Любовь. Игорь Мельников. Из сборника Истории про любовь

- Как ты такое смогла совершить! Как тебе такое могло только в голову придти! – Он важно вышагивал по дорожке Александровского сада, чеканя не только каждый свой шаг, но и каждое свое слово.

Она трусила рядом с ним, виновато опустив свои большие красивые глаза к земле, как будто там пыталась найти подсказку и свое оправдание.

– Я ли не заботился о тебе! – Расходился он, не обращая внимания на то, что они могут быть не одни в парке в этот теплый осенний вечер. – Я ли не тратил на тебя свое время и средства! Я ли не лелеял и не холил тебя! Я ли не дал тебе лучшее воспитание, какое можно только вообразить! Или я не прав?

Он действительно всегда, как мог, заботился о ней, и ей на это нечего было возразить. Она не могла упрекнуть его в том, что он был к ней невнимателен. Она воспитана была как леди, была всегда ухожена и опрятна, и ей на этот счет было нечего сказать, поэтому она опустила свою голову еще ниже.

– Молчишь! То-то! – Он на какое-то время замолчал, удовлетворенный своей маленькой победой и осознанием своей правоты, отчего его шаг стал звучать еще четче по гравиевой дорожке.

Но она, по опыту знала, что на этом он не остановится, и, сжавшись, ожидала продолжения этого кошмара. Она чувствовала, что это для него была еще только разминка, что этими неприятными вопросами он еще только распалял себя и, что самое ужасное он оставит напоследок. И ждать пришлось недолго. Через некоторое время он снова начал терзать ее жуткими словами, оставлявшими в ее сердце горький осадок.

– Нет, ты мне скажи, может ты у меня когда-нибудь голодала, как другие, или испытывала в чем-нибудь недостаток?

На этот упрек ей так же нечем было ответить, и она его просто проглотила.

И вот, наконец, прозвучал тот самый коварный вопрос, которого она ждала и боялась больше всего.

– Так почему же, ответь ты мне, стоило мне только на минутку оставить тебя одну, как ты спуталась с каким-то оборванцем! Так ты мне платишь за мою любовь и ласку? – Его голос повысился до предела, и он даже остановился, чтобы она еще лучше могла прочувствовать всю силу своего падения.

В эту минуту ей показалось, что его сейчас хватить удар, как прошлой зимой, и он снова долго будет лежать на своем скрипучем диване и пить свои ужасно вонючие лекарства, а она будет не находить себе места, не зная, чем ему помочь. В тот раз ему кто-то позвонил по телефону и наговорил, видимо, каких-то гадостей, отчего он после, вот так же, долго возмущался чьим-то вероломством и бессердечностью, а потом опустился на кресло и замер. А она тогда просто сильно испугалась, растерялась и не знала что делать, ее озватила паника. Хорошо, что на ее отчаянный крик прибежала соседка и вызвала скорую и, приехавшие быстро врачи, откачали его, но предупредили, чтобы он больше так сильно не волновался, потому, что его слабое сердце еще одного приступа может не выдержать. Она тогда сильно испугалась и за него и за себя, ведь без его теплой и нежной заботы она бы тоже не смогла бы жить, она бы тоже умерла.

– Стоило мне на минутку оставить тебя одну, и что я вижу! – Продолжил он, после небольшой паузы, слегка успокоившись. – Ты милуешься с каким-то грязным отрепьем, без роду и племени. И не отворачивайся, я хочу видеть твои бесстыжие глаза.

Она медленно повернула голову к нему и попыталась посмотреть в его глаза, как он того просил, но тут же отвела взгляд в сторону, не выдержав его грозного вида, да и вид его воспаленных глаз был ей тоже неприятен. Она прижалась к нему, умоляя прекратить эту пытку, и почувствовала, как напряжение в его теле спало. Его голос стал мягче.

– Ведь те же умная девочка, неужели ты не понимаешь, что он тебе не пара и никогда не сможет стать тебе ровней ни по своему воспитанию, ни, тем более, по происхождению, ведь он, я уверен в этом, наверняка даже не знает, кто его родители. Не пристало нам с тобой опускаться до всякого сброда, в противном случае двери в приличное общество перед нами просто закроются, и мы станем изгоями, поправшие, веками сложившиеся, устои света.

