Дарья

Отрывок из романа Между двух империй.

****

Аким Иванович нервно закурил и, выпуская обильный дым из мигающего огненного глаза «дракона», большими и пушистыми кольцами в потолок, тихо произнес:

— Совсем моя старая голова от забот крепости опухла, Анюта. Невмоготу мне служба стала. В этакой-то круговерти живем! Пока старое тело повернешь, жизнь раза три вокруг тебя обернется. Спасибо, дочка, прямо спасла ты меня!

— Так уж и спасла, Аким Иванович!

— Спасла. Рапорт о моем служебном несоответствии, к командующему сибирским корпусом бригадиру Фрауендорфу, у господина коллежского советника в таможенной избе под скатеркой, поди, давно заготовлен. Только вот отослать не с кем. Официальной депешей, весьма боязно! С оказией, экие дела делаются… Как ты его, Анюта, лихо успокоила! Еще малость, и Родион Петрович фавном бы за тобой в припляс поскакал!

— Для вас же старалась! — Анна залилась краской смущения. — Мало старший Андреев словесами разными меня допекает, так и вы, туда же, Аким Иванович!

— Это чего же, он себе позволяет!?

— Позволяет. Как после смерти матушки с Тобольска возвернулся, ко мне с амурным визитом пришел.

— А ты, чего же?

— Отказала но мягко, так теперь желчью прыскает. Говорит: все вы, женщины стало быть, одинаковы, вам одно только и нужно.

— Чего ему, Анюта, нужно-то?

— Да ну вас, Аким Иванович! Аль совсем стары стали?

— Вот весть, так весть! Ну, я ему, молодцу, покажу почем в Сибири фунт изюма!

— Ой не надо, Аким Иванович! И так пересудов довольно. Боюсь, драгуны побьют его. Дед Иван на днях соизволение у меня спрашивал.

— Не одобрила?

— Да вы что, Аким Иванович! За дурость! Обиду на пол женский, мальчишку бивать!

— Правильно, дочка. Мы его опосля прижучим. Вот Шумейцев уедет, по-свойски разберемся, без бумаг. Зазря я, старый дурак, тебя в крепости упросил остаться. Тебе замуж, Анюта, надо! Молода ты еще, чтобы вдовствовать со мной рядом. Девки-колодницы под венец идут, а ты одна-одинешенька. Со мною, пнем старым, да трухлявым лучшие деньки свои коротаешь. Матушка Капитанша… Тьфу! — Тюменев вынул из-за рта трубку, сплевывая попавший на губы табак. — Какой дьявол! — прости меня, Господи, так тебя окрестил!? Рано тебе еще в матушках ходить!

— Ох, Аким Иванович, не ту песню вы затянули! Видно, такая у меня планида!

Тюменев сунул хвост «дракона» под усы, делая глубокую, молчаливую затяжку. За дверью послышался ритмичный шаг тяжелых офицерских ботфорт. Широко распахивая двери, инженер-поручик Тренин, завел в комнату коменданта девушку.

Под безразмерным овечьим тулупом, незнакомка была одета по-восточному, в одеяния из тончайшего атласа. Иссиня-черный, длинный и волнистый волос накрывала шелковая ткань, угол которой, перехваченный тонкими пальцами правой руки, закрывал ее лицо. Оглядывая незнакомое помещение, миндалевидные глаза барышни, блестели сквозь бархатные ресницы.

— Голубчик Евграф Евграфович! — воскликнул Тюменев. — Кто сия нимфа?

— Отменный цветок из Восточного райского сада! — улыбаясь, ответил Тренин. — Подарок султана Абылая поручику Самойлову.

Галантно приглашая девушку сесть на стул, Евграф Евграфович проявил большую изобретательность в жестах. Но незнакомка, не менее грациозно, дала понять ему, что привыкла сидеть на полу, и отказалась.

— Евграф Евграфович, надеюсь, я вас правильно понял? — наблюдая за их взаимоуслужливой мимикой, спросил подполковник. — В крепость прибыл поручик и остальные люди, посланные с хлебным обозом в становище киргиз-кайсацкого правителя?

