Домовой

У Инессы Ивановны была бессонница.

Ночами напролет она глотала таблетки, смотрела телевизор и считала слонов, как учили в далеком детстве.

Не помогало.

Не находилось и занятия, захватившего бы ее всю, без остатка – и сделавшего эти бесконечно длинные ночи хоть сколь-нибудь приятными.

Под утро Инесса Ивановна засыпала.

Однажды вечером, когда уже сгустились сумерки, стихли всякие звуки во дворе ее немноголюдного дома, а соседка Даша перестала, наконец, стучать на печатной машинке, Инесса как всегда ложилась спать.

Одна.

Она всегда спала одна, и почему-то это ей не казалось странным. Разве мало людей пребывает в своей постели в гордом одиночестве? И никому из них не приходит мысль жаловаться на такую несправедливость.

Впрочем, лукавим. Инессе такая мысль приходила. Пару лет назад, когда она болела гриппом и в голову лезли всякие непристойности.

Но этим вечером самочувствие Инессы Ивановны было прекрасным, и потому непристойным мыслям было просто неоткуда взяться.

Поворочавшись с боку на бок, пощелкав надоевшим пультом от телевизора, и повздыхав для порядка пару минут, Инесса попыталась придумать себе какое-нибудь занятие. Но без толку. Такая буйная днем, в ночное время ее фантазия напрочь отказывалась ей служить.

И героиня наша приготовилась к очередному бесконечному потоку скучнейших минут в ее жизни…

Она не помнила, сколько прошло времени, и что вывело ее из состояния полного торможения мыслей.

Только уловила вдруг какие-то шорохи в дальнем углу спальни. Там, где за раскрытой дверцей старого дореволюционного гардероба ничего не увидела бы и днем. А тут – полночь…

Внезапно шорохи сменились постукиваниями, и Инесса решила на миг, что это неугомонная Даша строчит за стенкой очередной шедевр.

Да нет же! Дашина квартирка находилась совсем с другой стороны.

Придя в лёгкое замешательство, она села на кровати, прижав одеяло к груди.

На миг из-за туч проглянула луна, осветив самый центр комнаты, и в лунном свете она увидела что-то такое, что заставило ее взвизгнуть!

Прямо на нее, медленно и плавучее, бубня нечто едва слышное, двигалось что-то маленькое и мохнатое. Ростом с ребенка или небольшого старичка.

Секундный ужас сменился напряженным любопытством, бьющим через край ее утомленной скукой души. В памяти стали всплывать мелкие подробности старых бабушкиных рассказов.

ДОМОВОЙ. Вот кто это, решила она. Да и мама в молодости встречалась с таким вот мохнатым, да только не верил никто.

И мама, и бабушка, не до конца рассказывали о своих встречах с домовым, утаивали кое-что. Но Инесса всё же знала правду.

Теперь вспомнила.

Обе называли его Пятачком.

У обеих были недвусмысленные ситуации в отношениях с ним.

Кажется, имнно поэтому в Инессиной семье, сколько она себя помнила, никогда не было мужчин.

Пока Инесса вспоминала, ЭТО подошло-подплыло ближе, и послышалось, как протяжно оно дышит.

Потом провал в памяти – и только обрывки сна, где что-то невидимое тяжестью своей придавливает Инессу к кровати. Она хочет вскочить, но тщетно. Вздохнуть полной грудью – нет, не вздохнешь.

Инесса Ивановна больше никогда не мучалась бессонницей…