Они продолжили прогулку. Он все говорил и говорил о законах чести и морали и о том, что они рождены самой жизнью, как единственная защита от вырождения рода, но она его уже не слушала. Своими мыслями она была далеко от такого рационально потребительского понимания таинства жизни, своими мыслями она была с тем, чей образ захватил ее чувства и рассудок и властвовал над ними все последнее время.

На того, кого он называл грязным отрепьем без роду и племени, она обратила внимание еще в конце весны, когда она со своим опекуном вот так же совершали вечерний променаж по парку, ставший обязательным пунктом их распорядка дня. Тогда она заметила, нет, скорее почувствовала, что за ней кто-то наблюдает, причем наблюдает нагло и бессовестно, практически в упор рассматривая ее, ничуть не стесняясь своего поступка. Сама обернутся и посмотреть на того, кто ее разглядывает без всякого смущения, она не могла – воспитание не позволяло, да и ее опекун был бы недоволен, заметь он, что она позволяет себе заниматься мелочной суетой, любопытством, свойственным лишь невоспитанным и безродным. Но ей было приятно внимание таинственного незнакомца, бесцеремонно разглядывавшего ее издалека. Не видя его, она лишь могла рисовать его образ в своем воображении, и оно ей рисовало сильного и отважного героя, который не остановится ни перед чем ради счастья своей возлюбленной.

Лишь в самом конце прогулки, когда она со своим опекуном уже были возле их дома, и тот на секунду отвлекся, открывая ключом тяжелую резную дверь, она бросила короткий взгляд на своего преследователя и ничуть не разочаровалась в своих ожиданиях. Да, это был он, ее герой, пришелец из неведомого ей мира полного опасностей и приключений.

Это ничего, что он был неблагородных кровей, возможно, он даже и не знал, кто были его родители, не говоря уж о генеалогическом древе, о котором он, скорее всего, даже не имел ни малейшего представления. Разумеется, и хорошего воспитания он не смог получить по этой жепричине, но для нее это было в тот момент не столь важно, главное, что она встретила в своей жизни того, кто был предначертан ей самой судьбой, с которой она не могла, да, и не желала бороться. Этот юноша был рожден самой природой, вскормлен и взращен в ее недрах, он был силен и отважен и он совершенно не боялся никаких трудностей.

В ту ночь она так и не смогла уснуть, думая о своем избраннике. Она представляла себя рядом с ним, в его жизни, которая кипела и бурлила, бросая ее из одной крайности в другую. Погони сменялись смертельными схватками с врагами, а те в свою очередь поиском единственно правильного решения в сложившейся смертельно опасной ситуации, а между ними долгие упоительные признания в любви.

Она до сих пор никогда не испытывала подобную бурю чувств, нахлынувшую на нее так внезапно. Нельзя сказать, чтобы она страдала от невнимания к себе поклонников, их всегда было предостаточно. Выезжая время от времени в общество, она неоднократно ловила на себе оценивающие взгляды почитателей ее красоты и юной свежести. Но их внимание почему-то совсем ее не волновало, и она воспринимала это, как само собой разумеющееся, так, ничего не значащий факт, всего лишь знак внимания, как это принято в приличном обществе, ну, может быть, все это слегка щекотало ее самолюбие, но не более того. Тут же была самая настоящая страсть, и ей стоило огромного самообладания, чтобы никоем образом не выдать своих чувств.

Те кавалеры, что ее постоянно окружали в свете, разумеется, ни в какое сравнение не шли с ее героем. Да у них было масса преимуществ перед ним, они все, как и она, были очень родовиты и их родословные уходили вглубь веков, как и она, все они получили надлежащее воспитание согласно своему происхождению, но все они имели один существенный недостаток – они все были совершенно не интересны ей. Они все были какие-то одинаковые, все думали и поступали, исключительно в соответствии того воспитания, что они получили, и никогда ни у кого из них даже мысли не возникало совершить что-то, выходящее за его рамки.

