белые-белые

пойте о вине, о девочках, о собаках, о белках, о соблазнах, о сексе, о сексе, о сексе еще раз, о сиськах, влагалищах, эякуляте, покалывающем ощущении эрекции, о джинсах, о гримасах, об оргазмических воплях, о тонких женских талиях, о выступающих женских ребрах. выжимайте все звуки из ваших легких, отклоняя назад голову, следуя микрофоном за ртом, задыхаясь от радости, задыхаясь от ярости, от голода и тошноты.

мы пили, пили и пели, и опять пили, и играли в кабаре, и теперь она прочно присосалась к моему болту, а мне остается только выгибаться между лопаток в кресле, громко стонать, забывать вдыхать и жмурясь ощущать холодок от ожога между пальцами, там где осталась забытая сигарета, догоревшая до неприличия. трудится она божественно, мне невыносимо хорошо, мне чувствительно каждое движение шершавого языка. я кончаю; она закашливается, а я проваливаюсь в эйфорическое мяуканье длиной в минуту, очнувшись обнаруживаю себя смеющимся хер знает с чего, а ее - с ухмылкой отирающей рот. она любезно застегивает мою ширинку, а меня сгибает истерический хохот, хриплый и неконтролируемый. та, предыдущая, по достижению оргазма валилась на меня, утыкалась в мою ключицу и надрывно рыдала, а потом она мне надоела и я изобразил серийного убийцу, чтобы она побыстрее убежала. нахуй мне это, все к черту. Она - я только сейчас замечаю, что одежда на нас осталась полностью, меня даже не хватило на то чтобы снять с нее рубашку, ее даже не хватило на то чтобы избавить меня от футболки - с колен отгибается назад, протягивает руку к шкафчику и достает початую бутылку вина, жадно отпивает и со стуком ставит на пол. я оглядываюсь, изображение порядочно смазано спиртом, но все-таки до меня начинает доходить - мы же черт побери в комнате старого знакомого. мной овладевает новый приступ радостной истерии. Она поднимается с пола, я встаю следом и, шаткой походкой приблизившись к ней, целую злостно в полуоткрытый рот. ко вкусу вина примешивается еще один, и прежде чем до меня доходит, что это, я успеваю отметить, что он чуть солоноват и почти идентичен вкусу пережженной карамели. я фыркаю, она проводит своим языком под моим. она царапает мой затылок сквозь волосы. я рву ее рубашку, а может, это и не ее, ткань съезжает с локтей и она окончательно сбрасывает ненужную одежду нервно снимая с меня руки. я сжимаю пальцы на ее сиськах, они восхитительны, круглые, твердые и гладкие. с уголка ее рта провожу языком до скулы, кусаю за мочку уха. с трудом сдерживаюсь, чтобы не вцепиться в ее сонную артерию, чуть нагибаюсь и лижу ее стоящий сосок. она стонет и тянет меня за волосы вверх, всовывает одну ладонь в мои джинсы, осторожно сжимает пальцы на моем вновь крепнущем конце, а другой тянет с меня снизу вверх футболку. камуфляжные штаны ее прочь, как только я расстегиваю пуговицу, пояс оказывается где-то в районе щиколоток и девушка презрительно выступает из брюк, оставаясь лишь в ботинках, белья на ней нету, и я, поднимая хрупкое сексуальное тело за бедра и талию, несу на ту самую кровать со знаменитым скрипом и спинкой, к которой только приковывать. я вставляю в нее с размаху, кровать отзывается натужным уханьем, сливаясь с ее возбужденным стоном. да, эта мебель прекрасна. какой ритм, черт побери, я рычу, загоняя в партнершу ***, кусаю ее плечи и шею, чувствую, что матка где-то неподалеку от того места, где я нахожусь. Девушка кончает несколько раз, последний совершенно экстатически царапая меня остриженными ногтями, внутри нее проходит похабная волна мне навстречу, я громко выражаю свою радость и спускаю второй раз в самое ее раскаленное нутро. я захлебываюсь слюной, до того она кажется мне вкусной. фройляйн шумно дышит и лыбится криво, зажмурившись. язык меня не слушается, слова сливаются в единый конгломерат из согласных, когда я заявляю, что ночевать здесь уж точно не следует. она смеется. она со мной солидарна.