— Не совсем, любезный Аким Иванович. Прибыли только обозники, под охраной конных драгун и это пригожее существо. Поручик Самойлов, канцелярист Башкирцев и вахмистр Захарин с пятью казаками, остались в становище на Кок-тау. Будучи в числе приглашенных Приишимским властителем Абылаем на совместную охоту в урочище Бурабай, поручик не смогли последовать за обозом. Андрей Игнатьевич обходительно просили присмотреть за его подарком, пока они будут отсутствовать!

— Этого мне только не хватало! — буркнул Тюменев и, снова припав к трубке, продолжил: — Анна! Голубушка! Пожалуйста, пожалей мои седины, определи сею барышню на постой.

Неожиданно для себя Шустова испытала ревность. Доселе неизвестное чувство, сдавив спазмой дыхание, на время полностью завладело ею, мешая говорить.

Справившись с собой, пропихнув подкативший к горлу ком, она спросила:

— На постой?.. Это же не солдат!

— Ну, Аннушка, свет мой! Определи ее куда-нибудь!..

— Куда же, Аким Иванович, я ее определю!?

— В горничные, в прислугу… Куда угодно!

— По-русски, она хоть понимает?

— Она понимает, — ответил за коменданта Тренин. Тонкие губы под орлиным носом Евграфа Евграфовича растянулись в очередной доброжелательной улыбке, и он добавил: — Красавица знает целое слово: «Дарья», и произносит его так мило! На растяжку.

Внимательно его слушая, девушка произнесла:

— Дарь…я.

— Стало быть, Дарь…я! — Анна глянула на Тюменева, но тот удалился к печи и усиленно вытряхивал пепел, из своей курилки. — Ладно!.. Дарья так Дарья. Ну что же, пошли, Дарь…я! Пока у меня определишься.

Капитанша взяла девушку за руку и вывела в сени.

Совершенно не зная, что делать с этаким подарком султана бывшему поручику Измайловского полка, Анна решила придержать его на глазах, у себя в доме. А там, как сложиться, будет видно…

****

Акулина позволила Спиридону поцеловать себя в щеку и, отстранив, проговорила:

— Иди, Спиридонушка, скоро уж барыня Анна Матвеевна придет. На входной башне солдаты в барабан били, небось, прибыл кто?

— В казармах переполоха не слыхать! Наверное, еще один купец на торг пожаловал! — нехотя открывая входную дверь, ответил Крутиков.

— Ступай Спиридон! — уже требовательно повторила она. — Перед приходом хозяйки, прибраться немного надобно! Ужин разогреть.

— Поцелую еще разок?

Отказывая, Акулина мотнула головой, но потом все же подставила щеку под жадные мужские губы.

— Все, хватит! Завтра еще день будет! — останавливая порыв солдата, произнесла она и с силой вытолкнула его из избы, закрыв следом двери...

Акулина Фирсова так и осталась жить в прислугах у Анны. Хозяйка оказалась доброй, душевной. Вечера, они проводили в беседах о жизни, девичьих мечтах и рассказах. Узнав о непростой судьбе Капитанши, Акулина потихоньку отошла от злости на дворянское сословие, поняв, что и среди них есть люди хорошие и даже несчастные. За месяц общения барыни и прислуги, меж ними возникла привязанность, свиваясь в тугой узелок бескорыстной женской дружбы.

Проводя дни в хлопотах по хозяйству, спускаясь за водой на лед Ишим-реки, Акулина все чаще и чаще по дороге к проруби встречала Крутикова. Спиридон предлагал ей помочь поднести водицу на гору. Вспоминая буран в степи, она посмеивалась над ним, но Спиридон не отвечал ей колкостями, лишь, когда Акулина снова назвала его «прыщем» — обиделся и ушел не оглядываясь.

Неделю, Фирсова ходила за водой без сопровождения. Выглядывала, высматривала. Когда на восьмой день у подножья яра, Акулина увидела солдатский мундир Спиридона, ноги ее ослабели и привычные деревянные ведра-ушата, заполненные доверху речной водой, вдруг стали непомерно тяжелы. Смиренно выслушав, сбивчивый лепет Крутикова насчет бабы с полными ведрами, она сняла коромысло с плеч, улыбнулась и подала ему.

