Неуловимые Флоберы

- Не дыши, у него очень тонкий слух, - успела шепнуть Пинка.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Дверецкий.

Бран затаил дыхание. Сквозь узкую щель в шкафу немногое можно было рассмотреть. Но в том, что в комнату вошел именно Дверецкий, сомнений не оставалось. Постукивание деревянной ноги было слышно даже когда обладатель её находился за пределами комнаты. Теперь его тощая фигура ясно предстала в отблесках каминного пламени.

- Входите, сэр, - гнусаво пробасил он. – Здесь никого нет.

Следом в комнату вошёл кто-то ещё. И сразу же закашлялся.

- Не волнуйтесь вы так. Можете присесть.

Скрип древних как мир диванных пружин возвестил о том, что приглашение принято. Бран и Пинка, сгорая от любопытства, приникли к заветной полоске света. Но без толку: кроме Дверецкого никого увидеть не удавалось.

- Знаете, - снова заговорил старик, - То, что вы мне рассказали, навело меня на некоторые размышления… - он ненадолго замолчал, видимо раскуривая трубку.

И снова постукивание дерева о каменный пол. Пружины сообщили о том, что старый графский слуга тоже присел на диван. Сейчас будет пить, решил Бран. И не ошибся: послышался звон стекла и бульканье жидкости, разливаемой из графина по бокалам.

- Старое Ордусское, попробуйте. Тридцатилетней выдержки. Из запасов молодого хозяина, ушедшего в мир иной. Ваше здоровье!

Бран как мог сдерживал дыхание. Возмущение давило его: старый бабкин прихвостень распивает лучшие вина отца и еще имеет наглость шутить над его скоропостижной кончиной! Но больше всего не давало покоя любопытство: кто это в комнате рядом с Дверецким пьет Ордусское вино. И почему, черт возьми, он молчит? Лишь по одному слову, сказанным этим таинственным посетителем, Бран вмиг смог бы его узнать. Но гость упорно молчал. А любопытство все разгоралось.

А тут еще Пинка, судорожно вцепившаяся в бок брата и приникшая к замочной скважине. Видит ли она что-нибудь? Вряд ли. Как хотелось бы ему сейчас на мгновение приоткрыть дверцу шкафа и выглянуть наружу! Но это опасно: Дверецкий давно точит зуб на Брана. А они с Пинкой нарушили этой ночью Правило. Подвергли себя не просто опасности, а опасности смертельной.

- Вы заметили, как изменилась атмосфера в этом старом доме с тех пор, как умерли молодые хозяева? Не так ли, ведь это сразу бросается в глаза…

Дверецкий закряхтел и с трудом поднялся с дивана. Господин инкогнито продолжал сидеть и молчать. Было понятно, что разговор еще и не начинался, а старый слуга не торопился выкладывать карты. Его явно что-то беспокоило. В междверную щель Бран увидел, что Дверецкий подкладывает дрова в камин. А затем показалось его бледное старческое лицо и Брану почудилось, что Дверецкий смотрит прямо ему в глаза. Быть того не может! И, словно в подтверждение последней брановой мысли, взгляд слуги, скользнув по шкафу, снова обратился к гостю.

- Наверное, вам не терпится узнать, зачем вы и я здесь?

Пот пробил мальчика: старик будто бы обращался к ним с Пинкой. Неужели заметил, что в комнате есть кто-то еще?

- Я хочу вас предупредить, пока не случилось большого несчастья… Надеюсь, вы понимаете, о чем я? – Дверецкий сделал многозначительную паузу, а затем, не дождавшись ответа, продолжил: - То, что я услышал сегодня от вас о моих погибших хозяевах, мне не очень-то понравилось. Поэтому уясните одно: они мертвы – и мы смирились с этим. Перестаньте ворошить прошлое – и от этого все выиграют. А что касается их детей… Они умрут, как умерли их родители. Мы позаботились об этом! – громовой голос старого слуги заставил Брана окаменеть, а Пинка непроизвольно вскрикнула.

- Убирайтесь вон! – заорал старик (Заметил – таки!), и Пинка попыталась выскочить из шкафа. Брат обеими руками вцепился в нее. Им все равно не удастся уйти из комнаты живыми, а так оставался хоть маленький шанс. Нужно только сосредоточиться, и спасение придет, лишь бы там, за стеной, в соседней комнате, никого не было. И он сосредоточился.

