Медсестра по глазки в марлевой повязке

В юности мужики своей неверностью и «основным инстинктом» достали Аленку настолько, что она решила стать хирургом! Ну скажите, как еще женщина может показать этим козлам, что и где у них лишнее?! Слава Богу, в Мед ее не приняли и мужской пол не лишился своей сути! А Аленка попала по назначению. В милицию. Нет, не в «обезъянник» ( КПЗуху) за насилие над слабым полом (мужичками). Вовсе нет! Просто после окончания медучилища ее, вооружив марлевой повязкой и проинструктировав насчет потенции наших доблестных внутренних войск, направили в загородный филиал госпиталя МВД вблизи тихой подмосковной речушки и вдали от офицерских жен.

Володя Загоров только что вернулся из «горячей точки», «отдохнул» пару часиков под наркозом, отлежался пару дней в реанимации, порезвился еще недельку в палате для выздоравливающих, и затем попал прямехонько в Рай. Раем называли загородный филиал госпиталя, а по сути полную и натуральную халяву типа роскошного бывшего номенклатурного санатория с полковничихой- хирургиней во главе и с операционной (преимущественно бездействующей) для устрашения. . Первым делом «раненым », как здесь именовали контингент, давали подписывать грозную маляву. Карой за нарушение изложенных на ней правил могло быть в лучшем случае увольнение. Из органов в 24 часа без выходного пособия. А в худшем - сдача на руки родной жене. Этим иезуитским перечнем восторгались все опера, снайпера и пр.: 1. Запрещалось переплывать речку в нетрезвом виде, сняв костыли и протезы, сразу после перевязок, и с не заросшими швами; 2 Запрещалось плавать в ней вообще; погружаться можно было в воду «до места ранения», которое у господ офицеров всегда воспринималось как причинное. 3. Запрещалось хранить в тумбочке спиртосодержащие напитки в особо крупных размерах без рецепта врача; 3. Разбавлять уху водкой и пить ее вместе с успокоительным после 23 -00 в камышах на берегу. 4. Приводить женщин и младший медперсонал в палату после отбоя. Последний пункт наводил на мысль и заставлял Володю предаваться восторженным мечтаниям.

Женщин в госпитале было три - пожилые супруги полковников, страдающие гипертонией, нервным тиком и непроходимостью кишечника. К этим дамам господа офицеры относились как к канонизированным святым или нетленным мощам чудотворцев. А вот Аленка.... богиня в марлевой повязке и в коротеньком белом халатике доводила суровых ментов до обморока. Однако, человеконенавистническая инструкция заставляла всю стаю соколов внутренних войск посматривать на ангелицу в белом с опаской. Всех кроме Загорова.

- Загорову плохо! - прапор Вася зашелся в крике, влетев в процедурный кабинет. Алена прекрасно знала, что Вася не шутит. У Загорова еще не срослись швы, а он уже три раза переплывал довольно-таки широкую речку. Вася твердил, что Загоров рыбачил в камышах у речки и вдруг потерял сознание. Аленка кинулась к реке. У самой кромки в костре догорали угольки, на перекладине коптилась рыбешка, из песчаной отмели торчали горлышки характерных бутылок, а рядом с этой идиллией на песке лежал бездыханный Загоров.

- Где болит! - перепуганный голосок медсестры дрожал. Загоров со стоном обессилевшей рукой показал на левую грудь, поперек нее красовался огромный рубец. Аленка нашупала его пульс, припала к груди Загорова. И внезапно обнаружила себя крепко сжатой в его объятьях. Она вырвалась и, быстро отряхнув смятый халатик, бросилась к корпусу.

Госпиталь замер в ожидании дальнейших событий. Загоров до вечера не выходил из палаты. Самое меньшее, чем ему грозило театральное представление в камышах - выписка со строгачем. Но ... ничего не произошло. К концу смены он робко вошел в кабинет к Алене с огромным букетом васильков. Цветы были поставлены в вазу, Загоров из кабинета удален.

Два дня Загоров не показывался Алене на глаза. И даже пытался приударить за одной полковничьей женой пенсионного возраста. «Господин офицер, - щебетала счастливая старушка как раз в тот момент, когда Аленка встретила их в коридоре, - не составите ли вы мне променад к речке? ».

В этот вечер Аленка не дожидаясь, когда Загоров явится со своими обычными анекдотами про поручика Ржевского, вечером сама пришла делать ему укол в палату.

- Польщен, весьма обрадован! - выпалил Загоров, увидев ангела со шприцем в вытянутой руке.

- Отставить разговорчики! Поворачивайтесь и подставляйте мягкое место! - усмехнулась фея.

Черт знает что! Загоров покраснел впервые в жизни, ему казалось, что покраснели и его половинки, и когда игла наконец-таки была вытащена из упругого зада отличника боевой подготовки, он выпалил: «Было очень приятно, можно повторить? »

С визита медсестры в его палату Загоров потерял сон. Стал нещадно подливать водку в уху, завел чекушку сорокоградусной в тумбочке, короче, нарушал все правила по списку, не пропустив ни одного. Ребята понимали - сгорел хлопец. В редкие минуты сна он мысленно гладил марлевую повязку, потом чуть ниже, еще ниже, там, где кончается халатик, а что было потом, Загоров вспоминал со страшным смущением и счастливыми глазами.

В ту ночь Аленка дежурила. После отбоя она сидела в темноте коридора в маленьком освещенном лампой круге, склонившись над книгой, но буквы никак не хотели складываться в слова. Она думала о Загорове. Вот он дурачится, а каким он был там, на фронте? Она видела его в камуфляже, и солдаты называли его «батяня- комбат», его мощные бицепсы, загоревшие до черноты, покрытые потом, его глаза, жесткий взгляд, не имеющий права на ошибку. Какими детскими могут быть эти светло-серые глаза! Она поймала его взгляд, когда делала ему укол...

Когда его рука опустилась ей на плечо, Аленка поразилась самой себе - она вздрогнула от впервые ослепительного, несбыточного, упоительного счастья. По коридору в такое время ходить было запрещено, да никто и не ходил после отбоя. Она оглянулась - это был Загоров.

- Пойдем. Я просто сделаю тебе массаж. У меня легкие руки. Ты знаешь, я мастер всех видов массажа и восточных боевых искусств тоже. Напарников выписали и я сегодня в палате - одинокий волк! Балкон открыт - полетаем... Последнее, это самое «полетаем», Загоров сказал вроде бы про себя, но от этих слов у Аленки закружилась голоса.

Аленка не понимала, что делает, но какая-то сила, которая была несомненно сильнее ее, заставила ее встать и крадучись, чтобы начальница не застукала ее в этой немыслимой для военного госпиталя аморалке, пойти по длинному коридору за Загоровым.

До рассвета оставалось около трех часов. Часам к четырем речка ожила, зазвучала лягушачьими криками, запела соловьями. Загоров и в самом деле несколько часов подряд, то лаская ее, то отпуская немного понежиться в истоме, делал ей массаж. То ложился рядом и она блаженствовала, ощущая его бесконечно любимое тело. Большего ничего он не мог: шов на его разрезанном вдоль и поперек животе еще не сросся и кровоточил.

Через месяц Володя уехал на фронт. Вернувшись, он однажды позвонил ей, но в московской суете они так и не встретились. Алена влюбилась в хирурга и надеялась отбить его у немолодой жены. А Загоров ... иногда заставлял жену одевать белый медицинский халатик.