А он мог. Он мог себе позволить, вот так вот запросто, смотреть на то, на что он желал смотреть, делать то, что он желал делать, быть там, где ему хотелось быть, наконец, любить того, кого хотел любить, при этом, не скрывая своих чувств.

О, она испытывала верх блаженства во время каждой прогулки от осознания того, что сейчас за ней наблюдает пара глаз, неистово влюбленных в нее одну, восхищаясь ее изящной походкой и изысканными манерами. И она, в этот момент, вкладывала в каждый свой шаг все свое искусство грации, на какое только была способна, всю свою любовь к тому, кто наблюдал за ней украдкой издалека, и ей всегда казалось, что он это видит и понимает.

Но однажды он не появился на очередной ее прогулке, и она сильно забеспокоилась. Сначала она подумала, что какие-нибудь неотложные дела задержали его, и он просто припозднился, но время шло, а его все не было. В ту ночь она плохо спала, да и то полудремное смятенное состояние, в котором она прибывала всю ночь, вряд ли можно было назвать сном.

Он не появился и на следующий день, и ее волнения усилились. Она уже просто не находила себе места, не могла ни есть, ни спать, и это не могло остаться незамеченным. Пришлось вызвать врача, который конечно ничего существенного у нее не нашел и выписал на всякий случай успокоительные лекарства.

Но никакие лекарства не могли ее успокоить, когда его не оказалось и на третий день. Она уже была твердо уверена, что с ним что-то случилось серьезное. Возможно, он даже погиб, защищая честь и доброе имя своей возлюбленной. Хотя мысль о гибели своего героя была ей неприятна, и она ее прогнала. Может успокоительные лекарства подействовали, а может, сказалось усталость от напряжения предыдущих дней, как бы там ни было, но она в ту ночь наконец-то заснула. Засыпая, она представляла его всего израненного, лежащего в крови и в бреду произносящего ее имя.

К ее неописуемой радости он появился на четвертый день и, как ей показалось, он слегка прихрамывал на одну ногу.

Все остальные дни протекали без каких либо изменений – все было, как всегда – она грациозно вышагивала по аллеям парка, а он за ней украдкой наблюдал, прячась за кустами и стволами деревьев.

Так незаметно пролетело лето, и с наступлением осени, из-за дождей ее прогулки уже не были так часты, как прежде. В те вечера, когда они с опекуном не совершали свой привычный моцион, она грустила, глядя в окно, за которым, не переставая, лил нудный, нескончаемый дождь. Ее успокаивала мысль, что ее герой в эту минуту тоже грустит стоя мокрый под деревом в ожидании ее.

Но сегодня на голубом-голубом небе не было ни единой тучки, светило теплое ласковое солнце, играя своими лучами в золотистой кроне кленов, и они после недельного перерыва впервые вышли в парк. То, что этот день будет самым необыкновенным в ее жизни и запомнится ей на всю жизнь, она почувствовала еще с утра. Она уже с утра не находила себе места в ожидании того момента, когда они выйдут на прогулку. Она чувствовала, что именно сегодня должно произойти что-то, что навсегда соединит ее с возлюбленным.

И действительно, в тот вечер, там, в парке, наконец, произошла их встреча. Сначала все проходило, как обычно – они прогуливались, а он наблюдал, прячась за деревьями. Во время променада, ее опекун встретил свою старую знакомую, и, увлекшись беседой с ней, не заметил, как она тихонечко отошла от них и приблизилась к дереву, за которым стоял он.

Она остановилась возле дерева, не решаясь сделать следующий шаг, вдыхая аромат, исходящий от ее героя. Это были особые запахи, каких она не знала ранее. От него пахло осенними дождями и опадающей листвой, ласковым теплым солнцем и пожухлой травой, и еще от него пахло счастьем обладать всем этим богатством.

И тут он вышел из-за дерева к ней навстречу и остановился в метре от нее. Так они и стояли, не решаясь приблизиться ближе, и смотрели друг на друга, будто виделись в первый раз.

- Ах, какие у него печальные глаза - изумилась она, впервые заглянув в отражение его души, впервые окунувшись в этот океан житейской мудрости.