Деревянные шаги раздались совсем близко, Дверецкий подошел к самому шкафу, и Пинке была видна в замочную скважину вся его фигура. Впрочем, фигура эта не торопилась выгонять детей из их убежища. Бран тем временем продолжал направлять свою мысленную энергию на заднюю стенку шкафа и на каменную кладку за ней. А Пинка вдруг поняла, что Дверецкий кричал не на них, а на незнакомца, что был в комнате. Еще миг – и слуга кинется на этого неизвестно кого. Взглянув на брата, она так же поняла, что он хочет сделать. Нужно было как-то его остановить.

- Стой, не нужно этого делать, -торопливо зашептала она. – Он нас не заметил! Слышишь?!

Но было слишком поздно. Бран словно проваливался вглубь шкафа. Мгновение – и он почти весь прошел сквозь стену.

- Где же ты? – на мгновение голова Брана Флобера снова появилась в платяном шкафу. – Держи меня за руку, там чисто.

- Бран, нет, мы увязнем в стене! – но она уже поняла, что другого выхода у них нет – и схватилась обеими руками за его ладонь.

Краем уха Пинка успела услышать, что в комнате, которую они покидали, завязалась драка. Дверецкий сильно кричал, а тот, другой, кажется, что-то нервно лепетал в ответ, но сквозь камень уже было сложно разобрать что-либо.

В следующее мгновение вязкая холодная субстанция завладела всем существом Пинки, голова закружилась, и цветные круги завращались вокруг. Она почувствовала, что летит куда-то и начала терять сознание…

Ночные приключения начались с того, что младшие дети из семьи Флобер нарушили негласное Правило, следовать которому с давних пор старались все обитатели старинного особняка. Правило предписывало после полуночи не покидать своих комнат ни при каких обстоятельствах. Нарушившим этот запрет следовало готовиться к самым непредсказуемым последствиям.

Какие неприятности грозили нарушителям – прямого ответа на этот простой вопрос никто из младших Флоберов получить не мог. И потому воображение рисовало перед ними самые страшные картины. Чего только стоила безропотная вера бабушки Склерозы в переселение душ. Якобы дом полон вернувшихся из потусторонних миров почивших предков семьи, нашедших новое прибежище в различных пернатых и мохнатых телах. Одним из них, по уверениям все той же Склерозы, был ее покойный муж Тотемус Флобер. Порой дети встречали его в темных коридорах, там, куда дневной свет почти не пробивался. И всякий раз пугались возникшей из ниоткуда летучей мыши, так и норовившей погасить пламя свечи. Благо, днем бродить по дому Бран и Пинка не боялись. А благодаря бабушкиным рассказам уже давно научились распознавать среди множества других летучих мышей, обитавших в особняке, своего родственника. «Это дедушка хулиганит», - улыбаясь объясняла Пинка, доводя до нервного потрясения гостей, не всегда посвященных во все странности фамильного дома Флоберов.

Но встреча с летучими мышами не была самым опасным приключением, подстерегавшим вас в лабиринтах дома, если бы вы рискнули выйти из своей комнаты ночью. В особняке водились привидения. От безобидного молчуна-философа, странствующего по погруженным в сумрак залам в поисках истины – до кровожадного Ночного Таксиста, разъезжающего по замку в своем собственном гробу.

А где-то наверху, под самыми сводами крыши, на чердаке, где гуляет ветер и время от времени раздается хлопанье крыльев и уханье сов, живут два непримиримых клана существ еще более страшных. Оборотни и упыри.

И все эти темные обитатели замка как один боятся чего-то еще более ужасного – Абсолютного Зла, Непостижимого Нечто, обитавшего в самых недрах родового имения. В глубоком подземелье, в необитаемых катакомбах, расположенных намного ниже всех известных Брану и Пинке погребов и убежищ. Там, куда не ступала нога никого из ныне здравствующих Флоберов.