В тот самый ничем не приметный день Акулина принесла в дом неполные ведра, но на душе было радостно. Сердце стучало уютно и спокойно. Вынув из пышных волос, спрятанный там кованый гвоздь, она бросила его в подпечье. За женской, доверительной дружбой, в жизнь Акулины неожиданно пришла и любовь к мужчине, настойчиво стучась в самое сердце. Любовь к «прыщу», ради которого она не желала петь на степной дороге, бредя по бездонно-глубоким сугробам за санями обоза каторжанок, в тогда еще ненавистную крепость…

Вспоминая прошедшие, прожитые в спокойствии дни, Фирсова открыла заслонку, подбросила в жарко-пылающий огонь дровишек и поставила в русскую печь оставшийся от обеда чугунок с варевом.

Управляясь по хозяйству, Акулина услышала скрип открывающейся двери.

— Анна Матвеевна, вы будите? — спросила она, не видя входа из-за печи.

— Я, голубушка, я! Да не одна  — с гостьей!

Оставив чугунки, девушка отодвинула штору и с любопытством выглянула.

Причудливо одетая гостья, наклонилась перед ней, заслоняя лицо краем накинутого на голову легкого зеленого покрывала.

На изумление, от такого почета поившиеся в глазах Акулины, Капитанша ответила:

— Подарок обер-офицеру от султана киргиз-кайсаков Абылая. Преподнесена поручику Андрею Игнатьевичу Самойлову! Девица Дарь…я!

— Дарья?

— Нет — Дарь…я. Вот, что, Акулина, своди-ка ты ее в баню! Я деду Ивану наказала растопить. Попарь девицу. Хорошо веником отхлещи, а то дрожит вся. Мужики-то ее в санях везли, дюже замерзла она.

— Хорошо, барыня! Сейчас, только оденусь.

— И бельишко ей подбери. У меня в сундуке юбка шерстяная да кофта, платок теплый. Шубейку овчинную и валенки самокатки в сенях найдешь.

— Кое-чего я и у себя подберу, Анна Матвеевна.

— Вот и славно, — устало ответила Анна. — Ступайте. Вечерить после будем.

Выйдя с гостьей на улицу, Акулина остановилась и запрокинула голову кверху. Мороз входил в полную силу, щипля нос и щеки. Звезды, собравшись кружком возле народившегося месяца, нарядно щеголяли, отливая в лунном свете серебром. В полной тишине было слышно, как на ближайшей башне под сапогами стражи поскрипывал снег.

— Месяц сегодня, словно добрый молодец в хороводе звездочек-красавиц. Посмотри, как они хороводятся! — воскликнула она, обращаясь к новой знакомой, но та, осталась безучастной.

Заглянув в чернявые глаза совсем юной гостьи барыни, Акулина спросила:

— Ты меня понимаешь?

— Дарь…я, — ответила черноокая, и улыбнулась.

— Холодно! — проговорила Фирсова и, переходя на бег, потянула девушку за собой.

Из солдатской бани, расположенной в выходившем к реке равелине, клубился белый густой дым. Он поднимался столбом, уходя в темно-синее небо. Раскалив каменку докрасна, дед Иван сидел на лавке в предбаннике, возле прикрытого входа в парную. Увидев вошедшую с незнакомкой Акулину, он проговорил:

— Баньку я вам, девоньки, наладил. Березов-веник в кадке замочил. Парьтесь на здоровье! А я погуляю округ, чтобы кто ненароком не забрел.

— Не надобно, дедусь. Студено на дворе! — отве-тила Акулина. — Мы дверь кадкой с водой подопрем.

— Ну, как знаете! Пошел я тогда.

— Иди, дедусь, Спасибо тебе.

Проводив деда, Акулина обернулась и, осмотревшись, произнесла:

— Баня готова. Давай разоблачаться.

Глаза девушки вопросительно раскрылись.

— Раздеваться. Снимай одежду, — повторила Акулина, развязывая юбку.

Черноокая красавица отняла руку державшую у глаз полупрозрачную ткань, открыв лишь лицо.

— Совсем. Догола. Париться пойдем.

— Пери…?

Скинув с себя верхнюю одежду и рубаху, Акулина принялась за гостью барыни. Сломив робкое сопротивление девушки, она раздела ее и втолкнула в парную.

Окутанная паром, смуглая кожа восточной красавицы покрылась капельками влаги, потекшими струйками по изгибам ее стройного тела. Потрогав пальцами воду в бочке, она улыбнулась Акулине. Зачерпнув ладошками, она опрокинула ее на себя и проговорила:

— Су — вода! Брр…умывай…ся?