Ах, какой он худой, прямо кожа да кости – ужаснулась она, видя плотно обтягивающую кожу на его скулах. Бедняжка, он действительно в нее сильно и безнадежно влюблен, влюблен по-настоящему чистой и беззаветной любовью. Она не находила себе другого объяснения его изможденному виду и грусти в его глазах.

Она только попыталась приблизиться к нему, не в силах больше сдерживать чувства, желая ответить ему на его любовь всей своей нежностью, что скопилась в ней за время их заочного знакомства, как услышала сзади себя страшный окрик, словно бичом больно хлестанувший ее по спине.

– Это еще, что такое! – кричал ее опекун, и его возмущению не было предела.

– А ну, иди ко мне! – это относилось к ней.

– А ты убирайся вон отсюда, и чтобы я тебя близко возле нее никогда не видел! – Эти слова уже относились к нему, но он не тронулся с места, он даже не шелохнулся. Казалось, он принял его вызов, и теперь стоял с гордо поднятой головой и смотрел в покрасневшие от злости глаза опекуна, в ожидании дальнейших его действий, готовый насмерть биться, отстаивая свое право на любовь к ней.

Ах, сколько было в нем в тот момент мужества и благородства. Его глаза так горели, негодуя от несправедливости, что совершал над ними ее опекун, что ей даже стало страшно. Причем стало страшно за них обоих, но в душе ее симпатия склонялась в пользу ее героя в благодарность за еще одно незабываемое чувство, которое он смог ей подарить, и которое она раньше никогда не испытывала. – Еще никогда два любимых ею существа не выясняли свои отношения в смертельном поединке, виновницей которого была она сама.

– А ну, пошел вон отсюда! – И опекун замахнулся на него своей тростью, но он и тогда не сдвинулся с места.

Видя, что все угрозы на него не действуют, опекун отступил, сделав вид, что считает ниже своего достоинства, марать свои руки об такого как он.

– Ну, вот мы и пришли.

Она очнулась от своих воспоминаний, когда они были уже возле двери их дома. Опекун достал из кармана ключ, открыл им входную дверь, отстегнул поводок от ее ошейника и скомандовал:

– Ну, беги домой!

Обернувшись, она с грустью посмотрела на дерево, стоявшее рядом с их домом, за которым всегда стоял ее герой, провожая ее прощальным взглядом после каждой прогулки, и, не торопясь, вошла в дом, повинуясь команде опекуна.

Поздно вечером, когда он по привычке сидел в своем кресле, листая какую-то толстую книгу с картинками, она подошла к нему и положила свою голову к нему на колени.

Он отложил свою книгу в сторону, ласково почесал у нее за ухом и стал гладить ее по голове, приговаривая:

– Ну, теперь ты понимаешь, глупышка, что без меня ты просто пропадешь. Да и мне без тебя никак нельзя, ведь кроме тебя у меня из близких никого не осталось. Одни мы с тобой остались, так давай уж держаться вместе.

Ей всегда было приятно, когда он гладил ее по голове. Ну, конечно она его никогда не бросит. И как такая чудовищно нелепая мысль могла придти ему в голову.

Но вдруг, она почувствовала, как его рука как-то странно замерла и стала неимоверно тяжелой, придавив своей свинцовой тяжестью ее голову к своему колену. Она прислушалась и к своему ужасу не услышала привычного бега крови в его жилах, биения сердца. Там, внутри него ничего не было! Там, внутри старика, стояла мертвая тишина!

Она с большим трудом высвободила свою голову из-под отяжелевшей руки. Каким-то своим собачьим чутьем она почувствовала, что это был конец всей ее беззаботной сытой жизни, что она, наконец, получила свободу, о которой так много мечтала последнее время. Теперь она была свободной!

Она села на задние лапы, запрокинула свою мордочку вверх и завыла, что было ее сил от тоски, жгучей горечью сжигавшей все ее нутро.

С некоторых пор в Александровском саду можно было видеть красавицу Колли с грязной, свалявшейся шерстью, клочьями висевшей у нее по бокам, а рядом с ней такого же чумазого ее неизменного спутника – тощую дворнягу. Они весело резвились на лужайках сада, оглашая округу радостным лаем и тем, кто мог наблюдать из забавы, всегда казалось, что счастливее пары нет на всем белом свете.

20.04.08