Такую картину рисовало воображение юных героев под влиянием рассказов старшего поколения. А рассказы эти, надо полагать, были если не правдивыми, то почти правдивыми. Подтверждением им служила череда семейных драм, постигших Флоберов за последние полвека. Самыми недавними из них(случившимися приблизительно тридцать и двадцать лет назад соответственно) были таинственное исчезновение Тотемуса (при самых загадочных обстоятельствах) и безумие дядюшки Бедлама, ставшего жертвой неудачного ночного похода в винный погреб и обнаруженного наутро в библиотеке уже потерявшим рассудок. Помимо этих происшествий было несколько встреч с призраками(Склероза уверяла, что участницей одной из них была она сама, но никак не могла припомнить подробностей). Несколько дальних родственников почему-то вдруг перестали наносить визиты, а бесконечный список уволившейся прислуги, пополнялся чуть ли не еженедельно. Слишком много шума наделала давняя история с камердинером, найденным на чердаке загрызенным заживо. Фурия, родная тетка Брана и Пинки уверила всех, что несчастный не был нечаянной жертвой. Якобы ночами он сам встречался ей не то в волчьем обличье, не то клыкастым кровососущим монстром. А нечисть вроде как свела счеты со своим ненавистным собратом. Фурия, конечно, лгала. Она, со своей педантичностью, безоговорочно следовала Правилу – и не могла ночами встречать кого бы то ни было вне пределов своих покоев. К слову, причиной большинства увольнений прислуги была сама Фурия Флобер, злостно терроризирующая всякого, кто имел несчастье работать в доме и хоть изредка попадаться ей на глаза.

В атмосфере этих полубылей-полупреданий и выросли четверо детей Флобер: Тициан, Матисса, Рембрандт и Пикасса. С детства их окружали семейные мифы и реальная опасность, консерватизм и фанатичность бабки, безумие полупомешанного дядюшки, холодная расчетливость и убийственный формализм тети Фурии. А главное – бесконечная увлеченность их родителей искусством. О степени которой говорили даже имена, данные при рождении детям. В честь великих художников ушедших эпох - так, Пинка на самом деле носила гордое имя Пикасса, Бран был Рембрандтом, а старшая сестра Тиса – Матиссой.

А вот над именем самого старшего из детей – Тициана – почти посмеивались, называя его Птицыаном. Но Тициан не обижался – его уменьшительное имя было, как это ни странно, длиннее полного и звучало солиднее, так ему, по крайней мере, казалось.

- Кто это был? – Бран потирал руки от холода. Там на самом деле было ужасно холодно.

Они вернулись немногим быстрее, чем требовалось в руководстве Сильвии МакДруг Уэбстер, стариной книги, взятой из бабушкина сундука. И теперь оба чувствовали свою вину. Из астрального путешествия можно не вернуться, если не следовать всем правилам.

- Неужели ты не понимаешь, какой опасности мы себя подвергли, Бран! – вспыхнула Пинка.

- Да знаю я, только мне показалось, что этот чертов Дверецкий нас видит. Странный он какой-то. Я всегда думал, что он видит сквозь человека, знает все его потайные мысли и желания…

- И ты решил, что он в состоянии увидеть двойника?! – не унималась сестра.

- Сама-то в тот момент о чем подумала?

Бран был прав. На какое-то мгновение Пинке тоже показалось, что старик их раскусил и обращается к ним, спрятавшимся в шкафу.

- Понимаешь, там был кто-то еще. Кто-то из наших домашних. И они говорили с Дверецким о страшных вещах!

- Да, я слышала… Он сказал, что мы скоро умрем, как умерли наши родители.

- И еще, что-то вроде этого: «мы позаботимся с вами о том, чтобы они умерли». Пинка, мы должны рассказать все бабушке и всем остальным!

Бран подошел к дверям, проверил запоры, и вернулся к тахте, на которой сидела его сестра.

- Только утром. Сейчас меня ни за какие несметные богатства не выманишь из комнаты.

Ночь замерла где-то посреди самой себя, а лунный диск был на том месте, где Бран видел его перед выходом. Бездонная тишина не придавала им спокойствия. В темноте и безмолвии всегда скрывается что-то зловещее. Особенно в их старом доме.

Пинка над чем-то сосредоточенно думала.

- Они позаботятся? Ты точно слышал именно это?

- Да ведь и ты была рядом!

- Да, но как-то они не очень по-дружески беседовали… А потом старик набросился на этого неизвестно кого. Чего-то тут не так. Он, наверное, сказал, что позаботится. Понимаешь? Он сам, один. А этот второй может ему помешать, вот они и не поладили промеж собой.

И все же было видно, что Пинка не уверена в своих словах.

- Как ты думаешь, кто это был?

- Да мало ли сейчас в доме людей!

- Знаешь, перед тем, как мы вернулись, я успела услышать голос. Голос того другого человека. И сейчас не могу отделаться от мысли, что голос этот мне знаком.

- Он же молчал как истукан, говорил только старик. Я точно помню, мне ведь самому было интересно.

- Да, но в самый последний момент он заговорил. Когда Дверецкий набросился на него.

