Ей хотелось упасть в него, слиться с ним, раствориться в нём, чтоб он вошёл в неё и навсегда остался там.

– Трудно было? – встревоженно спросил он. – Не бойся. Я сегодня разрешаю говорить тебе всё, что думаешь. Так как? Тяжело?

– Очень, – поколебавшись, призналась она. – Я думала, что не выдержу, что сойду с ума.

– Успокойся, – он опять привлёк её к себе. Погладил по волосам. – Всё нормально. Ты держалась молодцом.

Лайка всхлипнула. Спрятала у него на груди заплаканное лицо.

– Хозяин…

– Что, Лайка?

– Меня… сильно накажут?

– За что?

– За свечи… Я не удержала… Я… ну, это… Я хочу сказать – я ведь вся испачкалась…

Максим рассмеялся.

– Ах, Эльвира, Эльвира, – он покачал головой. – Опять пугает новеньких! Ох, она у меня дождётся… Послушай меня, девочка: никто не в силах удержать на голове пять свечек и не капнуть на себя. Это просто невозможно. Свечки – это всего лишь приправа. Как перец или соль в еде. Понятно?

Лайка почувствовала, как внутри распускается какой-то тугой и неприятный узел ожидания. Ей стало невыносимо сладко и легко. Грозный призрак наказания развеялся как дым.

– Ох… – она закрыла лицо руками. – А я думала… Они там… внутри так всё время дёргались, включались, выключались… Я думала, они меня порвут напополам. И ток ещё… Иногда это было просто невыносимо. Даже не верится, что я выдержала целую ночь!

Максим опять рассмеялся, прошёл до стола, откупорил бутылку и разлил вино в два бокала. Протянул один рабыне.

– Пей, малышка, – сказал он. – Пей и подумай немного своей головой. Дильдо у тебя там были хоть с дистанционкой, но на батарейках. А ты представляешь, сколько энергии они потребляют? Ни одна батарейка не сможет проработать всю ночь напролёт. Час, от силы два. Не больше. Понимаешь, что это значит?

Девушка молчала, ошарашенная, вертя в руках пустой бокал. В голове шумело.

– Так значит… – пробормотала она.

– Угу, – Максим отпил вина. – Батарейки сели где-то к середине вечеринки. Дальше ты уже сама себя накручивала. Ну, разве что ещё электрошок слегка помог.

– Не может быть… – прошептала она. Подняла взгляд на Максима и торопливо потупилась. – Тогда зачем…

– Так надо. Это просто новая ступенька в твоём воспитании. Ты же образованная девочка. Об условных рефлексах имеешь понятие?

– Имею… – непослушными губами выдохнула та. Её всю трясло. Ошейник снова сделался невыразимо тесен.

– Смотри сюда.

Максим вынул из кармана зажигалку и щёлкнул откидной крышкой. В воздухе повисло тоненькое «Цзонк! », и девушка вдруг почувствовала, как у неё задрожали колени. В глазах всё поплыло. Она уже забыла, но тело – её тело помнило всё! Жаркое тепло зашевелилось внизу живота, соски набухли, клитор отвердел. Через мгновение поток дикого, животного, безумного желания захлестнул её всю, целиком, без остатка, заставив бессильно застонать и с дрожью опуститься на колени.

Максим достал сигарету.

– Это особая зажигалка, с таким звонком, – сказал он и повертел зажигалкой. – Только у меня и ещё у нескольких людей есть такие. Улавливаешь суть?

Хозяин прикурил и снова щёлкнул зажигалкой. Лайка содрогнулась.

– Господин… – прошептала она. – О, господин…

И умолкла. Вместо этого подобралась, выпрямилась, села на пятки, расправила цепи наручников, подняла подбородок и замерла, потупив очи в терпеливом ожидании.

Максим помедлил, затянулся, выпустил клуб дыма. Загасил недокуренную сигарету в пепельнице, встал и неторопливым движением развязал узел на халате.

– Иди сюда, – сказал он. – Иди…

*

Продолжение следует