— Мыться, париться! — ответила Акулина, вынимая из деревянной кадки березовый веник. Хлестнув вначале себя, после гостью, она засмеялась. — Помоги мне бочку с водой к двери подкатить.

Совместные усилия по подпору банной двери, не требующие дополнительных объяснений, сразу сблизили девушек. Черноокая красавица прислонилась к щели в дверном косяке и произнесла:

— Шайтан?

— Дед-то? Деда добрый, — ответила Акулина. — Ушел он… Потому и закрываемся!

Девушка засмеялась. Вскинув руки вверх, она выгнула спину, с наслаждением впитывая тепло бани обнаженным телом, и воскликнула:

— Жаксы. Брр… умывай, — су, Дарь…я!

— А ты красивая, Дарья! У тебя тело ладное, — произнесла Акулина, черпая ковшом воду из кадки. — А ну, смуглянка, ложись на полати! Парить буду.

От выплеснутой на раскаленную каменку воды, поднялись клубы густого, обжигающего пара…

После бани, Акулина отходила горячим чаем, за столом в доме у барыни. Анна вышла из-за шторки и присела рядом.

— Спит. На сундуке калачиком свернулась, ноги к лицу поджала и спит. Шубейка-то великовата ей. Впору, лишь укрываться.

— Ничего, Анна Матвеевна, я Спиридона перешить попрошу, ладно сидеть будет.

— Как у вас с ним? Жениться собирается?

— Собирается. Говорит: «Вот пост отведем. Святки отгуляем, и под венец пойдем».

— К Рождеству купцы разъедутся, солдаты новые казармы возведут. Попрошу тогда Аким Ивановича, чтобы вам коморку определил. Довольно по чужим углам любиться.

Делая вид, что обожглась чаем, Акулина потупила взор и тихо проговорила:

— Если вам, Анна Матвеевна, не по нраву? Скажу, чтобы не приходил более.

— Самой-то, не надоело урывками любить, пока барыня в штаб-палате?

— Да у нас кроме поцелуев и нет ничего!

— Ой ли?

— Ни кому не говорила, а вам, Анна Матвеевна, скажу: дева я, старая дева!

Анна посмотрела в глаза Акулине. Певунья, статная красавица не обманывала, очи ее подернулись влажной поволокой, на щеках заиграл стыдливый румянец.

— И как же ты, милая, сберегла себя? При такой-то горемычной судьбинушке и жизнь легко потерять, а девство и подавно!

Акулина встала, прошла до печи и вынула из подпечья кованый гвоздь.

— Вот, барыня, мой ангел-хранитель. Шесть годков я его в волосах держала.

Анна взяла в руки остро-заточенный гвоздь, внимательно осмотрела и проговорила:

— И много ты им ухажеров отвадила?

— Вы не бойтесь, Анна Матвеевна, до смертоубийств не доходило. Так, — царапнешь или кольнешь, если уж больно настойчив, но в основном при одном виде убегали.

— Ты его выбрось!

— Да я и его в подпечье спрятала. А достала, вам показать. Думала в прорубь скинуть, но потом оставила прибить чего. Гвоздь-то хороший.

— Стало быть, Дарья нас обеих в искусстве любить перещеголяла? Покойный муж-то, любовной лаской меня не очень жаловал, болел больше. По ночам кашлял до крови…

Анна встала, прошла за штору и подозвала Акулину. Девушка спала на сундуке детским, непробудным сном, слегка посапывая носом.

— Заешь, Акулина Селивановна, как таких барышень на Востоке величают?

— Не ведаю, барыня.

— «Разрушительницы городов», — в любви сии девицы весьма искусны. Мне покойный супруг рассказывал: уважающий себя султан, таких как наша Дарья не меньше десятка, а то и более держит. Вот одну поручику подарил.

— Так прямо и подарил?

— Вот проснется, разузнаем, как там дело было.

— Анна Матвеевна, можно спросить? — несмело проговорила Акулина.

— Спрашивай… Чего взором притупилась?

— Вам Андрей Игнатьевич нравится?

— Он к светской жизни привыкший. У самой царицы в покоях на карауле стоял. Не успел сюда приехать, султан его девицей одарил… Капитанша я. Видно, капитаншей и останусь. Ладно, Акулина пошли спать.

— Свечу тушить?

— Туши, впотьмах уляжемся.