Бран с подозрением посмотрел на сестру.

- Я не обманываю. Ты уже почти вернулся, а я все еще была там… Ну, когда стало ясно, что нас не заметили. Вот в этот миг у него голос и прорезался.

- И что он сказал?

- Я не разобрала слов. Но голос был такой испуганный, он что-то быстро тараторил, лепетал, как будто оправдывался или умолял о чем-то Дверецкого…

Дети смотрели друг на друга, и казалось, сейчас их мысли слились в один поток, бурный, текущий куда-то по лабиринтам таинственного подземелья. Подземелья догадки.

- Ты тоже об этом подумала?

- О чем?

- Что они все же заодно... Просто не сошлись во мнениях. Например, в том, как лучше нас убить – утопить или поджарить заживо.

Бран как будто шутил. Но на самом деле им двоим было не до шуток. Опасность была реальна. И что страшнее – исходила отовсюду. Они не знали всех своих противников.

- Боже мой, Бран, зачем мы все это затеяли с выходами в астрал! Зачем мы отправились именно в малую гостиную? Как бы я хотела ничего не знать.

- Ага, - хмыкнул брат, - Лучше умереть спокойно, во сне, чем ждать, когда придет чертов Дверецкий и задушит тебя подушкой!

- Бран!

- Теперь мы по крайней мере знаем, что нужно быть осторожными. И что за всем стоит Дверецкий, и не он один. А может, они все здесь сговорились?

- Что за чушь ты несешь!

- Чушь? Если бы еще днем тебе сказали, что нас собираются убить, ты бы поверила? Нет. Тоже сказала бы что чушь.

Пинка молчала. Она была зла на Брана, и понимала, что он прав. Может, от этого и злилась еще больше.

Вдруг где-то за дверью, в коридоре что-то грохнуло.

- Что это? – переглянулись дети.

Шум не повторился.

Тихо, чтобы не выдать себя, они, держась за руки, не сговариваясь, почти на цыпочках подошли к двери. Приникли к щелям с двух сторон и прислушались.

Тихо как в склепе. Только в очень большом, многоэтажном склепе, раскинувшемся на половину их загородного имения.

Прошло несколько минут, прежде чем стало ясно, что больше ничего необычного не произойдет. О том, чтобы выйти за пределы комнаты, не могло быть и речи.

Пятясь от двери вглубь комнаты, Бран случайно задел скамейку для ног и та с чудовищным грохотом упала на пол.

Пинка вспыхнула от негодования.

- Кто бы там ни стоял за дверью, братик, после твоего победного отступления он теперь знает, что мы не спим. Ты сегодня во всем выделился!

- Чья бы корова мычала – разве не ты сама настаивала на этих опытах с полетами вне тела? Давай лучше свечи задуем.

Так они и сделали, оставив гореть только старый светильник, да и у него сильно привернули фитиль. Теперь через плотные шторы свет не пробивался наружу. От этого в комнате стало как-то уютней. И спокойнее на душе.

«Во всяком случае, до утра можно продержаться» - подумала Пинка.

Чтобы прогнать свои страхи, они начали рассказывать друг другу страшные истории, прочитанные, или рассказанные когда-нибудь старшими. Истории, которые, в сравнении с реальной опасностью, теперь казались им смешными.

Оба не заметили, как заснули.

За завтраком все было как обычно.

С одним исключением.

Все внимании Пинки и Брана теперь было как никогда приковано к сидящим за обеденным столом. Обычные вещи приобрели вдруг чрезвычайную важность - ведь каждый из присутствующих мог оказаться тем самым злодеем из их ночных приключений – сообщником Дверецкого.

Между собой они не переговаривались, ведь даже шепот мог быть услышан, и потому только догадывались, о чем думает другой.

Пока Пинка, не выдавая своим видом тревоги, над чем-то встревоженно размышляла, Бран разглядывал соседей по столу.

Княгиня Блаварская. Странное инфантильное существо, дальняя родственница, ну никак не вписывалась в разряд заговорщиков. Довольно преклонного возраста, но прекрасно следящая за собой, она походила на куклу, не заметившую, что ее игрушечное детство кануло в небытие полвека назад.

На то были свои причины – что-то такое приключилось с ней еще в молодые годы, что наложило на всю оставшуюся жизнь княгини свой неизгладимый отпечаток.

«Странная у нас семья, право» - подумал вдруг Бран, переведя взгляд на дядю Ромуальда, маминого кузена. Мальчишкой его не назовешь, но и он никак не вписывался в разряд серьезных взрослых людей. Бывший военный адмирал, помешанный на море, когда он жил у них, целый этаж вдруг перестает быть частью дома, и замок в мгновении ока разделялся на мир сухопутно-штатский и мирок особый, в который «неадмиралам» вход заказан.

Даже сейчас, за завтраком, Адмирал Ромуальд Айвазар держался так, словно был готов отдать команду «свистать всех наверх».

По правую руку от адмирала сидели два юноши. Кузен Лео и кузен Малевич – с ними у Брана отношения никогда не ладились. Впрочем, записывать их в подозреваемые только по этой причине было нехорошо. Лео был старше всего на год. Малевичу стукнуло семнадцать. Да и не посмел бы Дверецкий ни с кем из кузенов разговаривать на повышенных тонах…

Мысленно вычеркнув из списка возможных злодеев троюродных братьев, и на всякий случай оставив в нем дядю Ромуальда, Бран посмотрел по сторонам. Кто еще?

Безумный дядюшка Бедлам… Вот уж кто кошки не обидит. Ему даже здесь, за завтраком, подвязывают салфетку словно маленькому.

Доктор Марр? Семейный врач. Маленький толстенький старичок, забавный, словно цирковой медвежонок. Бран мысленно выругал себя за неприличное сравнение. Доктор был с ними всегда. Он встречал в этом мире не одно поколение Флоберов, он же провожал их в дальнюю дорогу. Усомниться в его преданности семье Бран никак не мог. Да и как-то не вязался образ хладнокровного убийцы с этим безобидным человечком в огромных роговых очках, с неизменным серым чемоданчиком подмышкой. «Из него такой же преступник, как и из дядюшки Бедлама».

Гости? Сейчас они все были здесь. Капитан Сурьё, милицейский, тайный воздыхатель княгини. О нем дети знали очень немного. Настолько, что все их знание исчерпывалось одними сплетнями, гуляющими промеж прислуги. Будто княгиня привезла Сурьё из поездки по соединенной Баварии, представила как человека благородного, оказавшего ей неоценимые услуги в чуой стране. С тех самых пор Сурьё наведывался к ним едва ли не каждый визит Блаварской в замок. «Закончится тем, что он останется у нас жить» - говорила старшая сестра Тисса.

Примадонна? Нет, особа с нелегким характером, но без своей ассистентки и шага ступить не может. Бран мысленно перечеркнул имя оперной певицы в воображаемом списке. Но не сделал того же с именем ее мужа, угрюмого мэтра Бьенэмэ. Сейчас оба словно два античных колосса возвышались над обеденным столом. А Блаварская что-то увлеченно рассказывала им.

Из гостей, за завтраком, кажется, не было только фокусника Меркуцио. Из домашних – Тиссы. «Не с лучилось ли с ней чего? » - забеспокоился мальчик. В свете ночных событий разные нехорошие мысли лезли в голову.

Зато здесь был старший брат Птицыан, как всегда надменный, до глупости. Рядом с ним, по соседству с бабушкой Склерозой, рассеянной как никогда, восседала грозная тетя Фурия. Всклокоченная экономка Лютевра, склонившись над ней и истерично жестикулируя, что-то объясняла. А Фурия сердилась, и казалось, вот-вот выйдет из себя.

Как быть? С кем поделиться? И кто же из них таит для Брана и Пинки угрозу?

Как Пинка ни старалась, ей не удавалось остаться с бабушкой наедине. Поблизости все время крутилась эта ужасная Мартиша, Склерозина компаньонка, всем своим обликом напоминающая мумию. И такая же немногословная. Впрочем, подозревать ее в чем-то было бы нелепостью. Хотя бы по той причине, что, при всех своих недостатках, Мартиша оставалась женщиной, а тот ночной незнакомец, Пинка была уверена, дамой оказаться ну никак не мог!

«Ах, бабушка, как бы ты помогла бы нам сейчас, в трудную минуту! » - думала Пинка.

Фурия оставалась запасным вариантом. Она, конечно, фурия и есть, но все же как-никак их родная тетка – и навряд ли даст детей в обиду, если узнает обо всем. Но, увидев ее грозное лицо во время завтрака, Пинка поняла: к тете Фурии она обратится только при крайних обстоятельствах - например, в случае, если их с Браном наконец начнут убивать.

А убивать их почему-то сегодня никто не торопился.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...